В прятки с Бесстрашием 10 страница

Она обводит взглядом всех ребят, после чего выжидательно поворачивается ко мне, вздернув подбородок. М-да, детка, если бы ты знала, что тебя ждет, ты не была бы так уверена в своем несомненно благородном решении…

Я киваю ей, показывая дорогу к промышленным помещениям. Привожу ее туда, где стена прерывается углублением, расположенным под углом, на котором находится крышка люка. Откинув ее, я невольно отступаю назад — из отстойника так несет тухлятиной и плесенью, что я немедленно чувствую тошноту. Однако, взяв себя в руки, делаю пригласительный жест рукой.

— Добро пожаловать, леди. Там есть железные скобы, по которым надо спуститься в самый низ. Но, если хочешь, можешь висеть на скобах, это не возбраняется. — Девица, борясь с отвращением, потому как тоже, разумеется, чувствует исходящее от люка зловоние, подходит ближе и заглядывает внутрь.

— А ты уверен, что я не задохнусь там? — настороженно спрашивает она, но сразу же надменно усмехается. — Ах да, как я могла забыть, тебе же убить все равно что зубы почистить. Одним неофитом больше, одним меньше… Браво, командир! — трясясь от отвращения, шипит она, залезая в отстойник.

— Отравишься — в лазарете тебя быстро подлатают, так что тут совесть моя чиста, — отбиваю ее подачу, хотя на самом деле уже начинаю жалеть об этом решении: из отстойника воняет просто ужасно. — Ты ничего не сделала бы ей, Алекс. Потому что я в тебе был уверен. И даже если бы ты промазала, я успел бы ее выдернуть. Тебе нужно справиться со своим страхом, иначе ты всех подставишь. Просто подумай над этим. Я вам не враг.

— А что же ты тогда сам не встал к мишени, Эйт?

Я уже было отошел, но зачем-то вернулся. Я не должен оправдываться перед этой девицей, но все равно почему-то непрерывно это делаю. Заглядываю в отстойник и, стараясь глубоко не дышать, выкрикиваю ей туда.

— Я был уверен в твоей меткости. И в своем раздражении ты могла, поддавшись эмоциям, убить меня, просто чтобы доказать свою правоту. Потому не мог допустить, чтобы ты убила человека сейчас, даже того, кого ты так сильно ненавидишь. Время для того, чтобы убивать, еще не наступило, Лекси.

— Ты просто трус!

Ох*енно. Вот просто заеб*тое заявление.

— Рисковать своей жизнью ни с х*я — не смелость, а глупость, — отвечаю я, делая шаг назад. — Когда ты сталкиваешься на поле боя с врагом, ты не сразу можешь понять, что это враг. Возникает иллюзия, что это такой же человек, как и ты. У него тоже две ноги, две руки, голова, у него есть мама, папа и, наверное, даже тот, кого он любит и кто любит его. И не зная, как абстрагироваться от этого, ты начинаешь испытывать жалость. Но это враг, и его надо убить, потому что если ты этого не сделаешь, он убьет тебя.

Я вздыхаю, и сразу становится еще противнее от запаха, что исходит из люка. Фу, бл*. Может, ну его нах*й? Может, не надо ей там сидеть?

— Дани мне не враг! — отчаянно и злобно выкрикивает девица. — Как я могу в нее бросать ножи, если я даже в манекен бросить не могу? Как ты можешь заставлять меня делать это? Ты садист и ублюдок, ты просто потешаешься над нами, потому что ты моральный урод!

— Я лишь хочу научить тебя убивать врагов и выживать на войне, детка. И вот что странно: ты ведь спокойно стреляла по мишеням, а самое главное — попадала по ним! Что сейчас-то стряслось?

— Мишени не были похожи на людей, стенд с указателем, и всё! А тут… Да не знаю я! Просто… руки-ноги стали ватными и… Что ты от меня сейчас хочешь? Ты только и можешь, что запугивать нас своими разговорами о войне да всяких ужасах!

