КРОВАВЫЙ МАДАЛЬОН 6 страница

- Всеблагой Император, сохрани от дураков. А уж с врагами мы как-нибудь справимся.

Духота, в которую был погружен лес, казалось, усиливалась к закату. Небольшое интенсивное светило еще не до конца ушедшее за линию горизонта путалось среди высоченных стволов деревьев, все ниже склоняясь к земле и продолжая посылать толику света. Который, впрочем, уже начинал теряться в свете фар и нескольких прожекторов, установленных на боевой технике. Но батальон продолжал углубляться в джунгли и только глубоким вечером поступил приказ разбить временный лагерь, чтобы расположиться на ночлег.

Двигаясь между навесами и зорко наблюдая за располагающимися на отдых гвардейцами, комиссар мысленно хмурилась. Неприятное чувство надвигающейся опасности, о котором утром упоминал комиссар Расчинский, усиливалось по мере их продвижения к «Болду».

Пройдя еще вперед Атия остановилась перед большим походным Храмом, уже развернутым для вечернего молебна. Под полупрозрачными пологами на небольшой кафедре, расположенной с небольшим смещением от центра к задней стене Храма, уже занял свое место проповедник Пирс. Еще не подаваемая на усилители, развешенными по окружности Храма, с его губ слетала молитва, слова которой не достигали слуха Хольмг. Атия остановилась у самого входа со склоненной к груди, головой. Руки Хольмг сложились в Имперского орла, когда с неба пролились первые струи начинающегося дождя. Не обращая на него никакого внимания и позволяя каплям дождя свободно скатываться по щекам, перед тем как войти внутрь, Атия едва слышно, одними губами зашептала молитву «О смирении».

Дождь усилился, наполнив пространство вокруг себя шелестом капель по листве и кронам деревьев. Где-то очень и очень далеко раздались раскаты грома, долетевшие сюда слабыми едва различимыми отголосками.

Комиссар шагнула под конусовидный купол Храма, в который переходили стены. На их внутренних поверхностях, высоко, над самой кафедрой были изображены сцены эпической баталии, где горстка гвардейцев, осиянная Светом Императора, противостояла напирающим на них полчищам уродливых зеленокожих. Воодушевление и непреклонность, изображенные художником на лицах последних Имперских защитников, напомнили Хольмг о событиях на Ферро Сильва и том с какой неистовой яростью они сражались там с ордами ксеносов и еретиков. Мгновенно отозвавшись на потревоженное воспоминание, острым шипом в затылок вошла боль. Игнорируя ее, комиссар опустилась на одно колено. В этот момент заработали динамики, развешенные по окружности Храма, повторяя и усиливая слова молитвы, произносимой проповедником.

- Император людей, всего на свете благого Смотритель, Тот, чье Могущество неоспоримо. Молим Тебя! – Громогласие разнесшееся по Храму и за его пределами перекрыло шум все усиливающегося дождя.

- Бессмертный Бог-Император. – Прошептала Атия, не расцепляя рук на груди. – Я клянусь оставаться верной и преданной в моей службе. И пусть тьма поглотит мою душу, если я окажусь недостойной.

Дождь хлестал по обнаженной спине, смывая кровь и облегчая боль. Нанеся последний удар, лейтенант Илкар развернулся к Хольмг:

- Приговор приведен в исполнение, комиссар. Все виновные понесли назначенное наказание.

Атия кивнула:

- Медикам осмотреть прошедших экзекуцию. – Распорядилась комиссар. – Обезболивающего и других средств, которые могут смягчить эффект от наказания, не применять.

Затем Хольмг повернулась к Риччи, стоявшему в одном шаге от нее:

- Я закончила, майор. Командуйте.

Келвуд коротко отсалютовал, и проводив удаляющуюся Атию долгим взглядом, громко приказал:

- Разойтись!

Понимая всю обоснованность наложенного комиссаром взыскания, майор все равно испытывал досаду от инцидента.

