ГЛАВА III 1 страница

Физиология на Западе.

На Западе восточная физиология в скором времени достигла до обширного развития. Она так скоро повсюду разлилась, физиологи в столь многочисленных списках ходили по рукам, что уже в V столетии папа Геласий (492—496) объявил на соборе 494 года⁶⁵ эти книги апокрифическими. Далее он прибавил в § 65, что еретики приписывают написанную ими книгу Физиолог св. Амвросию Медиоланскому. Это запрещение не имело, однако, никакого пагубного влияния на судьбу физиолога и даже осталось малоизвестным⁶⁶ или известным только в самой Италии. В XII столетии, когда бенедиктинец Грациан Черный (Gratianus Niger) включил это запрещение папы Геласия в свой сборник (1151—1161), тогда оно сделалось, может быть, более известным, но все-таки и тогда оно не помешало распространению физиолога, потому что много различных списков и переводов дошло до нас от этого именно времени. Вообще мнения, высказанные против этих сборников, отнюдь не остановили даже начало их популярности. Само запрещение папы Геласия доказывает, что уже в V столетии сделан был латинский перевод для Италии, ибо приписывали его св. Амвросию. Это стремление сделать физиолог общепонятной книгой для народа с этого времени начало еще более развиваться. Не народ, а именно художники, мастеровые из народа, в особенности нуждались в этом руководстве в такое время, когда символика завладела всеми отраслями умственных и художественных познаний. Не строилось ни церкви, ни дома без приложения символических знаков; самые маловажные подробности делались с их помощью⁶⁷. Настроение умов на

- 636 -

Западе, направленное к мистицизму, способствовало развитию символики⁶⁸. Освященная христианской верой, она была под покровительством самого духовенства, даже папа Иннокентий III (1198—1212) прославился своими познаниями и остроумными догадками. Схоластическое направление, напитавшись писаниями древних, немедленно привело символику в стройную, цельную науку и способствовало к умножению руководств ее — физиологов. Мне кажется, что заметна аккуратность схоластики в желании отыскать настоящего автора Физиолога; многие имена авторитетных в христианском мире лиц прилагались к анонимному «Физиологу», у которого христианский трактат того же имени заимствует реальные или quasi-реальные данные о свойствах животных. На Западе мы находим отождествление этого «Физиолога» с Аристотелем, Соломоном, св. Епифанием, Иоанном Златоустом⁶⁹, Амвросием Медиоланским, бл. Иеронимом⁷⁰, Исидором Севильским; каким-то «афинским клириком»⁷¹. С другой стороны, во многих рукописях как в Германии, так и во Франции порядок глав первоначального Физиолога нередко сильно меняется; меняется, конечно, нередко и их содержание.

Мы уже видели существенное различие между Сборником Студита и Физиологом. Мы видели, что в первом естественная история имеет явный перевес; в последнем, напротив, в каждой статье кратко выписывается какая-нибудь черта из жизни или обыкновений описываемого животного и немедленно показывается символическое ее значение. Все, что приводится, должно способствовать развитию символики; никакая черта, не имеющая своего особенного переносного смысла, не помещается в этих описаниях. Другое явное различие находится в самом порядке: лев, как царь зверей, всегда занимает в физиологах первое место и первую статью. Дамаскин Студит начинает с описания орла, а физиолог — с описания льва.

Все эти физиологи, составленные по образцу Физиолога Епифания Кипрского, получили скоро еще большее развитие, но внутреннее их распределение было отчасти изменено. Начали отделять животных четвероногих от птиц и от камней и составили три особых рода физиологов. Первый бестиарий (bestiaire) содержит описание символики зверей; второй во-люкрарий (volucraire) [(по-русски: «поточник»<?>, см. выше, с. <...>)] — описание символики птиц; а третий лапидарий (lapidaire) — описание символического значения каменьев. Творения св. Епифания сделались основными источниками для бестиариев и лапидариев. Содержание статей физиолога осталось одно и то же, и даже между списками разных столетий и стран встречается очень мало изменений или пополнений. Латинский перевод V столетия, не для всех понятный равным образом, вскоре заменен переводами на простонародном языке. Эти переводы сначала показались в Германии, а потом во Франции. Германские народы рано освободились от уз латинской схоластики, и в XI веке были уже списки переведенных физиологов⁷².

