В прятки с Бесстрашием 31 страница

— Так! Тихо! — стараясь не улыбаться, как можно громче рявкаю я так, что перекрикиваю колонки. — Хорош ржать уже. Дани! Прекрати вокруг меня бегать. Хочешь искупить свою вину, целуй меня вот сюда, — показываю ей на свою перемазанную щеку, — и тогда разойдемся без обид.

Дани подходит, прижимается ко мне всем телом, берет мое лицо в ладошки, пачкаясь при этом сама полностью, и запечатлевает на моей щеке смачный чмок. Я прижимаю ее к себе с улыбкой, слегка при этом потискав, а сам думаю, как безумно жаль, что это не Лекси. Все расходятся, шоу окончено, а мой взгляд внезапно натыкается на… Лекси. Что она делает внизу, она же наверху была? Она стоит в отдалении и смотрит на меня. Не злобно, не ревностно — ее взгляд лишен колючести, и нет в нем ни гнева, ни раздражения… Только печаль. Такая неподдельная, тихая печаль.

Мне немедленно захотелось подойти к ней, объяснить, что я совсем не хотел на нее орать, я просто ужасно, безумно за нее испугался. И Дани я обжимаю не потому, что она мне нравится, а просто потому, что я так общаюсь с девушками в своем окружении… Нет, Лекси, нет, ты все не так понимаешь… Я только о тебе все время думаю, ты не идешь у меня из головы, а… Нет, пожалуйста, не отворачивайся от меня, Лекс…

Но она отворачивается. Сказки не будет. Добро пожаловать в реальность.

Я продолжаю балагурить, смеяться под долбежку из колонок… И в общем и целом день закончился неплохо. Кроме одного. Я впервые за много дней опять напился.

Алексис

— Уф-ф, еб твою, пронесло! — облегченно выдыхает Джон, пока мы топаем в подсобку переодеваться. — Еще один вечер на бл*дской полосе препятствий я них*я не выдержу, лучше десять скалодромов покрасить. — Ты как, живая? Не сильно досталось, а то выглядишь… херово?

— Ох, Джон, тебе никто не говорил, что ты просто виртуоз комплиментов? — бухчу я, ощупывая ссадину на щеке. Вроде в лазарете обработали, регенерацией намазали, а все равно еще болит все тело, где резвились кулаки Громли. — Ладно мне такое брякнул, я привыкла к твоему общению за столько лет, но не вздумай понравившейся девушке ляпнуть что-то подобное, иначе останешься не у дел, ловелас хренов. Обидишь.

— Тоже мне, самая опытная нашлась. От вас, баб, вообще одни неприятности, — вдруг обижается Уеллнер, чем вызывает мое несказанное удивление. Чего это он? Отворачивается к стене, молчит, сопит носом и ковыряет какую-то салфетку, повязанную на ладони. — Вон долбо*б Громли теперь будет в лазарете отлеживаться. Хоть и за дело, и надо было ему х*ебл*дскую башку, конечно, открутить… и не только ее. А все почему, Плейсед? Из-за баб! — умничает этот деловой, демонстративно погрозив пальцем. — Ладно, шучу я, не корчи такую рожу. Это только ваше личное дело, и меня не касается, есть у тебя чего с командиром или нет.

— Уеллнер, а ты это чего? — восхищаюсь я, пытаясь понять, из-за чего тут сексизм разрастается. — Или уже пал от чьих-то чар? И что у тебя с рукой, где уже успел вляпаться, а? Дать тебе пластырь? У меня есть, — принимаюсь я приставать, уж очень Джон кажется мне загадочным.

— Отъ*бись, Алекс, несешь чушь собачью, — бубнит он себе под нос и злится, вновь отворачиваясь от меня. Хмурится, ноздри хищно раздуваются. Я хочу еще поспрашивать, но его глаза так полыхают, не обещая ничего хорошего, что я только отмахиваюсь от него. Ну вас всех… Захочет — сам расскажет, а на нет и суда нет. И так настроение ни к черту. Спасибо дорогому Алексу! Сердце моё безумствует, отказываясь биться.