Позже, когда по лагерю прозвучал «Отбой», Риччи подошел к Хольмг.

- Разрешите, комиссар. – Он сложил руки в аквилу.

- Что вы хотели, майор? – Поинтересовалась она.

- Сегодняшний инцидент, комиссар. Не хочу, чтобы вы думали, будто в вверенной мне роте царит беспорядок и разгильдяйство.

- Я так не думаю, майор. – Возразила Атия. – Вашу роту избрали для столь ответственной задачи, явно не потому, что в ней царит беспорядок и разгильдяйство.

- Все верно, комиссар. – Согласился Келвуд и в уголках его рта зародилось подобие улыбки. – Нас выбрали, потому что мы лучшие.

Хольмг увидела, как в глубине глаз Риччи блеснула гордость.

- Пусть ваши люди продолжают оставаться лучшими, майор. – Произнесла она, не спуская глаз с Келвуда. – А сегодняшний инцидент запишем в разряд исключений.

- Так точно. – Согласился Риччи, и отдавая воинское приветствие, прежде чем уйти, добавил. – Это я и хотел вам сказать, комиссар. Что это было исключение.

ТРЕБОВАНИЕ №12 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ

Нормативно-отчетный документ № 2-335-020/ULR.
Выделить Госпиталю Всех Имперских Святых на Ушбеле, в лице заведующей госпиталем сестры госпитальер Ордена Феникса Штайн, сумму, необходимую для приобретения двадцати систем жизнеобеспечения LVT-7.

Инквизитор А. Барро Ордо Еретикус. 6.007.994.М38.

Подписано и заверено.

...Огонь трещал в большой жаровне, облизывая своими ненасытными языками ее почерневшие от копоти края. Не отрываясь, взглядом из стали, глаза в глаза, на юного Пирса смотрел наставник. В его глазах цвета пепельной ночи не было ни жалости, ни сострадания. Впрочем, их не было там никогда. Как не было сочувствия или милосердия. Там была керамитовая воля, которая сейчас, по каким-то невидимым каналам передавалась подростку, стоящему напротив. В глазах юноши, цвета удивительно чистого неба, что делало их почти прозрачными, дрожали слезы. Но под их влажной пленкой разгоралось пламя несгибаемой воли, такой же, как у его наставника. Губы подростка трепетали, словно с них пытались сорваться слова, сквозь стиснутые до ломоты зубы.

Могло показаться, что невероятная пытка длиться уже вечность, но юноша чья левая рука сейчас лежала в жаровне объятая огнем, продолжал стоять, из последних сил сдерживаясь чтобы не упасть и не заорать надрывно, задыхаясь от собственного истошного крика. Он простоял так еще несколько минут, молча, прежде чем рухнуть на мраморный пол большого зала, потеряв сознание.

Аезон открыл глаза, пробуждаясь ото сна. Вчерашняя вечерняя служба закончилась под проливным дождем сопровождаемая громом и молниями. Но и столь сильные и раскатистые удары грома перекрывали доносящейся из динамиков слова воодушевляющей проповедью.

«Голос Самого Императора звучит сейчас с небес! И Его необоримая Мощь будет с нами в этом походе! Бесконечно Величие Его. Неизмерима Воля и Власть Его. Склонитесь пред Могуществом Его и помните, Он защитит рьяных слуг Своих. И те, что положат жизни во Славу Его, навсегда удостоятся быть в Его Свете»

После того как Храм покинула последняя из рот, ливень продолжался еще несколько часов, прежде чем полностью закончиться. Растянутые по всему лагерю навесы не смогли спасти от проливного дождя, позволив ливню основательно вымочить вещи. Но не мокрый до нитки спальник стал причиной раннего пробуждения Пирса, а тяжелый сон, вернувший проповедника к дням его далекого детства.

Взгляд Аезона скользнул по импланту левой руки, начинающемуся от самого локтя.

