Подлубный Олег Олегович 7 страница

-- Подросток лет десяти – двенадцати.

-- Тоже убит таким же способом?

-- Нет. На нём, товарищ полковник, никаких следов насилия мы не обнаружили, возможно, что он просто задохнулся или… - он замялся.

-- Что «или»?

-- Эксперты должны разобраться, - заключил пожарник. – Может быть, его по голове ударили, а довершать начатое, как это произошло с хозяином, убийцы не стали. Что тут скажешь, когда там всё черно от копоти и гари? Закончим тушение, и тогда ваши специалисты разберутся, что всё-таки там произошло.

-- И когда вы закончите тушение?

Лейтенант обернулся, посмотрел на дымящиеся окна, и в его голосе прозвучала неуверенность:

-- Здесь углекислой пеной тушить надо, чтобы доступа кислорода не было к тлеющим гранулам, а без неё…даже не знаю, сколько это может продлиться, - покачал он головой. – Может, час, а может, и…до следующего утра…не знаю.

-- У вас что, нет этой…самой пены, что ли?

-- Почему нет? Всё есть.

-- Так почему же вы не тушите ею? – стал терять терпение Свинцов.

-- Потому что жители, живущие в этом доме на нижних этажах, под пожарищем, и так залиты водой при тушении, - в свою очередь раздражённо бросил старший лейтенант, - а если мы применим пену, то ремонта им в своих квартирах никогда не сделать! Там всё превратится в чёрти что! Неужели вам не жалко людей?!

У Свинцова было такое ощущение, будто ему в лицо плеснули ковш холодной воды. «Сердечный мужик, – подумал он, чувствуя своё отрезвление от ряда постигших его неудач. – А ещё говорят, что пожарники – первые мародёры и им на всё наплевать! Вон он как меня… Правильный служивый!» Пришлось запастись терпением. Однако через час Свинцов понял, что пытки ожиданием ему не выдержать, и он попросил у старшего лейтенанта Коробова пожарную амуницию.

-- Время не терпит, - пояснил он командиру пожарного взвода. – Следствие только тогда хорошо двигается вперёд, когда идёт по горячим следам, а сейчас тем более исключительный случай, что стоит поторопиться: «горячие следы» могут сгореть, и тогда важные звенья в цепи следствия могут быть навсегда потеряны.

Коробов не спорил. Он распорядился выдать всё необходимое Свинцову и Донцову и вместе с ними отправился в квартиру Крашенинникова. Его сопровождение очень пригодилось следователям. В обстановке абсолютной задымлённости и «нулевой» видимости в помещение легко войти, но трудно выйти. Убедившись, что никаких следственных мероприятий в такой обстановке провести невозможно, Свинцов и Донцов только с помощью старшего лейтенанта выбрались из квартиры, в которой под ногами всё тлело и дымилось. От высокой температуры не спасли даже пожарные «боталы», надетые поверх обуви: туфли пришли в негодность, а ноги следователей изрядно пострадали, ступни от ожогов покрылись волдырями. На улице им оказали медицинскую помощь.

-- Ну, как, убедились, что там пока никому, кроме нас, делать нечего? – спросил их Коробов. – Подождите немного, я распорядился, чтобы сюда из пожарной части доставили все необходимые инструменты для того, чтобы выгрести из квартиры весь этот тлеющий химический хлам. С телами Крашенинникова и подростка ничего не произойдёт: они накрыты мокрым брезентом и постоянно поливаются водой.

Оба следователя хмуро отреагировали на его слова: они сопели и с сожалением разглядывали пришедшие в негодность туфли. Две женщины-медика обрабатывали их ноги мазями и накладывали бинты на ступни.

-- Допрыгались, - почти дремучим голосом пробубнил Свинцов. – Это сколько же нам теперь придётся на костылях прыгать?!

-- Да уж придётся попрыгать, - уклончиво ответила одна из женщин.

У Донцова из груди вырвался тяжёлый вздох.

