Подлубный Олег Олегович 2 страница

-- Если они тебе не понравятся или тебе покажется в них что-то подозрительным, то скажи, что младшего братишку нашла, - учил врать её Стёпка. – Я уже на всякий случай их предупредил об этом, и не важно, договорились вы раньше или нет, ты, главное, не бойся.

Но Завируха, взяв у подростков деньги и передав их Степану, покорно пошла за ними. На прощанье она нежно поцеловала своего покровителя в щёку, а в глубине подвала послышался издевательский смех Васьки Бублика. Правда, Стёпка не обратил на него внимания, потому что давно уже привык к идиотскому смеху нанюхавшихся клея таксикоманов.

-- Васька, - позвал он Бублика, - бродяги, идите сюда.

Когда беспризорники обступили его со всех сторон, он передал им деньги, а взамен отобрал у них мешок с клеем.

-- Не вздумайте отсюда уходить, - приказал он. – Смотрите за малышом, а я схожу за Маринкой. Что-то не нравятся мне её сегодняшние клиенты, как бы чего не вышло…

Он ушёл, а ему в спину издевательски оскалился Бублик.

-- И чего он раскомандовался? – недовольно заворчал он, разглядывая в своих руках деньги. – Может быть, бродяги, мы его с Завирухой обратно отправим, откуда он к нам пришёл? Что-то он надоел мне до изжоги!

Беспризорники знали притон, откуда бежали Стёпка и Маринка, так как они часто им рассказывали о творившемся там беспределе и какие пытки им пришлось там пережить.

-- Ну, что молчите? – словно бык, уставился Бублик на ребятню.

Они всем своим видом показывали, что не разделяют его идеи.

-- Стёпка с Маринкой хорошие, - высказался один из них, - никогда не жмотятся, а когда надо – заступятся.

-- А я что же, за вас не заступаюсь, что ли?

-- Если ты, Васька, «зверькам» настучишь на них, то мы от тебя уйдём, - последовал короткий ответ.

-- Ага, - глаза Бублика прищурились, и он с угрозой обвёл всех взглядом.

-- Вот если бы того педрилу продать, которого ты со Стёпкой сюда привёл, то это другое дело, - послышалось предложение из толпы. – На чёрта он нам нужен, лишний рот? Пока их нет… А когда они вернутся, то мы скажем, что он проснулся и ушёл!

Во взгляде Васьки Бублика блеснул хищный огонёк.

-- Сидите здесь и никуда не уходите, - на этот раз уже он отдавал им распоряжения, - я сейчас приду.

Он вышел из подвала на улицу и зашагал к телефону-автомату. Номера всех притонов беспризорники знали наизусть: это составляло часть их денежного дохода. На всех железнодорожных вокзалах и аэровокзалах они высматривали клиентов из иностранных туристов побогаче и предлагали им дешёвые услуги, являясь, таким образом, связными между двумя заинтересованными инстанциями. Чаевые в качестве вознаграждения они получали и от тех, и от других.

Набрав нужный номер телефона, Бублик коротко обрисовал ситуацию и договорился о цене, даже не торгуясь. Через несколько минут во двор разрушенного здания подъехали машина и микроавтобус. Небольшая группа людей, вышедшая из них, отправилась вслед за Бубликом в подвал.

Малыш спал по-детски очень крепко и даже не проснулся, когда его взяли на руки и отнесли в машину, он так и продолжал во сне причмокивать губами. Но на этом дело не закончилось: вслед за ним из подвала вывели и остальных беспризорников, пытавшихся сопротивляться насилию, однако их быстро угомонили увесистые удары взрослых вооружённых мужчин и угрозы лишить их жизни. Бублик отомстил всем! В его карманах хрустели «зелёные», а на губах играла злорадная усмешка…

Г Л А В А 2.