Проникнув в Германию, физиология нашла себе почву, богато приготовленную скандинавской мифологией. Воззрение на природу народов южных и северных было двоякое, противоположное одно другому. В теплом климате юга природа является к услугам человечества; плодородие почвы и постоянство теплых лучей солнца не выказывают всех резких перемен температуры. Климат постоянно теплый выказывает в особенности свою приятную сторону и придает от этого всей природе самый благоприятный оттенок. Но на севере, где резкие перемены погоды, где резкое различие между временами года, народ иначе смотрел на всю природу. Она являлась ему как могущественная, противная власть, против которой он постоянно должен бороться; таинственная ее сила то способствует ему, то губит его, но всегда возбуждает его страх и почтение. Жизнь северного поселенца слишком зависит от всех этих изменений природы, чтобы они могли не привлекать его особенного внимания. Он должен был изучить все эти изменения, вникнуть в их разнообразную природу и заметить, что сколько они ни разнообразны, а все-таки принадлежат к явлениям одной и той же власти. Это единство природы, но с самыми разнородными признаками, выразил он в «Эдде», под символическим видом одного великана Имир, убиваемого сыновьями Берса, чтобы создать из его костей горы, из его мяса землю, а из его черепа небо⁷³.

Профессор Шнаазе доказывает, каким образом это скандинавское понимание природы более соответствовало христианскому воззрению, чем политеизм греков и римлян. Для нас важно заметить, как это отсутствие политеизма в скандинавской мифологии, т. е. отсутствие олицетворения и обоготворения всякого отдельного предмета в природе, способствовало принятию

- 637 -

символики. Всякий зверь, всякое растение, всякий камень не были для скандинавов отдельные олицетворения или божества; они на них смотрели, как на предметы, которые в их мифологии изображали символически разные отвлеченные понятия. Оттого, вероятно, скандинавские скальды с такой жадностью ухватились за физиологию, и мы видим, что все почти переводы физиолога на простонародных наречиях принадлежат норманнским труверам. Например, во Франции древнейший перевод физиолога сделан стихами около 1121 года англо-норманнским трувером Филиппом de Thaun⁷⁴, который переставил однако главы подлинника по содержанию их: сперва звери, потом птицы и, наконец, камни. Лет сто спустя другой англонорманнский трувер Вильгельм (Guillaume) не ранее 1208 года⁷⁵ снова перевел стихами весь физиолог животных, или бестиарий. Третья попытка переложения этого сочинения на простонародный язык, но уже прозой, сделана почти в одно время (между 1175 и 1217 годами) пикардийцем Петром; он избрал местное наречие своей родной страны⁷⁶.

Физиология так укоренилась на Западе, что гораздо ранее этих переводов многие ученые, в особенности из духовенства, старались подражать физиологу.

В VII столетии в Севилье епископ Исидор собрал в одну книгу De originibus все, что мог найти в сочинениях по естественной истории⁷⁷. Вскоре после него епископ Толедский Гильдефонс (Hildefons) написал много сочинений о физиологии⁷⁸.

Теобальд Пияченцкий (Thibault de Plaisance), неизвестный писатель VII или VIII столетия, издал физиолог по-латыни пятистопными стихами. Эта книга была переведена также и английскими стихами⁷⁹. Марбод (Marbode), епископ Реннский, в XI столетии сочинил по-латыни целую поэму о камнях: De gemmis⁸⁰.

Теобальд, епископ Парижский, написал физиолог под заглавием: De naturis duodecim animalium (О свойствах двенадцати животных)⁸¹.