— Давай я тебе поведаю, что такое война, Алексис. — Мне все труднее сдерживаться, я не знаю, отчего противнее: от мерзости отстойника или от едких слов девицы. — Это когда приходишь ты, такая вся из себя гуманная, в небольшой и не очень богатый район афракционеров, совершенно аполитичных, мирных людей, и видишь маленькие домики, игривый такой заборчик… А на заборчике детки, насаженные на колья, с выпущенными кишочками, да все заживо, потому что некоторые еще трепыхаются… И деткам всем лет не больше десяти… Недовольные родителей их расстреляли, а нам оставили вот такой подарок. Да, Алекс, они такие же люди, как мы, просто у них такие привычки, понимаешь ли… А я трус, садист и урод, который хочет вас научить не допускать подобных вещей, убивая ублюдков, которые это делают. Ты просто дура, Алексис.

Закрываю железную крышку и, качая головой, удаляюсь в сторону Ямы. Надо же. Еще даже не Бесстрашная, а обвинение в трусости звучит лучше, чем от урожденной. Вроде ведь все правильно делаю и говорю, а все равно, бл*дь, чувствую себя хуже, чем в отстойнике. Видимо, я не только не инструктор, но и командир еще х*евый. В последний раз занимаюсь этим, клянусь.

========== Глава 14. Благими намерениями ==========

Алексис

— Ты просто дура, Алексис.

«Блямс», — сочно звякает железная крышка люка, погружая зловонное помещение в темноту. Слышны только отдаляющиеся размеренные шаги, разбавленные моим редким срывающимся дыханием… Смрад стоит настолько невыносимый и отвратительный, что мои легкие отказываются работать, а диафрагма замирает на несколько мгновений… В глазах прыгают разноцветные круги. А потом меня выворачивает, словно наизнанку. Резкие спазмы накатывают раз за разом, до боли в ребрах.

Че-е-ерт возьми… Я не понимаю… просто не понимаю. Разве можно так издеваться над людьми? Как можно быть таким… жестоким… Это же просто зверство. Сволочь, ну какая же сволочь. Я ненавижу его всей душой, каждой клеточкой своего тела, каждым подпорченным нейроном так, что готова вцепиться в глотку зубами. Боже, ну ведь так же нельзя… Это уже садизм — посадить живого человека в гниющую помойку… Фу-у-у, ребра снова сдавливает судорогами, в горле словно щеткой по металлу прошлись, раздирая его до крови…

Меня колотит крупной дрожью от гнева, хотя в гребанном отстойнике стоит удушающая духота. Лоб и виски немедленно покрываются испариной, пот чертит соленые тропинки по лопаткам, щекоча кожу. Ладони намертво вцепляются в металлические скобы, что даже в темноте я вижу, как побелели костяшки пальцев. Я задерживаю дыхание, чтобы не скончаться от омерзения… Жутко-то как. Да как он так может поступать, ну как? Самовлюбленный, наглый, бессовестный подонок…

Мотаю головой, пытаясь проморгаться то ли от выступивших слез, то ли от бесконечных рвотных позывов, то ли от выжигающей изнутри острой обиды… Противно… Ужасно унизительно. Моё несчастное сердечко удирает вниз живота и трясётся там так отчаянно, словно заячий хвост… Ну неужели он не понимает, это он родился в Бесстрашии, это его с самого детства учили обращаться с оружием… Он привык уже не глядя играть со своим клинком. Он, а не я… Я не могу так, не хочу… Как можно швырять ножами в живых людей, в Дани — не во врага? Да в голове просто не укладывается… Жестокий, бесчеловечный зверь!