Музыка — Roxette «Crash Boom Bang».

О, Божечки… Я сама с ним свихнусь! Моя жизнь, и без того окрашенная по большей мере в серые тона, скатывается в тартарары. Или я сама ее превращаю в такую? Я словно брожу по огромному полю с сочно-зеленой травой, красивому, сплошь усеянному граблями, на которые я с маниакальным упорством наступаю и наступаю… Вечно у меня так и не меняется, тянет меня, как магнитом, на таких самодовольных красавчиков и всеобщих бабьих любимчиков, постоянно вешавшихся на шею… А он и не против, совсем не против. А очень даже за! Вот нет бы взять и втюриться в такого, как Матиас, или тот же Вик — как же, щаз, разве мы ищем легких путей?

Забравшись на самый верх скалодрома, благо, Громли по близости нет и обвязана страховкой, я седлаю стену. Ну и что, что я боюсь высоты? Приходится бороться со своими страхами, кто знает, откуда нам еще прыгать придется… Сижу, никого не трогаю, усердно машу кисточкой, стараясь не смотреть чаще одного раза в минуту на него. Алекс принес колонки, врубил музыку на всю, что, кажется, от битов подрагивают все стены, и эта вибрация отдается во всем моем теле от боязни свалиться вниз. А ребяткам весело, дурачатся себе, орут во всю глотку, одна я только порчу всю картину своей кислой миной — бровки домиком, в глазах печаль, а на душе кошки скребутся. И лучше по этому поводу никому сейчас шуточек не отпускать. Отчего-то чувство юмора меня в такие моменты напрочь покидает. И что теперь делать? Как себя вести?

А говорят, что если любишь человека, то готов на все, чтобы он был счастлив. И принимать его таким, какой он есть. А какой он есть на самом деле? Я просто уже запуталась… Алекс то мягкий, веселый и невозможно славный, открытый и безумно обаятельный. Настоящий. И такого я люблю. Хочу его. Он нужен мне. Как воздух необходим, дышать без него больно. А потом вновь презрительная ухмылка и стальные глаза становятся совершенно холодными. Как лед. И всю недавнюю нежность стирает словно ластиком, замещая на заносчивость, жесткость, грубость… А я врезаюсь туда, будто в каменную стену.

Не пробиться. Не достучаться. Не получается. Мы словно разговариваем на разных языках, обманутые своими призрачными иллюзиями. И слова жалят, бьют так больно: «Каждый раз, когда тебе захочется выпендриться и показать всем, какой у тебя крутой парень, я должен подставить наши с тобой задницы, твою и мою заодно? Вешаешься на меня и набрасываешься с потрясающей периодичностью! Пользуешься моим к тебе расположением! Выносишь мозг!..» Или еще какая милота…

А сейчас я смотрю и не могу понять: это только я так переживаю о случившемся? Это только мне горько оттого, что мы ссоримся, что он так кричит на меня? У меня душа вразгрыз, в клоки, в волокна… А Алекс… беззаботно отбивает биты на ведрах, со своей особой открытой улыбочкой, как будто выдалбливает хорошую размеренную мелодию на туго натянутых струнах моей души. Моих нервов. Словно он мой личный нервомот.

И радостно, совершенно беззастенчиво лапается с Дани, хихикает, заигрывает… Я что, неодушевленный предмет для тебя? Без чувств, без эмоций и ощущений? Без умения переживать, волноваться… обижаться? Да, мне обидно. Мне не приятно. И больно. Грустно. Ты вертишь чужими жизнями, как вздумается. Как захочется, как пожелаешь. И даже не понимаешь, словно не осознаешь, что ломаешь, топчешь и разбиваешь вдребезги, на разноцветные осколки.

