ГЛАВА III 2 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 15Следующая ⇒

11) Павлин ὁ ταὼς (Pavo) (XII),

12) Змея ὁ ὄφις (Serpens) (XIII—XVI),

13) Муравей ἡ μύρμηξ (Formica) (XVII—XVIII),

14) Лисица ἡ ἀλώπηξ (Vulpes) (XIX),

15) Сова ἡ νυκτικόραξ (nocticorax) (XX),

16) Пчела ἡ μέλισσα (Apis) (XXI),

17) Лягушка ὁ ξηροβάτραχος (Rana) (XXII),

18) Харадрий ὁ χαράδριος (Charadrius) (XXIII),

19) Дятел ὁ δενδροκόλωφ (Picus) (XXIV),

20) Аист, или бусель ὁ πελαργός (Ciconia) (XXV).

При описании каждого животного Епифаний выводит символическое значение его качеств. Эти качества, составляющие отличительный характер каждого животного, заимствованы автором или предшественником его Татианом из писателей восточных и греческих.

- 616 -

Естественная история и настоящий характер каждого животного совершенно упущены из виду. Упоминаются сказки самые баснословные, но удобные для вывода символических соотношений с религиозными понятиями. Лучше всего можно понять характер Физиолога Епифания из примера. Он пишет о птице харадрии (χαράδριος) следующее: «ω халадреи. Есть убо птица глаголемая халадрей. Фисиолог сказа о нем, яко весь бел есть отнюдь черности не имея. И аще кто болит и болезнь человеку аще есть ко смерти, отвращает лице свое от болящаго халадреон, аще недуг на живот есть, тогда прилежно взирает на недужнаго халадрей и недужный нань. Толк: тако и Господь наш Иисус Христос весь бели есть ни единуж черность мира имея, нуж бо от злых погибаемых озраченье свое отвращает. Також паки в лице святых зрит. Но речеши ми, яко халадрий нечист есть и како приносим есть на лице Христово? Обаче нечиста и змия, но свидетельствоваше о нем же Христос глаголя: Яко же вознес Моисей змию во пустыни, тако вознестись подобает Сыну Человеческому»¹⁴.

В основании этого описания лежит баснословное сказание, заимствованное из истории Александра Македонского, de proeliis (о битвах), где говорится, что Александр видел во дворце Ксеркса белых птиц, в величину голубя, которые предсказывали судьбу больных. Когда больной должен был выздороветь, то харадрий смотрел ему прямо в глаза; если же больной не мог выздороветь, то птица отворачивалась и улетала. Элиан (N. A. XVII. 13) упоминает об этой сказке, «о говорит только, что эти птицы имели лечебную силу против желтухи.

Второе физиологическое сочинение Епифания о двенадцати каменьях, бывших на ефуде Аароновом, имеет следующее заглавие: περὶ τω̃ν δώδεκα λίθων (О двенадцати камнях)¹⁵. В славянском переводе оно озаглавлено: «Сказание св. Епифания Кипрского о двунадесяти каменех, иже бе на ефуде по числу двунадесяти колен израилевых» (см. Прибавление 1-е). Многочисленность списков этого сказания, встречаемых как в Святослава 1073 г. Изборнике, так и в новейших рукописях XVII века, свидетельствует об особенной любви к нему наших предков, и это расположение всего более заметно к сочинениям Епифания Кипрского. Вообще это расположение к символическим сочинениям доказывает, как символика нравилась русским и как они старались изучать ее и усвоивать себе ее правила.

Илл. 1

Другой отдел физиологических сочинений занят сборником Дамаскина Студита, относящимся уже к XVI веку (Fabricius. IX. P. 683—684)¹⁶. Часто смешивают Физиолог Епифания Кипрского с совершенно разнородным сочинением — со сборником Студита. Эта ошибка существовала не только в древние времена, но даже и в новейшие, потому что многие, даже позднейшие, сочинения без всякого основания приписывались Дамаскину Студиту. Мы далее увидим, что это ошибочное смешение существовало не только для сочинения, но также и для самой личности сочинителя. Оттого Фабриций¹⁷ считает долгом предупредить, что Дамаскин мних, иподиакон Студит, уроженец Фессалоники, о котором упоминает иеродиакон Симеон, был совершенно другой писатель. Наш писатель назывался так: Дамаскин архиерей Студит. Наконец, были еще некоторые другие писатели, но, по-видимому, в особенности из западных, которые смешивали Дамаскина Студита со св. Иоанном Дамаскиным или св. Иоанном Златоустам и приписывали ему сочинение вроде Епифаниева Физиолога¹⁸.

