|
|||
Яник Городецкий 8 страницаНо ведь Пальма и Юлька видят меня. Я подумал об этом и стал ждать, что мне скажет по этому поводу воспоминание. Но оно предпочло заткнуться, оставив меня наедине со своими мыслями. Ну и ладно, ну и черт с тобой, подумал я. Зафиг мне двойник, который из себя строит не знаю что. И вообще - меня ждут брат с сестрой... Надо идти. Я посмотрел на щенка, задумался. Достал из рюкзака лист бумаги и ручку. Так Марта или Пальмира? Ладно, пусть будет как положено, что вытащили... Я нацарапал на листке неровными печатными буквами "Марта" и оставил его на столе. Придут отчим и Глеб, увидят, поймут... Испугаются до ужаса... А я не останусь, нет. Я не могу. Мне нельзя. Я понял двойника. Мне надо быть с теми, кто видит меня... с теми, кому я нужен. С Пальмой и Юлькой. А уж потом, когда я прыгну под колеса... Правда, когда это еще будет... Я загрустил. Интересно будет, когда меня выпишут из больницы. Я приду к Пальме и Юльке в гости. "Привет", - скажу я. "Привет", - скажут они. А что будет дальше, я не знаю. Наверное, все будет точно так же, как сейчас. Ничего необычного. Меня кольнула тревога. Я сам не понял, почему. Но стало как-то так боязно, жутко, холодно. И от этой непонятности делалось еще страшней. Думай о чем-нибудь приятном, Март! А то совсем поседеешь... Седых котов в природе не существует... И меня, фактически, тоже. По крайней мере, пока. "Пока" - явление временное. Ничего, прорвемся. Врагу не сдается наш гордый Варяг.
-Марта... - прочитал Глеб. - Пап, это ты прикалываешься? Откуда собака? Мужчина, отец Глеба, недоуменно развел руками. Он понимал не больше сына. Утром собаки не было, а теперь, когда они вернулись из больницы, она каким-то образом оказалась в их квартире. То, что это не галлюцинации, он убедился благодаря Глебу. Не может же двоим вполне здоровым людям мерещиться одно и то же. -Может, мама принесла? - предположил Глеб. Он всегда называл жену отца мамой, хотя это было не так. - Ну, я понимаю, что она в больнице... но, может, это все-таки она? Алексеев покачал головой. -Нет. Не она. -А кто тогда? Не сама же собака пришла... И дверь ей должны были открыть... -Да, - кивнул Алексеев. - Должны были. Глеб поскреб затылок и взял в руки тетрадный лист. -Не понимаю. -А ну, дай, - попросил мужчина. Глеб отдал листок. Алексеев прочитал слово, написанное на нем, раз сто и задумался. -А знакомый почерк, да? -Знакомый, - прошептал Глеб и слегка кивнул. Почерк и правда был знакомый. Неровный, размашистый, некрасивый. Такой же, как и в тетрадках младшего брата. -Или это чья-то шутка... - начал Глеб, но отец не дал ему закончить. -Это чья-то шутка, - утвердительно кивнул он. - Это точно чья-то шутка. -А учебники? - тихо спросил Глеб. - Вчера учебники, а сегодня это... -Ерунда, Глеб. Не думай об этом. Может, нам это просто кажется. Не может это быть правдой. Парень кивнул. Он знал, что такое на самом деле не может быть правдой. Но знал он и то, что ему это все точно не кажется. И что учебники и тетради, которые они с отцом нашли вчера на кухне, принадлежат младшему брату. Марту.
А младший брат Март и не догадывался, что оставил на кухне после себя такую интересную улику в виде своих драных учебников за восьмой класс. То, как решил избавиться от лишнего груза в рюкзаке, оказавшись дома при помощи великой силы мысли, он благополучно позабыл. А для старшего брата и отчима эта находка была несколько неожиданной...