-- А что, товарищ майор…как вас по батюшке? – вдруг оживился Свинцов и обратился к Корсакову: - Вы не связывались ни с кем из родственников Крашенинникова? Он женат, у него есть дети? Вы разговаривали с ними?

-- …Сергей Сергеевич по батюшке, - представился майор. – Что касается родственников, то мы уже отдали распоряжение, чтобы их отыскали, - это касаемо матери, отца, возможно, братьев и сестёр, и так далее…Что касаемо жены и детей – да, он женат, но полтора года уже как в разводе; двое детей: мальчик и девочка – погодки семи и восьми лет. Сейчас его жену привезут к нам в отделение для допроса, туда же приедут и следователи военной прокуратуры, которых мы уже известили…

-- Поторопились! – резко прервал его Свинцов.

-- Мы не могли поступить по-другому, товарищ полковник, - виновато съёжился Корсаков. – Так или иначе, их всё равно поставило бы в известность военное ведомство, в котором работал Крашенинников. Кстати, оно в курсе…

-- Знаю!

Майор осёкся и замолчал. У Свинцова был вид рассерженного родителя, когда его непослушные дети поступают вопреки его воле. К боли в ногах добавилась очередная «головная боль»: если при допросе жены Крашенинникова будут присутствовать представители из военной прокуратуры, то они обязательно обратятся к нему с вопросом, где находится военный консультант Быстров, которого он не далее, как пару часов назад, приказал своим сотрудникам взять под стражу. Ответить ему в этом случае будет нечего, и возможен также конфликт с ними.

-- Вот чёрт! – внезапно вслух выпалил он.

-- Что, больно? - испугалась женщина-врач, бинтовавшая ему ногу.

-- Да, немного… - спохватился Свинцов.

«А может быть, мне удастся их опередить и допросить жену Крашенинникова раньше, чем они успеют приехать в отдел, - продолжил он свои размышления, - в конце концов, я в двух шагах от отдела, а им из города ещё, ох-хо-хо, сколько километров отмахать надо…Время пока играет на меня…»

-- Поехали, - опять столь же внезапно сорвался он с места, чем обескуражил не только врачей, но и всех присутствующих с ним сотрудников следственной группы.

Ковыляя к машине, он тихо матерился от боли в ногах, по земле за ним тянулся белый шлейф бинта. Это вызвало смех у окружающих.

-- Вы куда, Иван Андреевич?

-- Давай за мной! – скомандовал он, не оборачиваясь. – Майор Корсаков, следуйте с нами, будете сопровождать в ваш отдел и не забудьте оставить вместо себя здесь кого-нибудь…Капитан Шеин, остаётесь за главного, - сам же попутно распорядился он.

Донцов на изогнутых колесом ногах поспешил за своим начальником, ругая его про себя на чём свет стоит за бесшабашность и неожиданность в принимаемых решениях. Свинцов казался ему до такой степени непредсказуемым, что это пугало его, держало в постоянном напряжении и чрезвычайно раздражало. Однако для него самым удивительным было то, что все его на первый взгляд немотивированные поступки в конечном итоге имели логическую завершённость. Это и подавляло, и заставляло подчиниться «растопыренным» действиям начальника 9-го отдела.

-- И куда тебя, торопыгу, понесло?! – в сердцах приговаривал Донцов, гримасничая от боли в стопах. – Несётся, как ужаленный леший по бурелому…Совсем обалдел от следствия «по горячим следам»! Чтоб им….

Обувь свою они бросили там, где врачи делали им перевязку. До машины Донцов доковылял уже в состоянии «клинического» сознания и, плюхнувшись на заднее сиденье, издал такой скрежет зубами, что заставил водителя прислушаться к звуку работающего двигателя: не появился ли в нём посторонний механический шум?

-- Иван Андреевич, вы можете объяснить, зачем такая спешка? – наконец выдавил он из себя. – Мы, как угорелая босота, летим по бездорожью…Над нами вон люди смеются.

-- И пусть смеются, - безразлично отмахнулся Свинцов.

