В прятки с Бесстрашием 84 страница

— А, привет, Лекс... — она откидывает одеяло, предоставляя возможность рассмотреть ее совершенно голое тело, и спускает ноги с кровати. Подходит к стулу, копается в карманах одежды, достает сигареты, прикуривает, а я завороженно смотрю на все это, на меня просто ступор какой-то напал.

Девушка обливает меня умильнейшим взглядом и спокойно продолжает курить, будто решительно не понимая, почему это я на нее так неприятно пялюсь. Так вот прямо в лоб, словно бы на врага. Я пытаюсь что-то сказать, но начинаю захлебываться словами на полувздохе, проглатывая звуки, давясь ими, и продолжаю напряженно молчать. Мне хочется отчаянно кричать, но почему-то не кричится, а воздух застревает еще в трахеях ломаными сухими иглами. А в душе все заныло даже от ненависти и безысходности очевидного, наполненного такой непроглядно мрачной и беспросветной тоской, сдавившей мои ребра, словно стальными тросами. И все так же сижу на полу, не двигаясь, в ужасе уставившись на кровать. Это как так-то... Меня только что предали... Просто использовали в качестве игрушки для постельных утех, пока было интересно и в новинку, а затем вышвырнули за дверь, как ненужную вещь. Но... но, я же люблю его. А Алекс... Что он наделал? Ведь это не может же быть правдой? Нет ведь? Мой хороший, надежный Алекс, пусть иногда надменный и слишком импульсивный, упрямый... но мой, заботливый, нежный и замечательный, он бы не стал так поступать... Он же не подлый. Он не мог... Да, может накричать, наговорить гадостей в запале. Характер у него такой, несдержанный. Но Алекс же не может быть таким подлым? Не верю... аж глаза протерла для верности, бескрайне надеясь еще в уголке душе, что это всего лишь кошмар, но видение не меняется, я вижу это своими глазами...

У меня в животе все скручивается ледяным узлом и тянет, сука, тянет, сворачиваясь и сворачиваясь, сгибая меня пополам, и неожиданно что-то лопнуло. Натянутое-натянутое такое. Мир перед глазами расплывается, а стены сдавливают, как в тиски. Стены давят всей своей тяжестью, а я все не могу понять, что же произошло... И как давно это происходит? Душенка рвется на жалкие клочки, сочащиеся болью, вместе со всеми идиотскими мечтами и никому тут ненужными чувствами. Ох, Алекс... ну как же ты мог? Я же полюбила тебя. Я верила... Там, за ребрами что-то отчетливо скулит и мерзко хихикает. Смеётся, а самой мне не смешно ни капельки, это было тяжело и противно. Во-о-от, значит, каких ты девочек любишь!? Таких, как эта... Которые тебя используют, ненавидят, подставляют и презирают? Такой ты жизни для себя хочешь? С ней? А я... что же со мной... Кем же я для тебя была? Ни единого ответа, ни на один свой вопрос я и не получу, конечно, и отчаянье, печаль, ревность и безнадега прочно обосновались в сердце. А еще боль — неизбывная, терзающая под ложечкой. Черт, это невыносимо! А меня шлюхой называл, объедком... Лицемер. И трахаешься с ней! Прекрасно! А у моей бездны боли, оказывается, есть дно, и падать мне больше некуда.