«Ты испытываешь нас и следишь за нами в помыслах и делах. Нет ничего, что укрылось бы от взора Твоего» – Мысленно произнес он, поднимаясь с места, на котором спал до этого.

Прошла лишь половина ночи, однако лагерь уже начинал шевелиться, просыпаясь. Гнус, частично распуганный репеллентами, которые, впрочем, давали минимальный результат и «прибитый» недавним ливнем, также начинал пробуждаться, напоминая о себе нарастающим жужжанием. Оно доносилось до слуха от стволов деревьев и кустарника, где в густой листве рой поджидал тех, кому хватит ума подойти ближе, чтобы справить нужду, или вовсе удовлетворить праздное любопытство.

Размеренным шагом, чавкая по грязным и скользким лужам, проповедник направился к Храму. Его переходящие в конус стены, плотные, не пропускающие свет сверху и приобретающие прозрачность снизу пережили не одну кампанию. Во время одной из них, когда Храм оказался расположен совсем близко от передовой, его купол оказался пробит осколком снаряда вражеской артиллерии. Как раз в том месте, где на внутреннем куполе был изображен один из последних защитников Имперского оплота, отражающем атаку злобных ксеносов. Образовавшаяся прореха создала впечатление, будто у гвардейца пробита грудь. Это было видно лишь тогда, когда свет снаружи пробивался сквозь образовавшуюся брешь. Но Аезон мог различить ее и в кромешной темноте. Он наизусть знал этот Храм, его стены и обстановку, и мог бы с завязанными глазами описать все его убранство в мельчайших подробностях. И тогда, несколько лет назад Пирс настоял, чтобы полученное «ранение» было оставлено как символ мужества и отваги. И позже проповедник не раз использовал специально поднятые наверх осветительные приборы, чтобы усилить эффект от созерцания росписи Храма.

Откинув тяжелые пологи, закрывающие вход, Аезон шагнул под своды святого места и пройдя еще немного вперед, остановился перед небольшой разборной кафедрой. Пирс преклонил колени, склонив голову к самой груди. В этот момент он не был проповедником, а лишь простым слугой Его, пришедшим вознести молитву Защитнику всех людей.

Сложив на груди святую аквилу и закрыв глаза, Пирс зашептал слова молитвы, которые повторял каждое утро:

- О, Бессмертный Император, будь к нам милосерден, хоть мы и недостойны того. О, Владыка Галактики, храни свое стадо от чужаков...

Ефрейтор Генц так и не понял, что его разбудило. Вымокший до нитки спальник, ночная промозглость или начинающий доноситься до дремлющего сознания зуд кровососущих тварей, готовящихся облепить спящую добычу. До подъема оставалось еще более получаса, но сна уже не осталось ни в одном глазу. Наморщив лоб, Саул попытался вспомнить, что за кошмар ему приснился. Однако память отказывала ему в этом. Вздохнув и осенив себя аквилой, окончательно разгоняя остатки тяжелого сна, ефрейтор поднялся и медленно побрел к Храму. То, что их экипажу доверили стать «транспортом Экклезиархии», помимо чести добавляло больше забот и ответственности. Особенно учитывая, что перевозка касалась не только самого проповедника, но и всего его скарба. Тем более, что речь шла не о личных вещах служителя церкви, но обо всех предметах, относящихся к переносному Храму, его установке и использованию. Так что вопросы касающиеся установки и сборки походного Храма, теперь, также ложились бременем на ефрейтора.

Саул остановился перед откинутыми в разные стороны пологами входа. Он стоял там тихо, почти не дыша, чтобы не потревожить возносящего молитвы Заступнику человечества, коленопреклоненного проповедника. Вездесущие насекомые, уже собравшиеся, чтобы досаждать людям, роем вились вокруг Аезона Пирса, на что последний не обращал ни малейшего внимания. Слуга Возлюбленного всеми, продолжая стоять, не шевелясь, читал вслух молитву «О смирении перед Императором» и «Молитвы на время тревог», в то время как гнус уверенно наседал на него.