В милицейском участке Татьяна Сергеевна предъявила своё удостоверение сотрудника 9-го отдела ГУУР и была принята дежурным без каких бы то ни было дополнительных вопросов. Майор, седовласый мужчина, дежуривший в этот день, без всяких эмоций на лице выслушал рассказ молодой женщины и только потом предложил ей написать заявление о пропаже ребёнка со всеми подробными деталями, касающимися его внешности, одежды, манеры говорить и особых примет. Пока мать излагала всё это на бумаге, он успел связаться с центральным постом по приёму информации на Петровке, чтобы сведения о пропавшем мальчике были разосланы по всем московским отделениям милиции, а также постовым патрульным для выявления его «по горячим следам».

-- Постарайтесь успокоиться, - негромким спокойным голосом говорил майор, - я понимаю, как это трудно, тем более когда вы сами работаете в таком ведомстве, где ведут розыск пропавших… И тут у вас вдруг… Я даже полагаю, что он уже находится в каком-нибудь приёмнике-распределителе и нам с вами об этом скоро станет известно, вот увидите.

Но время шло, а телефоны молчали. Сам дежурный несколько раз связывался с информационным центром, но положительного ответа не получил. Ожидание затягивалось, и каждая минута казалась женщине бесконечной; ещё больше её злила атмосфера какого-то тихого забвения в дежурной части, от которой она приходила в неистовство. Ей казалось, что какое-то оцепенение царит во всём мире, всем наплевать на одинокого, потерявшегося в бесконечной пустыне вселенной беззащитного малыша, её сына.

-- Ну, делайте же что-нибудь! – в сердцах вскрикивала она. – Не сидите же сиднем!

Глубокая морщина прорезала высокий лоб пожилого майора, он снова брался за телефон, звонил на пульт центрального управления, но ответ оставался прежним: мальчик пока не найден. В этом длившемся бесконечно ожидании Татьяна Сергеевна ещё и ещё прокручивала в голове рассказ матери о последних минутах перед тем, как Ян покинул дом. И внезапно откуда-то из глубины сознания донеслись слова: «…Сегодня позвонил один мальчик четырёх с половиной годочков, голосок звонкий, словно у колокольчика… Я ему: ты что, мол, звонишь?.. А он мне отвечает: «У меня папа на самолётике улетел и не вернулся, я его жду, жду… Скажите, куда ему письмо писать, чтобы он вернулся. Мне так плохо без него…» Сердце сжалось в невыносимой тоске: материнская интуиция подсказала, что это был именно её сын.

-- Я позвоню от вас в своё управление? – попросила она.

-- Да, пожалуйста.

Майор указал ей на общегородской телефон, и Татьяна Сергеевна дрожащими руками стала набирать нужный номер. Дозвонившись с третьего раза, она осведомилась у сотрудниц, не стёрта ли запись звонков дневной смены, и, получив удовлетворительный ответ, немедленно покинула отделение милиции.

-- Вот вам мой домашний телефон, - на прощанье записала она майору на блокнотном листке свой номер, - как что-то появится, дайте знать.

В управлении 9-го отдела на бледность Татьяны Сергеевны сотрудницы сразу обратили внимание, но на все вопросы, что случилось, она не отвечала, стараясь все силы мобилизовать для сохранения духа. Ей сразу предоставили место за свободным пультом с компьютером и магнитофоном, и началось утомительное прослушивание дневных звонков. Её движения были чёткими и уверенными, а быстроте и ловкости, с которой она манипулировала аппаратурой, можно было только удивляться. И всё-таки, прежде чем она нашла нужную запись, у неё ушло на это больше часа. Наконец тонкий детский, до боли родной голосок сказал: «Тётенька, здравствуйте!..» Вся выдержка куда-то исчезла. Татьяна Сергеевна всем телом подалась вперёд к родному голосу и, закрыв лицо ладонями, безудержно заплакала. Все вокруг поняли, что случилось что-то чрезвычайное и непоправимое. Её сразу стали успокаивать, и со всех сторон посыпались вопросы, но самого главного, видимо, из чувства тактичности, не задал никто. Немного успокоившись, она ответила:

-- Это мой сын! После вот этого звонка он ушёл из дома искать отца и до сих пор не вернулся! Что делать, ума не приложу!.. И это накануне приезда отца, - безысходно добавила она, покачав головой. – Девочки, подскажите, что мне делать?