- 617 -

Один из полнейших списков сочинения архиерея Дамаскина Студита находится в Турине, в сборнике разных богословских сочинений, писанном отчасти на пергаменте, а отчасти на бумаге, в лист (всего 96), под нумером 248-м. На первых пергаментных листах находятся изображения птиц и других животных с символическим их значением. Пазини полагает, что это сочинение подражает Физиологу св. Епифания. На 35 бумажном листе той же рукописи сочинение Студита начинается полным заглавием: Δαμασκηνου̃, ἀρχιερέως Στουδίτου, συνάθροισις ἀπὸ τω̃ν βιβλίων τω̃ν παλαιω̃ν φιλοσόφων ὅσα εἰ̃πον περὶ τω̃ν πετεινω̃ν ὀρνέων καὶ περὶ τω̃ν χερσαίων ζώων καὶ περὶ τω̃ν θαλασσίων καὶ μετάφρασις εἰς τὸ κοινότερον, т. е. «Дамаскина, Архиерея Студита, сборник, в котором собраны из книг древних философов разные сведения о птицах и о земных и морских животных, с переводом на простонародный язык». Предисловие говорит, что Студит почерпал сведения из сочинений Элиана, Филы, Аристотеля и других, и составил из них 90 глав. Все сочинение было послано, как говорилось в предисловии, автором к Михаилу Кантакузену, великому доместику¹⁹. В туринской рукописи находится 91 глава, и сочинение начинается описанием орла (вероятно, потому, что ἀετὸς (орел) начинается первой буквой алфавита, [но отсутствует]. [О другой рукописи того же сочинения — Лев Аллаций.]

Илл. 2

Сборник Дамаскина Студита пользовался такой популярностью, что начали приписывать автору всякое сочинение, трактующее о зверях и об их символике; то же самое, как приписывали подвиги и чудные приключения Карлу Великому или Фридриху Барбароссе. Имя Дамаскина Студита в начале рукописи придавало ей как бы особый отпечаток достоверности. Оттого мы встречаем во многих библиотеках Европы рукописи, ложно приписанные этому сочинителю. На заглавии находится его имя, а содержание, между тем, совершенно различествует от его сборника.

Самый сборник Дамаскина Студита после введения начинается, как в туринском списке, описанием орла и птиц, потом земных животных и, наконец, водяных. Автор, назвав свою книгу сборником (συνάθροισις), хотел, вероятно, этим показать различие, существующее между нею и Физиологом. Первая цель у Студита — описание животных с точки зрения естественной истории. О символическом их значении если он и говорит иногда, что, впрочем, бывает весьма редко, то всегда как бы мимоходом. Стоит только сравнить любую статью из Дамаскина со статьей подобного же содержания из Физиолога, чтобы убедиться в резком их различии. Он собрал в одно целое, как сам говорит в заглавии и в предисловии, сведения о животных, разбросанные по разным сочинениям. Он включал в свою книгу без всякой критики истинное и баснословное, последнее в нем даже преобладает и доказывает, что сказки более всего его завлекали, или что в XVI веке эти сказки повсеместно были распространены и пользовались большой популярностью. Другой отличительный признак его сборника состоит в самом порядке, которому следует автор; он начинает с описания орла, между тем как Физиолог Епифания всегда начинается описанием льва. Можно с большим вероятием предположить, что Дамаскин нарочно принял порядок противоположный Епифаниеву, дабы и этим показать

