КРОВАВЫЙ МАДАЛЬОН 1 страница

КРОВАВЫЙ МАДАЛЬОН

Мы Имперская Гвардия.

Мы сделаем то, что умеем лучше всего.

Мы умрем сражаясь. Умрем стоя.

(Автор неизвестен)

Не спрашивайте у меня имени Врага. Не спрашивайте о его стремлениях и его методах. Не просите открыть его мысли или повторить его слова. Просите только о силе, чтобы его убить.

Пособие для поддержания духа имперских пехотинцев

(«Благочестивые Наставления», 97-14)

Пролог.

Дождь, пролившийся с неба, быстро закончился, оставив после себя крохотные лужицы на каменистой поверхности возле невысокого барака.

«Разве это дождь» - Шандрак усмехнулся, и, ступая по мутным лужам, направился в сторону высокой стены, отгораживающей военный городок и постройки, находящиеся на его территории.

На обритой голове ветерана начинала проклевываться небольшая щетина белых и жестких, как у грокса[LL1] , волос. Изуродованное ожогами лицо не выражало ничего, а само лицо, казалось выбитым на грубом, не обработанном камне. Правый глаз Бигвельхюрста подслеповато прищурился под привычно наполовину закрытым веком, когда, проходя мимо караула, Шандрак едва заметно кивнул в сторону дежурных, поднося узловатые пальцы к виску. Он поступал так на автомате, следуя годами вбитым правилам. Увидев ветерана, гвардейцы СПО, так же, отдали ему честь, хотя, могли бы этого не делать. Но они уважали этого старика, отдавшего почти всю свою жизнь службе в рядах Имперской гвардии, и теперь, доживающего свой век при военном гарнизоне СПО.

За десять лет относительного покоя, Бигвельхюрст так к нему и не привык. Первые несколько лет, после его выхода в запас, ветеран провел в постоянном нервном напряжении. Заведующий медицинским корпусом майор Рорик, осмотрев ветерана, уверенно заявил, что если Шандрак не найдет способа себя контролировать, то не продержится в здравом сознании и полугода. И тогда Бигвельхюрст начал выращивать цветы. Весьма странное занятие для ветерана, но не нашлось того, кто бы высказал ему это в лицо. Особенно среди тех, кто вместе с Шандраком, в награду за долгую службу, и, в частности, за освобождение Викерса, получил эту суровую, отбитую у неприятеля планету, в качестве «домашнего мира». Получил вместо дома, который, каждым из них, был утерян десятилетия назад. Здесь, на Викерсе, все они прослужили еще пятнадцать лет в силах планетарной обороны. И те, кто к этому времени не умер по естественным причинам, был отправлен в запас.

За это время, пока сил и здоровья у Бигвельхюрста становилось все меньше. Его тело с каждым годом, неумолимо теряло в возможностях, снижая планку навыков и умений. Правда, поднимая взамен планку опыта. Но капитану все чаще приходили в голову мысли, что останься он на службе в регулярных частях Имперской Гвардии, и смерть неминуемо настигла бы его в очередном бою.

Мысли о том, чтобы прибегнуть к омолаживающей хирургии, были отвергнуты Шандраком из-за чудовищной дороговизны подобных процедур, сравнимых с покупкой небольшого крейсера, в личное пользование. Жалования, которое капитан скопил за долгие годы службы, могло хватить в лучшем случае, на одну операцию из нескольких, которые бы ему потребовались. Так что, Бигвельхюрст просто принял на себя весь тот груз старости, который взвалила на него жизнь, как принимал в свое время удары со стороны врагов. Стойко и мужественно.

Шандрак прошел от барака, в котором продолжали жить ветераны, вышедшие в запас, и, миновав несколько знаний, уединился на заднем дворе, позади складов. Там, между двумя бетонными стенами, образовавшими небольшое пространство, раскинулся его цветник. Причуда старика, которая никому не мешала. Это был небольшой островок странной, непривычной красоты, которую, вряд ли стали бы описывать великие художники Империума. Всего лишь незначимый эпизод, упоминать который было просто нелепо, наряду с величественными картинами, изображающими подвиги космодесанта, батальные сцены судьбоносных сражений, где армии сшибаются друг с другом не на жизнь, а насмерть. Не было в простых, привыкших к суровой, каменистой почве, цветах, той монументальности, за которой гнались скульпторы, высекающие из глыб мрамора и гранита героев Империума. Как во всем своем великолепии, они выбрасывают вперед вытянутые руки, призывая к атаке, и истреблению врагов рода людского. Не нашлось бы поэта, готового подыскивать высокопарные слова, для того чтобы передать тишину и благородство места, что создал своими руками старый отслуживший десятки лет, ветеран. А простым людям, не наделенным творческим даром, было и вовсе, не до этого.