Это известие произвело в среде сотрудниц эффект мгновенного паралича. Какое-то время они стояли в недоумении, анализируя услышанное. Большинство женщин сами были матерями, но, работая здесь, в 9-ом отделе ГУУР, никто и подумать не мог, что кого-то из коллег может постигнуть такая участь, которая и в страшном сне присниться не может; а уж думать об этом или даже просто допустить мысль, казалось вещью до невозможности абсурдной.

-- Ты вот что, Татьян, - прервала молчание её наиболее близкая знакомая, сменщица по работе, Кривцова, - главное, сейчас горячку не пори.

-- Я уже это слышала, - устало ответила уставшая душой и сердцем мать, - «успокойся, всё образуется и так далее…»

-- Ну, может быть, он у родственников или…

Татьяна Сергеевна сделала такой жест неприятия этой версии, что реплика прервалась на полуслове. Снова воцарилось молчание, которое своей свинцовой тяжестью, казалось, хотело раздавить всех присутствующих. В глубине помещения раздавались звонки телефонов, и женщины постепенно одна за другой неохотно отходили к своим местам.

-- Всё равно тебе нельзя терять присутствия духа, - упрямо повторила Кривцова, опять нарушив молчание, - завтра с утра всё расскажешь начальнику, и он подумает, что делать, чтобы розыску твоего сына придался темп. А мы сейчас всю информацию о нём передадим в центральный информационный центр, чтобы они разослали её далее по всем инстанциям для поиска по горячим следам.

-- Я уже всё сделала, - носовым платком Татьяна Сергеевна вытирала слёзы с глаз, - из участкового отделения милиции. Предъявила им своё удостоверение, и они сделали всё необходимое; я уже и соседей, и родственников подключила к поиску Яна.

-- У тебя его фотография есть с собой?

Убитая горем мать достала из сумочки фотокарточку сына и подала её сотруднице.

-- Сейчас мы её размножим на компьютере, - по-деловому заявила Кривцова, - и каждый будет её носить с собой, чтобы, если вдруг где-нибудь на улице… Какой хорошенький! – не удержалась она от восхищения.

Поддержка Татьяне Сергеевне в эти мгновения требовалась как никогда, и каждый такой жест внимания вселял надежду на то, что сын отыщется быстро. Домой она не решилась ехать, так как её пугали долгие часы ожидания в одиночестве, когда неизвестность будоражит воображение и рисует в воспалённом мозгу не самые лучшие картины, в которых беззащитный ребёнок может столкнуться с различными плохими ситуациями. Она только периодически звонила маме и справлялась у неё, что известно от соседей и родственников. Ответы были неутешительны. Под утро Татьяна Сергеевна услышала, что все они вернулись домой и их поиски не увенчались успехом.

-- На такси много не наездишь: денег не хватит, - как бы оправдываясь за всех, говорила мама, - но как только метро откроется, они снова возобновят поиск. Я тоже не буду сидеть сложа руки, тоже пойду искать внука! – выпалила она так, будто последняя фраза о своём действии, сказанная решительным тоном, успокоит её дочь и расставит всё по своим местам.

За всю ночь Татьяна Сергеевна не сомкнула глаз: организм был в таком напряжении, что о сне не могло быть и речи. Женщины время от времени покидали свои рабочие места, подходили к ней и, как могли, пытались успокоить. Вспоминались различные случаи с хорошим концом (благо, что по специфике их работы недостатка в них не было), о плохих случаях никто не говорил, так как их было в изобилии, и каждая сотрудница хорошо понимала, что их коллега по работе, убитая горем, и сама о них хорошо знает.