Увы, физическая нагрузка не освобождает меня от ненавистных мыслей, и они все тяжелее и тягостнее, и сосущая под ложечкой обида все свирепее, чем дольше я тут нахожусь. Мой желудок скручивается хитросплетенным узлом, буквально прилипнув к позвоночнику, руки обессиленно подрагивают. Сколько я уже сижу в этом аду? Время тянется, словно тугая резинка, превращаясь в тошнотворную вечность. В висках кровь выбивает приглушенный перезвон. Боже… не дай мне только свалиться в эту омерзительную гнусь…

Глаза понемногу начинают привыкать к темноте. И в душе то же самое. Тьма и безнадега. Слух обманчиво улавливает посторонние шорохи… смрадное, чавкающее бульканье… Пугающие картинки ужасов, поджидающих меня на дне и по углам зловонного отстойника, сменяются разыгравшейся фантазией с неимоверной скоростью… Одна страшнее другой. А потом по моим рукам пробегает что-то жуткое, невозможно противное и… страшное… У меня каждый волосок на теле встает дыбом, а сердце колотится, как колокольный набат. Немилосердно воняет. Пульсирующая паника волнами расходится вверх, к голове, вызывая новый прилив тошноты, и мои пальцы ощущают что-то… такое… Оно щекочет мою кожу… гаденькое такое… Леденящий озноб проходит по спине, приближаю к себе руку, чтобы посмотреть… и мой оглушающий визг разрезает мрачную тишину.

Нет, нет, нет, нет, только не это… За что мне столько «счастья» в одни руки? Онемевшие пальцы сами собой разжимают хватку, и… я лечу вниз. «Плю-ю-юх!» Мерзость, мерзость, мерзость… О господи… Тараканы… Руки безразборно отмахиваются от невидимого кошмара, а я по пояс прыгаю в отбросах и тухлятине… Пи*дец. Сжимаю зубы, чтобы больше не орать. Боюсь, вдруг в рот заползут жуткие твари… Бл*дь! Пропихиваю тошнотворный ком назад в желудок. Нервно выплясывают пальцы, закусываю костяшку, приглушая свой пронзительный скулеж… Нет, только не это… пожалуйста… Так не бывает… Фу-у-у… Я ж не выдержу. Пот градом течет по лицу, щиплет глаза. Или это слезы? Выпустите меня отсюда, немедленно… или я умру… вот сейчас прям, умру… Что ж мне, мать его за ногу, делать?!

Мне совсем нечем дышать, не получается. Мне кажется, нет, я уверена, что тараканы уже бегают по мне, как у себя дома… Нервы натянуты просто до предела. Мир летит кувырком, а затем приходит лютая злость. Ярость. Меня передергивает от омерзения, гнев бьет в голову густой багровой волной… Как же меня все достало! Я тебе не вещь! Ты пожалеешь, поплатишься за такое унижение. Я ненавижу его так остро… задушила бы! Со всей силы зажмуриваю глаза, до бликов на сетчатке. Главное, постараться реже дышать… Ме-е-едленный вдох… выдох. Так уже лучше… Да, так лучше.

Когда над головой появляется приглушенный свет и ядовитый смрад, наконец, чуть разбавляется воздухом, я, подавив стон, принимаюсь его жадно глотать полной грудью.

— Эй, вылезай давай оттуда, — раздается чей-то голос, как сквозь шум помех. — Ты там еще живая?

— Что здесь происходит? Вик, что там такое? — уже другой голос, более низкий.

— По ходу дела, наказание с отстойником нашло свою первую жертву. Видимо, Алекс переходника туда посадил… Ну, ты будешь вылазить или тебе там понравилось? — Это, как я понимаю, уже мне.

Мои скрюченные от жути и отвращения пальцы не хотят слушаться, но я карабкаюсь по железным скобам наверх, пытаясь ухватиться за края люка. Кто-то одним рывком вытягивает меня из мерзкого плена, я падаю на пол, ноги просто обессиленно подкашиваются. Наверное, выгляжу как полная идиотка, развалившись на грязном бетоне, но мне плевать. Сейчас меня это волнует меньше всего. Мне просто невозможно необходимо немедленно надышаться… Шумно хватаю влажный воздух, хрипло, до полного захлеба… Еще и еще… Запах свежего, такого вкусного кислорода лезет в нос, что легкие сводит от неимоверного напора.

