Подлубный Олег Олегович 11 страница

-- Ужасно то, что руководители секты на самом деле занимаются воспитанием убийц-детей. В основном их набор производится из среды беспризорников. Слово «корапшик» означает на арабском «чёрный котёнок», - Донцов опять сделал паузу и, усмехнувшись, продолжил: - Коллеги из Федеральной службы безопасности полагают, что в названии секты сыграла роль наша отечественная кинематографическая классика, а именно гениальное произведение Вайнеров «Место встречи изменить нельзя» - его киноверсию, поставленную не менее гениальным режиссёром Говорухиным, который сумел подобрать к съёмкам фильма таких же гениальных актёров: Высоцкого, Джигарханяна, Конкина…

-- Да, не согласиться нельзя, этот фильм всему миру известен, - угрюмо пробубнил Свицов. – И так уж опасны эти корапшики?

-- Более чем…Филиалы секты разбросаны по всему миру: в Южной Америке, например, они называются «пираньями»; в Северной – «ночные койоты»; в Индии, Индонезии и Филиппинах – «баракуды»; в Африке – «дикие осы» и так далее… Как видите, их названия зависят от той местности, где находится филиал организации. Сами дети, особенно такого возраста, как похищенный сын Стрельцовой, не занимаются убийствами, убивают их старшие собратья – подростки, но являются хорошей приманкой для тех, на кого готовится покушение. Сейчас сотрудниками из ФСБ тщательно прорабатывается материал по секте, и мы с ними договорились действовать сообща. Помогут нам в этом муж Стрельцовой капитан Вибор, его друг и сослуживец майор Друбич и прибывший из их войсковой части «особого отдела» майор Андреев. Работа предстоит серьёзная, и мы сейчас отрабатываем её возможные варианты.

-- А вот тот знак – рисунок, что был оставлен на стене в туалете бомбоубежища, он имеет отношение к этому?..

-- Самое прямое, - не дал ему договорить Донцов. – С него-то мы и начали следствие: арабский иероглиф означает «кошачий бог корапшиков».

-- Вон оно как… Эти секты, словно мухи, засидели всю Россию… Сколько же их насчитывается, а?

-- До хрена и больше…

-- Да, более точной статистики, наверное, всё равно нет, - с острой болью в сердце вздохнул Свинцов. – И не остановит никто эту разрастающуюся чуму… Ну, да ладно, что там ещё есть у тебя? – отмахнулся он от своих тяжёлых мыслей. – Нашли хозяина ресторана «Жемчужина Аравии», этого, как его?..

-- Абу Ад-Дин, по прозвищу Золотой Динар.

-- У него и прозвище есть?

-- Не только… У него даже три лица имеются.

-- Как это «три»?

-- О-о! Мы чуть с ума не сошли, когда устанавливали его личность, - Донцов с удовольствием сделал ударение на возгласе «о-о», - столько времени и нервов потрепали…

-- Что-то я в толк не возьму…

-- При составлении фоторобота выяснилось, что этот самый араб имеет три совершенно разные наружности, - стал объяснять Донцов в своей неторопливой манере. – Мы сначала были уверены в том, что весь рабочий персонал умышленно вводит нас в заблуждение, чтобы скрыть его от нас и направить следствие по ложному пути. Но потом всё встало на свои места: ресторан работал круглосуточно, и люди в нём работали в три смены по восемь часов, как на обычном производстве; так вот, каждая смена составила свой словесный портрет Абу Ад-Дина.

Свинцов непроизвольно присвистнул.

-- Следовательно, - с энтузиазмом продолжал Донцов, - под этим именем скрывается не один, а, по меньшей мере, три человека или, того гляди, целая группа людей.

-- Неужели?

-- Именно так, Иван Андреевич. Упустили мы с вами Маринку Завируху, а она могла бы с точностью установить истину, кто есть кто! У нас, правда, есть ещё одна версия, что эти три человека – подставные фигуры Абу Ад-Дина, а сам он мог управлять процессами откуда-нибудь со стороны, не показывая себя никому.