В утомительном ожидании хороших вестей миновала ночь. Настало утро, и наконец на работу приехал начальник отдела. Приехал он раньше обычного и, увидев Татьяну Сергеевну, сразу же пригласил её к себе в кабинет.

-- Ну, что, никаких положительных вестей о сыне нет? – начал он прямо с порога.

-- Нет, - перехватило дыхание у женщины от удивления. – А вы…уже всё знаете, Иван Андреевич?

-- Начальник всё должен знать о своих подчинённых, - промелькнула на губах Свинцова угрюмая усмешка. – О твоей беде мне ещё со вчерашнего вечера стало известно, но признаюсь честно, что лучше бы таких известий никогда не было! Сотрудницы мне отсюда позвонили домой и рассказали о твоём горе. Присаживайся.

Он грузно уселся за свой стол и достал из кармана кителя фотографию. На его озабоченном лице появилась мягкая улыбка.

-- А сын у тебя и вправду очень красивый, на девочку похож.

В глазах женщины отразилось ещё большее удивление.

-- Откуда у вас фотография Яна?

-- А ты уже не помнишь, кому её отдавала? – иронично спросил Свинцов. – В участковом отделении милиции я её взял, чтобы размножить здесь на цветном ксероксе. Я всю ночь не спал, занимался поисками твоего сына, Татьяна Сергеевна. Поднял на ноги всю Петровку, всех оперативников, свободных от дежурства привлёк к поискам ребёнка, но, увы, пока и я не могу ничем утешить. Но ты не отчаивайся, ребята работают и сделают всё возможное.. Ты что так на меня смотришь? – удивлённо уставился он на женщину, глаза которой широко смотрели на него.

Татьяна Сергеевна слегка смутилась, но мгновенье стыдливости сразу сменилось взглядом благодарности, однако ничего сказать в ответ своему начальнику она не смогла. В горле стоял ком, и она боялась расплакаться. Мужская воля и уверенность в голосе – вот, оказывается, чего ей больше всего не хватало в эти пережитые часы, а почти отеческая озабоченность Свинцова вселяла в душу равновесие. На её губах появилась улыбка.

-- Вот так-то лучше, а то доведёшь себя раньше времени до нервного срыва, - наставительно и вместе с тем очень мягко сказал Свинцов. – И ты должна помнить, что ты ещё сыну нужна, да и не только сыну… Соберись, у нас с тобой серьёзный разговор предстоит.

Но подобное напоминание уже было излишним: женщина собрала всю волю в кулак, усталость и отчаяние отступили, и она вновь была готова к решительному сопротивлению упавшему на неё несчастью.

-- Я готова, Иван Андреевич, - ровно и спокойно сказала она.

Свинцов бросил на неё короткий взгляд и выдержал небольшую паузу, прикидывая в голове, с чего лучше начать.

-- Не хочу тебя пугать, Танечка, - отбросил он профессиональную субординацию и заговорил по-дружески мягко и с состраданием, - но всякое может быть, ты должна это понять.

Стрельцова, плотно сжав губы, кивнула головой.

-- Самое худшее, что может быть, - это если твой сын попал в руки маньяка или ещё какого-нибудь шизофреника-убийцы, - стараясь избежать прямого взгляда, продолжил он. – Мне трудно об этом говорить, но я вынужден…ты должна меня понять.

-- Я всё прекрасно понимаю, Иван Андреевич, продолжайте.

-- Но меня обнадёживает тот факт, что ты наша работница и твоего сына могли выкрасть с целью выкупа или же с целью получения какой-либо информации.