Зато, здесь, на задворках военного городка, побывали высокие чины и должностные лица, обличенные правом запрещать и карать. Но все они не нашли в занятии отставного капитана ничего противоречащего Лекс Империалис, или подрывающего устои Империума. Так что, в конечном счете, Бигвельхюрста оставили в покое с его настурциями. Почему именно настурции? Пожалуй, никто не смог бы ответить на этот вопрос, даже, сам Шандрак. Про эти, да и вообще, про любые другие цветы, ветеран не знал ничего. Но один любопытный факт, он, все же, выяснил. Настурция была весьма своеобразным цветком. Если почва плодородна, хорошо взрыхлена и ухожена, эти растения дают обильные зеленые листья, и покрывают ими землю, словно зеленым ковром. Однако не цветут. Но если местность, где растет настурция, бедна, скудна, и камениста, то зелени получается очень мало. Но именно тогда появляется бесконечно много красивых алых цветов. Таких же алых, как свежая, только что пролитая, кровь...

Несколько арматур, торчащих из земли, были изогнуты так, что образовывали вогнутую поверхность, на которой можно было сидеть. Подойдя к этому импровизированному седалищу, Бигвельхюрст посмотрел на цветы, политые, недавно прошедшим дождем. Редкостью, на этом довольно сухом и тяжелом мире, все еще восстанавливаемом, после того как тот был вырван у ксеносов, и возвращен в лоно Империума.

- Вы снова мне снились. – Капитан медленно переводил взгляд с цветка на цветок, словно перед ним стояли живые люди.

Тут были все, кого он знал. Кто погиб давным-давно. Те, с кем их дороги разошлись, и, чью судьбу он потерял из виду, почти жизнь назад. Те, с кем он делил однажды скудный паек. Кому прикрывал спину, и кто платил Шандраку тем же. Их было много. Так много, что всех он уже не помнил по именам или фамилиям. Подчас, капитану забывались даже названия миров, где ему довелось воевать. Они стирались из памяти ветерана, оставляя там лишь смутные картины, размытые и не точные, сочетающее в себе отдельные баталии, лица и события, то и дело поднимающиеся над водами воспоминаний.

Но сегодняшний сон показался Бигвельхюрсту необычным. Уже под самое утро в своих, как правило, тревожных и сумбурных сновидениях, отставной капитан отчетливо увидел картины событий, которые не воскресали в его памяти уже более двадцати лет. Шандрак и сам не мог понять, как такое произошло. И как он мог забыть столь важную задачу, в которой принимал участие. Но тем не менее, он не вспоминал о тех событиях с самих пор их происхождения. Теперь же, они чередой вставали в его памяти, отчетливо, так, словно все это было только вчера.

- Зора-5. - Бигвельхюрст чуть скривился, заменяя коротким грубым смешком улыбку, и его подрагивающие, узловатые пальцы потянулись к одному из цветков. – Я вспомнил тебя, Гектор Вуд. Ты там тоже был. И, ты так и не расстрелял меня. Не расстрелял.

Капитан сложил руки в аквилу на груди:

- Он принял тебя, комиссар Вуд. Принял.

И Шандрак закрыл глаза, снова желая погрузиться в эти воспоминания, что внезапно освежил в его памяти минувший сон...

Из архивов Священной Имперской Инквизиции, Ордо Еретикус, том 7572\19-223.

Дело: №163-11-2027 «Зора-5»

Фигуранты:

Инквизитор Ордо Еретикус Барро Алонсо

Саннджифу Оз. Аколит Барро Алонсо инквизитора Ордо Еретикус

Начальник личной охраны инквизитора Барро Ридо Изокрэйтс

Псайкеры из свиты инквизитора Барро: Гробо, Нана, «Пятый», «Сорок четвертый»

Служитель Экклезиархии. Полковой Проповедник Аезон Пирс

Командир второго танкового батальона 43 Раанского Полка подполковник Би Амери, временно командующий батальонной тактической группой при инквизиторе Барро.