-- Стоп! Вот я, старая колода, - шлёпнул со всей силы себя Свинцов по лбу так, что у сидящего напротив Донцова от смачного звука зазвенело в ушах. – Как же я забыл? Есть у нас человек, который точно может опознать Абу Ад-Дина.

-- Кто такой?

-- Мальчика забыл из Красногорска? Андрей Шустров, тот, что с Маринкой Завирухой бежал от араба? Я, когда уезжал с вами оттуда после допроса жены Крашенинникова…ну вспомните, Евгений Александрович…

-- Ну, как же, хорошо помню…и того мальца…

-- Так вот, я попросил Корсакова не заводить на него уголовного дела и не отправлять в спецприёмник, а подержать его в ИВС до моего распоряжения… Ты на машине?

-- Ну, а как же!

-- Тогда поехали, - вскочил с кровати Свинцов.

-- А врачи?

-- Отпустят, - самоуверенно махнул рукой пожилой полковник, - тем более что мы ненадолго и по очень важному делу. Поехали!

-- Ну, раз так… - равнодушно дёрнул плечами Донцов и последовал за резво шкандыбающим на костылях начальником.

Через пару минут они уже сидели в служебной машине и ехали в Красногорск. По дороге Свинцов вспомнил ряд вопросов, которые он не успел задать в больничной палате. Один из них касался центра секты корапшиков – где она находится?

-- Секта, по всей видимости, организована не так давно, - ответил Донцов, - и существует автономно, то есть денег от всевозможных братств, арабского, мусульманского и прочих, не получает, так что по финансовым потокам проследить путь к центру невозможно. Поэтому, где он находится, неизвестно, во всяком случае, в ФСБ не знают. Оперативные мероприятия по его розыску только в начальной стадии разработок, и в этом они надеются не только на нашу помощь, но и на помощь офицеров… Я вам уже говорил: это муж Стрельцовой и его сослуживцы, специально прибывшие сюда…

-- Да, помню, - перебил его Свинцов. – А какие планы на них?

-- С их помощью все мы, а также коллеги из ФСБ, надеемся проникнуть в организацию. Внедрить их…

-- Откуда у вас такая уверенность, что это удастся сделать? Я тут, видите ли, деньги собираю на откуп, а вы… Откуда такая самоуверенность?

-- Я вам не сказал, Иван Андреевич, но сослуживец Вибора, майор Друбич, получил письмо от дочери, в котором сказано, что она находится вместе с его сыном Яном.

У Свинцова брови непроизвольно поползли вверх.

-- И как такое вы забыли мне сказать?! – с возмущением буркнул он.

-- Извините, Иван Андреевич.

-- Продолжайте.

Донцов глубоко вздохнул, вытер носовым платком пот со лба и продолжил:

-- В письме также дочь обращается к отцу, чтобы он встретился с Вибором, то есть с Балкан приехал в Россию. Если учесть то обстоятельство, что текст письма диктовался девочке, а по-другому просто и быть не может, то возникает вопрос: так ли уж нужен похитителям денежный выкуп? Всем давно уже известно, что в нашей армии солдаты и офицеры служат за девиз: «Служу Отечеству!» – это является их денежным довольствием. С них взять-то нечего! А в письме даже намёка нет на выкуп девочки… Мы и так и так думали, - покачал головой Донцов. – Нет, не срастается у нас версия, что похитителям деньги нужны. Им нужны офицеры, хорошо знающие военное дело. Вспомните, Иван Андреевич, сколько уволившихся в запас профессиональных военных за последнее время в связи с сокращением армии ушли в бандитские группировки и стали наёмными убийцами!

-- Есть такое дело, - согласился полковник. – И, к сожалению, таких немало…

-- Вот-вот, и в ФСБ убеждены, что этим преступникам - кто они там: сектанты или просто бандитская шайка-лейка – нужны именно военные, да к тому же прошедшие «горячие точки», ибо, по их словам, в Чечне уже немало детей, которые ставят подрывные устройства и при разрыве погибают вместе с ними. А сколько в нашем «деле» фигурирует детей, погибших при весьма странных обстоятельствах? И объяснения этому мы с вами пока ещё не нашли... Ясно, что самоубийство, но причины, побудившие их на это?