-- Да ну, что вы, Иван Андреевич, - отмахнулась Стрельцова. – Ян последнее время так ждал отца, что просто бредил им. Он и записку оставил, что пошёл его искать…я приложила её к заявлению…

-- Всё это мне известно, - нервно забарабанил пальцами по столу Свинцов. – И я очень хотел бы, чтобы только этим всё и ограничилось. Но не забывай, в каком отделе ты работаешь и кто твой муж! Как говорится, дело случая граничит с закономерностью. Откуда тебе известно, что твой сын сам изъявил желание покинуть дом и отправиться на поиски отца? Хорошо, если это на самом деле так! Тогда сейчас он ютится в какой-нибудь из подворотен, и наши сотрудники, я уверен, скоро его найдут! А что, если его кто-то подтолкнул на такие действия?

Стрельцова растерянно захлопала ресницами.

-- Если бы ты не была работницей нашего отдела, то этот случай можно было бы расценить как весьма посредственный, обычный для большинства подобных ситуаций, но…я сейчас разговаривал со следователями, и все сошлись на едином мнении, что со счетов ничего нельзя сбрасывать. Лишь в одном тебя могу успокоить, - Свинцов сделал паузу и закончил с надеждой в голосе, - если твоего сына спровоцировали на такой поступок, то вероятность того, что он жив и его удастся вернуть, весьма высока.

-- Но для чего ребёнка толкать на это? Что-то не вяжется, - тряхнула головой женщина. – Он ещё слишком мал… Не проще ли похитителям его просто выкрасть, ведь для того, чтобы ребёнка подтолкнуть на такое, необходимо много времени и не исключена возможность того, что он мог проговориться о тех, кто толкал его на такой шаг. Нет, это всё ерунда какая-то…

-- Я ещё раз повторяю, что это всего лишь версии, которые нельзя сбрасывать со счетов, - бесстрастно промычал Свинцов. Его густые брови сошлись в переносице, и он, опустив голову, добавил: - То же самое я возразил следователям, но они высказали мысль, что подобную психологическую обработку твоего ребёнка могли провести с помощью других детей, например, в детском саду или во дворе. Тогда вероятность того, что твой сын проговорится о каких-то дядях, уговаривающих его покинуть дом, и вообще, о ком бы то ни было, тем более детях, исключается.

-- Но зачем?

Свинцов пожал плечами.

-- Может быть, для того, чтобы с помощью оставленной твоим сыном записки усыпить твою бдительность и оттянуть время его поиска, чтобы успеть подальше скрыться. Они могли предположить, что ты сама бросишься на его поиски по вокзалам и уж только потом обратишься за помощью к специалистам своего ведомства. Слишком уж рано он у тебя стал писать… Сколько ему? Четыре с половиной?

Женщина кивнула головой. К её горлу снова подкатился ком.

-- Я уже поставил вопрос перед начальством, чтобы они связались с телевидением и выделили деньги для оплаты информационного показа твоего малыша по всем возможным каналам со всеми подробностями о нём - это первое, - загнул один палец на правой руке Свинцов. Второе: так как ты наша работница, я попросил, чтобы именно мне доверили контроль за этим делом, а также чтобы они посодействовали с оказанием финансовой помощи на тот случай, если подтвердится версия о вымогательстве. Оперативники не исключают, что это очередная проделка «Кавказа», и я с ними солидарен во мнении.

При этих словах Стрельцова вздрогнула и кожа на её лице посерела.

-- Повторяю, что это только версия, - опять оговорился Свинцов, видя в глазах женщины смятение. – И третье: давай поговорим о том, кто из детей вашего двора наиболее контактен с твоим сыном? О детском саде не спрашиваю, потому что там и без нас оперативники всё выяснят и перепроверят. Ну, вспоминай…

Татьяна Сергеевна сосредоточила взгляд на настольном календаре и напрягла память. Через минуту она обхватила голову руками и, покачав ею, безысходно вздохнула:

-- Нет, так сразу я сейчас не вспомню, нужно время. В общем-то, он во дворе гуляет всегда под моим или маминым присмотром и играет с детьми, которых также опекают, чтобы более взрослая детвора не обидела. Нет, я среди них не могу выделить тех, кто мог бы вызвать подозрение. Все обычные, нормальные дети из наших… из московских, если так можно выразиться. Никого приезжих, кто играл бы с Яном, или иногородних…

-- Ну, хорошо, - снисходительно протрубил своим зычным баритоном Свинцов. – Работать при таком душевном состоянии ты всё равно не сможешь, поэтому даю тебе три дня отгула. Поезжай домой и вспоминай, там ты быстрее сориентируешься, так сказать, на месте… Твой муж, я слышал, приезжает?