Комиссар Луин Верения Кристиана.

Командир первой танковой роты второго танкового батальона 43 Раанского Полка майор Риччи Келвуд

Комиссар Хольмг Атия

Командир второй танковой роты второго танкового батальона 43 Раанского Полка капитан Хант Блэр

Комиссар Хьюз Ролло

Командир пятой батареи самоходной артиллерии четвертого артиллерийского дивизиона 43 Раанского Полка майор Шот Ангелина

Комиссар Креон Элисон

Командир третьей разведывательно-сапёрной роты первого инженерно-сапёрного батальона 43 Раанского Полка капитан Карбоне Орци

Комиссар Расчинский Гордиан

Командир второго огнеметного взвода первого огнеметного батальона 43 Раанского Полка лейтенант Шандрак Бигвельхюрст

Комиссар Вуд Гектор

Командир взвода связи отдельного батальона связи 49 Андорского полка лейтенант Варроу Эйкин

Комиссар Лонг Растус

Командир первой роты пехотного подразделения 49 Андорского полка капитан Уокер Ирати

Комиссар Янг Кастор

Командир шестой роты пехотного подразделения 49 Андорского полка капитан Коллинз Изар

Комиссар Ли Роксана

Командир приданного медицинского отряда в составе двух рот 49 Андорского полка майор Бонье Арта

Комиссар приданного медицинского отряда Самуил Истомин

Командир первой роты приданного медицинского отряда капитан Бруни Джулин

Командир второй роты приданного медицинского отряда капитан Кавалли Андреас

Техножрец Борель ответственный за техническое обслуживание батальонной тактической группы при инквизиторе Барро.

Подписано и заверено.

ТРЕБОВАНИЕ №1 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ

Выписка из рапорта штаба ОГВ* на мире 77/341 «Каргадас» на имя Лорда-Генерала Майера.

Довожу до Вашего сведения, что 6.554.996.М38 завершена операция по освобождению центрального материка на Каргадасе.

Количество потерь Имперских сил, в ходе данной операции, не превысило уровень допустимых.

Подписано и заверено.

ОГВ - Объединённая Группировка Войск (прим. Автора)

Боль была невероятно сильной, и, в какой-то момент Хольмг показалось, что сейчас она закричит. Закричит изо всех сил, протяжно, на одной, разрывающей барабанные перепонки, ноте, не в силах больше сдерживаться. И неважно, что этот крик потонет в грохоте разрывающихся снарядов, и артиллерийских залпов, обрушившихся на ряды неприятеля. Что его не услышат, не обратят внимание, как и на сотни других истошных криков, стонов раненых и агонизирующих, устилавших поле боя пестреющим ковром. Где основными цветами в этом живом, движущемся месиве были красный и черный. Цвета крови и пепла, что надежно облепляли сражающихся.

«Василиски» немилосердно вбивали в поверхность планеты, отвергнувших Свет Императора, в то время как «Гидры», лишали подписавших кровавый договор, любого превосходства в небе.

Грозные артиллерийские установки, изрыгая по тысяче снарядов на каждую тысячу квадратных метров, продвигались вперед, все дальше и дальше, перемалывая все новые позиции врага. После чего Имперская гвардия окончательно выбивала «договорцев» с занимаемых ими, позиций.

Предавшие Свет Императора, изменники, в попытках спастись из-под гибельного огня орудий, силились прорваться и отступить к космопорту «Азур», все еще находившемуся под их контролем. Но, довершая начатое артиллерией, их преследовали наземные части гвардии, не давая ни минуты на передышку, чтобы перегруппироваться, и превратить бегство в тактическое отступление. Не позволяя врагам выйти на дорогу к космопорту, «договорцев» продолжали гнать в направлении пролива, чтобы там, зажав в портовом узле, полностью уничтожить.

Поспешно отходящие из порта суда, настигала кара дальнобойной артиллерии. Залпы превращали корабли в движущиеся факелы, медленно уходящие под воду. А те суда, которые все же вырывались из зоны обстрела, догоняли тяжелые бомбардировщики, завершая начатое артиллерией.