Что ж, значит, это все обман? Игра? И нету никакой связующей ниточки между нами? А может, её и не было, может, я опять все сама выдумала? Но… ведь я вижу, чувствую, что Алекс не такой. Конечно, не такой. Он бы никогда не стал играть в такие игры. Или это снова самообман. Как оказалось, я совсем не знаю его. Все, что я точно знаю, отчетливо понимаю, что пропала, окончательно и бесповоротно. Этого не отменить. Не заменить ничем другим.

Я зависима от него, я зависима от этих чувств, я зависима от его глаз. Иногда лукавых и шальных, иногда потемневших, заплатанных чем-то тайным и невозможно восхитительным, а сердце заходится в неудержимом ритме, и воздуха не хватает, что я непроизвольно сжимаюсь, обволакиваемая одновременно и страхом, и столь необъяснимым желанием. Желанием сбежать? Желанием остаться? Просто чистым желанием!

Он славный парень, замечательный, но, боже ж ты мой, сколько у него тараканов в голове. Запарок, ненужных пунктиков и заморочек. И борьба с ними неизбежно бьет отдачей по мне, что хочется плюнуть на все и сбежать или встряхнуть его как следует. Взять и сказать… «Я с ума по тебе схожу! У меня ноги подкашиваются, когда ты рядом! Мне не нужно никаких благ от твоего расположения, мне нужен ты! Чтобы наконец поверил. Чтобы не было больше сомнений, недоверия. Есть только ты! Днем. Ночью. Всегда. Правда. Ты в каждой секунде моей жизни, моего существования». А он… А что он? А ему, наверное, плевать. Я для него — лишь очередная забава? Я не хочу быть одной из множества его девок. Не хочу. Мне либо все, либо ничего.

Дыхание перехватывает, в голове шумит, а ногти впиваются в ладони. Сердце вырывается из груди, сбегая в кругосветное турне по всему телу. Проклятая гордость или же боязнь оказаться ненужной не позволяет мне сейчас подойти и вплестись ледяными побелевшими от страха пальцами в его большую горячую ладонь, заглянуть в несомненно манящие серые глаза, в которых я почти тону, захлебываясь, с безмолвным ответом на все недопонимания.

Может быть, хватит сомневаться во мне? К чему такие сложности? А потом уткнуться носом в его огромное плечище, честно признаваясь: «Ты мне необходим. Чертовски. Я бы хотела, чтобы все было по-настоящему… Ведь нужен мне именно ты, и никто другой. Ведь все на самом деле просто. Все просто. Просто хочу тепло твоего тела рядом, и взгляд твой только на меня, и слова для меня, и чувства. Ведь это все так чудесно. Что без очередной дозы этого допинга мне невыносимо тоскливо». Да… Знаю, я просто сказочница.

Но сделать ничего не могу. Да и не хочу больше навязываться. А мне так безразмерно нравилось это ежесекундное умирание, эта закрученная в сердце пульсирующая в бешеном такте спираль. Она билась так, стучала… Этот полыхающий в крови пожар, переливающийся за ребрами и в животе. Эта безумная энергия, плескающаяся плавными волнами от Алекса и возвращающаяся обратно, усиленная в сотни раз. Мне нравилось тянуться к нему еще сильней. Несмотря на собственные страхи и запреты. Несмотря ни на что. Просто погружаться в бездну эмоций, прикосновений, слов, голоса, губ, глаз… Его глаз. Полностью, до самого дна.

Никогда раньше другой человек не становился для меня целым космосом. Ведь я видела, я чувствовала, как он смотрит, как разгоняется его сердце, а дыхание рвется от моей близости. От поцелуев, от дарящей друг другу ласки и нежности. Я смотрю в инкрустированные сталью сияющие глаза и дрожу в его руках. Он заботится обо мне, оберегает, помогает. Волнуется. Значит, у него есть чувства… Алекс тоже переживает, я знаю.