Прежде чем перейти к исчислению сочинений позднейших, XIII века, надо обратить внимание на распространение на Западе басен. Басни, в которых разные звери участвуют и даже говорят для наставления людей, тесно соединены с физиологом и составляют в Германии целую отдельную, обширную часть народной поэзии, получившую название Tierepos. Значение ее в отношении к археологии было отлично изложено г-ном Гейдером⁸². Не восходя с ученым археологом до Эзоповых басен, мы заметим, что «Стефанит и Ихнилат», приписываемые Иоанну Дамаскину, и, может быть, и некоторые другие, доселе еще не известные творения подобного содержания положили, вероятно, основание германским сказаниям о зверях. Это произведение византийского времени отнимает у германских сказаний часть их самостоятельности, за которую г-н Гейдер стоит так сильно. Он замечает, что эти сказания процветали в Германии во время романского и готического искусств, и что, следовательно, можно предположить, что ни искусства, ни художества не избегнули того влияния, которому подверглась вся прочая умственная часть народной жизненности.

Христианское искусство в средние века проникнуто было этим новым элементом, а Церковь только тогда пользовалась этими сказаниями, когда дидактический их смысл соответствовал ее нравоучениям или когда символическое их значение или даже самый символ соответствовал, а не противоречил, церковной символике. Иногда предания, заключенные в сказаниях о зверях, были изменяемы и даже переделываемы для удобнейшего их согласования с физиологией. Для этого служили руководством физиологи, которые были звеном, связывающим народные сказания о зверях с церковным искусством. Этот новый элемент так увеличил в XII и XIII столетиях многочисленность звериных изображений на церквях, что современный писатель приор Gaultier de Coinsi упрекает в этом духовенство:

En leurs monstiers ne font pas faire
Sitost l’image Nostre Dame
Com font Isaugrin⁸³ et sa fame (Miracles de la Vierge).

Главные лица, описываемые в этих сказаниях, были лисица, или Рейнеке, и волк, или Изегрин⁸⁴; но несмотря на весь произвол, которым пользуется поэзия, она все-таки сохранила им характер и отдельные черты, описанные в физиологах.

С XII столетия вместо односторонних физиологов являются сборники более обширные, заключающие энциклопедические знания, но по преимуществу естественную историю в ее приложении к физиологии. Такого рода было сочинение игуменьи Геррады Ландсбергской: Hortus deliciarum. Тут собрано почти все современное автору знание о естественной истории,

- 638 -

с обширной примесью баснословного и символического. Замечательный список этого сочинения XII века, писанный на пергаменте и с красивыми изображениями, хранится в Страсбурге⁸⁵. Другое сочинение, не менее известное, написано по-французски флорентийцем Брунетто Латини под заглавием: Тгésor. Он родился в 1220 году, а в 1260 принужден <был> покинуть родину по случаю владычества гибеллинов; он поселяется в Париже, где пишет свою книгу. Данте был его учеником⁸⁶.

В XIV и XV столетиях сочинение английского францисканца Варфоломея de Glanville имело также большой успех. Переведенное на французский язык в 1372 году августинским монахом Корбишоном, оно было очень распространено еще в XVI веке и известно под заглавием: Bartholomaei Anglici de proprietatibus renim alias allegoriarum sive tropologiarum in utrumque textum. Отрывки этого сочинения часто попадаются во французских романах об Александре Великом, под заглавием: Proprietez des bestes, qui ont magnitude, force et pouvoir en leurs brutalités⁸⁷. Главное место между писателями этого рода занимает Vincent de Beauvais, [автор трех трактатов: 1) Speculum naturale (image des monde), около 1250 года; 2) Livre du clérgé; 3) Institutiones monasticae de bestiis et aliis rebus].