Чувство обиды глодало нещадно. Изнывало так, что мурашки по коже ползли, а сердце стало пропускать свои такты. Поскорее бы остановилось и совсем-совсем ничего больше не ощущать... Ни раздирающей боли, ни удушающей любви. Но сколько ни криви душой, а поняв, что потеряла его, почему-то снова остро почувствовала, как же дико любила. До полного сумасшествия, что и представить не могла, как же я могла так вляпаться... Не оценил. Он и не оценит, ему наплевать. Я для него, всего-навсего мимолетное увлечение. Ясно. Здорово. Просто игрушка. Наигрался?! А я думала, что несмотря ни на что, вопреки брошенным в гневе злым словам и обвинениям, у него есть ко мне чувства... и оттого горько и тошно, а дышать совершенно нечем. Душно невыносимо. Душно так, что внутри горла, кажется, что-то скребет когтями, раздирая его в кровь. А в груди, опять что-то обрывается. С треском и одним разом. И от этого безумно жутко и страшно. Я тяну воздух с дымом сигарет, но не могу дышать. Не перевариваю, когда курят в помещении. Алекс всегда старается в окно курить, чтобы я не фыркала на него и не кашляла от дыма, а сейчас мне чихать на этот дым, но я все равно не могу дышать почему-то. Не могу и все. Не хочу. Силы совсем кончились. Сейчас я просто сдохну.

Еще мечтала о чем-то дура, идиотка беспросветная... Мне казалось, что я нужна ему. Ведь Алекс был ласковым со мной. А глаза... его необыкновенные глаза... И защищал. Оберегал. Казался надежным. А было на самом деле-то... между нами – огромная, ничем невосполнимая пропасть боли, лжи и предательства. Мне безумно хочется уже куда-нибудь деться, желательно провалиться сквозь землю, и больно, и страшно стало смертельно, я безрезультатно пытаюсь отвести глаза и не смотреть на то, что безжалостно приковывает мой взгляд, попутно разворачивая душу. Вдрызг. Думала, что он переживает, или ему, стало неудобно и стыдно за вчерашние слова, или тошно... но от этих мыслей, только пустые бессмысленные полуобрывки и остались. Ага, щас. Вот она — реальность, детка. Может, я и наивная сказочница, но сейчас вдруг понимаю, насколько всё неотвратимо. Как, оказывается, всё просто, мерзко, равнодушно, пошло и ужасно, что хоть вой. Черт возьми, как проти-ивно... Почему я не могу даже заплакать?! Мне это так нужно сейчас! Внутри меня все горит... горит. Комок колючей проволоки застрял в глотке, а судороги и мелкие конвульсии терзают грудь. Зажмурившись и шумно втягивая воздух, шмыгая носом и запрокидывая голову вверх, подавляя желание отползти, вообще, в угол подальше и там остаться, поднимаюсь на ноги. Наверное, я до конца еще не осознала всю очевидность произошедшего, но если мне сейчас так паршиво, что же будет, когда это окончательно уложится в голове?

— Ты только не ревнуй... Алекс, он ведь как бумеранг! Всегда возвращается в родную гавань. Пройдет пару месяцев, и он вернется к тебе, ты только подожди... Я вот дождалась... — от этих слов сердце в пятки хлопнулось и забыло там, как биться. Ненавижу, ненавижу, ненавижу.

Я опускаю глаза на цепочку... Какой бред, спор, пятьсот кредитов... Вот оно, самое главное подтверждение слов Билли! Алекс, он... Для него это все лишь очередная интрижка! Я швыряю со всей силы цепочку на поверхность тумбочки и ноги сами вынесли меня из комнаты, будто я смертельно боялась оборачиваться. Все, ложь закончилась... Началось... А что, собственно, началось? Ничего. Сердце вдребезги разбилось — все в разные стороны брызгами. Я не хочу больше ни-че-го. Пусть так и будет.