- 618 -

самостоятельность своего труда и различие его от физиологов, которые задолго до его времени повсеместно были так известны, что обратили на себя внимание папы Геласия. Сравнением двух статей мы лучше всякого описания покажем различие между этими сочинениями. Например, в описании птицы харадрия Студит распространяется о лечебном качестве внутренности этой птицы, о ее умении предвидеть участь больного, но ни слова не говорит о символическом значении этой птицы. Он, по-видимому, основал свой рассказ на сказании об Александре (de proeliis) и занялся птицею харадрием, в особенности как предметом естественной истории. Напротив того, в Физиологе тотчас после описания птицы автор прямо и словами: «Sic et Christus de se ipso protestatus est» (Так и Христос свидетельствовал о самом себе) приходит к доказательству, что харадрий есть символ Христа, проповедующего иудеям.

В России сочинение Дамаскина Студита²⁰ было очень известно и очень уважаемо, судя по многочисленности сохранившихся списков. Оно не только часто переписывалось, но также и весьма часто переводилось, так что иные переводы носят следы древности, а другие принадлежат к новейшим временам. Это разнообразие и многочисленность списков делают из сборника Дамаскина Студита один из важнейших памятников русской символики (см. Прибавление V-e, илл. 1, 2).

Сочинения символические для Руси кончаются трудом человека, глубоко ученого в богословии, Максима Грека. Хотя он написал свои статьи физиологические в России и для русских, но он так проникнут был византийским символизмом и так воспитан и развит был на основаниях греческих, что сочинение не может быть причислено к произведениям русской символики, а должно быть помещено наряду с источниками чисто византийскими.

По рассмотрении главных источников символики или сочинений физиологических, писанных исключительно для символики, нам необходимо бросить взгляд на сочинения, так сказать, побочные для символики, т. е. писанные не исключительно для символики, но содержащие в себе много данных для этой науки и, в особенности, таких данных, которые неоспоримо служили ее развитию. Я не буду тут перечислять отдельные сведения, почерпаемые символикой в каждом сочинении; их место должно быть в Словаре, приложенном к концу этого сочинения; но я в особенности обращу внимание на обширность поля, раскрытого византийской литературой для символики.

Первая заслуга этой литературы находится в принятом ею положении к Востоку. Византия служила посредником между Азией и Европой; она передала нам восточную басню и познакомила нас с животным эпосом индийской литературы. Раз нам пришлось здесь назвать животный эпос, то каждый поймет, какой новый и обильный материал внезапно явился для развития византийской символики. Он так твердо и глубоко укоренился в Византии, что является не только во многих письменных памятниках, но также и на памятниках вещественных. Этому, вероятно, способствовало и то, что идея животного эпоса не чужда была для греков, ибо они в словах Иова (12, 7—8) находили намек на первоначальную идею этого эпоса. Тот, кому советуют вопрошать животных, указывая на их ум, тот не может удивляться сочинениям, в которых эти животные являются с даром слова. В 12 главе книги Иова (7—8) сказано: «Но вопроси четвероногих, аще ти рекут, и птиц небесных, аще ти возвестят. Повеждь земли, аще ти скажет, и исповедят ти рыбы морския». Сочинения из животного эпоса составляли дидактическую часть светской литературы. Нравственное направление этого дидактизма способствовало ему распространиться во всех слоях русского общества и сделаться чтением как мирянина, так и монаха. Хотя сочинения восточной фантазии имели большой успех на Руси, но животный эпос не достиг тех размеров, как на Западе, в особенности в Германии, где, переродившись, он положил основание германскому животному эпосу. У нас он сохранился в переводах, часто переписываемых, не вошел в народную литературу, но зато завладел совершенно искусством, и многие вещественные памятники свидетельствуют о его распространении между художниками.