Все физиологические сведения, находящиеся в многочисленных сочинениях Запада, проникли в Россию посредством скандинавов и чрез Новгород. В Символическом словаре мы увидим следы западной символики на памятниках русских, а тут мы укажем на памятники письменные. Переводы русские и разнообразные списки доказывают то же самое распространение в народе, какое мы видели выше для сочинений греческих. Этот второй элемент, слившись в народных понятиях с греческой физиологией, придал русской символике не общий западный оттенок, а чисто скандинавский. В одной из рукописей моего собрания мы имеем письменное доказательство, каким образом западная символика распространялась в России. В Сборнике № 5 находится отрывок латинского физиолога [(см. Прибавление VII-e)]; в этом же самом Сборнике <...> помещен также перевод Дамаскина Студита. Это сближение двух совершенно различных сочинений приводит к мысли, что собиратель-переписчик, может быть, желал соединить в одно совершенно разнородные источники русской символики. Этот отрывок весьма любопытен, указывая, какие новые сведения западная символика ввела в русскую. К несчастью, он не имеет заглавия, потому что переписчиком оставлено место для особой вписки заглавия, вероятно, киноварью; подобные пропуски часто встречаются в рукописях не только русских, но и византийских. Но и без заглавия можно догадаться, откуда он переведен. Во-первых, явствует, что оригинальный текст был по-латыни и пояснялся приложенными изображениями описанных людей и животных; всех картин было 32. Постоянно говорится о латинском летописце, из которого заимствовано много сказаний. Надо полагать, что переводчик употребил слово «летописец» вместо chronica. Chronica принималась у нас в одном совершенно значении, что космография⁸⁸. И действительно, вся первая часть, обнимающая описание различных людей, наверное переведена из латинской космографии. Многочисленность этих сочинений затрудняет нас для положительного указания источника. Переводчик, кроме хроники, ссылается еще на Плиния, Оппиана, Вергилия, Аристотеля, Страбона, Цицерона и Лукана — из древних писателей; на св. Августина, бл. Иеронима, Антония и Солона — из духовных писателей. Кроме этих источников приводится свидетельство какого-то Астра философа и Павла Евыуша; в другом месте сделана ссылка на летопись деяний Александра Македонского. Эта летопись, говорит автор, написана была Павлом Евыушем и Плинием для царя Александра Македонского. Вероятно, надо разуметь под этой летописью те многочисленные баснословные сказания об Александре Македонском, которые распространены были на Востоке, Западе и в России. Вообще состав статей сделан из выписок из древних писателей довольно кратко и не полно. Между этими остатками древнего мира попали статьи совершенно другого происхождения. Одна о панте (panteú) взята из французского физиолога Петра Пикардийца и переведена довольно близко к подлиннику, но с пропусками. Другая статья о пелиниконе напоминает предание, воспетое стихами в L’ Image du monde ou le livre du clergié. Наконец, статьи о деревьях ауспрес взяты, несомненно, из преданий норманнских, занесенных самими норманнами во Францию и в Германию. Мы по возможности старались указать при каждой статье источники, откуда она заимствована^*.

- 639 -

Описание разных людей Намини Илотаги Сперматотаги Андроги Ихтиотаги Пандоре Ефасиинас Цнеты Нитрите Аримаспи Неурили Атропифаи Атропифаи(антропофаги) Аримтеи Сцитии Сциподии и мономерии Катании Сатирь (зверь) Цыномоили Антапаты

Пихми (пигмеи) Астонии Апотамии Коромандеи Тонасии Химантоподесы О зверях Писонтес, дамой, лесные быки Алуес Водоста, рыноцер, велблюд Камелопардалис Павиос Панте Тегрец, церкопитецы, цафос О змиях ползучих и пр. Базилишеск Саламандра Преспар, сепс

Боа Орка Алцете Флатерес Лолиго Люцерна Козлы морские Быки морские Сколопендра Крокодил Хиподамы, тритонии Грив Онокротал Парадызеа Финикс Пеленикан Харпие Куры, выпи, недопыри Дерево ауспрес

Этот отрывок западного физиолога был украшен картинами, которых, к сожалению, нет в нашей рукописи; сохранились одни указания и нумера изображений. Эти <изображения> соответствовали описаниям и были, вероятно, заимствованы у тех источников, от которых заимствована вся статья; нам можно теперь восстановить вполне эту утрату, драгоценную для физиолога, воспользовавшись изображениями изданных западных физиологов в Mélanges d’Archéologie и в Archiv für Kunde Österreichischer Geschichte. Quellen, II Band, потому что настоящие картины, наверное, были также заимствованы у этих самых источников или у других подобных, совершенно западных сочинений.

ГЛАВА IV

Образование русской символики.
Различные памятники письменные и вещественные.

Мы видели, какие источники для символики пришли к нам из Византии, видели также источники, сообщенные из Запада посредством наших сношений со Скандинавией, теперь нам остается изучить, каким образом эти различные элементы слились вместе и, переработанные народным духом, образовали русскую символику.