* * *

Бесстрашные начинают, тихо переговариваясь, загружаться в драгстер, гнетущая атмосфера ощущается почти физически, все понимают, что надолго оставляют Яму. Последний раз обвожу взглядом серые стены Бесстрашия, фракцию, где я была счастлива. Где нашла друзей, семью, дом. Дом, по которому я буду скучать. В который я нескоро вернусь... А внутри что-то лопается с почти ощутимым треском, как будто там еще осталось чему лопаться... Ничего у меня не осталось. Ни дома, ни любви, ни счастья, ни надежды... Как там люди говорят, дом там, где сердце? А я не знаю, где у меня теперь сердце, и есть ли оно, вообще, в груди. Или же здесь останется?.. Скинув сумку под сидение, забиваюсь в самый угол, подальше от всех глаз. Но они смотрят, однако, почти сочувственно. Сочувственно и даже понимающе. А я не хочу никого видеть и слышать. Не отвечать на вопросы. Не думать. Я и говорить-то нормально не могу, потому что грудную клетку сдавило так, что не продохнешь. Пальцы привычно тянут наушники, жмут на кнопку плеера, и слух наполняет мелодия. Может, и пустоту в разодранной душе, она сможет заполнить?.. Глаза саднят так, словно в них селитры насыпали, и это хоть как-то перебивает ту боль, что заползла между моих ребер и поселилась там. Надолго поселилась, почти вросла... не вырвать. Не заменить. Не отменить. И нельзя уже ничего исправить.

Вот и все. Точка невозврата пройдена. Конец. Моя сказка, сложенная из глупых иллюзий рассыпалась вдребезги. Сижу, изумленно оглушенная, сама не понимая, как это получилось, вдыхая и выдыхая ставшим слишком колючим, осенний воздух. А на что ты надеялась, на что? Что он полюбит тебя? Найдет в своей душе свободное местечко? Изменится? Наивная. Слеза выползла и потекла по виску. А ведь я верила ему, всем сердцем верила. Каждому его слову. Каждому взгляду. Я почти умирала в его руках от счастья, забыв, что от счастья намного реже плачут. Думала, что нужна ему. Я в мыслях не могла представить, как жить без него, до смерти боялась его потерять. Доверяла без оглядки, вопреки всем слухам. Ведь так отчаянно хотелось верить, потому что за неверием начинается та черта, переступив которую, не возвращаются обратно. Я так его люблю, отчаянно, что мне дышать невыносимо. Внутри всё жжет, словно под кожей течет не кровь, а лава. Мне было с ним так хорошо, мне так хотелось любить, мечтать, надеяться, признаваться, доверять, улыбаться, дышать, жить. И это было по-детски наивно. Это было большой ошибкой. Ведь о подлости людей легенды складывают. Что же за страшную душу нужно иметь, чтобы осмелиться кому-то сделать настолько больно? И беда в том, что вся эта ситуация почему-то выглядит до омерзения простой, непреложной истиной: Испокон веков люди предавали, предают и будут предавать!

На осколки теперь разносится эта чертова любовь, все надежды и вера, и еще куча всяких незаметных, но жизненно важных мелочей. Да и сама жизнь. Гребаная жизнь, как же я тебя ненавижу! И у меня колени подгибаются в попытке все это удержать, заново свести, склеить тот хрупкий сосуд в одно целое, но острые и сильно ранящие стекла неотвратимо разлетаются порознь. Есть такие раны, которые не затягиваются, не рубцуются и не заживают. Сердце вдрызг, что ни толчок, то боль, и хочется его остановить ко всем чертям... лучше ничего не чувствовать, чем это терпеть. Невыносимо. Так больно, словно из него выдрали большой кусок, и темнеет в глазах, а руки опускаются, а ведь надо изо всех сил отчаянно продолжать, хотя бы попытаться жить. А, может, мне больше и не хочется?.. Ну вот на кой черт мне эта жизнь, если я никогошеньки уберечь не могу? Всё кончено, истерто, надломано и грань пересечена. Мы долго балансировали на самом краю, будто по тонкой проволоке, но неизбежно свалились за черту. Ту самую, за которой бездна боли. Ничего у нас не осталось.