Из сочинений восточной литературы, переведенных на греческий язык, мы имеем:

1) Индийское сочинение «Панча-тантра»²¹ переведенное Барзуйе, врачом персидского царя Хозроя-Ануширвана (VI век по Р. Х.), на пегльвийский язык, под названием «Калилава-Димна» (т. е. прямодушный и лукавый), проникло в Европу посредством греческого перевода. Симеон Сиф перевел эту книгу по арабской редакции, около 1081 года, по воле императоров Михаила Дуки, Никифора Вотаниата и Алексея Комнина и дал ей название: Στεφανίτης καὶ

- 619 -

’Ιχνηλάτης, т. е. Увенчанный и Следящий. Сиф не довольствовался точным переводом: он сделал кое-где прибавки и вставил даже стихи из Гомера. С греческого языка перевели ее на славянский, и Шафарик упоминает о сербском переводе XIV или XV столетия (Wiener Jahrb. LIII. Anz. Bl. 29. № 79), но доселе нет списков русского перевода древнее XVII века.

Все сочинение состоит из притчей и из нравственных изречений. Притчи, заимствованные из животного эпоса, представляют нам животных с теми характерами, с которыми они постоянно являются в басне и в эпосе. Хотя отличительные признаки этих характеров тут, как в сочинении коренном и древнем, не получили еще того полного развития, до которого дошли впоследствии, и не выставляются еще так ярко и так типично, но главные черты верно схвачены и ясно обозначаются. Лев, как царь зверей, является олицетворением более физической, чем умственной силы: он в первый еще раз видит быка или вола и страшится его мычания. Обезьяна любит подражать; лисица не сделалась еще типом хитрости и уступает это свойство самому трусливому из животных — зайцу. Журавль хитер и лжец; еж добродушен; змея умна; черепаха (желва) и рыбы довольно глуповаты. Весьма замечательно, что некоторые из этих характеров не сходны с признаками, изложенными в Физиологе или у Дамаскина Студита; при развитии символики они получают те оттенки, которые выставлены в упомянутых символических сочинениях, и теряют отличительные признаки, которыми они обязаны животному эпосу. При разногласии влияние духовного сочинения в символике преобладает над влиянием сочинения светской литературы.

2) «История Варлаама и Иоасафа»²², или рассказ о том, как пустынник Варлаам обратил в христианство индийского царевича Иоасафа, приписывается Иоанну Дамаскину или также Иоанну Синайскому, или, наконец, Иоанну Лествичнику. Автор этого рассказа остается неизвестным, и хотя невозможно наверное его определить, но можно приблизительно указать на время, когда это сочинение могло быть написано, ибо ученый Биллий (Billius, F.-J. de Billy) указал в нем на многие места, относящиеся к спору иконоборцев. Тон всего рассказа, по преимуществу догматический, влагает в уста Варлаама, а потом и самого царевича Иоасафа ряд притчей с дидактической целью. Из описанных здесь лиц Варлаам, по свидетельству Василия Великого и Иоанна Златоустого, жил пустынником в III—IV столетии в земле Сеннаар в Азии. Европа познакомилась весьма рано с этим рассказом посредством византийского источника. На Западе он был известен уже в начале XII века²³, следовательно, можно предположить, что у нас он распространился гораздо ранее, хотя доселе самый древнейший список относится к XIV веку. Вероятно, найдутся переводы южнославянские, более древние. В XIV веке этот рассказ был так известен в России, что притчи из него изображались на памятниках, как мы это увидим далее. Он находится не только в отдельных рукописях, но в прологах (19-го ноября) и в минеях.

3) Книги, писанные Соломоном, и повести о нем составляют в византийской литературе целый цикл сказаний. Многочисленность их происходит от живой памяти о Соломоне, сохранившейся в народе и украсившей его всем блеском восточной фантазии. Соломон из лица исторического сделался героем мифическим. Ему приписывают не только сказания, подвиги, но даже целые сочинения. Не говоря о книгах, написанных в подражание книгам Ветхого Завета, как, напр<имер>: 18 псалмов Соломона, пять од царя Соломона и послания его к царям Египетскому и Сидонскому²⁴, коих следы, вероятно, отыщутся в наших рукописях, нам надо перейти к более важным для символики сочинениям, а именно к книгам магическим. В них магия носит отпечаток индийского животного эпоса, и оттого они могут служить довольно изобильным материалом как для символики, так и для животного эпоса. Мудрость Соломона, восхваленная в книгах Ветхого Завета, придала ему в пылком воображении восточных народов не только обширный ум, но еще более обширную ученость, перешедшую, наконец, в какое-то всеведение и всезнание. Расширив до таких необъятных пределов власть и мудрость Соломона, народное воображение объясняло себе это чудо знанием таких тайн, которые подчинили ему и земной и духовный мир, так что власть Соломона над духами не подлежала никакому сомнению. Все восточные писатели утверждали, что Соломон очень хорошо разумел язык зверей и птиц и часто с ними беседовал²⁵. Леонтий Константинопольский упоминает об этой власти в Слове своем на Духов день²⁶, а Никита Хониат в своей летописи рассказывает, что при императоре Мануиле Комнине был толмач Аарон Исаак, который посредством книги Соломоновой о магии вызывал духов и раздавал