Донцов опять заскрежетал зубами. Напуганный водитель внимательнее прислушался к звуку работающего двигателя, потом резко обернулся, и на его губах появилась глуповатая ухмылочка.

-- Евгений Александрович, вы так все свои золотые коронки сотрёте.

-- На дорогу смотри! – рявкнул в ответ Донцов. – И всё-таки, Иван Андреевич, вы можете объяснить, куда мы так спешим?

-- Я хочу опередить гонцов из военной прокуратуры и первым допросить жену Крашенинникова, - по-простецки ответил Свинцов, - и смыться до их приезда, чтобы не показываться им на глаза.

-- Почему так?.. Чего вы испугались?

-- Ничего я не испугался. Просто, если мы встретимся с ними лицом к лицу, они обязательно спросят меня, где Быстров. Врать я им не смогу, и тогда они обязательно потребуют его выдачи, а отказать им будет невозможно… А нам необходимо будет его ещё допросить, чтобы, не дай Бог, не утерять важных звеньев в следствии. Я уверен: он многое знает, - потряс полковник в воздухе указательным пальцем, - и уж потом отдавать его…

-- И стоило для этого срываться в такой галоп? Я вот теперь не знаю, от чего у меня ноги болят больше: от ожогов или от бешено-кривой иноходи, - обиженно просопел Донцов.

В машине раздался дружный смех.

В отделение милиции они приехали уже через несколько минут. Донцов, ковыляя в дежурку, недовольно ворчал, что надо было бы хоть тапочки домашние у кого-нибудь позаимствовать на время. Свинцов хранил молчание, за ним по-прежнему волочился по земле шлейф уже далеко не белоснежного бинта. На все замечания сотрудников оторвать этот лоскут он никак не реагировал.

-- Пусть тащится, если ему так нравится, он мне не мешает, - один раз за всё время недовольно буркнул он в ответ коллегам.

В дежурке их ожидала женщина лет тридцати пяти, очень приятной внешности. Лицо её было печально, в движениях сквозили спокойствие и уверенность.

-- Это вы Крашенинникова Любовь Петровна? – с порога бросил ей Свинцов.

Разухабистый вид пожилого офицера в странной «обуви» несколько озадачил женщину, в её глазах промелькнула искорка удивления.

-- Не удивляйтесь, это, так сказать, производственная импровизация или, вернее, производственная травма, - без тени смущения сказал полковник. – Я не ошибся: вы Любовь Петровна Крашенинникова?

Но женщина снова не ответила: позади задающего ей вопросы полковника она увидела ещё одного ковыляющего офицера точно в такой же «обуви». К удивлению в её глазах прибавился восторг.

-- Вы на производстве чечётку пляшете под пулемётную дробь, что ли? – неожиданно спросила она. – Или кирзовые сапоги разнашиваете?

Свинцов посмотрел на свои ноги, затем перевёл взгляд на трясущегося Донцова и заключил с безысходностью в голосе:

-- Видать, и впрямь придётся что-нибудь обуть, а неохота: ведь натирать начнёт…Да ладно, - махнул он рукой, - а то, я смотрю, так серьёзного разговора у меня никогда ни с кем не получится. Голубчик, Сергей Сергеевич, - обратился он к майору Корсакову, - будьте так любезны, разыщите нам с Евгением Александровичем какую-нибудь обувку, а то мы и впрямь на клоунов похожи. Ну, так вы не ответили на мой вопрос: вы являетесь женой…бывшей женой Крашенинникова? – вернулся Свинцов к разговору с женщиной.

-- Да.

-- Вот и хорошо. Вы знаете, зачем вас сюда вызвали?

-- Да, мне сказали, что он сгорел при пожаре, - спокойно и равнодушно ответила женщина.

-- И всё?

-- А что ещё?

-- Так, понятно, - Свинцов грузно уселся в предложенный ему дежурным офицером стул. – Судя по вашему внешнему виду и интонации, вы не слишком сильно опечалены смертью бывшего мужа.