Алекс был прав — «НАС» действительно больше нет! Нет ни надежд, ни иллюзий... только горечь, изнывающая тоска и страшная обида. Такая страшная, что я до сих пор не могу поверить, как же он мог со мной так поступить? Я думала, что это мой человек. Мужчина моей мечты... а оказалось, просто избалованный мальчишка с бумажной короной на голове, так просто готовый меня предать, продать, поменять... действительно оказавшийся посланный мне самим дьяволом, которого я всё равно безумно люблю и не могу выпустить из сердца, хоть мы и на разных уже дорогах. А он играл. Азартно. Жестоко. Изощренно. Не задумываясь, что делает, безжалостно топча чужую жизнь. А мне от горечи остается задыхаться и не дышать, и она накрывает меня с головой, а по венам отчаяние ползет битым стеклом, потому что я посмела, дура, полюбить. Открыться. Поверить. Нельзя этого было делать. Он разрушил всё, испоганил, изувечил то, что внутри было живо, а теперь всё свернулось в колючий ком и зияло огромной пустотой. Все, что мне остается — заполнять эту пустоту хоть чем-то. И я просто не знаю, куда мне деться... Но я поверила, пустила его в свою душу, куда он просто-напросто плюнул. А я готова была за ним идти куда угодно, только бы быть рядом. Куда угодно, хоть ко всем чертям... ТОЛЬКО БЫ С НИМ РЯДОМ!

Он был мой. МОЙ. Самый близкий. Родной. Желанный. Единственный. Любимый, каждой клеточкой души... Необходимый мне, как воздух. Моё Солнце! И мне казалось, что такого повального, сумасшедшего счастья — не бывает. И мне казалось, что так безумно хорошо — это просто невозможно. Господи, да я сдохну без него... Но всё была ложь-ложь-ложь... Как можно быть таким жестоким? Ну как?... Кто дал ему право ломать человеческие судьбы? Нет, не думать, не вспоминать... В груди горит, словно сотню раскаленных игл воткнули. Насквозь, прямо в сердце... Играл, обесценивая мои чувства. Так беспечно, даже не осознавая, что игрушки могут ломаться. Что игрушкам ТОЖЕ БЫВАЕТ БОЛЬНО... Нет этому оправдания, нет прощения, нет понимания, ничего не осталось... только неимоверное опустошение. Так уж вышло — просто не повезло. Увы, сказка заканчивается, как и всегда, слишком быстро. Вот такой финал. Мы теперь никто друг другу и всё во мне беснуется и скулит от разочарования, всё во мне умоляет: бежать. Это было для меня единственным спасением, единственным выходом.

Решение уехать немедленно, сбежать, лучом озарения промелькнуло только к утру моей карусели страданий. Запершись в душевой, истошно впечатывая в стену кулаки, вкладывая туда всю свою бессильную злость, всю печаль, невозможность что-то исправить, предотвратить, и выворачивающую наизнанку обиду так, что кости трещали. В кровь, до боли, просто ничтожно мизерной, по сравнению с дерущими на части душу, страданиями. Прося, чтоб еще больнее, еще... ну, пожалуйста. Чтоб от сердца вся боль отлегла. Чтоб не чувствовать ничего. Совсем ничего. Обидно, особенно, когда надежду и мечты у тебя с корнем вырвали из души, так, как-то бесцеремонно-играюче. Осознавая, насколько призрачным, хрупким и самопридуманным было моё счастье... Самообманчивым. А потом меня прорвало так, будто вскрыли внутри мучившую, невозможно болючую, пульсирующую рану. Отчаяние окутало в одну секунду, а слезы полились просто целым водопадом. В отрешенное сознание вломилась реальность произошедшего, все переживания, обиды, вся боль, непонимание, горечь одиночества, и я, наконец, разрыдалась. Горько, жалко, затыкая ладонью рот, пытаясь намертво сцепить зубы от удушающей злости. Навзрыд, беспомощно оплакивая свои потери... И рыдала так, что перепуганная насмерть Дани, решив, что со мной приключилась страшная беда, притащила тяжелую артиллерию в виде Уелнера, выломавшего, ко всем еб*ням дверь, чтобы вытащить меня оттуда. Подозреваю, что они уже готовились обнаружить меня, чуть ли не болтающейся в петле. Рыдала взахлеб, до икоты, не в силах выговорить ни слова, не в состоянии, вообще, объяснить, что же стряслось. И выла так, что напугала, самого настоящего Бесстрашного, вечно хмурого, но не менее верного друга Джона, который даже забыл, как матерится, тихонько нашептывая мне успокаивающие слова, терпеливо подставляя плечо под новую порцию слез, понимая, что все очень паршиво... Я не слушала. Мне было плохо. Плохо, как никогда. Даже в глазах почернело и разъедало. Я и не знала, что бывает ТАК больно.