Простояв позади проповедника с минуту и не забыв осенить себя святой аквилой перед тем, как прошептать короткую литанию «Защиты», Генц медленно, спиной отступил и вышел. Оказавшись за пределами Храма, ефрейтор принялся активно отмахиваться руками от облепившего его, все прибывающего гнуса. Понимая, что нанесенный накануне репеллент выветрился, и что для защиты от мелких кровососущих тварей нужна новая порция химиката, Саул направился к заведующему по материальному обеспечению Фенису.

- Бессмертный Император. – Отходя от Храма пробормотал ефрейтор с невольным восхищением в голосе, подразумевая невозмутимую стойкость проповедника. – Вот ведь терпение у него.

После чего ускорил шаг, торопясь к промокшим насквозь навесам.

ТРЕБОВАНИЕ №13 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ

Из отчета аколита инквизитора Ордо Еретикус Алонсо Барро, Саннджифу Оз.

Наблюдение за объектами: комиссаром Расчинским Гордианом и комиссаром Хольмг Атией не выявило действий с их стороны, подпадающих под статью «Измена», «Неблагонадежность» или «Сочувствие врагам Империума»

Подписано и заверено.

Грязные лужи, оставшиеся после ливня, быстро высыхали под жаркими лучами солнца. Но из глубокой лесной чащобы, куда хуже проникал свет, продолжал разноситься прелый и волглый запах, в котором гниение сочетается с буйным цветением. Черное рокритовое полотно дороги, змеящееся и разделяющее лес на две части, напоминало русло реки между двумя зелеными берегами, по которому, сопровождаемая пехотой продвигалась колонна танков и грузовиков. Почти в самом конце колонны шла командно-штабная машина на базе "Красса". В ней, в сопровождении Саннджифу и двух псайкеров из свиты, и под охраной четырех штурмовиков, ехал Барро. Еще два псайкера, разделенные между собой, ехали в душных «Леман Рассах», каждый, в сопровождении штурмовика инквизиции. Это была стандартная мера предосторожности на случай внезапного выхода из-под контроля одного из псайкеров, или даже всех разом. Впрочем, в тех же двоих, что находились сейчас с ним рядом, Алонсо был уверен. Настолько, насколько это слово вообще пременимо, когда речь идет о людях наделенных псайкерской силой.

Одна из этих двоих была женщиной. Почти девочкой. Ее белесые, словно покрытые бельмами глаза, казались незрячими, но Барро знал, что на самом деле псайкер зорко следит за всем происходящим. Он лично поймал ее во время одной из сложных операций в городе-улье на Ушбеле несколько лет тому назад, когда сам еще был аколитом у Теодора Ренвеля. Пытливый живой ум ребенка из подулья не сломали годы, проведенные на Черных Кораблях Инквизиции. Это могло показаться странным, но в процессе жесточайших тестов и немилосердного обучения Нана (как назвали девочку) не потеряла зрения, лишь внешне начав напоминать слепую. Вместо глаз девушка почти полностью потеряла возможность говорить. Сразу после того, как ее язык и неба были исписаны татуировками, несущими святые слова молитв и литаний. Также Нана начисто лишилась слуха.

Второй псайкер был тоже относительно молод, но выглядел дряхлым стариком. Его сморщенная кожа цвета печеного яблока, тонкая, словно пергамент, свисала с его тонких рук, создавая впечатление уродливой одежды. Из-под капюшона, полностью скрывающего череп, обтянутый кожей, доносился негромкий хрип, с которым вдыхал и выдыхал Гробо. Его дыхание напоминало тяжелораненого в грудь человека, словно у того пробиты насквозь легкие. Когда свет падал вглубь капюшона, оттуда был виден отблеск железного обруча, надежно охватывающего голову псайкера по окружности. Он полностью закрывал псайкеру его незрячие глаза, одновременно обеспечивая защиту верхней части головы и лица.