-- А вы считаете, что можно по-другому относиться к человеку, предавшему свою семью?

Открытый, бесстрашный и вместе с тем честный взгляд женщины озадачил полковника.

-- Нет, вы вправе, конечно, поступать так, как считаете нужным, - согласился он. – А скажите: вы давно в разводе?

-- Достаточно давно.

-- Сколько?

-- Чуть больше полутора лет.

-- А сколько жили в браке?

-- Девять с небольшим…почти десять лет, - ответила женщина, чувствуя неуверенность под тяжёлым и проницательным взглядом пожилого офицера.

-- Полтора года – небольшой срок для того, чтобы забыть когда-то любимого человека, с которым вы прожили столько времени, - задумчиво произнёс Свинцов. – Как вы считаете, Любовь Петровна? У вас, кажется, от этой любви двое детей осталось?

-- Не давите мне на чувства, товарищ полковник! – жёстко отреагировала Крашенинникова. – Он предал меня и своих детей, и мы вычеркнули его из своей жизни навсегда и бесповоротно. А полтора года -–это для кого как…Для вас, например, это небольшой промежуток времени и для человечества, в общем, тоже…А для меня и моих детей – вечность! Я не знаю, о ком вы меня сейчас спрашиваете. Вас интересует мой брак с человеком по фамилии Крашенинников, которая волею судьбы досталась мне и детям и стала для нас невыносимым клеймом?... Немного же вам нужно…

-- Видать, и в самом деле он вам насолил, раз вы с такой одержимостью говорите о нём, - покачал головой Свинцов, - Простите, пожалуйста.

-- Я, как любой нормальный человек, - собственник, - со спокойным хладнокровием продолжила она, - и то, что принадлежит мне по праву, должно принадлежать только мне и никому другому…Ведь вы, мужчины, именно такие…

-- То есть? Я не совсем вас понимаю.

-- Я имею в виду, что ни один нормальный мужчина, будучи отцом семейства, не позволит жене поразвлечься на стороне: это нонсенс!

-- А он вам позволял?

У женщины в глазах блеснуло такое недоумение, будто она разговаривает со стопроцентным идиотом.

-- Вы прикидываетесь или специально изводите меня? – зазвенел её голос.

-- Ну, что вы, упаси Бог! Я только пытаюсь установить истину, - как бы защищаясь от неё, поднял руки вверх Свинцов. – Простите, если я вас обидел.

-- Истина в том, что это он постоянно развлекался на стороне, а семья для него была ширмой благополучия перед глазами его начальства. Мол, он прекрасный семьянин и прочее…

-- Ах, вот оно что!

-- Да.

-- Тогда понятно.

-- Я пыталась какое-то время бороться с его изменами, но он буквально вытирал об меня ноги, - распалялась Крашенинникова. – Он, не стесняясь, говорил мне, что его данные настолько безупречны, что ни одна женщина не может перед ним устоять и только я ничего не понимаю в его мужских достоинствах.

-- У него и впрямь были весомые «достоинства»? – потряс Свинцов рукой пониже ширинки.

-- Какой там, - прыснула Крашенинникова, увидев непосредственный жест мужчины. – Правда, меня всегда удивляло то, что не он платил женщинам, а они ему.

-- Даже так?

-- Да.

-- И много они ему платили?

-- Намного больше, чем он получал на службе, - удручённо ответила женщина. – И я до сих пор не могу понять, что это… Чем он так их привораживал?

-- А вам никогда не приходило в голову, что ему не женщины платили за его «достоинства», а, например, те, кто ему приводил их!.. Так сказать, доставлял ко двору и то и другое в обмен на какие-то услуги? Вам доводилось встречать в его окружении людей, которые вызывали бы у вас подозрительность или, скажем, неприязнь?