Считанным единицам удалось быстро покинуть зону обстрела, благодаря маневренности уйти от преследования авиации, и добраться до берегов другого континента. Туда, где могла прикрыть от атак с воздуха их собственная ПВО. Но даже эти счастливчики не могли похвастаться полным отсутствием потерь, и тем, что остались полностью неповрежденными.

С губ комиссара сорвался долгий, тяжелый стон, мгновенно потонувший в общем гвалте. Но совсем, стиснув зубы, Атия замолчала, едва уловила совсем близко от себя слабый шорох. Повернув голову в сторону издаваемого звука, затуманенным взором, комиссар увидела ползущего к ней гвардейца с нашивками сержанта медицинского корпуса.

- Куда? – Спросил он, задыхаясь от висящей вокруг удушливой копоти.

- Живот. Ниже ребер. – Она говорила с трудом, чувствуя, как по телу начинает распространяться озноб, признак наступающего шока.

Услышав ее ответ, медик немного дергано кивнул, и вытащив откуда-то инъектор, подтянулся на локтях еще ближе к Хольмг. Быстро сделав укол противошокового препарата, он разорвал на комиссаре одежду, обнажая место ранения, и оценивая дальнейшие перспективы. Рана была тяжелой, но не смертельной. Поняв это, сержант быстро вытащил тюбик с синтеплотью. Он обработал обширную рану, залив ее из тюбика субстанцией грязно-бежевого цвета, отдающую запахом резины и спирта. Закончив, медик сделал знак санитару, ползущему следом, а сам начал подбираться к следующему раненному.

Все это Атия наблюдала сквозь проваливающееся сознание, пока полностью не погрузилась в небытие. Но, спустя несколько мгновений полузабытья, комиссар почувствовала, как чьи-то руки крепко схватили за плечи, и потянули, вытаскивая из образовавшейся после взрыва, воронки, в которой она лежала. Это движение вызвало острую боль, едва-едва отпустившую, и которая, вновь, вонзилась в треугольник под самыми ребрами. Хольмг закусила губу, но громкий, протяжный стон все равно вырвался наружу, когда санитар дернул ее на себя, подтаскивая ближе. Проигнорировав стон, санитар снова потянул Атию, на этот раз, еще более резко. Комиссар вздрогнула от новой порции боли, еще глубже вонзив зубы в податливую, кровоточащую плоть побелевших губ, и попыталась передвинуться самостоятельно.

Пока санитар ее вытаскивал, возобновился обстрел, и над их головами пронеслось несколько залпов. Но Бессмертному Императору было угодно, чтобы на этот раз, ни один из них не унес жизни Хольмг и санитара, что, не обращая внимания на кипящий вокруг них бой, сейчас вытаскивал ее, раненную, из-под обстрела. Когда они, наконец, добрались до первого ряда траншей и скатились в него, то оба тяжело задышали, глубоко и судорожно вдыхая воздух. Атия, сдавленно хрипя, давясь рвущимися наружу стонами. Санитар, глухо кашляя, и отплевываясь. Здесь, в перемолотых взрывами траншеях, с чавкающей, влажной землей под ногами, тяжелой взвеси пепла было меньше ровно настолько, чтобы каждый вдох не вызывал мучительной рези в легких и слезящихся глазах. Продышавшись, санитар подхватил Хольмг, и, передав на руки двум подоспевшим гвардейцам, снова пополз на поле боя, за очередным раненым.

На несколько часов Атия потеряла сознание, не чувствуя ничего, не слыша шума продолжающегося сражения и последовавших вскоре, триумфальных возгласов, возвестивших, что враг окончательно разбит. Потом была эвакуация. Комиссара, как и других раненных погрузили в медицинский эвакуатор, который доставил всех их на сортировочный пункт. Всю дорогу Хольмг была в сознании, и вновь «потерялась» только в самом конце пути, когда санитары начали поочередно выгружать раненых. Несколько раз сквозь приступы боли и сумбурное восприятие реальности до нее долетали обрывки фраз и бессвязные слова, никак не складывающиеся в подобии мысли. Они продолжали кружить в голове подобно стаям хищных птиц, разрывающими сознание своими острыми когтями. И даже когда оно окончательно погасло, где-то в глубинах подсознания, Атия продолжала слышать хлопанье крыльев и ощущать их взмахи на своем лице.