Слезы иссякли нескоро. А когда иссякли, осталась только опустошенная человеческая оболочка. Жалкая и разбитая. Сломанная. А где-то там, внизу живота поскуливало обреченное ощущение смертельной тоски... Навалилась адская усталость, апатия и безразличие, а вместе с ними и твердое понимание, что мне здесь делать нечего. И если сейчас уехать – это будет правильно. И если сейчас все кончится – никто не будет обо мне жалеть.

Дверь захлопнулась, громко заурчал мощный мотор. Драгстер дернулся и ровно покатился по серой ленте асфальта. Рвущийся из груди вздох давлю на корню, провожая взглядом огромные стены штаб-квартиры. Ненавижу свои слабости напоказ... Ни о чем не жалеть! Если сейчас я отсюда не вырвусь, если сейчас же хоть чего-нибудь не сделаю, так и останусь навсегда погребенной под этим куполом тоски, как в персональных цепях. Вернусь ли я сюда? Удушающий спазм сдавливает горло, мешает наполнить легкие кислородом. Ну дыши же... давай... еще дыши. Всё пройдет. Так будет лучше. Только кому? Мне? Алексу? «Прощай» — беззвучно вышептывают искусанные губы. Береги себя. И будь счастлив. Никогда тебя не забуду. Я правда тебя любила! Только тебя. Да боже мой, если б ты только знал, если б только представить мог на секунду, как я тебя любила... И спасибо тебе за всё. За каждую секундочку безграничного счастья, что ты мне подарил, пусть и неосознанно. Как бы там ни было, ТЫ — всегда останешься в моем сердце. ТЫ — самое лучшее, что было в моей жизни. И когда я думаю об этом, то почему-то кажусь себе немного сильнее. Прощай...

Но отчаяние царапает грудь, оно просачивается в меня, врастает, вплетается так плотно, что становится моей частью. Я закрыла глаза. Не быть, не видеть, не чувствовать... Но черт возьми... Это сильнее меня. Ну же, подбери сопли, детка, стисни волю в кулак и... живи. Больше никто не сделает тебе больно. Больше никто не влезет в твою душу. Я просто туда не пущу никого. Никогда. Так ведь жить проще, ни к кому не привязываясь? Я изо всех сил надеюсь почувствовать себя живой, но дышать без него, оказывается нечем. Дыши. Дышать, когда тебе не больно – это ведь так здорово, да? Твою мать, знал бы кто, какое это наслаждение, понимаете? Что ждет меня дальше? Выход должен быть, но я не знаю где он. Дорога, вроде, есть, но куда она завернет, где остановка и что там, за горизонтом... Война. Смерть. Да, так и нужно. А там... будь, что будет. Плевать, мне не страшно. Мне больше не страшно, я не боюсь... И слов больше нет, чтобы это выразить. Кончились. И слез больше нету. Только сухо скребет в горле, и от этого еще хуже... Вообще, никаких обнадеживающих эмоций в душе... там просто пусто. Ничего нет. И ничего у меня не осталось, кроме твоего голоса...

Боли нет и нет давления,

Это чувство избавления,

На ночь долгий поцелуй

и все отлично, не рискуй,

Боли больше нет...

_________________________________

========== «Глава 95» ==========

________________________________

Элайя

— Что с планами на нападение? — грозно вопрошает лидер, сложив руки за спиной. Весь его вид выражает незыблемую решительность, несмотря на то, что наша армия терпит поражение за поражением. Последнее время лидер стал совсем лют. Офицеры монетку кидают, кому идти к нему с докладом. Только командор не боится его, и лидер чувствует это. Вся неприятность в том, что у лидера появились какие-то одному ему известные идеи, которые не вписываются в наши планы. И далеко не всем это нравится.