-- Нет, таких людей в его окружении я не видела. Правда, он часто созванивался с кем-то, о чём-то договаривался, но я… У меня появилось ощущение, что он плохо кончит, когда у него началась эта чехарда с ночными похождениями по девочкам с оплатой за его «достоинства»! Что-то в этом было такое…В общем, я ему поставила условие: его платные оргии или семья? Он выбрал, как вы сами понимаете…

-- Всё ясно, - потёр виски Свинцов. – А вот вы сказали, что в этом - я имею в виду похождения вашего мужа - было что-то такое, от чего у вас появилось ощущение, что он плохо кончит…Вы могли бы объяснить, что всё-таки это значит?

-- Это значит, что женское сердце предвидело его скорый конец! – просто пояснила женщина. – Если хотите: это самое обычное человеческое предчувствие…интуиция…

-- Но, чтобы так предчувствовать, необходимо много знать. Вы чего-то не договариваете, - прищурив глаза, впился в неё взглядом Свинцов. – Неужели за всё время вашего совместного проживания вы ни разу не услышали произносимого им имени, к кому он обращался по телефону?

-- Я, товарищ полковник, к вашему сведению, принадлежу к той категории женщин, которые уважают в себе чувство собственного достоинства, и в дела, которые меня не касаются, носа никогда не сую, тем более не подслушиваю разговоров. Я не «наушница», как вы…

-- Вы потрясающая личность! – не удержался и съязвил Свинцов.

-- К тому же, когда я порываю с чем-то или кем-то, то делаю это навсегда и бесповоротно, - пропустила она мимо ушей его реплику, - и мой бывший муж умер для меня сразу, как только он меня предал и мы с ним расстались.

Свинцов понял, что время потрачено впустую: она ему ничего не расскажет. «Возможно, и в самом деле он ей так опостылел, что она никоим образом вспоминать о нём не хочет, - размышлял он, глядя на её независимый вид. – И упрекнуть её не в чем: предательство – это то, с чем смириться невозможно, и понять её состояние нетрудно, но она, я чувствую, чего-то не договаривает. Возможно, увидев мои погоны и вообще вызов сюда, в отдел...она не хочет быть втянута в дела её бывшего мужа, который, по её словам, для неё давно уже умер, - причина ясная и уважительная…»

Его взгляд привлёк подросток в ветхой изорванной одежде, которого втолкнули в дежурку, позади него ввалился в помещение грузный сержант.

-- Вот оформляй шустрика, - обратился он к дежурному офицеру, вытирая со лба пот носовым платком. – Воровал прямо у всех на глазах, не стесняясь… Совсем обнаглел!

-- А я в тюрьму хочу! – нагло заявил подросток.

У присутствующих милиционеров в глазах отразилось удивление.

-- Интересный малый, - усмехнулся Свинцов.

-- Да, очень интересный, - не разделил его веселья дежурный, на его лице лежала печать скорби. – Он когда-то с моим сыном мяч во дворе футболил, а вот теперь… Родителей у него нет, и покатился по наклонной вниз.

-- Простите, я вам нужна ещё, или мне можно удалиться? – вмешалась в их разговор потерявшая терпение Крашенинникова.

-- Мне вы больше не нужны, но уходить вам отсюда пока рано, - равнодушно бросил ей Свинцов. – Я с вами только предварительную беседу провёл, но сейчас подъедут официальные представители следственной группы, и вам с ними предстоит разговор для протокола. Подождите…

-- Так, значит, всё это время я здесь…вы мне мозги пудрили! – с возмущением набросилась она на него. – Дуру из меня делали!

Свинцов отмахнулся от неё, как от назойливой мухи. Его внимание было приковано к подростку, очень дерзкому и одновремённо пугливому.

-- -- В тюрьму хочешь, а сам дрожишь, как осиновый лист, - обратился он к нему, не скрывая своей ироничной усмешки. – А ты знаешь, что в тюрьме мёдом не кормят,а?

-- Всё он знает, - сказал дежурный офицер. – Только три недели назад он слёзно просил нас отпустить его, говорил, что никогда воровать не будет, а сегодня заявляет, что хочет в тюрьму.