ТРЕБОВАНИЕ №2 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ

За время ведения Второй Каргадасской компании потери личного состава:

Безвозвратно: 3,487,260

Из них:

Убиты в бою: 1,714,820

Пропали без вести: 209,400

Умерли на сортировочных пунктах: 1,563,040

Ранеными всего: 8,091,000

Из них:

Получили легкие ранения: 875,740

Возвращены на передовую: 47,780

Доставлены в прифронтовые госпитали: 827,960

Получили средние и тяжелые ранения: 7,215,260

Эвакуированы и доставлены в госпитали на Ушбеле: 5,652,220

Умерли во время операции и последующего лечения: 18,640

Комиссованы: 22,680

Аугментированы: 140,840

Возвращены в строй: 4,510,900

Подписано и заверено.

Кто-то настойчиво тряс ее за плечи и что-то навязчиво говорил, но слов было не разобрать. Чуть позже, с осознанием себя, пришла тяжелая тянущая боль, а сразу за ней – жар. Голос, монотонно звучащий в голове, начал складываться в слова. А точнее, всего в одно слово. «Воды». После понимания значения этого слова, комиссару показалось, что жар вокруг только усилился, и Атия поняла, насколько нестерпимо хочет пить. В тот же момент до ее, еще не твердого разума, дошла еще одна мысль. Слово произносит она сама. Стонет и просит воды. И только после этого, постепенно начиная ощущать собственное тело, комиссар осознала, что это не кто-то трясет ее за плечи, а она сама мечется в горячке. Еще минута ушла на то, чтобы понять, что ее руки и ноги стянуты ремнями. Мера предосторожности, которую часто применяли к тяжело раненым, чтобы те, находясь в бессознательном состоянии, не навредили сами себе.

- Где я... - Почти по слогам произнесла Хольмг, пытаясь справиться с внезапно, охватившим ее ознобом, который заставлял все тело мелко дрожать, и сводил челюсти так, что нижние зубы стукались о верхние.

Ответа не последовало. Несколько минут комиссар пролежала, сотрясаемая отвратительной дрожью, после чего, Атию опять бросило в жар, и сознание снова начало куда-то «уплывать». Целые картины вставали перед ее взором. Картины, свидетелем которых она себя не помнила, но коим, несомненно, была...

Гул. Если не прислушиваться, это просто монотонный гул. Таким он воспринимается, если не находиться в его эпицентре. А еще, издали, кажется, что перед тобой огромное поле, устланное неровным, подвижным ковром, по которому очень быстро снуют небольшие фигуры людей. Только достаточно приблизившись, становится понятно, что люди эти – медики. И что движутся они среди раненых, уложенных плотными рядами, бегом переходя от одного к другому. Потом, если подойти еще ближе, станет понятно, что эти санитары и младшие медики, с руками, обагренными кровью и суровыми, неприступными, как скалы, лицами, сортируют раненых. И что гул, показавшийся изначально монотонным и однообразным, на самом деле, стоны. Стоны, мольбы, молитвы и жалобы, поднимающиеся единой звуковой волной от тех, кто лежал распростертый среди тысяч таких же, израненных тел. Кто-то в сознании, кто-то нет, раненые гвардейцы ожидали своей участи. Кто, надеясь, а кто, уже без всякой надежды, на то, что кто-то или что-то, медик, беспамятство или смерть, прервет их страдания и муки. Их стоны, смешиваясь с грубыми ругательствами санитаров и других раненых, окриками, проклятиями, воплями, исполненными нестерпимой боли, и хрипами агонии, поднимались вверх. В этот бесконечный поток звуков, вливался топот бегущих сапог, клацанье металла, жуткие короткие взвизги циркулярных пил, и лаконичные фразы медиков, спешащих обработать быстрее как можно больше поступивших раненых:

«Немедленная ампутация»

«На погребение»

«Морфий и в палаты»

«Немедленно в операционную»

«Вторая очередь»

«Милость Императора»

«В палаты»

«На погребение»

Еще были заупокойные литании и молитвы для поддержания духа и стойкости тела. Их заунывно зачитывали парящие вверху сервочерепа, которые при этом вели запись всего происходящего. Они изливали из своих громкоговорителей потоки наставляющих фраз и молебнов, призванных хотя бы немного облегчить боль страдальцам.