Сила, которой были наделены Нана и Гробо, превосходила и ту, что была у Барро, и силу двух других псайкеров. Именно эта сила стала той самой причиной, по которой Алонсо выбрал этих двоих для текущего задания. Ибо опыт полученный Барро на Ферро Сильва, за который инквизитор заплатил обеими кистями своих рук, едва не прибавив к этому счету собственную жизнь, не прошел для Алонсо даром. Не раз, впоследствии, инквизитор задумывался над тем, как бы все для него сложилось, не окажись тогда рядом кадета-комиссара с латентными способностями псайкера. Или чем бы все закончилось если бы эти латентные силы не проявились столь вовремя. И каждый раз Барро приходил к выводу, что в этом случае его расследование потерпело фиаско, а жизненный путь завершился бы в отработанных штольнях затерянного рудного мира. Чуть реже Алонсо размышлял над тем, смог бы пройти Лонгин обучение на Черных Кораблях или нет. И как бы в этом случае сложилась его дальнейшая судьба. Существовала изрядная доля вероятности, что при подобном развитии событий, в будущем Барро затребовал бы его к себе в свиту. Разумеется, по завершению обучения. Впрочем, подобные раздумья были для инквизитора не характерны. Возникая крайне редко, они быстро заканчивались. Алонсо не любил ворошить прошлое, предпочитая забирать из него максимум опыта и оставлять «за бортом» то, что нельзя было бы использовать в будущем. Однако сегодня воспоминания о Ферро Сильва, вновь, посетили Барро, принеся с собой неприятное ощущение неуверенности и тревоги. Точно такое же, какое исходило сейчас от обоих псайкеров, едущих рядом с инквизитором, и которое нарастало с каждым часом. Вдобавок, странная противоестественная безмятежность вековых деревьев, уходящих кронами высоко вверх и шелестящих оттуда листвой, действовала, отнюдь, не успокаивающе. Она лишь подчеркивала хищную враждебность окружавшего мира, заставляя Алонсо все больше, и больше внутренне сосредотачиваться. Все это пробудило в инквизиторе еще одно подозрение, возникшее у него относительно давно, но теперь восставшее в его душе с новой силой.

Полтора года назад.

- При всем уважении, господин инквизитор. – Голос полковника Хипеш звучал зло и устало. – Все части задействованы в боях. В центре города, в том секторе о котором идет речь, сейчас идут самые жестокие столкновения с еретиками. Идти туда без сопровождения – самоубийство, а гвардейцев в моем распоряжении, чтобы выделить вам для прикрытия, нет.

Слова, сказанные полковником, вызвали у Барро вспышку гнева, отобразившуюся на лице инквизитора. Однако Хипеш, казалось, не придал этому значения. Мысленно Алонсо был частично согласен с полковником, что идти в одиночку, без прикрытия, в район, захваченный противником, было безрассудством. Тем не менее группа штурмовиков, вызванная Барро в качестве подкрепления и охраны, должна была прибыть на Каргадас не раньше, чем через сорок восемь стандартных часов. Что означало для инквизитора еще целых двое суток бездействия. Двое суток, в то время, когда Алонсо дорожил каждым часом.

- Как только ситуация изменится, господин инквизитор, сразу выделю вам людей. – Пообещал полковник.

И когда не более, чем через десять минут после этого заверения, в передовой лагерь вошла одна рот, это показалось инквизитору Благоволением Самого Императора.