И так хочется забить на все, попробовать снова, еще раз. Может, в последний раз. Я могу закрыть глаза и ощутить его запах, почувствовать вкус его губ и насладиться теплом разгоряченной кожи. Даже несмотря на то, что нахожусь на расстоянии. Я помню все, впитала и запомнила. Я почти решаюсь, убеждаю себя попробовать. Пока в какой-то момент я не зажмуриваюсь, выдыхая сквозь сжатые зубы все, что наболело, смотрю на него, и болезненно подпрыгивает сердце, до самого горла, а потом ухает обратно. Там, у покрывающейся новой росписью стены, внутри как огнем полыхнуло. Что-то горькое, словно противная микстура. И горячая соль еле сдерживается, порываясь предательски выползти по вискам от нахлынувшей печали. Не может быть!

Мне приходится прилагать усилия, чтобы освободиться из липкой хватки душащей лапы, схватившей за горло, и отвести взгляд от милующейся парочки. Вот так все просто? И жестоко… Ну зачем? За что? Зачем ты тогда так смотрел на меня? Зачем целовал? Почему ты ко мне так прикасался? Признавался. Говорил теплые, нежные слова. Улыбался так, что по коже мурашки.

А теперь спокойно, без зазрения совести обжимаешь Дани и поглядываешь, смотришь, наслаждаясь произведенным эффектом. Дыхание перехватывает, не получается вздохнуть до тех пор, пока сердце не начинает рваться из груди, а нехватка воздуха чуть не разрывает легкие.

Вот так? А я? Как мне тебя понять? Кто же я для тебя? Очередная, да? Слишком резко. Все меняется слишком резко. Если я для тебя лишь развлечение, всего-навсего утеха, то я не готова. Я не хочу. Меня не устраивает. Отхожу подальше, стараясь незаметно помотать головой, чтобы отогнать мелькающие перед глазами картинки стены и двух человек. Не будет у меня сказки, не будет принца! Мой принц слишком сильно заколдованный!

========== Глава 48. Лидер ==========

Эрик

— Девид, справься уже с оборудованием, твою мать! Ну сколько можно, нам в патруль заступать, а ты не можешь костюмы наладить!

— Не надо так нервничать, лидер! Все будет окейненько! Заступим вовремя, не сомневайся! — с полуулыбкой говорит мне механик, а на меня накатывают все новые и новые волны раздражения.

Прошла почти неделя с тех пор, как Эшли уехала во фракцию, а я уже места себе не нахожу. Разведка приносит все новые данные, на дальних рубежах недовольства набирают силу, надо формировать отряды для сдерживания противника, посылать надо лучших и понимать, что они все там погибнут… Надо, а у меня просто рука не поднимается никак!

И Эшли нет. Как же без нее пусто… Черт, обещала же на пару дней, что там можно делать неделю? И сегодня в патруль, в ночной… И коммуникатор она не берет, не нравятся они ей. Почему-то.

Всю ночь, сидя в ночлежке и попивая горячий кофе, я думал, когда же мы будем жить спокойно? И будем ли когда-нибудь? Вчера была годовщина крушения поезда, она, скорее всего, ездила туда… Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть, хоть мы все и Бесстрашные, и умеем справляться, все равно… Есть то, что режет по живому, вышибает все мысли, сжигает душу. Невозможно смириться. Я туда так и не смог вернуться после крушения, хоть и сделал все, что необходимо, чтобы отдать дань, но… Сколько бы я ни спас жизней, все эти будут на мне. Бесстрашные давно уже стали самыми близкими друг другу, и каждая потеря терзает и не дает уснуть.

Я очень тяжело переживаю этот период. Так как все, что сделано моими руками, совместно с другими людьми, все пытаются растоптать, загадить и истребить. Что историю снова пытаются повернуть назад, заставить нас умирать в боях за то, что мы хотим жить… Но я думаю, что уже поздно: слишком долго они ждали, чтобы завершить начатое, и уже выращены Бесстрашные, которые жили в относительном мире почти двадцать лет и которые не хотят его так просто отдавать…

* * *

Ночь прошла относительно спокойно, мы возвращаемся, и первое, что я вижу у въезда, — внедорожник Эшли. Вернулась… Черт, наконец-то.