Влияние Востока оставило глубокие следы в самом построении русского ума и сказалось в нем особой любовью к притчам. Самые древнейшие памятники нашей литературы наполнены подобными примерами, и даже первые русские проповедники на каждом шагу выказывают свое пристрастие к притчам⁸⁹. Этот приточный характер древних произведений и страстное предпочтение, питаемое к нему духовенством, способствовали развитию самой символики.

В памятниках письменных мы найдем богатый материал для символики, а в памятниках вещественных неоспоримое, осязательное, так сказать, доказательство влияния этой символики на все искусства в России. Можно усомниться иногда в истине филологического вывода; можно предположить, что автор, увлеченный особым пристрастием к исследуемому предмету, вывел заключения не совершенно верные или только относительно верные. Но при изучении вещественных памятников не может произойти никакого недоразумения, потому что сам памятник всякому человеку является в одном и том же виде. Так как наша главная цель — изучение этих последних памятников, то мы лишь бегло укажем на физиологические сведения, содержимые в письменных памятниках, более же подробные указания находятся, впрочем, в каждой отдельной статье Символического словаря.

- 640 -

I. ПАМЯТНИКИ ПИСЬМЕННЫЕ

Памятники письменные составляют для символики богатый источник иногда совершенно положительных и верных сведений. Они распадаются на три отдела:

A) на памятники, писанные нарочно для символики;

Б) на памятники, не писанные нарочно для символики, но составляющие верный и богатый источник для нее;

B) на памятники, в которых символика употреблена как риторическое средство, орудие.

А) Первый отдел представляют физиологи.

Существование физиологов в древней русской литературе отдельными самостоятельными сочинениями доказывается издаваемым ниже (см. Прибавление <...>) русским физиологом. Он находится в нашем Сборнике № 496 (126 листов, формата продолговатого), писанном в XVII веке полууставом. Неправильное заглавие ввело в заблуждение одного из наших археологов, Ф. И. Буслаева, и заставило П. М. Строева при описании этой рукописи в каталоге рукописей Царского № 315 назвать ее подлинником⁹⁰. Ф. И. Буслаев отнимает у этого физиолога значение самостоятельного труда, основывая свое мнение на следующих доводах.

Сборник № 496 состоит из пяти отдельных статей:

1) Подлинник, начинающийся введением: «Сию книгу Менологиум или Мартирологиум, то есть выличенье <перечень> Святых в лета Господня...»

2) Толкование имен человеческих.

3) Сказание св. Епифания Кипрского о двунадесяти каменех, иже бе на ефуде по числу двунадесяти колен израилевых.

4) Искроника. Сказание о диких людех. Перевод из латинской космографии; может быть, выписка из Weltchronik писателя XIII столетия Rudolf von Ems⁹¹. Мандихор помещен здесь между людьми.

5) Сказание по буквам о птицах и зверях.

Ф. И. Буслаев принимает все эти статьи за одно цельное, общее сочинение или, лучше сказать, за подлинник позднейший со всеми его прибавлениями, и выводит следующее заключение (<С. 166>): «Все эти мелкие подробности (об именах человеческих: о диких людях, о зверях) расположены в алфавитном порядке, точно так же, как и самые толкования живописные священных лиц и событий, так что весь этот Подлинник представляется нам как бы художественным словарем, а в своей второй части, после собственного подлинника, начинающейся толкованием имен человеческих (лист 94), а затем животных, народов и проч., он действительно оказывается не иным чем, как настоящим Азбуковником, т. е. старинным словарем, содержавшим в себе не только грамматические объяснения, но и исторические, и богословские, и всякие другие⁹². Даже можно сказать утвердительно, что эта часть Подлинника взята не прямо из самых источников, а извлечена уже из Азбуковников.» (Картины взяты из Козьмы, Студита, западн<ых> физиологов, Златой цепи, Максима Грека и Св. Писания.)