-- Вы и это знаете?

-- Знаю, - Свинцов запнулся и затем угрюмо покачал головой. – Да, тяжёлое тебе предстоит с ним объяснение, если до его приезда не найдётся сын. Ну-ну, держи себя в руках, - увидел он, как из её глаз брызнули слёзы. – Твой телефон у меня есть, я буду держать тебя в курсе дела, а мне, если у тебя появится какая-либо дополнительная информация, можешь звонить в любое время, как на работу, так и домой. Я уже всех предупредил, чтобы тебе не отвечали отказом. Ну, поезжай домой, прими чего-нибудь успокоительно и постарайся заснуть. Отдых тебе необходим, а то вон белки глаз совсем покраснели, небось, промаялась всю ночь.

Стрельцова с благодарностью посмотрела на начальника, но слова застряли в горле, и так, ничего не сказав, она молча покинула его кабинет.

До приезда мужа оставалось двое суток, и прошли они в кошмарном ожидании, что вот-вот раздастся телефонный звонок и чей-то голос известит, что наконец-то сын найден; или раздастся звонок в дверь, и, открыв её, она увидит на пороге дорогого, милого сердцу малыша. Но ничего этого не произошло.

Наступило время, когда ей надо было поехать на военно-транспортный аэродром в Быково, куда прилетал самолёт с Балкан с солдатами на борту. Всю дорогу Татьяна Сергеевна мучительно представляла, что скажет при встрече мужу, хотя делала это уже не одну сотню раз. Она представляла слова и выражения, пытаясь всё время абстрагироваться от разговора и со стороны взглянуть на их суть, чтобы понять их психологизм, но, в конце концов, бросала это занятие, понимая всю его бессмысленность. Сына не было, и смягчить этого удара не удастся. Великий грех потери висел над ней, как дамоклов меч, и никакие слова и умело подобранные выражения не смогут защитить её от вины, в которой она считала себя ключевым звеном.

Увидев Владислава, сошедшего с самолёта, она отвернулась в сторону, не в силах смотреть ему в глаза, а он подбежал к ней и, обняв, нежно заговорил:

-- Танечка, не отчаивайся, крепись, мы его обязательно разыщем.

Она удивлённо подняла на него глаза.

-- Как, ты знаешь?

-- Да. Незадолго до посадки самолёта с авиадиспетчерской сообщили об этом лётчикам, а они, в свою очередь, меня и…всё объяснили со всеми подробностями.

В его серо-голубых глазах отразились знакомые искорки сына, который был очень похож на отца. Всем телом женщина прижалась к мужу.

-- Он ведь пошёл на поиски меня, значит, мы обязательно увидимся, - попробовал Владислав подбодрить её, но вместо ожидаемого результата вышло совсем наоборот: она, больше не в силах сдерживать нервное напряжение, расслабилась, и слёзы непрерывным потоком хлынули из глаз. Плакала она безудержно, а он только терпеливо ждал, прикоснувшись к её голове губами. Привыкший к войне и к людскому горю, он никогда не предполагал, что здесь, дома, в тылу, его самого поджидает чудовищная беда, но как воин, привыкший ко всяким неожиданностям, он встретил её, подчинив себя холодному разуму и воле.

-- Ну-ну, что ты, Танюш, пока мы живы, мы ещё поборемся за своего сына, - стал приговаривать он почти шёпотом, покрывая её лицо поцелуями, - вот увидишь, всё образуется…

Позади послышался негромкий хриплый кашель, он обернулся и увидел перед собой мужчину старше средних лет в форме полковника МВД. Татьяна тоже оторвалась от его плеча и бросила взгляд в ту же сторону.