Время еще очень ранее, пересменка в шесть часов, и если она вернулась вчера вечером, то, скорее всего, еще спит. Походя мимо детской, я слышу громкий визг дочери и мимо пройти не могу.

— Папа! — оглушает меня дочь, и я подхватываю ее на руки и подбрасываю вверх. Она визжит еще громче, а потом крепко обнимает меня за шею. — Ой, папа, я так скучала-скучала, а Алекс учил меня кидать ножи!

— Действительно?

— Да, а еще у него подпечные, и он с ними все время занят, он на них орет, а они смеются!

Улыбку сдержать никак не выходит. С Кнопкой вообще не получается сохранять серьезный и суровый вид.

— Вот так история. А мама что сказала?

— Мама сказала, что это интересный номер. И когда Алекс уехал, она с ними лазила по полосе препятствий. И сказала, что интересный номер. А Аниша мне ушко проколола, и у меня теперь красивый камешек на ушке.

— Тебе не больно было? Ты не испугалась?

— Я Бесстрашная, — обижается дочь, — а Бесстрашные ничего не боятся! Па-а-апочка, я тебя так люблю! Ты самый лучший на свете! Пойдем, постреляем из твоего большо-о-ого пистолета!

И вот как ей отказать? Конечно, пойдем! Дочь визжит так, что у меня закладывает уши, выворачивается из рук и летит отпрашиваться у воспитательницы. Женщина кивает, пряча улыбку, потому что Кнопка объявляет:

— Мы с лидером идем стрелять из большого пистолета. Можно я пойду, Клер?

Мы идем к мишеням.

— Кнопа, наушники. Без наушников стрелять не будем! — строго говорю я ей. Она очень любит все, что связано с оружием: звуки, запахи, любит щупать, трогать, а была поменьше — и на вкус старалась опробовать. Но наушники пока — обязательное условие. Люси кривится, но слушается. В кои-то веки. Взрослеем помалу.

Дочь подпрыгивает в нетерпении, пока я достаю пистолет и вкладываю ей в ладошку, поддерживая оружие своими руками. Сама она его еще не удерживает. Я вижу, какое удовольствие она получает от стрельбы, от того, что держит в руках разгоряченный пистолет. Девица, а фору даст любому парню!

— Стреляете? — Я оборачиваюсь. Эшли стоит у нас за спинами, сложив руки на груди. — Я, может, тоже хочу!

— Кноп, давай дадим маме пострелять! — вступаю я с дочерью в переговоры, ведь она так просто пистолет не отдаст. — Мама надолго уехала, соскучилась, наверное…

— Мама уехала не очень надолго, — глядя на меня лукаво, говорит Кроша, — мама просто немного задержалась.

— Немного задержалась — это когда должна была приехать утром, а приехала вечером, а когда уехала на два дня, а приехала через неделю, — это значит совсем страх потеряла…

— Я так и не поняла, ты рад меня видеть или не очень? А то я могу и обратно уехать…

— Мама, на пистолет, постреляй. — Дочка вкладывает пистолет в крошину ладошку. — Папа, не ругайся маму, она за Алексом следила.

— Там что, какие-то проблемы? — Эшли встает в стойку и явно пытается проигнорировать мой вопрос. Я подхожу ближе и говорю ей почти на ухо: — Что еще там, бл*дь, не слава богу?

— Не ругайся при ребенке, она все впитывает, как губка. Потом тебе расскажу.

Эшли делает два выстрела, и я, наконец, убираю пистолет обратно. Мне так хочется обнять жену… А что мне, собственно, мешает? Я притягиваю ее к себе и легко касаюсь губами ее виска.

— Целоваться будете? — хитро смотрит на нас дочь. — А Алекс тоже целуется!