Пятая рота капитана Шайена, потерявшая в недавнем бою своего командира, отступила из зоны боевых действий под командованием комиссара Расчинского, принявшего на себя командование. Признаться, в тот момент Барро мало озаботила причина, по которой ротный комиссар принял решение отступить. Важно было лишь то, что появились гвардейцы способные обеспечить инквизитору прикрытие, и что теперь он мог, не дожидаясь штурмовой группы, отправиться в столь значимый для него сектор. Все вопросы о принятом Расчинским решении, как и о его стойкости, возникли у инквизитора позже. По мере того, как они продвигались к центру города к намеченной Алонсо цели, инквизитор все чаще замечал выражение сомнений на лице Гордиана. Неуверенность, которую тогда продемонстрировал Расчинский, заставила задуматься Барро о твердости духа комиссара.

«Не похоже, что его решениями руководит тактический гений. – Подумал тогда Алонсо, в очередной раз увидев тень неуверенности на лице Гордиана. – Это больше похоже на страх за собственную жизнь. И с этим необходимо разобраться»

До комплекса зданий, являющихся конечной целью, оставалось не более пятисот метров. Пятьсот метров, которые отделяли Барро от здания, в которое он так стремился попасть и которые полностью контролировались еретиками из «Кровавого договора».

Менее чем за час сотня гвардейцев, сопровождавших инквизитора, выбила противника из комплекса и прилегающих к нему зданий, и полностью очистив от врагов близлежащие улицы. На то чтобы разыскать архив в самом здании, у Алонсо ушло более шести часов и еще столько же на поиски необходимых ему документов и записей. Но то, что было в результате обнаружено инквизитором, стало поистине бесценной информацией, которая помогла впоследствии раскрыть серьезный заговор. Все это время, гвардейцы из роты под командованием комиссара Расчинского держали под контролем занятый ими сектор, не давая отступникам ни малейшего шанса даже приблизиться к комплексному сооружению, в котором находился Барро. После чего обеспечили доставку его самого и всего найденного материала обратно на базу.

Когда они вернулись, Алонсо уже поджидали вызванные им штурмовики, прибывшие на Каргадас раньше ожидаемого времени почти на сутки. А также полковник Хипеш с еще более помрачневшим и злым выражением лица, чем было у него в момент их первой встречи. Причина этого, как выяснилось позже, крылась в гибели всей третьей роты первого батальона, вместе с капитаном Эбрусом, его старым боевым товарищем.

Рота Эбруса вела бой совместно с ротой капитана Шайена в одном из секторов города. Там оба подразделения были взяты в клещи напирающих еретиков и в какой-то момент оказались отрезаны друг от друга. Потеряв более трети роты и приняв на себя командование после гибели капитана Шайена, комиссар Расчинский приказал своим людям отступать. Его гвардейцам удалось вырваться из вражеских тисков, но рота Эбруса, оставшаяся в котле без поддержки, была уничтожена полностью.

Полковник, молча, выслушал стандартные фразы, в которых Барро благодарил его за службу. Затем, так же молча, сложил на груди руки в аквилу. И только когда Алонсо развернулся, чтобы покинуть штаб, спросил:

- Порекомендуете представить комиссара Расчинского к награде за оказанное им содействие Святой Инквизиции?

- Нет. – Холодно, в тон Хепишу, ответил Алонсо. – Комиссар Расчинский всего лишь выполнил свой долг верного сына Империума.

И когда еще раз, уже в другом месте и с другими лицами зашел разговор о том, как своевременная помощь Гордиана Расчинского помогла вернуть столь важные для инквизиции документы, Алонсо высказался в адрес комиссара более чем сдержанно. Он заявил, что в данном случае комиссар, как и бывшие под его командованием гвардейцы, всего лишь исполнили свой долг, и не более. Так что ни о какой награде речи идти не должно. После этого вопрос о награждении закрыли.

Возможно, данный эпизод со временем бы стерся из памяти Барро, если бы не известия о комиссаре Расчинском полученные Алонсо спустя три месяца после того, как инквизитор покинул Каргадас.