- 620 -

им приказания²⁷. Личность Соломона при учреждении исламизма в том же самом виде перешла и во вторую главу Корана. Ему приписывали не одни трактаты о волшебстве, но также и открытие многих лечебных средств. Свида (Suidas) в своем словаре (’Εζεκίας) говорит, что Езекия велел стереть книгу Соломона, написанную на дверях храма, в которой изложены были лечебные средства против всех болезней: народ не молился более Богу и в болезнях обращался к описанным тут лекарствам. Св. Иустин в книге к православным (вопрос 55) упоминает также о лечебных средствах, открытых Соломоном. Прокопий Газский (ad III Reg. IV, 33) полагает, что писатели о медицине многое почерпали в книгах Соломона о деревьях, о природе, о свойствах растений и прочее²⁸.

Из всех этих примеров мы видим, что из мудрого Соломона предание сделало лицо мифическое, являющееся то мудрецом, то волшебником, то медиком, но, во всяком случае, имеющее силу чудотворную. Посредством этой волшебной силы он по желанию мог принимать вид любого зверя, как это подтверждается словами русской сказки: «Поити тебе со мною по земле, и царь Соломон лютым зверем догонит, а подымешь меня на пчелиныя крылья, и царь Соломон ясным соколом долетит, а в воде щукою догонит»²⁹. Сверх того, Соломон является еще писателем книг магических, и писателем столь изобильным, что один ученый прошлого столетия счел долгом своим разуверять потомство в том, будто бы все книги, приписанные Соломону, действительно им были писаны³⁰. Из этих книг мы упомянем здесь о самых замечательных.

Завещание Соломона — греческая рукопись в Париже, в Национальной библиотеке, № 1483 (fond Colbert)³¹.

Книга Соломонова престола (Gaulmin. Notes sur le livre de la Vie de Moise. Paris. 1615. II. C. 9) перепечатана Boissonade в 1838 году в Нюренберге.

Hygromantia Salomonis ad filium Roboam в одной Мюнхенской рукописи упоминается Gretzer’ом: De jure et more prohibendi libros malos. Lib. I. C. 10.

Lambecius упоминает о рукописи греческой в Вене с изложением тайн, открытых Соломоном.

Traité fort notable des propriétez des jours d’une chascune lune, extraict de la grande science du roi Solomon. 1530. В 16-ю долю.

Книга Соломона, состоящая из семи частей, в которых объяснялось, каким образом действовать, чтобы повелевать над демонами, сожжена по приказанию папы Иннокентия VI (Nicolaus Eymeric. Directorium Inquisitorium. Pars II. Quaest. 28).

В книге Альберта Великого «Зерцало Астрологии» упоминаются Соломоновы книги: Liber almadal; Liber quatuor annulorum; Liber de novem caudarus; Liber de tribus figuris spirituum; Liber de sigillis ad daemoniacos. (Книга Алмадал; Книга четырех перстней; Книга о девяти хвостарях^*; Книга о трех образах духов; Книга о печатях против бесов).

Иоганн фон Триттенгейм (Trithemius. † 1516) упоминает: Clavicula Salomonis ad filium Roboam. Liber Lamene. Liber pentaculorum. De officiis spirituum.

Ключ Соломона, или Тайна тайн, самое известное сочинение, встречающееся во всех больших библиотеках и в особенности славившееся в Испании между иудеями и арабами.