-- Вы думаете, что военные им нужны для того, чтобы научить их искусству убивать и быть при этом убитыми самим, чтобы не оставлять за собой следов? – вопрос Свинцова, задумчивый и грустный, был больше обращён куда-то в воздух, чем к Донцову.

-- А разве после того, что я сейчас вам рассказал, вы сами так не думаете?!

-- Думаю, - удручённо кивнул головой пожилой следователь, в уголках его глаз появились крупные капли слёз. – Старый я стал, сентиментальный: всё время представляю своих детей и внуков на месте тех детей-корапшиков. Господи, как это страшно! – опустил он голову, упёрся взглядом в пол машины и замолчал. Спустя несколько минут он снова спросил: - А военного консультанта Быстрова вы допросили, Евгений Александрович?

-- Да, допросили, Иван Андреевич, но, увы… - развёл руками Донцов. – Его, как это говорится на преступном слэнге, по всей видимости, просто подставили. Он, и я в этом уверен, ничего не знает…

-- И вы его отпустили? – упавшим голосом спросил Свинцов.

-- Нет, ни в коем случае. Мы его передали военной прокуратуре, пусть они с ним бьются и выколачивают из него признания. Вы ведь именно так предполагали поступить, Иван Андреевич?

Свинцов не ответил. Уставившись в окно машины, он снова задумался. «Быстров, как возможный очевидец тех событий, происшедших в бомбоубежище военного городка, для нашего следствия навсегда потерян, - думал он, нисколько не сердясь на Донцова, что ему не удалось «выбить» из военного консультанта положительных показаний; возможно, что и ему самому не удалось бы этого сделать. – Интересно, установят ли за ним наружное наблюдение после того, как допросят и выпустят из-под стражи, чтобы он вернулся к своим профессиональным обязанностям?»

-- Должны, - ответил он сам себе на собственный немой вопрос. – Не идиоты же там, а нормальные люди… Такое «пятно» на военных… Они просто обязаны это сделать!

-- Вы это о чём, Иван Андреевич?

-- Евгений Александрович, вы не обмолвились с представителями военной прокуратуры, чтобы они, если им не удастся добиться от Быстрова признательных показаний, приставили за ним наружное наблюдение?

-- Ну, вы и спросили, Иван Андреевич! – обескураженно выпучил глаза Донцов. – Кто же советует в подобных делах конкурирующей организации, пусть даже мы работаем «единым фронтом» на государство? Да к чему говорить-то? У них опыта ничуть не меньше, и они сами хорошо знают, что им делать! Они нас не послушают, так что самое лучшее, чтобы не навредить делу, - это обойтись без советов!

Он был прав, и Свинцов снова замкнулся в себе.

За окнами машины показался отдел Красногорской милиции.

-- Всё, приехали, - резюмировал водитель, припарковав автомобиль на служебной стоянке.

Оба следователя направились в «дежурку», и снова Свинцов шокировал там сотрудников своим появлением: первоначально его видели босым с забинтованными ступнями и волокущимся за ним шлейфом белоснежного бинта, сейчас он вошёл в дежурное помещение как допотопная громыхающая колесница – в больничной одежде и на костылях. Не обращая внимания на оторопелые физиономии дежурного офицера и нескольких сотрудников, находившихся в этот момент в «дежурке», он справился у них, на месте ли Корсаков, и лихо заковылял по коридору в нужном ему направлении. Позади него раздалась реплика кого-то, кто первым пришёл в себя от его вида:

-- Интересно, как он будет выглядеть, когда нанесёт нам визит в следующий раз?

Донцов, ухватив её смысл, едва сдерживался, чтобы открыто не рассмеяться. Он снова не успевал за очень подвижным начальником, никогда не обращавшим внимания на досадные условности…

Корсаков встретил их холодной улыбкой и сдержанным приветствием.