-- Иван Андреевич! Вы тоже здесь?! – увидев перед собой Свинцова, удивлённо воскликнула она.

-- Да, пришлось приехать по случаю, - скромно замялся её грузный начальник.

-- Так это вы сообщили Владиславу на борт самолёта о нашем несчастье?

Он молча кивнул головой, затем протянул офицеру-десантнику руку и представился:

-- Свинцов Иван Андреевич, начальник 9-го отдела ГУУР, в котором работает ваша супруга.

-- Владислав Войцехович Вибор, - представился капитан, пожимая руку полковнику. – Татьяна мне часто рассказывала о вашем сердечном отношении к подчинённым… Я благодарен вам, что вы приехали сюда и нашли способ подготовить меня к такой новости, иначе бы…

-- Я не знала, как ему об этом сообщить, - перебила его жена. – Я так благодарна вам, Иван Андреевич.

-- Не спешите благодарить, - тяжело вздохнул Свинцов, и его голос понизился, - приехал я сюда не только для того, чтобы смягчить психологический удар вашей встречи, но и подготовить вас, возможно, к ещё более худшей новости.

Муж и жена от таких слов оцепенели и широко открытыми от ужаса глазами уставились на полковника.

-- Что…что случилось? – едва прошевелил губами капитан.

-- Два часа назад я получил сообщение, что в районе Чистопрудного бульвара произошло чрезвычайное происшествие, - медленно растягивал слова Свинцов. – В одном из домов, подлежащих реконструкции, случилось массовое самоубийство детей в возрасте до восьми лет. Пять человек свели счёты с жизнью, и среди них есть ребёнок приблизительно в возрасте вашего сына. Я бы не стал торопиться с этим известием, не перепроверив некоторых деталей, но есть одно обстоятельство, которое меня вынудило поторопиться с приездом сюда и подготовить вас, Владислав Войцехович, и вас, Татьяна Сергеевна…

-- Что за обстоятельство? – хрипло перебил его офицер-десантник.

-- Особая примета, имевшаяся на веках вашего сына, - коротко ответил полковник. – Его родинка!

У отца из груди вырвался хриплый стон, а на мать без содрогания нельзя было смотреть. Она сделалась мертвенно бледной, в её глазах сверкнул хищный блеск, резко сменившийся животным страхом, и, окончательно потеряв самообладание, она издала такой нечеловеческий крик отчаяния, от которого у всех находившихся поблизости похолодела в жилах кровь. Истерика захлестнула её, и, чтобы вывести её из этого состояния, пришлось долго помучиться. Только укол прибывшего врача вернул убитой горем матери сознание, и, уткнувшись лицом в плечо мужа, она тихо плакала на заднем сиденье служебной «Волги» Свинцова. Её муж совершенно бессознательно вертел в руках детскую игрушку – самолёт, которую он привёз для любимого сына в подарок. Что-то страшное было в его взгляде.

-- Вашу машину поведёт мой сотрудник, - негромко сказал им Свинцов, на что супруги никак не отреагировали. – Владислав Войцехович, вашей супруге никак нельзя, но вас я всё-таки очень прошу собраться с духом, потому что предстоит тяжёлая процедура опознания.

Офицер, уткнувшись взглядом в одну точку и продолжая крутить в руках детскую игрушку, молчал.

-- Поехали, - скомандовал полковник своему водителю.

Машина плавно выехала со стоянки и направилась в сторону Москвы. Спустя час она уже была в городе, а ещё через полчаса, объехав все автомобильные заторы и пробки на дорогах, подъехала к Чистопрудному бульвару. Водитель уверенно заехал в Криворожный переулок и подвёл её к дому-призраку, окна которого, словно пустые глазницы, зияли, извещая о себе, что он мёртв и что смерть отныне является его неразрывной спутницей.