— После потери наземной базы у нас очень мало людей, — устало говорит командор, растирая переносицу, — было бы лучше, если бы вы нам рассказали, чего мы добиваемся, лидер. Мы потеряли наземную лабораторию и нашу основную наземную базу. От нападения на полигон они тоже отобьются. Что нам нужно, конкретно? Я когда ставлю боевую задачу перед своими людьми, мне нужно знать четко, что им говорить...

— На этот раз у них нет шансов отбиться. На полигоне сейчас нет лидеров, все во фракции следят за окончанием инициации. Если сделать одновременное наступление, то есть все шансы максимально лишить их сил и техники.

Я вижу, что командор сомневается, и сомнения его небезосновательны. Нам бы немного подкопить сил, ведь война объявлена и ничто не запрещает Бесстрашным просто-напросто разбомбить все наши основные наземные базы. Лидер явно переоценивает наши силы, или у него есть какой-то план о котором он не говорит. Командор качает головой, но спорить не решается. Все чаще становится явно заметно, как желваки прорезают скулы мужчины, а кулаки сжимаются в бессилии.

— Да я понял, лидер. Разрешите идти?

— Разрешаю. Элайя, ты тоже можешь быть свободна. Но вечером я тебя жду.

Я киваю и спешу, чтобы догнать командора. Последнее время со всеми офицерами стало трудно договориться. Пока наши действия лежали в рамках мщения, войны, борьбы за правое дело, все люди с энтузиазмом относились и к военным действиям, и к потерям, ко всему что связано с войной, но сейчас... Они чувствуют, что планы изменились, что мы теперь уже перешли в совсем иную стадию сопротивления. Вот только им знать много не положено.

— Командор! Подождите!

— Да, мисс Айрес. — мужчина не останавливается, лишь снижает темп ходьбы. Совсем проигнорировать меня он не может, но и останавливаться ради меня не намерен. Хочет мне показать мое место. Интересно... Бунт на корабле?

— Вы кажется чем-то недовольны, командор. Вы не хотели высказываться при лидере, но мне вы можете высказать все ваши опасения. — Он посмотрел на меня прямо, словно прикидывая, если он сейчас придушит меня, что ему за это будет и стоит ли это делать.

— Мисс Айрес, раз уж так вышло, что вы старше меня по званию, хоть я и не считаю это справедливым, но все же я должен ответить на ваш вопрос. Да, я недоволен. Я, просто пи*дец, как недоволен. Мы теряем людей, технику, время, черт возьми! И все ради чего? Я не понимаю, если у лидера есть какой-то план, почему он не выскажет его всем? Неужели люди не вправе знать, за что и почему они умирают!

— Наши планы никак не изменились, командор. Мы все так же хотим сместить лидера Бесстрашия, Эрика, все так же хотим захватить власть. Разве не из этих соображений вы к нам примкнули?

— Да, я хочу отомстить Эрику. И я готов жизнь свою отдать, чтобы ему отомстить. Вот только наши последние действия говорят об обратном. Мы обладаем возможностями стереть с лица земли не только всю фракцию Бесстрашие, но и весь Чикаго целиком, однако, мы только теряем людей на наших базах...

— Бесстрашных надо отвлечь от наших основных сил. Мы лишь подбрасываем им ненужные куски...

— Эти «ненужные куски» как вы это называете, живые люди, Элайя, и если бы вы хоть немного понимали в военном деле, вы бы поняли, то, что делает лидер никак нас не укрепляет, а очень сильно ослабляет. Вы чего добиваетесь? Чтобы у нас людей не осталось вообще? Только роботы? Ну, допустим. А что потом, мисс Айрес? Когда все закончится и не будет людей, останутся только роботы? Вы будете власть над роботами устанавливать?