-- Ну, вы что ж с таким опозданием, Иван Андреевич? – сразу спросил он после того, как обменялся с ним рукопожатием.

-- Грешны, Сергей Сергеевич, но, как видите, не по собственной воле, - жестом показал Свинцов на свой собственный вид. – Во всём виновата квартира Крашенинникова…

-- А я трое суток ждал вашего «особого распоряжения», звонил вам в отдел, но мне там ответили, что никаких распоряжений для меня вы, перед тем как лечь в больницу, не оставили.

-- И что?

-- И ничего, я отпустил мальчишку на все четыре стороны, - просто ответил Корсаков.

У Свинцова подкосились ноги, на которых он и без того едва держался только благодаря костылям. Грузно плюхнувшись на стул, он некоторое время пребывал в оцепенении, затем, видимо, желая от безысходности схватить голову руками, но, забыв, что в них он держит костыли, шарахнул ими с левой и правой стороны по вискам. От чего он взвыл, трудно было понять: то ли от того, что непредвиденные обстоятельства вмешивались в следствие и замедляли его ход, то ли от боли, но эффект от его жеста был внушительный. Донцов сморщился, а Корсаков испуганно продолжил:

-- А что вы хотели, Иван Андреевич? Я и так трое суток держал пацана в подвале без оформленных на него документов, на свой, так сказать, страх и риск; и причём, как вы того просили, среди матёрых уголовников. Не знаю, как вы, а я очень переживал за его жизнь: мало ли что могло случиться… И надо сказать, мне не очень-то хочется лишаться своего места в такое время… Куда меня возьмут, если, не дай Бог, уволят отсюда с «волчьим билетом»? И всё из-за какого-то мальчишки… Я всё сделал, как вы того просили, и выпустил Шустрова только на четвёртые сутки!..

-- Я ни в чём вас не виню, - не глядя на него, перебил его пылкую речь Свинцов. – Вы сделали всё, что могли, и сделали всё правильно, большое вам спасибо. Досадую я на себя, на свою непростительную забывчивость… Только почему вы не отправили его в спецприёмник, когда поняли, что никаких указаний на его счёт к вам не поступит?

-- Всё по той же причине: по вашей просьбе. Вы же просили не оформлять на него документов и не отправлять ни в какие спецприёмники… А потом, делать записи «задним числом» было уже не с руки.

-- Почему?

-- Потому что вы обещали мне, что обо всём предупредите моё начальство, но даже этой малости не сделали, - сухо ответил Корсаков. – Как бы это я объяснил?..

-- Всё правильно, сам во всём виноват, - подвёл итог в разговоре Свинцов, оборвав его на полуслове. Он снова впал в оцепенение и долго о чём-то думал. – А те подследственные, к которым вы подсаживали Шустрова, они ещё здесь, вы их не отправили в изолятор? - наконец спросил он после долгого раздумья.

-- Все, как один.

-- Я могу с ними поговорить?

-- Разумеется.

-- Тогда вот что, Сергей Сергеевич, - Свинцов запнулся, потом продолжил, - во-первых, распорядитесь, чтобы оперативники занялись поисками Шустрова; им, я думаю, известны его обиталища, где он ночует и скрывается от своих преследователей…

-- Мне нужны официальные санкции.

-- Вы их получите! Уверяю вас, как только я вернусь к себе в отдел, так сразу сделаю нужные распоряжения – на этот раз никаких задержек не будет! Во-вторых, вызовите сюда по очереди всех, кто находился с Шустровым в камере.

-- А что это даст, Иван Андреевич? – подал голос Донцов.

-- Я думаю, что подросток мог рассказать сокамерникам о своих местах пребывания – куда ходит, к кому ходит, где ворует и прочее… А это, в свою очередь, облегчит старания оперативников и сократит время на его поиски. Всё понятно?

-- Абсолютно!