Из приведенных здесь слов проф. Буслаева мы видим, что он принимает остальные четыре статьи сборника нашего за отрывки из азбуковника, а между тем нам кажется, что есть много доказательств противоположного, т. е. что Сказание по буквам о птицах и зверях есть самостоятельное, отдельное сочинение неизвестного нам автора. Во-первых, сравнивая это Сказание с подобными ему статьями в азбуковниках, мы находим, что оно гораздо полнее и совершенно другого состава, чем в азбуковнике. В азбуковнике название объясняется весьма кратко и нигде не приводятся источники, которыми пользовались. Расположение по буквам ничего не доказывает, потому что и самые подлинники известной редакции были также расположены по буквам. Во-вторых, сам автор ссылкою на азбуковники подтверждает, что он также считал свой труд совершенно иным, отличным от состава азбуковников. Например, в статье об уене, кроме прямой ссылки на азбуковник («а в грамматице в алфавите о уене пишет сице»), статья излагается совершенно противно азбуковнику, указав, что азбуковник другого, чем неизвестный автор. Третье возражение может быть обращено против того мнения Ф. И. Буслаева, что это Сказание взято не прямо из источников, а извлечено уже из

- 641 -

азбуковников. Мы видим, что русский писатель почерпал свои сведения из древних западных и русских источников; на многие он указывает, а о других можно догадаться сравнением его описаний с подлинниками.

Таким образом, мы узнаем, что ему служили для составления его труда сочинения следующих писателей:

1) Козьмы Индикоплова;

2) Дамаскина Студита; в статье о слуке сказано: «Слука есть птица по-русски зовома, а по-Дамаскину наричема москос». Статья о москосе не находится в русском переводе Студита. Сверх того можно утвердительно доказать, что автор пользовался подлинным сочинением Дамаскина Студита на греческом языке, во-первых, тем, что ссылается на статью, не находящуюся в русском переводе, а во-вторых, сохранением названий греческих, замененных частью переводчиками русскими именами, как, например, автор пишет «ехидн» вместо «ежа морского» — названия, которым переводчик Дамаскина Студита заменил слово ἐχι̃νος, подлинника греческого.

3) Западных физиологов Петра Пикардийца и Вильгельма. Мы поместили тексты норманнских физиологов возле русского, чтобы яснее видно было, как близко автор переводил к подлиннику; например, в статье о харадре автор сократил ее немного, но сохранил даже расстановку слов подлинника норманнского. Статья об орле заимствована из западного бестиария, потому что не находится ни в греческих источниках, ни в русских; расположение всей статьи, а в конце переход к символическому значению сделаны по образцу статей в бестиариях; в азбуковниках же ничего подобного не находится.

4) Златой чепи; в статье о саламандре сказано: «о нем же и во Златой чепи списатель воспомянул, глаголя».

5) Жития св. Феклы; в статье о фоке сочинитель ссылается на житие св. Феклы и оканчивает статью следующими словами: «сим фокам победныя победи св. мученица Фекла; якоже пишет во стихирах ея списатель глаголя: победила еси фоки, мученице»⁹³.

6) Из азбуковников; в статье об уене⁹⁴.

7) Из Максима Грека; и, наконец,

8) из Священного Писания.

Из разнообразия источников, полноты статей, отсутствия некоторых из них в азбуковниках, присоединив ко всему этому особую редакцию, довольно близкую к англо-норманнским бестиариям, мы увидим, что это Сказание составляет самостоятельное сочинение, отличающееся весьма резко от азбуковников. Удостоверившись в самостоятельности русского физиолога, посмотрим, отчего он лишился древнего заглавия «Физиолог» и заменил его словами: Сказание по буквам о птицах и зверях. Нам кажется, что сами заглавия западных бестиариев могли навести автора на слово «сказание». На латинских списках физиолога иногда стоит Jo. Crisostomi dicta de naturis animalium, когда он приписывается Иоанну Златоусту, или просто: Dicta de naturis animalium⁹⁵. Расположение по буквам автор принял, вероятно, в подражание азбуковникам, по легкому удобству.

Мы прилагаем к русскому физиологу изображения описанных зверей по рисункам тех же самых зверей, находящимся в русских рукописях, служивших автору источниками для его сочинения, как, например, Козьма Индикоплов.