— С тобой все в порядке? — Спасители склоняются надо мной, а я растираю лицо внешней стороной ладони, трясясь от омерзения, и вглядываюсь в лица людей, смахивая новый приступ слез. — Чего молчишь-то, тебе плохо? Может, ее в лазарет отвести, а то она вся зеленая какая-то… — скептически поглядывая на меня, спрашивает смутно знакомый парень…

— А может, она испарениями траванулась? — встревает нежный голос, и следом из-за спины Бесстрашного показывается симпатичная девчушка.

— Не надо, кхе-кхе… Не надо в лазарет, я в норме. Вот только сейчас чуть-чуть надышусь… и встану, да, — еле высипливаю я, откашливаясь от страшной вони. — Боже… Я вся в тухлятине, меня сейчас опять вывернет…

— Неофит, как ты там оказалась и за какую провинность тебя туда, вообще, посадили, а? — нависает над моей головой высокий мужчина, и я, наконец, признаю в нем Мата. Везет ему… снова меня вытаскивает из попаданки. — Чем же ты так Эйта допекла?

— Непослушанием, — отвечаю несчастным голоском и принимаюсь перечислять свои опрометчивые проступки, попутно загибая пальцы: — Нагрубила командиру, высказав все, что я о нем думаю… и о его методах обучения… За что он отрезал мне волосы и отправил подыхать в отстойник до конца дня. Черт, он же мне все волосы отхреначил… — неожиданно вспоминаю я, ощупываю остатки былых локонов и протяжно вою, сдобрив свои страдания матерком. Ну, сволочь такая…

Девчушка только ойкает, поглядывая на мужчин, а они переглядываются между собой. Один качает головой, а потом слегка ухмыляется. Ой, ну точно, это же смурной урожденный, с которым мы мило перекинулись целым словом на крыше в день перехода. Выглядит он озадаченным. Инструктор, видимо, охреневает не меньше его и смотрит на меня, подняв брови, но вот по плотно сжатым скулам командира просто раскатываются желваки, а темные глаза мрачнее тучи. И тут меня посещают совсем не веселые мысли…

— А вам ничего не будет за то, что вы меня вытащили оттуда? Наш инструктор — почище любого живодера… Я должна была сидеть в этой мерзости еще несколько часов. Как бы мне потом хуже не было… Хотя куда уж хуже, чем задохнуться отходами…

— Я сам поговорю с твоим командиром, — почти сердито выдает Мат, что я тут же начинаю испытывать к нему симпатию. — Иди, отмывайся теперь, а то выглядишь ты… плохо, — командует он, стремительно направляясь по переходу в коридоры фракции.

— А как вы меня тут нашли? — решаю поинтересоваться у оставшихся ребят. — Откуда вы узнали, что меня заперли в помойке?

— Да ты так орала, что полфракции слышало твои визги, — усмехается парень. — И чего там только такого страшного увидела, кроме мусора?

— А-а-а, это тараканы… Ужасные, гадкие, поганые твари… Фу, как я их ненавижу… Они по мне бегали, — рассказываю, а саму передергивает от отвращения. — Кстати, меня зовут Алексис. А ты урожденный с крыши, который подумал, что я тебя обозвала напыщенным индюком.

— Первый прыгун, — снова ухмыляется Бесстрашный, качая головой, видимо, вспомнив представление перед полетом в сеть. — А язык у тебя точно без костей! Я Вик, а это Кристина.

— Привет, — выдает девушка, весьма миролюбиво улыбаясь, слегка морщась от неприятного запаха.

— Привет. Спасибо, что не оставили помирать в отстойнике. Совсем не очень уж перспективка — быть съеденной тараканами или просто задохнуться.

— М-да, пахнешь ты действительно отвратительно. Словно искупалась в прокисших объедках, — осчастливливает меня Вик.

— Вот уж, извините, о таком комплименте я мечтала всю жизнь! — вредно сморщив нос, отряхиваюсь от налипшей гадости.

Девушка, которую Бесстрашный представил Кристиной, удивленно рассматривает меня, переглядываясь со своим парнем.