-- Ну, вот и прекрасно. Сейчас, голубчик Сергей Сергеевич, распорядитесь вызвать сюда первого из сокамерников Шустрова, а то у меня всего пара часов до возвращения в больницу и боюсь не успеть выполнить намеченное… - постучал Свинцов пальцем по циферблату наручных часов.

Корсаков со скрытой неохотой отправился выполнять его просьбу и через несколько минут вернулся с первым из сокамерников Шустрова. Это был низкорослый, тщедушного вида мужичок, который сразу оторопел, узнав, что разговаривать ему придётся с «больным» да ещё не по своему «делу».

-- Нам нужно знать, как вёл себя в камере подросток Андрей Шустров, находившийся до вчерашнего утра с вами в одном обществе, - напрямую заявил ему Свинцов. – И советую вам быть со мной откровенным…

-- Чтобы меня в камере загнули в углу возле параши, сняли штаны и долго проводили терапию по тухлой вене? - скептически усмехнулся уголовник. - Нет, гражданин инвалид…или кто вы там – не знаю, ищите другого козла, а я вам ничего не скажу.

-- Нигде вас никто, ни у какой параши не загнёт! – резко отреагировал Свинцов. – Мальчика ошибочно, как это у вас говорят, подставили, закрыли по подозрению…по подложному обвинению, - стал он путаться и запинаться от нервозности, его выводил из себя презрительный взгляд этого тщедушного мужичка. – Его выпустили, но он не вернулся домой и сейчас находится неизвестно где… Может быть, в камере он кому-то из вас говорил, куда он отправится, если его выпустят на свободу?.. Ну, о друзьях, предположим, или о знакомых он говорил?

Глаза уголовника смеялись.

-- Гражданин, зачем вы мне в уши дуете?

-- Приходько! – угрожающе прикрикнул на него Корсаков. – Веди себя, как подобает, а то я тебя переведу в отдельную камеру на хлеб и воду и оставлю без курева!

-- А зачем он дует мне в уши, что у этого пацана дом свой имеется?! – попытался оправдаться мужичок. – Тот малый голытьба был, босотой…у него ни дома, ни родителей. Чего он из меня гуся делает? – пальцем ткнул он в Свинцова. – Или он и есть внезапно объявившийся папаша, вспомнивший, что у него где-то по свету бродит его брошенное чадо? Так об него, гражданин начальник, надо обломать вот эти костыли, чтобы он…

-- Но-но-но!.. – оборвал его пылкую речь Свинцов. – Иди отсюда!.. Тоже мне, терапевт нашёлся, души и тела… Пшёл вон!

Полковник понял, что разговор не состоится: он сделал «прокол», и уголовник ничего не расскажет. Проводив его раздосадованным взглядом из кабинета, Свинцов обратился к Корсакову:

-- Сергей Сергеевич, не откажите в любезности, поговорите с ними сами. Вы их знаете – всё-таки ваш контингент, из-под вашей опеки, и вид у вас представительный, не то, что у меня. А то, боюсь я, что мои костыли и впрямь кому-то из них приглянутся и не успею я отреагировать, как какой-нибудь «праведный» ворюга-воспитатель ухайдакает ими меня по башке, как нерадивого папашу. Прямо в вашем присутствии. Очень вас прошу…

-- А что же Евгений Александрович? – смеясь от простодушного юмора своего коллеги, спросил Корсаков, показывая жестом на Донцова.

-- А, да куда ему?! – отмахнулся Свинцов. – Он не дипломат, допросы – не его стезя. У него не голова, а ленинский ботинок – ему бы только думать и анализировать!

-- Ну, вы скажете, Иван Андреевич…ботинок! – обиделся Донцов.

-- Ленинский! – намеренно с достоинством подчеркнул Свинцов. – А это значит – не простой ботинок, им можно гордиться, - постучал он пальцем себе по лбу.

Донцов сдался и от возражений отказался, Корсаков же хохотал от души.