Поведя свою роту в атаку, Расчинский снова оказался зажатым в клещах у противника. На этот раз он принял решение о капитуляции. Радуясь возможности завербовать в ряды «Кровавого договора» комиссара, еретики пошли на сделку. Однако оказавшись в лагере изменников, сдавшиеся в плен гвардейцы провели внезапную атаку, в результате которой была внесена смута и убиты несколько еретиков-командующих. Эти действия совместно с решительным наступлением по одному из флангов батальоном майора Вердана, привели к тому, что еретики лишившиеся командования были отброшены назад, а большая часть города перешла под контроль сил Имперской гвардии.

- Приказал сдаться? – Повторил Барро, получивший эти известия от одного из штурмовиков.

- Так точно, господин инквизитор. – Подтвердил тот. – Командование считает, что это была спланированная операция с целью проникнуть на базу еретиков, чтобы уничтожить верхушку командной структуры.

Алонсо не ответил. В этот момент он вспоминал выражение сомнения и страха на лице Гордиана. А следом представил полковника Хипеша и то, как он спрашивал: «Порекомендуете представить комиссара Расчинского к награде?»

Барро выпал из раздумий и нахлынувших воспоминаний. Едва заметно нахмурившись, он посмотрел на сидящего рядом аколита:

- Твои наблюдения. – Произнес Алонсо так, чтобы его услышал только Оз и добавил. – Ты знаешь о ком я.

Саннджифу вернул взгляд инквизитору всем своим видом давая понять, что не забыл наставлений, полученных им еще на борту «Молота Победы».

- Ничего, что можно было бы инкриминировать, господин инквизитор.

На лице Барро отобразилась легкая задумчивость, под которой, как под маской, скрывалась тревога.

- Следи за ним. За любыми изменениями в его поведении. – Приказал он, задержав строгий взгляд на аколите.

- Будет исполнено, инквизитор. – С легким поклоном ответил Саннджифу.

- И за комиссаром Хольмг. – Добавил Алонсо. – Я желаю быть уверенным в них обоих. Полностью.

ТРЕБОВАНИЕ №14 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ

Деревообрабатывающий комбинат «Болд».
Общая площадь 11,7 квадратных километров.
Расположен в дождевых лесах Зоры-5 — обширном регионе влажно тропических вечнозелёных широколиственных лесов, общей площадью более 6 миллионов квадратных километров.
Единственным трактом, связывающим комбинат «Болд» с космопортом «Иллун» является PkP/2, общей протяженностью 1794 км.
Большая часть лесных массивов проходит по категории дикие, неизведанные земли, подлежащие изучению и последующему освоению.

Подписано и заверено.

Неприятное чувство словно на него обращены взгляды всех, кто его окружал, неотрывно следовало за Гордианом. Еще с самого начала, когда комиссар узнал под чьим командованием будет находиться тактическая группа, к которой его приписали, у Расчинского возникли двоякие чувства. Без всякого сомнения, рота гвардейцев бывшая тогда под его непосредственным командованием, блестяще справилась с задачей, поставленной инквизитором. Ему они обеспечили безопасность и помогли в получении документов и сведений, которые, как стало известно в дальнейшем Гордиану, оказались весьма значимыми для Святой Инквизиции. Данную заслугу Расчинский без всяческих сомнений вменял себе и это давало ему повод думать, что и Барро разделяет данное мнение. Но, помимо этого, было одно воспоминание, которое комиссар старался не поднимать из памяти и которое сегодня так отчетливо явилось ему во сне.

Месяцем ранее.

- Вас можно поздравить с повышением? – На лице Оршана отобразилась улыбка, но Гордиан не почувствовал в его словах искренности; скорее, это было похоже на зависть.

- Сомневаюсь, что мое повышение произойдет в скором времени. – Сдержано отозвался Расчинский. – Не велика заслуга удачно оказаться в нужном месте и в нужное время.

На самом деле Гордиан лукавил. Осознание того, как вовремя он появился в штабе командования, чтобы оказаться полезным одному из инквизиторов, поднимало самооценку комиссара и придавало более достойную окраску его действиям, совершенным до этого.