— Что? В каком смысле Алекс целуется? С кем? — Я перевожу взгляд на Эшли, а она как раз отнимает от губ палец, сигнализируя дочери молчать. — Эшли, как это понимать?

— Все нормально там, я тебе потом расскажу. Не начинай!

— Он мне обещал, что не будет ничего такого! Что там за девица, не неофитка хоть? — Эшли вздыхает.

— Не знаю, что там Кнопа углядела, но… Там есть неофитка… Короче, он отрезал ей волосы, посадил в отстойник, орет на нее все время и грозится отправить ее чистить сортиры. Думаешь, уже пора начинать волноваться?

— И это с ней Кнопа их застукала?

— Я не знаю…

— Та-а-ак… Я правильно понимаю, что есть некая девица, к которой у инструктора повышенное внимание, при этом Кнопка видела, как Алекс с кем-то целуется… Эшли, это все новости или есть еще что-то, чего я не знаю? Эшли!

— Нет. Это все. Ну… кроме того, что он живет с ней в подвале…

— Еб твою мать! Эшли, и ты мне не сообщила сразу?! Когда я приеду во фракцию, она хоть на месте будет или они ее с землей сравняют, а я узнаю об этом последним?

— Эрик, не ори, пожалуйста, ты ребенка пугаешь…

— Не надо мне тут прикрываться ребенком, во фракции х*йня творится, а ты спокойно так сообщаешь мне об этом! Мне что, самому надо туда приехать, чтоб порядок наводить?

— Там все хорошо, родной. Инициация идет своим чередом. Я тебе говорила, что ставить Алекса инструктором — не самая лучшая идея. Вспомни, что ты мне сказал? Что он молодой и ему все можно! Что ты сейчас беснуешься?

— Ладно, а Трис куда смотрит? Она мне почему ничего не сообщает?

— Да потому что нечего сообщать. Алекс тренирует их, все, в принципе, нормально, ребята неплохие в большинстве своем. И та девочка… Ну, тоже ничего… Не начинай! Все хорошо! В конце концов не он первый, не он последний. Будем уповать на его благоразумие, если оно у него вообще есть, конечно…

— Так, все, я еду туда. Я должен сам все проверить, если вы занимаетесь укрывательством…

— А здесь ты Итона оставишь? А если нападение? А ты во фракции…

— Черт, вот ведь пиздо… — Эшли закрывает мне рот ладошкой.

— Эрик, Кнопа очень заинтересованно на нас смотрит, может, пойдем куда-нибудь, поговорим наедине?

Эшли отводит дочь к воспитателю и сразу же, не медля, является в мой кабинет. И даже рта не дает мне раскрыть, обнимает и принимается целовать. Ну да, это беспроигрышный вариант. Мысли как-то сразу разлетаются, я даже забываю, что меня так взволновало. Я скучал по ней все эти дни просто невыносимо, а теперь все проблемы сами собой отходят на второй план…

Алекс

— Алекс, твою дивизию! Ты что там такое себе позволяешь?

Когда я увидел, что отец пытается со мной связаться, понял, что наступил локальный, но неизбежный, мой личный пи*дец. Если уж все ни к черту, то оно и будет все ни к черту! С Лекси разругались, она вообще стала меня избегать, отворачивается, в бассейн не приходит, а по утрам, если я прихожу, сразу уходит и даже слова не дает мне сказать. Никогда не бегал за девицами и сейчас не собираюсь, но… Как же тоскливо и погано на душе, даже бухать неохота. Алкоголь только усугубляет все, становится еще хуже, а по утрам мучает похмелье. Теперь вот и с отцом еще предстоит говорить. Бл*дь.

— Да, лидер, я слушаю тебя!

— Нет, это я тебя слушаю! Быстро, четко, а главное правдоподобно говори, что у тебя там происходит! И не вздумай мне врать!