Кольцо Соломона, магический трактат, в котором научаются, как заключать демонов в кольцо.

Сочинение о философском камне издал I. Rhenanus (Syntagma Harmoniae chimico-philosophicae. Francofurti. 1625. P. 309, sqq.

Толкователь снов по-еврейски напечатан в Венеции в 1516 г. в 4-у (Bartalocci. Bibl. rabbinica).

Тени мыслей, астрологический трактат, упоминается в XII еще веке (Sixtus Senensis. Bibliotheca Sancta. II. P. 131).

Травник Соломона на арабском языке и другие книги о естественной истории (D. G. Morhof Polyhistor. Lib. I. Cap. 6).

Сочинение о драгоценных камнях излагало, отчего происходят их цвета, каким образом

- 621 -

они образуются и к чему они могут служить: один хранит чистоту телесную, другой служит против лихорадки, третий выгоняет нечистых духов, а Книга о демонах научала, как вызывать духов и как ими повелевать. (Michael Glycas. Annal. Part. II.) См.: Migne. Patrol. Graeca. T. CLXVIII. 1856. Col. 349.

Все эти книги или часть их, вероятно, перешла из Царьграда в Россию, где по примеру всей Европы до самого XVII столетия продолжали верить разным суевериям и, в особенности, волшебству. Из оправдания боярина Матвеева видно, какую важность придавали магическим сочинениям. В 1677 году он писал царю: «...как будто я у себя в домишке в палате с Стефаном доктором чли черную книгу, и в то де время будто пришло к нам в палату нечистых духов множество, и говорили нам, мне, холопу твоему, и доктору Стефану, те нечистые духи вслух, что есть у нас в избе третий человек; ... а та де книга в полдесть, а толщиною пальца в три, а учил де будто по той книге меня, холопа твоего, и сынишка моего Андрюшку Николай Спатарий»³².

Кроме названия «Черная книжка», которое могло быть и не самим заглавием, а просто означать книгу или сочинение, принадлежащее к чернокнижию, мы знаем еще несколько других заглавий подобных сочинений, но, к несчастью, имеем такие скудные материалы, что кроме заглавия мы о самом содержании книг и о происхождении их ничего не знаем. Так, наприм<ер>, Иоанн экзарх Болгарский упоминает [четырнадцать подобных книг, отмечая в своих добавлениях к их заглавиям и содержание некоторых из них:]

1) Книга Плартолой (Мартолой), рекше Остролог;

2) Острономиа;

3) Землемериа;

4) Чаровник, [в нихже суть вся дванадесять опрометных лиц звериных и птичиих, се же есть первое, тело свое хранит мертво, и летает орлом, и ястребом, и вороном, и дятлом, рыщут лютым зверем и вепрем диким, волком, летают змием, рыщут рысию и медведем;]

5) (книга) Громник;

6) Молния (Молнияник);

7) Месец окружится;

8) Коледник;

9) Метание;

10) Мысленик;

11) Сносудец;

12) Волховник, [волхвующе птицами и зверми, еже есть храм трещит, ухозвон, воронограй, куроклик, окомиг, огнь бучит, пес воет, мышеписк, мыш порты грызет, жаба воркочет, кошка в окне мышьца держит, сон страшен, слепца стретит, изгорит нечто, огнь пищит, искра из огня (прянет), кошка мявкает, падет человек, свеща угаснет, конь ржет, вол на вол, поточник различных птиц, пчела (поет), рыба (вострепещет), трава шумит, (древо о древо скрыпит, лист шумит), сорока пощекочет, дятел, желна, волк воет, гость приидет, стенощелк, лопаточник, волхвования различная.

13) Путник книга, в нейже есть написано о стречах, коби всякыя еретическыя, о часех злых и добрых, еже есть Богом отречено, о днех лунных, что первый день луны сотвори Бог Адама. Понеже солнце и луну и звезды небесныя сотвори Бог в среду, Адама же сотвори Бог в пяток. Како хощеши, невегласе, во един день рожение Адамле с луною исповедати, веруеши еретическым лжам, (оставя Святая писания), еже ти всю тридесять дни лжею списаша? Такоже и прочая кобы о мученицех и о благовещении, еже суть книгы еретическыя.