- Вы должно быть неверно меня поняли. – Оршан вновь изобразил улыбку. – Я имел в виду ваше гениальное тактическое решение сдаться в плен, чтобы оказаться ближе к верхушке командного состава противника.

Улыбка на лице Сигизмунда стала еще шире, и теперь не казалась Расчинскому выдавленной из зависти, больше напоминая хищный оскал.

- Как вы определили, что вас приведут в главной лагерь? - Продолжим между тем Оршан. - Интуиция? Данные разведки, о которой было известно только вам и о которой вы благоразумно умолчали в отчетах? Или это вы и называете скрытым талантом оказываться в нужном месте и в нужное время?

Гордиан уже не помнил, что ответил тогда Сигизмунду. Их отвлекли от разговора вызовом в кабинет комиссара-Генерала Скрасноу. А продолжить данную беседу потом, у них не представилось возможности. Чему на самом деле, Расчинский в глубине души был только рад.

Но когда спустя неделю после этого, Гордиану пришел приказ о его новом назначении в разведывательно-сапёрную роту в батальонную тактическую группу при инквизиторе Барро, он вновь вспомнил ту беседу с комиссаром Оршан. Расчинский так и не узнал, обладал ли на момент их разговора Сигизмунд информацией, что предыдущее назначение Гордиана отменено и подписан приказ о его новом назначении. Причем не просто так, а по требованию самого инквизитора. После, у Расчинского и вовсе закралось сомнение, не сам ли Сигизмунд поспособствовал к принятию данного решения, благодаря дальнему родству с комиссаром-Генералом Уильямсом Джонсоном Скрасноу. Ходили слухи, что довольно молодой и подающий надежды на прекрасную карьеру, комиссар Оршан, приходится Уильямсу Скрасноу племянником. И что несмотря на седины, коммисар-генерал частенько прислушивается к мнению своего одаренного проницательностью, родственника, а возможно, что и будущего приемника.

Гордиан оттер ладонью лицо, прогоняя от себя остатки сна вместе с воспоминаниями, что он принес. Это место, этот лес, гвардейцы и офицеры, что его окружали, и все задание в целом, все больше вызывали в душе комиссара Расчинского чувство безотчетной тревоги и неизбежности чего-то совершенно неприемлемого. Надвигающегося фатума, избежать которого в грядущем будет совершенно невозможно.

- Любимый Бог-Император, прости своему слуге его грехи, и помни – я всего лишь человек. – Прошептал он и вдруг, с какой-то отчетливой ясностью понял: это литания «Прощения», которую полагается читать перед близкой смертью.

«Я умру здесь? Но я не хочу»

Эта мысль ударилась в мозгу подобно птице, бьющейся о решетки собственной клетки.

«Я не умру здесь» – Решил про себя Гордиан, поднимаясь из спальника. – «Не здесь. Не сейчас»

Когда спустя десять минут прозвучала команда «Подъем», Расчинский уже полностью забыл ночное видение, смутившее его душу.

За несколько дней продвижения вглубь материка, сплошь поросшего непроходимыми джунглями, гвардейцы батальона не встретили ни одной живой души, если не считать много миллиардную армию кровососущих насекомых, готовых беспощадно атаковать днем и ночью и находя для этого малейшие зазоры в одежде и снаряжении. Палатки не спасали, а москитных сеток, которые могли бы хоть как-то облегчить положение, не было. Так что спастись от гнуса получалось только в душных кабинах и десантных отсеках, где приходилось дышать кислым, смрадным воздухом, пропитавшимся запахом пота, исходящим от гвардейцев. При этом по ощущениям могло показаться, что тебя под монотонный рев двигателей тушат в собственном соку на медленном огне. Ночь приносила с собой прелое благоухание и хищные тревожные звуки, раздающиеся вдали, но не приближающиеся.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