— У нас инициация, не самая простая, но в целом ничего, определились лидеры и…

— Я вот еще пересмотрю, что у тебя там за фавориты! Или лучше сказать фаворитки? Алекс, я на тебя надеялся, ебановрот, ты обещал мне, и я узнаю, что у тебя там… увлечения! Ну как ты…

— Мне странно слышать от тебя такое, лидер, с каких пор ты стал доверять слухам?

— Да срать я хотел на слухи, тебя Кнопка сдала со всеми потрохами! Алекс! Ты настолько сбрендил, что даже ребенок видел, как ты обжимаешься с неофитками! Ты понимаешь, что ты не только себя и лидеров подставляешь, ты и девице этой гадишь! Где твоя голова? Хотя можешь не отвечать, и так понятно!

Ч-ч-черт, ну надо же, про Кнопу я и забыл, точно, она тут везде бегала, могла видеть… Ну и че теперь, бл*дь, делать? Интересно, как много Эшли ему рассказала… Позвонила бы хоть, что ли?

— Лидер, у девицы все показатели в норме. Она в любой момент может подтвердить все свои баллы до единого, она действительно хороша…

— То, что хороша она, я даже не сомневаюсь, однако…

— Да я не в этом смысле! — Хотя, вообще-то, хороша она во всех смыслах, да только не говорить же ему… — Она отлично стреляет, наравне с Виком, у нее глаз-алмаз, из нее выйдет отличный снайпер!

— Алекс, я, как лидер, зная о существующем положении, не должен допускать ее до спецобучения и до работы Бесстрашного в этих условиях. Такое шило в мешке не утаишь, а мы не можем себе позволить сомневаться в наших законах. Недовольных много, они, ты знаешь прекрасно, ведут не только военные действия, идет еще и информационная война. Сейчас не время нарушать закон. А закон говорит, что такие вещи не допустимы при инициации. Девицу придется выгнать. И имей в виду, что тебе несказанно повезло, что я не могу приехать, иначе ты бы огреб у меня не только словесно. А девица не допускается до второго этапа инициации. У меня все. — И он уже хочет отключаться.

— Стой! Как ты можешь так говорить, если у тебя с матерью отношения завязались во время инициации, у Итонов тоже?! И что, плохо получилось? Зачем ты так сразу, с плеча?

— Ты меня с собой не ровняй! Во-первых, я на твоей матери женился, Итоны тоже, как видишь, женаты! А ты пихаешь свой член во все, что движется, а я должен потом под тебя законы переписывать? Ты ох*ел, Алекс, окончательно и бесповоротно! И не смей мне перечить, иначе ты вынудишь меня приехать, и тогда не поздоровится не только тебе!

Пф-ф, посмотрите на него, глаза гневные, смотрит исподлобья, злится… Неужели Эшли ничего не смогла сделать, чтобы утихомирить немного этот тайфун?.. Черт, ну как так? И опять я виноват во всем как всегда.

— И потом, — продолжает бесноваться отец, — в то время у нас не было вообще никакой войны, я был лидером, но и угрозы такой, как сейчас, не было. На многое тогда можно было глаза закрыть… Сейчас нас всех чуть ли только в микроскоп не разглядывают, а ты затеваешь *блю на инициации! Алекс! Ты вообще хоть когда-нибудь повзрослеешь?

— Я говорил тебе, что я не могу быть инструктором. Я просил тебя не делать со мной этого. Я сейчас был бы уже в особой группе давно, и ничего этого бы не было! Ты сам меня поставил в эти условия, а теперь выговариваешь мне!

— Я надеялся, что к двадцати годам у тебя вырастет не только член! Какого хрена, Алекс? Ты не мог дождаться окончания инициации? Тебе во фракции девок мало? Нах*я тебе всех вообще подставлять из-за какой-то шлюхи?..