14) Звездочетец, 12 звезд, емуже имя Шестодневец, в нихже безумнии людие верующе и волхвуют, и ищут дни рожения своего, санов получение, и урока житию, и бедных напастей, различных смертей, и вазней (счастия) в службах и в куплях и в ремеслех, ищут своим безумием, оставя Божию помощь, и призывают бесов на помощь, и неведуще Божиих судеб, яко несть се Божие повеление, ни от святых Апостол святым отцем предано, но Богом ненавистно, и мерзко Богу бысть, второе идоловерие³³.]

К этим заглавиям надо присоединить семь книг, перечисленных в Стоглаве:

15) Рафли;

16) Шестокрыл;

17) Воронограй;

- 622 -

18) Острономий;

19) Зодий;

20) Альманах;

21) Звездочетьи;

22) Аристотелевы врата, или Тайна тайных Аристотеля³⁴.

Хотя мы не знаем содержания многих из этих книг, но можно заметить сходство некоторых заглавий с книгами, приписанными Соломону, и весьма вероятно, что некоторые из них перешли в русскую магическую литературу в точном переводе и без всяких переделок.

Разговор Соломона с царицей Савской, в котором она старается испытать мудрость его разными притчами и вообще всем, «елика име на сердце своем» (3 Царств 10, 1—10), послужил поводом к сочинению особой книги под заглавием: «Противоречия царя Соломона» (Contradictio Salamonis)³⁵. В ней описывается разговор между Соломоном и другим лицом, которое предлагает царю самые трудные притчи и задачи. В первоначальной редакции этот разговор совершенно серьезный, но в последующих редакциях, когда эти рассказы, в особенности на Западе, сделались достоянием народной литературы, тон всего сочинения получил оттенок сатирический. В этом прении хотели изобразить противоположность между популярной, светской, шутливой мудростью и мудростью царя Соломона, высокой, нравственной, духовной. Лицо, вопрошающее Соломона, под именем Морольфа или Маркольфа, сделалось олицетворением народной сатиры против разных лиц и против идей средневекового быта. Оттого рассказы эти играли такую видную роль во время реформации³⁶.

К «Противоречиям царя Соломона» примыкает целый ряд повестей, в коих главное действующее лицо — Соломон. В русском списке этих сказаний³⁷ под заглавием: «Повести царя Давида и сына его Соломона и о их премудрости», составные части еще весьма заметны и образуют как бы два независимые рассказа; в одном предания о Соломоне передаются в виде истории детства и странствований его; в другом — книга Противоречий изложена в виде спора Соломона с царем Пором и оканчивается победой Соломона. Г-н Пыпин в статье своей о старинных сказках о царе Соломоне³⁸ показал родство русских преданий с преданиями германскими. Он заключает свое мнение тем, что немецкая и русская повесть имели, вероятно, один и тот же отдаленный источник — византийский. К этому надо прибавить, что и тут византийский перевод служил путем для перехода в Европу сказаний восточных. Стоило только сравнить повесть о Китоврасе, т. е. о кентавре, с теми преданиями, которые собраны в книге г-на Вейля³⁹, чтобы убедиться в их сходстве. Доказательством ее византийской редакции является то, что она упомянута в списке ложных книг у Иоанна Экзарха и у митрополита Киприана⁴⁰, под заглавием: «О Соломони цари и о Китоврасе басни и кощуны». Она встречается во многих русских рукописях, но самый древнейший доселе список этой повести находится в Хронографе Румянцевского музея (№ 453) 1494 года. Вот ее содержание. Соломон, желая спросить у Китовраса, известного своей мудростью, как тесать камни без помощи железа, посылает к нему в пустыню боярина с отроками хитростью захватить его. Посланные наполняют вином и медом все колодцы, из которых обыкновенно пивал Китоврас. Не заметив эту хитрость, Китоврас выпивает все колодцы, и отроки связывают его сонного и приводят к Соломону. Китоврас является в этой повести мудрецом, разрешающим все вопросы Соломона и даже предсказывающим будущность.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