— Вы многого не знаете командор. И я хочу заметить вам, что в последнее время, вы стали очень не воздержаны в словах и эмоциях. Это не пойдет на пользу вам, уверяю. Лидер в гневе страшен. И не пощадит никого.

— Я вас понял, мисс Айрес. Я могу идти.

— Идите, мистер Фьюри. И помните, вы командующий, но вы не лидер. Вы не можете охватить все командование целиком. И в наши планы все еще входит отомстить, поверьте.

Мужчина посмотрел на меня так, будто я самое мерзкое из того, что ему приходилось видеть. Его ненависть к женщинам, по слухам, возникла после потери жены, и теперь ему сложно было держать себя в руках. Он отвернулся и, не сказав ни слова, пошел дальше по коридору.

Офицеров осталось мало, непозволительно мало. Потери наши ужасны, вот только лидеру на это всегда было плевать. Он разменивает людей, бросает лучших в самое пекло не задумываясь ни о чем... Даже для меня остается загадкой, как он может воевать так бездумно, и все еще иметь какие-то ресурсы... Многие говорят, что он заключил сделку с дьяволом, однако, можно зубоскалить сколько угодно, а без третьей стороны тут явно не обходится. Как бы выяснить, что же он все-таки мутит? Последнее время он часто куда-то ездит, не сидит на полигонах. Мне-то понятно, его занятость сейчас на руку, но... Не хотелось бы потом сюрпризов. Надо как-то выяснить куда он все время пропадает...

Я уже хотела было к себе пойти, но у меня запищал пейджер. Первой мыслью было, что лидер вызывает меня досрочно, но оказалось, я ошиблась. Вот черт! Почти бегом я спускаюсь на нижние уровни, туда, где трудятся подсобные рабочие. Да, да, знаю, не самая престижная работенка, но какие собственно у нас были варианты? И теперь она опять будет выедать мне мозг...

Первое время, когда я ее видела, мне требовалось несколько секунд самовнушения, чтобы справиться с собой. Теперь, когда она немного освоилась, стало проще. Я даже где-то стала узнавать ее, все-таки ничто бесследно не проходит. Она ожесточенно натирала котлы с ужасно недовольным выражением лица. Увидела меня, с силой бросила тряпку в мойку и подошла к ограждению.

— Эла, какого хрена? Ты мне обещала, что это ненадолго, а я тут уже еб*нное количество времени, и ничего не меняется. Ты совсем охренела, ничего не предпринимаешь...

— На твоем месте, я молилась бы каждый день, что хоть так! Потерпи, скоро будет нападение, масштабное, что-нибудь подберем тебе, или просто по рекомендации поднимешься наверх. Надо просто пересидеть...

— Я, вообще, не понимаю, зачем все эти сложности! Меня в таком виде никто не узнает, просто поставила бы меня ко всем воякам, да и все...

— У нас очень мало людей. Все наперечет. Появившийся из неоткуда человек вызовет вопросы.

— Сказала бы, что я бывшая Бесстрашная, которая примкнула к вам...

— А что делать с твоей предшественницей? Она-то была поломойкой, а тут вдруг возьмет оружие в руки и побежит стрелять! Тебе не кажется это странным?

— Я больше не могу мыть эту гребанную посуду! Как хочешь! Делай что хочешь, только вытащи меня отсюда!

— Я прошу, пожалуйста. Потерпи. Совсем скоро нападение на полигон, что-нибудь обязательно подвернется. Нам просто нужна одна погибшая, которая будет хоть немного похожа на тебя и тогда выйдешь отсюда, я обещаю!

— Мне не удобно, тут все не мое...

— Слушай, не каждый раз дается такой шанс, ты молода, здорова, что тебе еще надо? Потерпи немного, скоро все устаканится и выйдешь, будешь на законных основаниях. Нападение уже скоро, после него, обещаю, поднимешься на верхние уровни...