— Не смей! Слышишь, никогда не смей о ней так говорить! Ясно? — Мой кулак совершенно непроизвольно опускается на столешницу, а коммуникатор подпрыгивает и падает. Сердце стучит в ускоренном темпе, от ярости перехватывает дыхание. Я очень уважаю лидера, но, клянусь, если бы он сейчас был здесь, мордобоя было бы не избежать! — Никто о ней не будет так говорить! Это понятно?!

— А ну, не сметь на меня орать! Ты что себе позволяешь, сопляк?! — Отец тоже вскакивает и бегает по кабинету. — Ты еще из-за какой-то девки будешь голос на меня повышать? Да как ты…

— Смею! И буду! Алексис нормальная девчонка, и никто не смеет называть ее шлюхой, а ты в первую очередь, ясно?! — Как же хочется запустить в стену коммуникатором, чтобы разбился вдребезги, на мельчайшие кусочки… Под руку попадается пепельница, она-то и летит в стену… Наконец-то хоть что-нибудь разбилось. Отец застывает перед монитором, верхняя губа презрительно изгибается.

— Что у тебя с этой девицей? — достаточно спокойно спрашивает отец. — Что, Алекс?

— Ничего. Но эта девица очень хорошо стреляет. Из нее выйдет отличный снайпер, можешь мне поверить. Я показывал Трис ее результаты, они все у нее есть, ты можешь удостовериться сам. Она как никто достойна обучения, она будет лучшим снайпером, лидер. И мои предпочтения тут совершенно ни при чем.

Отец долго смотрит на меня, буравя взглядом, потом встает и отходит к окну. Стоит он там довольно долго, и столешница уже теряет свою привлекательность в плане крушения мебели. Наконец, он поворачивается ко мне.

— Ну и что ты хочешь? Чтобы я изменил законы для тебя персонально?

— Кому какая разница, если не заострять на этом внимания? Я знаю, я виноват, я… не вполне грамотно себя повел, и мы оказались… там, где мы оказались, но как бы там ни было, разбрасываться такими кадрами — само по себе преступление.

— Она действительно так талантлива в стрельбе или другие ее таланты затмевают твой разум?

— Черт! Я уже сказал тебе! Какого хрена?!

— Так, ладно! Тихо. Как вышло, что вы оказались с ней в подвале? Наедине?

Я рассказываю отцу нашу эпопею, опуская некоторые подробности, которые ему знать не обязательно. Эрик слушает внимательно, не перебивает, только иногда хмыкает и качает головой. Но я понимаю, что первая волна гнева и раздражения уже прошла и надо бы его дожимать.

— Так что, ты сам понимаешь, я не мог оставить ее там одну, иначе мы имели бы труп и преступника среди своих. Да и девицу жалко, она хоть и строптивая, но талантливая, а со снайперами у нас туго.

— Алекс… — Отец качает головой, но я вижу, что он прячет улыбку. — Какой же ты сказочный долбоеб… Уму непостижимо.

— Слушай, когда ты меня ставил инструктором, спросил у меня, что я хочу, и я оставил это за собой. Вот теперь я прошу тебя, поверь мне. Оставь ее в Бесстрашных, пусть она пройдет обучение у Майры! Ведь всегда можно сказать, что все, что про нас говорят, это слухи и домыслы, зависть и наговоры… А она действительно талантлива.

Отец довольно долго стоит, отвернувшись к окну, вздыхает, качает головой и трет переносицу.

— Так. Ладно. Раз я обещал тебе, от своих слов я не отказываюсь. Пойду тебе навстречу, но! Я должен лично посмотреть на девицу, так ли уж она хороша в стрельбе или это только твои… ладно-ладно, или тебе показалось. Приехать сам я не могу пока, тут не все спокойно. Привезешь ее сюда. Между этапами будет недельный отпуск у неофитов, я хочу ее видеть здесь, на полигоне. Если она и правда так хороша, как ты говоришь, закроем глаза на ваши… хм… Но, Алекс, я прошу тебя! Не светись так откровенно хотя бы!

⇐ Предыдущая 26 27 28 29 303132 33 34 35 Следующая ⇒