— Никогда бы не подумала, что А… — она осекается и снова переводит взгляд с Вика на меня. — А что конкретно произошло? Каким образом ты Эйта… ослушалась? — спрашивает Кристина.

— Он поставил мою подругу к мишени, а меня заставил швырять в нее ножи… — принимаюсь рассказывать, ища у молодых людей понимания. — А я первый раз метательный клинок в руках держу. Могла ведь ее убить, вот только инструктору на это было плевать. Ну, я и психанула… — О том, что я до кучи зарядила командиру по морде, решаю все-таки умолчать.

— Что ж, все ясно, Алексис, — хмыкает парень. Вот чего он все время ухмыляется? Чего смешного-то? А я думала, они меня поймут и поддержат!

— Ладно, спасибо еще раз, ребята. Я пойду отмываться, а то сейчас помру от омерзения. Увидимся еще, — машу им ручкой и направляюсь в подвал, предвкушая встречу с дорогими друзьями, которые негласно согласились, что мне самое место в отстойнике… Как здорово с их стороны, просто пипец!

Счастье рядом! Дверь с ноги распахивается, и я имею честь лицезреть потрясающую композицию. Ребятки шустренько сгребают свои монатки, готовясь к возвращению в уютные спаленки… А тут я, да какая красивая… Кто-то вылупляет глаза, кто-то грязно матерится… Аарон, конечно, ржет как конь, покатываясь со смеху. Подъ*бок теперь от него наслушаюсь на десятилетие вперед… Фокси прикрывает рот ладошкой, пытаясь рассмотреть, что там такое из тухлых объедков висит у меня на одежде. И все, бл*ди такие, дружно начинают зажимать свои носы… Ишь вы какие, не нравится покушение на ваш тонкий нюх или я выгляжу не слишком эстетично?

Картина маслом: мы вас не ждали, а вы припёрлись.

— Алексис, ты что, в помойке сидела? — тоненько лепечет Дани, выпучив глазки. — Алекс, мы… Твои волосы…

— Куда вы меня, горячо любимые друзья, отправили, там я и сидела. Нравится? Неплохой аромат, да? Надо такие духи поискать. Ну что, обнимемся? — развожу я руки в стороны, но все почему-то отскакивают от меня назад.

— Лекс, мы не думали даже… Но тогда бы мы все и дальше жили в подвале, — бубнит Грег, делая виноватое лицо. — Конечно, отстойник — это перебор, но… ты просидела там не так уж и долго…

— Ага, недолго, — едко тяну я, прищурившись. — Всего лишь чуть не задохнулась от зловония и не протянула ноги от ужаса. Если бы меня командир урожденных оттуда не вытащил, через час там был бы уже труп. Спасибо, ребята, вы настоящие друзья! Где бы я еще так оторвалась, ведь моя задница без приключений — это так, унылые булки.

— Брось вы*бываться, Плейсед, — встревает Джон, пакуя свои шмотки в сумку. — За твой язык мы и так нех*ево огребаем. Или хочешь окончательно отморозить здесь свою задницу, кукуя еще несколько недель в подвале? Ты еще не задолбалась спать на железных пружинах, мыться одним скопом и вставать в шесть утра?

— Что я слышу, Уеллнер? За меня вы огребаете, неужели? Только за последнюю неделю мы штурмовали полосу два вечера по твоим косякам, Джон. И за Громли, и за Ларри… Я хоть раз кого-то из вас обвинила в этом? Нет, ни разу! А ты, Дани, — тыкаю я пальцем в готовящуюся зарыдать девушку. — Из-за чьих абстракций мы морозили свои жопы тут, но разве я тебя не поддерживала, не вступалась, когда Громли хотел тебя отлупить? Или мне нужно было спокойно швырять ножами тебе в голову, не моргнув и глазом? Ху*вые вы друзья!

— Нам жаль, правда, Лекс, но ты его ударила, послала нах*й и… — начинает оправдываться Стен. Вот уж от кого не ожидала пакости, так это от него.