-- Что же за перемены такие, а, Андрей? – устремил на него свой проницательный взгляд Свинцов. Имя подростка он услышал от сержанта, обращавшегося к нему. – Откуда вдруг такое рвение в тюрьму?

Мальчик смутился и опустил глаза.

-- Как твоя фамилия?

-- Шустрый…Шустров, - поправился подросток.

У Свинцова мгновенно пересохло в горле. Он обменялся взглядом с Донцовым, который, примеривая принесённые Корсаковым домашние шлёпанцы, на миг забыл о боли в ногах и полностью опёрся на ступни, приподнявшись со стула.

-- А ты знаешь, что Маринка Завируха тебе привет передавала? – с трудом пришёл в себя полковник, не выказав своего удивления. – Подойди ко мне… И ребята тебе привет передавали…

Мальчишка оторопело посмотрел на мужчину в странной «обуви», и его лицо исказила гримаса ужаса. Он попятился назад, упёрся спиной в сержанта и остановился, подойти к пожилому офицеру так и не осмелился. «Кажется, я начал не с того конца, - с безнадёжностью подумал Свинцов. – Старый пень, тянули тебя за язык…»

-- Ну, чего ты так испугался? Подойди ко мне, я тебя не обижу.

Видя, что подросток буквально онемел и не реагирует на его слова, полковник обратился к Донцову:

-- Евгений Александрович, свяжитесь с Манцевым: пусть он девочку назад везёт, скажите ему, что тут её дожидается старый знакомый. Поторопились мы её отправить… Ничего, Андрюха, сейчас она приедет, и ты убедишься, что бояться меня не нужно, - улыбнулся он подростку.

-- Ну, ты чего, Шустрый, так испугался? – подтолкнул его вперёд сержант. – Ты мне так сейчас все ноги оттопчешь. Иди, когда тебя зовут…

-- Иди, иди, - подтолкнул его дежурный.

Мальчишка, едва переступая и делая маленькие шажки, трясясь от страха, подошёл к Свинцову. Его губы дрожали, в глазах застыли крупные капли слёз. Видя, как он напуган, Свинцов понял, что его показная бравада «хочу в тюрьму» не что иное, как желание обезопасить таким образом свою жизнь от преследования арабских бандитов.

-- Сергей Сергеевич, у вас найдётся свободный кабинет, где я смогу поговорить с мальчиком без посторонних? – обратился он к Корсакову.

-- Да, конечно. Пойдёмте…

-- Спасибо, - Свинцов поднялся со стула, но прежде чем покинуть «дежурку», остановился у двери и с нетерпением посмотрел на Донцова: - Ну, что там у тебя, Евгений Александрович? Когда Манцев привезёт девочку, пусть поднимется с ней… Майор Корсаков проводит их куда надо…

-- Сейчас, сейчас… - Донцов разговаривал с Манцевым по телефону и сделал жест рукой, чтобы Свинцов на секунду задержался. – Он не привезёт девочку, Иван Андреевич, она от него сбежала.

-- Как сбежала?! – остолбенел полковник.

-- Он вам сам всё объяснит, - подал ему трубку Донцов.

Свинцов на подгибающихся ногах, шаркая по полу шлёпанцами, подошёл к нему, нервно взял телефонную трубку в руки и прижал её к уху. Оказалось, что, пока Манцев по просьбе девочки ходил в магазин за «сладостями» для неё, она сбежала из его машины. Такого удара Свинцов совсем не ожидал, вены на его лбу вздулись, по щекам потекли крупные капли пота, лицо стало пунцовым от напряжения.

-- Да что же это такое?! – едва сдерживаясь от эмоционального взрыва, пробормотал он вслух. – Прямо заговор какой-то проклятущий… Всё не слава Богу… Лейтенант, чтобы немедленно разыскал её и доставил сюда! – отдал он приказ Манцеву, понимая, что это бесполезно и его распоряжение выглядит больше безысходным криком души, чем реальным требованием. Тяжело вздохнув, он положил трубку на телефон и молча покинул «дежурку».