-- Вы, Иван Андреевич, хоть поверхностно введите меня в курс дела, чтобы я приблизительно знал, о чём и как говорить с этими шаромыжниками, - с трудом справляясь со смехом, сказал он. – А то и мне, несмотря на мой представительный вид, не справиться с этой задачей. Что там у вас с этим мальчишкой, зачем он вам так понадобился?

-- У нашей сотрудницы, у моей подчинённой, пропал сын…

-- Что?! В вашем отделе – и такое…

-- Да-да, Сергей Сергеевич, именно такое, - не дал ему довести реплику до конца Свинцов. – Сейчас трудно говорить, что это: роковое стечение обстоятельств – он попал к бандитам или всё-таки умышленное похищение, цель которого нам пока не ясна.

-- Что значит: «цель пока не ясна»?

-- Это значит, что в «деле» фигурируют многие неизвестные «икс» и «игрек» … Нам известно, как он ушёл из дома: по всему видно, что это простая случайность, детская мальчишеская выходка – он пошёл искать своего отца… Мы знаем так же, что на сей момент он в руках бандитов, но как туда попал… - Свинцов развёл руками, - неизвестно! Никто из похитителей никаких требований за ребёнка не выдвигает; знаем так же, что вот этот Андрей Шустров, которого я так беспечно профукал, может опознать одного из похитителей. Именно поэтому нам он так необходим. А вообще, это «дело» давно уже вышло за рамки одного похищенного ребёнка, Сергей Сергеевич; там такое… - Свинцов перевёл дыхание, - что чем больше мы в нём копаемся, тем больше оно разрастается, словно снежный ком. Всего не то что не рассказать, фантазией-то трудно охватить.

-- Ясно.

-- Что у вас по «делу» Крашенинникова? Есть что-нибудь новое, установили, какие подростки наведывались к нему в гости?

-- Пока нет, ищем, - мотнул головой Корсаков. – А он, что, тоже замешан в этой истории?

-- Не скрою от вас, Сергей Сергеевич, что, несмотря на то, что это преступление, равно как и преступления в бомбоубежище военного городка, произошли на вашей территории, мы ведём параллельное следствие и у нас есть все основания подозревать, что все они – звенья одной большой цепи, - улучил удобный момент для откровения Свинцов. – И цепочка эта вьётся от похищенного сына моей подопечной сотрудницы, - он понизил голос и с безысходным надрывом выдохнул. – Поэтому мы будем рады любой предоставленной вами информации, а также за ваше с нами сотрудничество. И учтите, Сергей Сергеевич, я сказал вам недопустимо много, за что меня можно не только разжаловать, но и судить, как за должностное преступление: раскрытие тайны следствия. И всё я это сделал только потому, что очень доверяю вам и надеюсь на вашу порядочность.

-- Ну, о чём вы говорите, Иван Андреевич?1

-- Я знаю, о чём говорю: сейчас, как это ни печально, ответственность, нравственность и чувство служебного долга – всего лишь фикция для многих затесавшихся в наши ряды новоиспечённых блюстителей порядка – я говорю об оборотнях в погонах, - уточнил Свинцов. – Я проанализировал часть проводимых нами операций, не увенчавшихся успехом, и пришёл к единому выводу, что преступники были заранее предупреждены о нашем появлении в их злачных местах, и поэтому им так легко удалось от нас скрыться. К вам это, безусловно, не имеет никакого отношения, Сергей Сергеевич, но говорю я вам об этом только для того, чтобы вы не распространялись о нашем с вами разговоре.

-- Я буду нем, как рыба.

-- Ну, вот и хорошо! А теперь зовите сюда следующего и попытайтесь выведать у него всё о Шустрове. Верю: у вас всё получится…

Корсаков распорядился, чтобы ожидавшего в коридоре под конвоем Приходько отправили в «отстойник», - это для того, чтобы он никого из сокамерников не смог предупредить о теме разговора у следователя, - а вместо него в кабинет из камеры привели другого. Им оказался высокий, долговязый юноша, которому недавно исполнилось восемнадцать лет. Он шёл, как это говорится у зэков, по «первачку» и был крайне напуган вызовом к следователю; он был готов услужить чем угодно, надеясь вызвать к себе у офицеров жалость и снисхождение. При виде Свинцова в больничной одежде и при костылях он испуганно промямлил:

-- И его…я тоже уделал?