Сравнив рисунки Козьмы Индикоплова с рисунками греческого подлинника, изданного Монфоконом, легко убедиться, что они одни и те же; следовательно, наши художники придерживались не только точности описания, но также и рисунков, так что рисунки греческих и западных рукописей всегда могут служить вместо наших русских, если последние еще не отыскались.

Сказание по буквам о птицах и зверях

Алконост (из Дамаскина Студита), аспид глухой (ср. Bestiaire de Guillaume), белена (кратко), бобр (из Дамаскина), вепреслон (из Козьмы Индикоплова), грифонес (кратко),

дивий вол (из Дамаскина), делфин (из Дамаскина), ехидн (из Дамаскина), езгул (из Дамаскина), ехидна (?), единорог (из К. Индикоплова),

- 642 -

жерентия (кратко), желвы (?), индрия (по западным бестиариям), Ихнилат (?), коркодил (из Дамаскина), кастор (ср. Bestiaire ms. de Bruxelles), куникулис (?), конь (из К. Индикоплова), конха (из Дамаскина), каламанд (?), многоножица (из Дамаскина), муросоми (?), мерона (из Дамаскина), неясыть (из Максима Грека), нигрипс, ног, грифонес (?), нездророг (из К. Индикоплова), одонтотуранос (из Дамаскина), онагр (?), овен (?), орел (ср. Bestiaire de Pierre и Максима Грека), онокентавр (?),

онокротал (из латинского Физиолога, с. <...>), псин (из Дамаскина), пробан (из К. Индикоплова), пины (из Дамаскина), прузи (?), саламандр (из Златой чепи), струм (из Дамаскина), струфокамил (из Максима Грека), слука (из Дамаскина), скимне рыкающе (?), сатур (?), смилакс (?), телорози (?), тигрисы (?), телчеслон (из Дамаскина), уена (по бестиариям), финике (из Дамаскина), о фоце (?), харадр (ср. Bestiaire de Pierre), цета (из Дамаскина).

Этот физиолог весьма важный памятник для русской символики, в нем встречается даже описание растения, смилакса. Символика ботаники весьма редко попадается и в западных физиологах. Статья под заглавием «скимн рыкающий» совершенно грамматического содержания, но помещена, как видно, для объяснения символического термина: «яко скимн рыкающе», так часто попадающегося в Священном Писании.

Б) Памятники, не писанные нарочно для символики, но составляющие верный и богатый источник символики.

а) Азбуковники. Слишком кратки.

б) Златая чепь.

в) Златая матица.

г) Книги, признанные Стоглавым собором за еретические или отреченные, каковы: «Рафли, Шестокрыл, Воронограй, Острономий, Зодий, Альманах, Звездочетьи, Аристотелевы врата (т. е. Тайначпайных Аристотеля), и иныя составы и мудрости еретическия и коби бесовския, которыя прелести от Бога отлучают; и в те прелести верующи, многие люди от Бога отдаляются и погибают» (глава 41, вопр. 22). Эти книги содержат, без всякого сомнения, много важных материалов для русской символики.

д) Письма. Пог. VII. 388.

Письмо Володимера Мономаха к двоюродному брату Олегу Святославичу. Полн. Собр. Русск. Лет. I. С. 105—107.

Карамзин. II. С. 116. Пр. 177.

Письмо Иакова Мниха к вел. кн. Изяславу Ярославичу (1054—1073). [См. Погодин.]

е) Послания. Пог. VII. 389.

Два послания Печерского игумена Феодосия к вел. кн. Изяславу: о латинех, об употреблении мясной пищи. Калайдович.

Послание Иоанна к римскому папе Клименту III (1080—1100) об опресноцех. Калайдович.

Послание или духовная Владимира Мономаха. <Полн.> Собр. Русск. Лет. I. С. 100—105; Карамзин. II. С. 161. Пр. 230.

Два послания митрополита Никифора к вел. кн. Владимиру Мономаху. Калайдович.

Русск. Достопам. I. С. 59—75.

Карамзин. II. С. 168.

Послание инока Феодосия князю Святоше. Чтения в <Императорском> Общ<естве> Ист<ории> и Древн<остей Российских. М.> 1848. Год III. № 7. С. XVII.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