Оставшись один на один с Андреем Шустровым в кабинете майора Корсакова, полковник предпринял попытки разговорить подростка, которые тоже не увенчались успехом. Мальчик упрямо молчал, и чем больше Свинцов проявлял настойчивость, тем сильнее он сжимал губы и замыкался в себе. Устав от безрезультатности попыток и поняв всю их суетность, полковник решил больше не наседать на подростка, чтобы не увеличивать между ними морально-психологической дистанции, которая и без того была слишком великой. Передавая мальчика Корсакову, он попросил его подержать в подвале до особого распоряжения.

-- Я понимаю, Сергей Сергеевич, что мальчику нет ещё четырнадцати лет и вы не имеете права его здесь держать, но я вас очень прошу: первое – это не отправлять его в спецраспределитель и подержать здесь хотя бы сутки; за это время я постараюсь уладить все необходимые вопросы и перевести его в безопасное место; второе – не заводить на него никакого «дела», ибо этим вы только подпишете ему смертный приговор.

-- Вы полагаете, что это так серьёзно?

-- Более чем серьёзно… Вы же видите, как он напуган.

-- Да, - согласился Корсаков. – Я бы даже сказал, что он смертельно чего-то боится. Но почему не заводить «дела»? Вы полагаете, что кто-то из нашего отдела может рассказать кому-то о нём и его… Я правильно вас понял?

-- Правильно.

-- Но всё равно сотрудники в «дежурке» видели, как его провели, да и запись в журнале…её ведь не выведешь…

-- Это всё несущественные детали, - нервно перебил его Свинцов. – Сделаете следующую запись, что он, мол, выбыл… Начальника вашего я предупрежу! Да, вот ещё что, чуть не забыл: ни в коем случае не сажайте его в отдельную камеру, лучше посадите его с тем, кто более, так сказать, надёжен, с вашей точки зрения… Лучше с матёрыми уголовниками, они, как правило, таких малышей не обижают, потому что сами в большинстве своём отцы и для них дети, по лагерным понятиям, - это святое!

-- Вы думаете, что в отдельной камере его могут…? – майор провёл ребром ладони по шее, - …да?

-- Да.

У Корсакова во взгляде промелькнуло недоверие, которое не укрылось от зорких глаз Свинцова.

-- Вы напрасно на меня так смотрите, Сергей Сергеевич, и зря думаете, что вот, мол, из-за какого-то подростка я развожу такую канитель, - с упрёком сказал он. – Этот мальчик стремится во что бы то ни стало попасть в тюрьму только по одной причине: он хочет жить! И думает, что за толстыми стенами ему удастся это сделать. Вы сами только что согласились с тем, что он чего-то смертельно боится. Сейчас я веду одно «дело»…в общем, он очень много знает, а потому молчит, полагая, что таким образом целее будет. Вам ли, майор, этого не понимать?

Корсаков смутился. Он почувствовал себя первоклассником, не выучившим урок.

-- Голубчик, Сергей Сергеевич, очень вас прошу: исполните мою просьбу, а я этого уж постараюсь не забыть, - смягчился Свинцов, видя неловкость майора. – Нам ли не понимать друг друга? Мы ведь с вами должны с полуслова, с полувзгляда… Сберегите мальчишку.

-- Хорошо, я сделаю всё, как вы сказали.

-- Спасибо, - полковник похлопал его по плечу и направился к выходу из отдела.

На улице его с нетерпением поджидал Донцов. Им предстояло возвращение в сгоревшую квартиру Крашенинникова. Они успели отъехать на какие-нибудь сто метров от отдела, как им навстречу попалась машина военной прокуратуры.

-- Успели, - удовлетворённо вздохнул Свинцов и взглядом проводил коллег из параллельного ведомства. – Теперь бы нам успеть произвести осмотр места происшествия, пока они будут биться с этой мадам… Как вы думаете, Евгений Александрович, мы сможем успеть?