Любая другая на ее месте была бы безмерно благодарна мне! Я рискую свей жизнью чтобы защитить ее, если лидер узнает о ней, мне точно не жить... Но ей, видите ли, посуду мыть не нравится. Ну а что делать. Она мне вроде как... вместо дочери. Несмотря на все благие порывы в душе разгорается раздражение. Правду говорят, чем больше для человека делаешь, тем больше он тебя ненавидит. Надо скорее решать вопрос с ней, иначе... Я даже боюсь что может ожидать нас обеих. Лучшим вариантом было бы, если она действительно пошла воевать и сгинула бы где-нибудь на поле боя. Скорее всего, так и будет, надо только немного подождать!

__________________________________

Алекс

Саунд: Falling Inside The Black (Падаю Во Тьму) Skillet

Тело совсем не подчиняется мне. Я в вязком кошмаре, как в киселе, будто я провалился в бездну из которой нет выхода... стараюсь выкарабкаться и не получается. Ощущаю, что я двигаюсь, но, меня окружают сотни тысячи кровавых, полуразложившихся тел, они все протягивают ко мне руки, хватают меня, тянут, не пускают... и я никак не могу вырваться из этого ада. Мне совершенно нечем дышать, я хочу вздохнуть и не могу. Мечусь из стороны в сторону, в надежде увидеть хоть одно знакомое или хотя бы живое лицо, но меня окружают только трупы в разной степени гниения. Вонь и смрад, идущие от них режет глаза, вызывает приступы тошноты. Я практически ничего не вижу. У меня болит все, что только может болеть, я не помню, как я сюда попал и как отсюда выбраться. Это не мой страх, совершенно точно у меня такого не было... Я попал в чужую симуляцию? Мне не страшно, а просто очень плохо. Противно.

На периферии сознания теплится мысль, что отсюда есть выход, и он кроется где-то в недоступном мне сейчас человеке... Я хочу найти ее, но потом приходит понимание, что хорошо, что ее здесь нет, пусть я умер и попал в ад, только бы не она... Что-то не дает мне до конца понять, что именно произошло, одно я знаю точно, я совершенно не горю желанием здесь оставаться. Я пытаюсь воскресить в памяти ее образ, стараюсь абстрагироваться от всего что меня окружает и представить ее лицо... улыбку... смех... голос...

Сознание возвращается медленно, будто вползает в голову. Я пытаюсь открыть глаза, но вместо хотя бы очертаний предметов вижу только расплывающиеся пятна. Первое что я сделал, это судорожно и глубоко вдохнул. Никогда воздух не казался мне столь потрясающе необходимым. Правда, пахло чем-то... непонятным. Пробуждение было... мерзким. Если не сказать хуже. Мне было так плохо, более того, я лежал на чем-то холодном и жестком... Лекси опять спихнула меня?..

Ах да, мы же разругались. И она не могла меня спихнуть... Ччерт, почему голова такая, будто я всю ночь бухал, а потом еще чем-нибудь закинулся? Пить хочется так, что кажется все отдал бы сейчас за глоток воды... Но больше всего меня беспокоит то, что я ничего не помню... Вот совершенно. Почему мне так плохо сейчас, так жестко, так холодно, я понять не могу никак...

Я пытаюсь сфокусировать зрение и стараюсь повернуть голову. Все движения даются с таким трудом и сопровождаются такой болью, что я закрыл глаза обратно и стал нащупывать тумбочку. Но пальцы наткнулись на холодный металл, и это несколько привело меня в чувство. Какая-то то ли труба, то ли что-то округлое и покатое.

— Это скамейка, — раздается рядом до боли знакомый и насмешливый голос. — А ты в камере. Как, впрочем, и я.

Изо всех сил сощурившись и напрягая зрение, я все-таки смог увидеть, что Мат сидит, сложив могучие руки на груди, и с ухмылкой меня разглядывает. Слава богу, какое счастье, вот он мне сейчас все и объяснит, что, вообще, происходит и почему мы в камере.

⇐ Предыдущая 79 80 81 82 838485 86 87 88 Следующая ⇒