— Да! А вы все молча стояли и смотрели, как он заставляет меня метать ножи в Дани. Никто и слова не сказал, когда он стал отрезать мне волосы, хотя я высказала то, что вы и сами постоянно говорите об Эйте. Трусы!

— Да ты совсем еб*нулась, идиотка, или, как твой папаша, нализалась вискарика втихаря? — бешено вращая глазами, вызверивается на меня Громли. — Какого хера ты вообще поперлась в Бесстрашие, от своего еб*ря сбежала, да? Ты никогда и не помышляла о том, чтобы сменить фракцию, не готовилась и все равно не пройдешь инициацию. Из-за вас, бл*дские овцы, мы все нех*ево поплатились. Этот мудак еще ответит мне за все…

— Заткнись, урод. У нас коллективная ответственность, а ты, хоть очень херовый ублюдок, но пока еще в нашей группе. Ты не меньше остальных косячишь, — шипит на Аарона Уеллнер, но тот только отмахивается. — Ладно, Плейсед, мы гондоны, да. Теперь уж ничего не поделаешь, дело сделано. Зато сегодня все будут спать в нормальных условиях, в своих спальнях.

— Точно, в самую точку попал. А теперь прошу вас всех свалить из моей комнаты. Я лучше останусь тут до конца инициации, чем стану жить бок о бок с вами, предатели.

— Не дури, нах*й тебе это нужно?

— Валите отсюда, говорю. Мне нужно помыться, наконец. Кстати, просто совет, так, на будущее: отстойник — весьма не приятное помещение, хорошенько подумайте, прежде чем снова вздумаете туда кого-то отправить. Все, пока, дорогие мои. В душе я очень добрый и чуткий человек… Но как выйду из душа — такая сволочь! — хлопаю я со всего размаха дверью душевой комнаты.

А ведь я была уверена, что в подобной ситуации смогу довериться друзьям и они меня не предадут, но сейчас вдруг от обиды накатывает страшная слабость. Хочется зареветь от отчаяния, оттого, что в этом мире все неправильно, и люди все равно подставляют и делают подлянки в угоду собственным потребностям и желаниям. Что будто не способны понять друг друга, точно говорят на разных языках и думают, и чувствуют по-разному, и ничего нет, кроме накатившей ненависти. Такое ощущение, что меня растоптали, вогнали в грязь, и от отвращения становится тошно. Холодные струи бьют меня по лицу, а я реву от обиды, некрасиво кривя рот от неизбежности что-то изменить, и тру его, жалобно всхлипывая…

Вытираюсь полотенцем и смотрю на себя в зеркало. Из груди вырывается только тягучий стон, что гнев заливает меня по самую макушку. Схватив ножницы, ровнее отрезаю белые клоки, пытаясь наваять себе приличную стрижку… Да он меня изуродовал просто… Ладонью стискиваю рот, перекрывая всхлипы, а перед глазами вертится дьявольский калейдоскоп из обрывков фрагментов — хищно сверкающая сталь ножа, рука, вцепляющаяся в мои волосы, перепуганное лицо Дани. Ядовитая ухмылка… Верхняя губа, вздернутая в презрительной усмешке… Хватит… все!

Закрываю глаза и вижу на его лице отражение тех чувств и эмоций, что он испытывал, терзая меня, — от ярости, гнева до ненависти, что кровь стынет в жилах… Дыхание срывается, и в сердце входит лезвие. Кулачки в бессилии лупят по стене, сердце подскакивает к самому горлу, пульсирует, не стучит… Ненавижу… Сейчас я ему устрою схождение ангела с небес… Сукин сын, самовлюбленная скотина… Я все ему выскажу, пусть он что хочет думает, делает, пусть хоть убивает… Мне уже все пох*й… Ненавижу…

========== Глава 15. Над бездной ==========

Алекс

После тренировки, когда все остальные притихшие новобранцы молча расходятся на свободное время, а меня окончательно поедом съедает ненавистное чувство, что я все делаю х*ево, решаю все-таки вытащить девицу из отстойника, пока она, и правда, тапки не отбросила. Я знаю, что не должен так делать, но на первый раз хватит. Может быть, она научится уже держать рот закрытым и больше не придется этого делать.