-- Ну, а ты как думал? Пить надо меньше! – нисколько не теряясь, сразу отреагировал Корсаков. – Так что теперь тебе, Валдай, или… Я правильно говорю: так тебя зовёт твоя братва?

-- Да, - неслышно выдохнул уголовник.

-- Так вот, Валдай, придётся тебе за этого покалеченного дядю долго чалить в местах, не столь отдалённых. Он – особа очень важная! Правда, Иван Андреевич?

-- Очень важная, - с досадой проскрипел зубами Свинцов.

Он понял, что сам мог бы с успехом допросить этого хлюпика, но инициативу будущего успеха в допросе, к своему сожалению, он же и отдал. И всё это, как он посчитал, по собственной глупости. Теперь же ему отводилась роль манекена, разыгрывающего из себя потерпевшего.

-- Ты, изверг, даже не помнишь, как уделал меня… Надо же, какой паразит! Вот я тебе! – погрозил он кулаком юноше, который чуть было не упал в обморок от страха.

-- Впрочем, ты можешь себе помочь и облегчить свою участь, если поможешь нам в одном деле, - поспешил ободрить его Корсаков, видя, что тот едва держится на ногах. – Ну, как, согласен?

-- Да…да-да…да! – словно азбукой Морзе, простучали зубы молодого уголовника.

-- Отлично! А теперь скажи, Селивёрстов, у тебя в сокамерниках был малолетний мальчик Андрей Шустров, которого выпустили вчера утром. Он никому не говорил, куда он пойдёт, если его отпустят?

-- Куда пойдёт – не говорил, - шмыгнул носом парнишка, - но его просил Ворон зайти к его другану и передать маляву. Он сказал, что тот для него всё сделает? И крышу, и хавку, и заслон…

-- Кто такой Ворон? – сразу осведомился Свинцов.

-- Вор в законе, - ответил за него Корсаков. – А что за друган? Имя или кличку он называл? – адресовал он вопрос уголовнику.

-- Нет. Просто сказал, чтобы малый зашёл по адресу, указанному в маляве, и там для него всё будет.

-- И всё?

-- И всё.

-- Ну, спасибо, Валдай, ты нам очень помог. Уведите его и вызовите следующего, - бросил Корсаков конвоирам.

Как только они вышли из кабинета, Свинцов сразу заёрзал на стуле.

-- Что за Ворон? Кто такой, Сергей Сергеевич?

-- Воронов Александр Васильевич, местный авторитет, подозревается в хищении человека, своего близкого, в прошлом, товарища.

-- Тоже в хищении?

-- Да.

-- А что за «дело», поведать можете?

-- В двух словах...

-- Это уже много, можно покороче.

Корсаков улыбнулся.

-- Завидую я вам, Иван Андреевич: никогда вы не теряете чувства юмора.

-- Это от старости. Впереди ведь нет светлого будущего, а только беспросветный мрак, вот я и веселю себя. Ну, так как? Я слушаю вас, Сергей Сергеевич.

-- Даже не знаю, с чего начать, - замялся Корсаков.

-- С главного!

-- А главное – это, пожалуй… В общем, дошли до нас слухи от местного населения, что якобы на нашем Красногорском почтамте дела нечистые творятся. Копнули мы, и точно: целая почтовая мафия промышляет…

-- Фальшивые авизо?

-- Да нет, это уже пройденный этап, - махнул рукой Корсаков. – Там занимались и, наверное, по сей день занимаются вскрытием почты: выискивают зажиточных граждан…

-- Вы не довели «дело» до конца? – нетерпеливо спросил Свинцов.

-- Нет.

-- А что помешало?

-- Вот такой же казус, что и у вас. Только вышли на человека, способного пролить свет на целый ряд деталей, неясных следствию, как он исчез. И последний, кто его видел, - это Ворон.