-- Я вас ещё раз прошу собраться с духом, Владислав Войцехович, - негромко повторил Свинцов, - мы приехали, прошу…

Он покинул автомобиль, и капитан последовал за ним. Игрушку из рук офицер так и не выпустил. Они зашли в единственный подъезд внушительного четырёхэтажного дома ещё дореволюционной постройки. В левой его части перекрытий между этажами не было, вокруг лестничного подъёма высилась груда строительного мусора.

-- Сюда, пожалуйста, - позвал их старший оперативно-следственной группы, жестами показывая, как лучше пройти.

Свинцов и Вибор не без труда преодолели нагромождения строительного мусора и, поднявшись на груду щебня в левой части здания, увидели перед собой страшную картину: тела пятерых ребят лежали в лужах крови посреди хлама из обломков кирпичей и арматуры. Тело каждого из них было проткнуто арматурными прутами. У капитана перехватило дыхание, когда он увидел изувеченное тельце маленького ребёнка, лежавшего на правом боку с пронзённой металлическим прутом шеей. Видавший смерть и не боявшийся её, он бросился к нему и, нисколько не брезгуя крови, аккуратно освободил труп ребёнка от железного прута и взял его на руки. Лицо у мальчика было залито кровью, от которой почернело ещё больше, и капитан, присев на корточки и прижав одной рукой ребёнка к себе, другой положил ему на грудь игрушку-самолётик и щекой прижался к его лицу. На несколько мгновений все вокруг затихли и молча смотрели, как отец скорбел над погибшим ребёнком. Из его глаз катились крупные слёзы, а плотно сжатые губы не могли заглушить протяжного стона. Наконец он оторвался от мальчика и сквозь слёзную пелену ещё долго смотрел на его лицо, потом он взял с его груди игрушку, поцеловал её и повернулся к оперативникам. В его глазах царила растерянность.

-- Это не он, - с трудом выдавил капитан из себя. – Это не мой сын…это чужой ребёнок…это не Ян, - прерывистым дрожащим голосом повторял он. – Я не знаю, кто это…кто этот малыш…

У Свинцова из груди вырвался вздох облегчения, а оперативники, похоже, нисколько не удивились такой замедленной реакции отца и, только следуя процессуальному долгу, потребовали, чтобы он ещё раз повнимательнее осмотрел ребёнка.

-- Может быть, это всё-таки ваш сын, посмотрите повнимательнее, - прозвучал занудливый голос.

-- Ну, что вы! Что, я сына своего не узнаю? – оправился от удара Вибор. – Я не сразу распознал только потому, что сначала меня ошарашили этакой новостью, а потом…ещё и лицо у малыша всё в крови.

-- А как же родимые пятна на веках, Владислав Войцехович? – не унимался старший оперативно-следственной группы. – Вы всё-таки так долго не были дома, не видели своего сына, а в этом возрасте их внешность меняется довольно быстро.

-- Перестаньте надо мной издеваться! – свирепо отреагировал отец. – Я в здравом уме, чтобы правильно ориентироваться в ситуации и понимать, кто и что находится передо мной…перед моими глазами! А родимые пятно… Ну и что ж, что родимые пятна на веках? Значит, мой сын не единственный в своём роде, ещё есть люди с такими приметами, и один из таких вот находится перед вами. Но я ещё раз повторяю: это не мой сын!

-- Да тут они все с такими пятнами, - раздался голос эксперта. – И похоже, что это вовсе не родимые пятна, а татуировки в виде точек.

Оперативники пришли в замешательство. Они во главе со Свинцовым стали вновь осматривать погибших ребят и убедились, что эксперт не ошибается: на верхних веках каждого мальчика были вытатуированы небольшие точки.

-- Что бы это значило? – в своей задумчивой манере промычал Свинцов. – Евгений Александрович, это уже какой по счёту случай массового суицида детей? – обратился он к старшему оперативно-следственной группы Донцову, подтянутому, с очень строгим лицом майору.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