Чуть поодаль была такая же обширная площадь, чуть меньших размеров. Она также была усеяна окровавленными людьми, но от нее монотонного гула исходило намного меньше. Там лежали умирающие, находящиеся в предсмертном забытьи, и те, кто уже, закончил свой жизненный путь. Те, кто умер, так и не дождавшись помощи, или чьи раны оказались столь тяжелы, что их признали безнадежными. «Милость Императора», смертельная инъекция, которая должна была обрывать страдания тех, кого не в силах было спасти, уже разносилась по крови многих из лежащих тут, гвардейцев, над которыми полковые Экклезиархи и проповедники читали сейчас отходные молебны. Здесь, помимо молитв и литаний раздавались прощальные фразы, предсмертные просьбы, и обещания, даваемые умирающим.

Иногда, когда у них не оказывалось под рукой инъектора с нужным препаратом, санитары просто вонзали длинные, узкие лезвия специальных ножей, между пятым и шестым ребром, тем из раненных, кто был по мнению медиков совершенно безнадежен.

Еще были те, кто лежал без сознания, в глубокой коме, и кого, по этой причине сочли (чаще всего, совершенно справедливо), отходящими из мира живых в блаженном беспамятстве и забытьи. К таким, если они не приходили в сознание, не применяли «Милости Императора», давая скончаться от ран, и истечь кровью. Редко, обреченные на подобную смерть, гвардейцы приходили в себя, перед самой кончиной. Иногда от внезапной, предсмертной боли. Иногда, потому что как раз к этому моменту заканчивался полученный ранее шок. Эти несчастные изгибались с криком, погружаясь в кошмар мучительной агонии, но их стенания быстро угасали, потонув в общем шуме и заупокойных молитвах, которыми служители Бессмертного Спасителя человечества, напутствовали души павших воинов и слуг Его.

Тех, кому криками все-таки удавалось привлечь к себе внимание, выносили из рядов мертвецов. Таким, или оказывали помощь, относя к прочим раненым, или, убедившись в тщетности реанимационных мер, дарили «Милость Императора». В последнем случае, тела возвращались обратно. После чего, под песнопения и божественные литании павших закапывали в одной, общей могиле, освобождая место для новых тел.

Хольмг не могла сказать, сколько прошло времени прежде, чем она снова пришла в себя. Но на этот раз пробуждение произошло намного быстрее, хоть сознание включалось по-прежнему довольно медленно. Изнуряющий и обессиливающий жар спал, так что теперь Атии не казалось, будто она находится в жерле раскаленного вулкана, и что его вязкая лава медленно пожирает ее плоть, подступая к самым костям. Глубоко и судорожно вздохнув, комиссар закашлялась, прочищая легкие от застоявшегося в них смрадного почти не циркулирующего здесь воздуха. Почти тут же откуда-то слева послышались приближающиеся шаги. Как раз к этому времени у Хольмг получилось открыть глаза, настолько чтобы не до конца сфокусировавшимся взглядом разглядеть человека в медицинской форме.

Посмотрев на комиссара равнодушным взглядом и сделав какие-то пометки в небольшом инфопланшете, медик снова отошел. Вернулся он уже с инъектором. Все так же не произнеся ни слова, медик, которого Атия так и не успела полностью разглядеть, сделал ей укол. В следующую же секунду перед глазами у Хольмг все снова начало «плыть». Она еще хотела о чем-то спросить, но мысль потерялась и Атия вдруг почувствовала, как ее сознание растворяется. Веки потяжелели настолько, что держать их открытыми перестало хватать сил. Пока комиссар боролась с навалившейся усталостью, пытаясь открыть рот чтобы задать свой ускользнувший вопрос, медик все так же отрешенно развернулся. И в потухающем сознании Хольмг начали затихать его удаляющиеся шаги.

ТРЕБОВАНИЕ №3 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ

Копия документа о назначении сестры госпитальер Ордена Феникса Штайн Алиты на должность заведующей Госпиталя «Всех Имперских Святых на Ушбеле», начиная с даты 6.007.994.М38.

Подписано и заверено.