-- Ну, это же ещё не доказательство его вины. Или есть основания, подтверждающие…

-- Вот и я чувствую, что поторопились мы его арестовать, - сокрушённо покачал головой Корсаков. – А что теперь делать, ума не приложу.

-- А вот мне кажется, что у меня есть к чему ум приложить, - вдруг озарился Свинцов. – Вы представить себе не можете, Сергей Сергеевич, на какую мысль вы только что меня натолкнули…но об этом потом…

В кабинет ввели ещё одного арестованного, и вновь им пришлось продолжить допрос. Делалось это для того, чтобы тот, на кого пало подозрение – в данном случае им являлся Ворон – не мог вычислить предавшего его «Иуду». Допрос являлся формальностью, но пришлось допросить всех сокамерников Андрея Шустрова и, причём, небезуспешно: ещё один слабовольный и трусливый узник подвала подтвердил ранее сказанную информацию: Ворон передал мальчику записку, чтобы он отнёс её его приятелю.

Последним вызвали в кабинет вора в законе. Как и подобает человеку его статуса, вёл он себя вежливо и говорил подчёркнуто корректно, хотя на губах всегда играла ироничная усмешка и на любой вопрос у него был только один ответ: ничего не знаю, разумеется, ничем помочь не могу – я слеп, глух и нем! Устав от бессмысленности продолжения допроса – никакие увещевания и угрозы не действовали на него – они вернули его обратно в камеру, предварительно сменив его сокамерников, чтобы не выдать двух показавших на него уголовников и таким образом обезопасить их от его гнева. В том, что он без труда вычислит «козлов» и сурово накажет их, никто из следователей не сомневался: они знали это по опыту и рисковать здоровьем подследственных не имели права.

После его ухода из кабинета они снова вернулись к прерванному разговору.

-- Так вот какая мысль пришла мне в голову, Сергей Сергеевич, - и Свинцов сразу переключился на Донцова: - Евгений Александрович, вы мне говорили сегодня утром…

-- …о письме Друбича.

-- Вы понимаете меня с полуслова. Блистательно!

-- Стараюсь, Иван Андреевич.

-- Вас, похоже, тоже навела мысль на то, что письмо дочери к отцу могло быть…

-- Совершенно верно! – опять перебил своего начальника Донцов.

-- Перестаньте говорить обрывками фраз и объясните, что там у вас за мысли, которые вас куда-то навели, - недовольно оборвал их разговор Корсаков.

-- Не сердитесь, Сергей Сергеевич, - мягко сказал Свинцов. – Евгений Александрович понял, что я имел в виду, и сейчас вам всё объяснит, у него это лучше получится, чем у меня.

Он вопросительно взглянул на Донцова, и тот продолжил:

-- Дело в том, Сергей Сергеевич, что наряду с пропажей сына нашей сотрудницы, пропала ещё одна девочка – подросток, которая является дочерью друзей семьи пропавшего мальчика. Но вся загвоздка в том, что она не москвичка, а из Владивостока.

-- Как же они умудряются дружить семьями, если они живут на разных географических окончаниях? – неподдельно удивился Корсаков. – Это ведь не соседние кварталы.

-- Правильно. Но ответ здесь достаточно простой: отцы обоих семейств – офицеры и служат в одной войсковой части. Каждый отпуск они проводят вместе.

-- Тогда понятно.

-- Так вот: отец похищенной девочки принёс нам её письмо, в котором речь косвенно задевалась о его послании к ней, что явилось прямой причиной её попадания в руки похитителей. Я не витиевато излагаю? Меня можно понять?

-- Вполне.

-- Сам отец похищенной девочки говорит, что никаких писем домой он не писал, - не торопясь продолжал Донцов. – Он, по его словам, не имел такой привычки и всегда обходился телефонными звонками; по праздникам посылал домой поздравительные открытки. А они, как известно, могут пересылаться без конверта, и почерк абонента всегда на виду.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