-- Но шкандыбать с прискоком снова по углям я не согласен, - запротестовал Донцов. – Я не буддийский…как его…танцор, - не нашёл он подходящего слова.

-- Тогда поезжайте допрашивать Быстрова и постарайтесь его вывернуть наизнанку, а я, как вы выразились, попрыгаю здесь танцором по бедуинскому…

-- …буддийскому, - поправил Свинцова водитель.

-- Правильно, вот именно так… Мне сдаётся, что это «дело» заставит нас ещё долго скакать, Евгений Александрович, и не только, как вы изволили выразиться…

-- И у меня такое предчувствие, Иван Андреевич.

-- Тоже?

-- Да.

-- Раз наши предчувствия звучат в унисон – это плохой признак, - угрюмо покачал головой Свинцов, он не хотел верить в собственный прогноз. Донцов молча вторил ему кивком головы.

Машина остановилась далеко от того места, где останавливалась в первый раз. Сказалось большое скопление зевак, желающих посмотреть на дымящиеся окна высотного дома и послушать «знатоков» о том, что произошло: по какой причине возник пожар и что стало с хозяевами квартиры. В толпе находилось несколько сотрудников в штатском, собиравших информацию о Крашенинникове.

Свинцов, кряхтя, вылез из машины и, к своему неудовольствию, обнаружил, что ступни его ног распухли и наступать на них стало значительно больнее.

-- Вот чёрт! – выругался он, скривясь от боли. – Да тут уже не до прискоков, ползком бы добраться… Ну-ка, помогите мне, - обратился он к подошедшим сотрудникам оперативно-следственной бригады. – Как там у вас дела обстоят?

-- Собрали кое-что, - уклончиво ответил один из офицеров, помогая полковнику встать на ноги. – Сейчас сами всё увидите, Иван Андреевич, такой материал вас заинтересует… Очень любопытный материал!

Интригующий ответ оперативника заставил и Донцова покинуть машину. Профессиональное любопытство взяло верх, и он вслед за хромающим полковником стал пробираться через толпу зевак. Дорогу им прокладывали несколько милиционеров, орудовавших локтями направо и налево.

Поднявшись в квартиру Кпашенинникова, они увидели жуткую картину последствий пожара: чёрные закопчённые стены, обгоревшую мебель и почувствовали зловоние, исходившее от обгоревших человеческих тел. Зажав нос и рот носовым платком, Свинцов начал осмотр. Первым делом он приступил к изучению погибших людей.

-- Местные детективы поначалу решили, что это неудачная попытка ограбления завершилась таким печальным образом, - тем временем докладывал ему Самойлов, оставшийся за старшего оперативно-следственной бригады вместо убывшего с начальником 9-го отдела майора Корсакова. – Но ситуация, Иван Андреевич, на мой взгляд, более чем неясная, хотя отвергать версию капитана Шеина так же бессмысленно, как и отрицать случившийся пожар. Мне кажется…

-- …вам надо, Игорь Алексеевич, давно отучиться от этой витиеватости в докладе и научиться говорить просто и по возможности коротко, - недовольно перебил его Свинцов. – Вы сказали, что у вас интересный материал, вот и рассказывайте о нём.

-- Извините.

-- Уже…

-- Что уже?

-- Уже извинил, - раздражённо бросил Свинцов. – Говорите, что там у вас?

-- Э-э…мы допросили соседей, и они нам рассказали, что Крашенинникова часто навещали какие-то подростки, иногда это были совсем малые дети, - справился с приступом растерянности Самойлов. – Также они подтвердили, что ни разу среди них не доводилось видеть родных детей офицера.

-- Мне это было известно ещё до приезда сюда, Игорь Алексеевич, - с усталым видом умудрённого опытом знатока сказал Свинцов. – Если вы называете эту информацию интересным материалом, то вы зря едите свой хлеб.

Вконец расстроившийся Самойлов растерял последние остатки позитивно настроенных мыслей. Его высокая фигура из-за подавленного состояния ссутулилась и стала гораздо ниже.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