Пока иду к отстойнику, из головы не идет: как новобранцы могли так поступить? Пытаюсь представить себе Кевина, или Мата, или Джима, или Диего, которые вдруг ссылают меня одного в отстойник, да пусть бы даже и за дело… Нет, ясно-понятно, что мы знаем друг друга с рождения и давно братья друг другу, но… Ладно, пусть сама выводы делает, я ей, как выяснилось, вообще не указ.

Около отстойника повсюду обнаруживается страшная грязь. Кругом вонючие подтеки и следы разномастной обуви. Подойдя ближе, я понимаю, что девицы я внутри отстойника не обнаружу. Глупо было надеяться, что она там будет смирно сидеть. Вот же бл*дство п*здох*йное! Ну что, мне надо было караулить ее тут и сказки рассказывать? Что ж такое-то?

А может, ей плохо стало, черт! Да нет, не стал бы лидер ставить это в наказания, если бы это было опасно, должна быть там и вентиляция, и… Все это я твержу себе для успокоения, пока бегу в медкорпус. В лазарете ее тоже не обнаруживаю, и она туда и не приходила. Значит, вылезла сама. Все, с меня хватит!

Плюнув на все, я заруливаю в бар. Знаю, что обещал отцу не пить, но я просто не могу. Виски обжигает горло, а раздражение и гнев не думают отступать. Надо было лучше в Яму пойти и грушу какую-нибудь расх*ярить, а не сидеть тут и наливаться бухлом. Но теперь-то чего уж.

— Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, чем выглядишь, Алекс? — Ко мне подсаживается Матиас. Он у нас почти совсем не пьет, но, может, составит мне компанию? Показываю ему на бутылку, но он отрицательно мотает головой. — Когда тренируюсь, не пью. И тебе бы не советовал.

— Слушай, — тяжело вздохнув, прошу я его, — давай поменяемся, а? Я дотренирую наших, а ты возьми переходников. Я не могу больше, они совершенно…

— Алекс, если бы я не знал, что ты выпил, подумал бы, что ты сдался, — удивляется Мат и уточняет: — Ты ведь не сдался?

— Мне уже на все поеб*ть, — честно говоря, я и правда это чувствую. — Они меня так достали, что я готов придушить их всех вместе взятых. Я посадил девицу в отстойник, а она оттуда сбежала…

— Она не сбежала, — сообщает мне друг. — Это я ее выпустил. А сказал мне, что она там сидит, Виктор. Так что начинай ругаться.

Я смотрю на него исподлобья, хмуро. Очень хмуро. Вот что бывает, когда от ядерной смеси двух перешедших Отреченных рождается урожденный Бесстрашный. Отреченный до бесстрашия или Бесстрашный в своем отречении.

— Ну и зачем? — выдаю я, злобно на него покосившись. — Какого хера, Мат, если я ее туда посадил, уж, наверное, за дело!

— За дело надо было ее по полосе погонять, или отжиматься заставить, или пресс качать до упаду, или подтягиваться. Или, на худой конец, можно было ей на ринге по башке надавать, но туда сажать… Алекс, она там банально отравиться могла. Когда я вытащил ее оттуда, она вся зеленая была. Нельзя этого делать.

— Ну, спасибо тебе, я, значит, урод и ублюдок, посадил ее туда, а ты, такой благородный рыцарь, ее оттуда вызволил! Что, понравилась девочка? Хотел бы себе такую?

— А что? Ты сам на нее виды имеешь? — ухмыляясь, спрашивает он меня. Я смотрю на него, и сначала мне кажется, что он на полном серьезе. А потом понимаю, что он просто издевается.

— Иди нах*й, Мат. Не смешно.

— Ладно, Алекс, ты тут сильно не напивайся. У нас инициация все-таки. И на следующей неделе мы должны-таки выгулять наш молодняк. Так что готовься!