Инквизитор Барро шел по коридорам, отдающих холодом и пустотой. Черные Имперские аквилы, расположенные на равном промежутке друг от друга, по всей протяженности стен, контрастировали с их белизной. Между черными аквилами алой краской были начертаны строгие изречения о святом долге, безупречном служении, и бесконечной вере в Бессмертного Бога-Императора. А еще, были двери. Бесконечное множество дверей, ведущих в хирургоны и палаты для раненых, между которыми парили сервочерепа, и разъезжали сервиторы. Миновав несколько отделений и арочных поворотов, и, добравшись до флигеля, где располагались кельи для сестер и персонала госпиталя, Барро остановился у одной из неприметных дверей. Алонсо задержался, прежде чем постучать, вспоминая свой последний разговор с Алитой Штайн.

... Небольшая комната, которую им выделили для беседы, была убрана, как и большинство подобных комнат. В ней, помимо трех стульев и небольшого бюро, запертого на цифровой замок, не присутствовало других предметов обихода.

Оба они, сидели друг напротив друга, на расстоянии метра, так, что Барро мог внимательно рассмотреть свою собеседницу.

Штайн немного изменилась с их последней встречи. Темные круги под глазами не были теперь столь заметны, а лицо не выглядело таким изможденным. Впрочем, по некоторым малозаметным деталям, можно было догадаться что сестра госпитальер по-прежнему подвергает себя ночным бдений и покаяниям.

- Рад видеть вас в добром здравии, сестра.

- Взаимно, господин инквизитор. – Алонсо показалось, что голос Алиты начинает возвращать себе присущую ему некогда, мелодичность. – Зачем вы хотели меня видеть?

- Я привез документ о вашем новом назначении, сестра.

- Вы? – Она не выказала иного удивления кроме допустимого, для того чтобы обозначить вопрос.

- Да, я, сестра. – Барро отстегнул от пояса инфопланшет, и протянул его Штайн. – Вы ознакомитесь с его содержимым, когда я уйду. До тех пор, можете считать, что этот документ еще не обрел силу. Можете даже считать его, временно не существующим, если так вам будет проще ответить на мое предложение.

- Вы говорите загадками, господин инквизитор. – Совершенно без эмоционально произнесла госпитальер.

- Иногда, мне это свойственно. – На этих словах Алонсо позволил себе легкую улыбку. – Но, перейдем к сути вопроса. Мне нужен преданный и верный человек, прекрасно знающий все тонкости медицины, сам непосредственно принимавший участие в военных операциях, оказывавший помощь на передовой. И при этом обладающий железной волей. Тот, кто сможет грамотно организовать работу госпиталя. И кто гарантирует мне высочайшую квалифицированную помощь для тех раненых, которые в него поступят.

Барро, произнесший фразу на одном дыхании, замолчал, ожидая, что ответит ему Алита.

Госпитальер выдержала секундную паузу, прежде чем задала лишь один вопрос.

- Почему, именно я?

Улыбка на лице Алонсо стала чуточку шире.

- Разве вы не обладаете всеми перечисленными свойствами, сестра? – Уточнил он, вместо предполагаемого ответа.

- Обладаю. – Согласилась Штайн.

Простота, с которой Алита произнесла последнее слово, при этом без вызова или самомнения, как и без любой другой попытки возвеличить себя в глазах собеседника, была как раз той причиной, по которой Барро выбрал, именно Штайн. Выбрал из многих кандидатов, когда подыскивал «своего человека» на должность заведующего в интересующий его госпиталь. И ответ госпитальер только убедил Алонсо в верности сделанного им выбора.

- Но такими же качествами обладают сотни других сестер. – Продолжила Алита все тем же безмятежным голосом, казалось, начисто лишенным всяких амбиций. – Так почему именно я?

- У вас есть одно преимущество, госпожа Штайн. - Барро пристально посмотрел сестре госпитальер в глаза. - В отличие от остальных, вас я достаточно хорошо изучил.

На этот раз, бледное подобие улыбки тронула губы Алиты:

- Больше у меня нет вопросов, господин инквизитор. Теперь, вы позволите ознакомиться с приказом о моем назначении?

- Как я сказал ранее, вы это сделаете после моего ухода, сестра. А пока, у меня остался к вам еще один вопрос. И в зависимости от вашего ответа, я решу, уйти мне, оставив вам инфопланшет с приказом о назначении, или забрать его с собой.

- Спрашивайте.

«Твердо, спокойно, уверенно». – Подумал про себя Алонсо, и, продолжая взглядом пристально изучать выражение глаз Штайн, спросил:

- Какое будущее вы видели для себя, если бы я не прибыл к вам с этим назначением?

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