— Всегда готов, бл*дь. В любое время дня и ночи…

Матиас уходит, хлопнув меня по плечу так, что я едва не впечатываюсь в барную стойку. Блин, Тобиас вроде не сказать, что высокий, и Трис не большая, как же он у них такой огромный получился?

На самом деле, мне уже давно хватит, но я упрямо продолжаю наливаться вискарем. Алкоголь почти уже начинает примирять меня с жизнью, когда я замечаю рядом с собой что-то мерзкое, неприятное и тупое. Какого-то х*я рядом со мной садится Билли. Я уже хочу встать и уйти, когда он открывает свой рот.

— Что, Алекс, тяжелый денек?

— Тебе какого х*я надо, Билли? Шел бы ты отсюда, я злой сегодня, могу и покалечить.

— Ты зрение сначала сфокусируй, надрался как свинья, а еще лидерский сынок…

Рука сама устремляется к нему, клянусь. Я даже осознать не успеваю, насколько все выходит на автомате. Хрясь! И нос Билли разбит о стойку. Ну что, Билли, пошумим? Я уже готовлюсь отражать его атаки, когда он меня просто оглушает тем, что происходит дальше.

— Прости меня, Алекс, — говорит он, а я зависаю на несколько секунд. Что? Что? Нет, подождите. Что? Билли просит прощения? Это как, вообще… — Я, на самом деле, нормально подошел, просто подкалываю тебя по привычке. — От удивления я даже не нахожу слов для ответа. Чуть ли не впервые в жизни. — Видишь ли, я тут подумал… Я ведь, и правда, вышел на лидерскую инициацию, не хотелось бы потерять такое место, вот и решил, может, зароем топор войны и попробуем нормально общаться?

Мне не нравится. Все это мне не нравится — ни полностью, ни частично. Билли никогда не стал бы ко мне подходить и не стал бы со мной нормально разговаривать. Он что-то хочет от меня, что-то ему надо. Но отец всегда говорил, что лучшая драка та, которая не состоялась. А значит, если можно съехать на базаре, а ты этого не сделал, стало быть, ты истратил свои силы зря. Я не хочу, все мое чутье подсказывает мне, что отсюда надо убираться. Но я, как идиот, продолжаю сидеть.

— Может, выпьем? — предлагает мне Билли. А я не хочу с ним пить, вот совершенно. Надо встать и уйти. Но почему-то вдруг понимаю, что все тело неподатливое и тяжелое. И встать не получается. Билли подвигает мне стакан, берет свой, чокается со мной и отпивает. Презрительно хмыкает. — Игнорируешь, значит. Ну, ладно. Не говори потом, что я не пытался. — И делает попытку уйти.

— Подожди, — хватаю его за локоть, — я тебе не доверяю и брататься с тобой не намерен. Но… Короче, сядь. Давай, за временное перемирие.

Хмуро делаю глоток, глядя поверх стакана на Билли. Смурной он какой-то, но не откажешь ему в уме. Если с кем и надо задружить, то с лидерским сынком, это уж точно.

Я хотел спросить его, как он дошел до жизни такой, что подваливает ко мне, когда передо мной появляется… белобрысая девка, бл*дь! Ну откуда, я ведь ее… Ах да, ее Мат выпустил. Бл*. Она уже и помыться успела, что ли, почему от нее так вкусно пахнет? Я никак не могу на ней сфокусировать зрение, но приходит понимание, что ей нельзя тут быть.

— Алексис, что ты делаешь здесь? — спрашиваю ее, изо всех сил контролируя свою речь. — Тебе нельзя тут быть, уже почти отбой! Да и вообще, тебе…

— Заткнись и слушай! — перебивает она мое мямляние, тыкая пальцем мне в грудь. — Ты ублюдок, лидерский сынок, да? Думаешь, с золотой ложкой во рту родился, так теперь тебе все можно? Привык, что вокруг твоего величественного зада вся вселенная вращается? А вот х*й ты угадал! Что бы человек ни сделал, так его нельзя унижать! Где бы ты ни был и каких бы ужасов ни насмотрелся, нельзя при этом терять человечность…

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