-Ну что? Отнес? - накинулась на меня Юлька. Я, полностью увлеченный своими мыслями, и не сообразил сразу, о чем это она. Но потом догадался, что Юлька говорит о собаке. -Ага, - кивнул я. - Отнес. Вот будет моим сюрприз... -Да, наверное, офигеют, - кивнул Пальма. - Ну вот - можешь записать еще одно доброе дело в свой актив. Я понял, что Пальма обращается ко мне. Но не сразу догадался, что он шутит. Я прищурился и так вот посмотрел на него. -Ты чего, Пальма? Совсем рехнулся? В какой актив? Я ведь... могу и по морде... Пальма улыбнулся. -А не побоишься? Я догадался, что Пальма "прикалывается", как он сам любит выражаться. Догадался, но все равно обиделся. Потому что Пальма задел за живое: я в самом деле побоялся бы дать ему по морде. Если бы мы, конечно, были... врагами. Как с Герасимовым. Интересно, кстати, как у него дела. И снится ли ему рыжий кот Мурыч и черный Кот Март. -Вы еще взаправду подеритесь, умные нашлись, - буркнула Юлька. - Куда пойдем? -А может, уроки? - неуверенно предложил я. Но моей инициативы не поддержали. Юлька даже спросила: -Какие уроки? -Стало быть, домашние... Которые тебе... и Пальме задали. -Пальме не задали, - гордо сообщила мне жертва итальянского коммунизма. И улыбнулась. Широко и беззаботно - наверное, предвкушая третий год в восьмом классе. Я возмутился. -Пальм, ну нельзя же так... Ну что за радость три года в одном классе... -А ты в девятый хочешь? - задал мне довольно справедливый вопрос мальчик. Я задумался. А в самом деле, хочу ли я в девятый класс? Наверное, нет. Экзамены там, зачеты всякие... Но сидеть еще раз в восьмом мне тоже не улыбается. Я так и сказал Пальме. Он промолчал: наверное, не хотел со мной ссориться, но и соглашаться не спешил. Во всяком случае, мне так показалось. -Ну их, уроки, - махнула рукой Юлька. - Все равно конец четверти. Эти уроки погоды не делают... Я снова хотел не согласиться: у меня под конец четверти, напротив, повышается работоспособность. Правда, повышается она в силу плачевных обстоятельств, только потому, что надо исправлять уйму двоек и троек, особенно по русскому. Иначе наша классная может назначить дополнительные уроки. И это летом, в июне! Она так уже со мной делала - просто ужас! Я каждый день приходил и писал какую-то дребедень под диктовку, а Ольга Алексеевна проверяла мои каракули, которые я не очень-то старался выводить, как, впрочем, и всегда... Тогда эти занятия выпали как раз на мой день рождения - третьего июня. Мама и отчим сказали, что раз я так отвратительно закончил класс (кстати, прошлый, седьмой), то никакого дня рождения я не увижу, как своих ушей. Нельзя сказать, что я отнесся к этому равнодушно. Но и не огорчился, потому как приглашать все равно некого было. Ну и ладно... Если успею сигануть под колеса до третьего числа (наверное, успею, сейчас ведь еще только начало мая, а день рождения у меня аж через месяц), позову Юльку и Пальму... Оторвемся, как сейчас все говорят, включая и меня. Ладно, не мне судить Пальму. Пусть делает, как хочет. И Юлька тоже... -О чем задумался? - полюбопытствовала девочка. Я посмотрел на нее. Мы были одного роста (совсем не высокого). И были совсем не похожи. Я - темный, как кавказец или какой-нибудь грузин (наверное, от грязи и пыли - на самом деле я никогда не загораю, даже на юге, у моря, загар ко мне пристает неохотно), с черными волосами-сосульками, здорово поседевшими за последние несколько дней, торчащими во все стороны. Глаза у меня темно-карие, большие и напуганные (по крайней мере, так мама говорит, а я ничего такого о себе сказать не могу). А Юлька - веселая, рыжая, открытая. Если бы тогда, у школы, меня заметила другая девчонка, я не знаю, рассказал ли бы я ей все про себя. Но не рассказать Юльке было невозможно - она как будто располагала к себе, смотрела на меня своими ореховыми глазами-щелочками и говорила: "Пойдем?". И я пошел, потому что... Ну, в общем, просто потому что. Надеюсь, никто из читающих это откровение, не будет меня осуждать или смеяться. А Юлька, к счастью, никогда не узнает моих мыслей. И это хорошо. -Да ни о чем... О своем активе, - соврал я, хитро глядя на Пальму. Не мог же я, в самом деле, сказать правду? Мы замолчали. Я думал о предстоящем лете, возможно, счастливом. Это как карта ляжет. О том, как будет здорово снова оседлать велик и помчаться к пляжу, посмотреть на купающихся в холодной еще воде психов и, возможно, искупнуться самому... А можно будет еще Семку посадить на багажник, Семку Котова. Он в первом классе сейчас учится, смешной такой, и фамилия у него на мою похожа. Я - Кот, он - Котов. И до того мне захотелось сейчас прокатиться на велике, аж все внутри зачесалось. -У вас велик есть? - набросился я на брата и сестру. Они, кажется, здорово испугались. -Есть, конечно, - пробормотал мальчик. - Только он старый уже и раздолбанный... "Школьник". -Да все равно, хоть школьник, хоть студент... Починим... Я умею. -Тебе что, так покататься напекло? - удивленно спросила меня Юлька. Я закивал. Еще как напекло! -Но еще рано, вообще-то, - попытался остудить меня Пальма. - Вон лужи еще немного... Мы обычно летом на нем ездили. -Да ведь лето почти! - взмолился я. Это была правда: жара стояла такая, что и лужи высыхали, и мне в новой "Калифорнии" совсем не было холодно - в самый раз. -Да пожалуйста, - развел руками мальчик. - Только потом не говори, что я тебя не предупреждал, что это развалюха полная... Его чинить надо несколько дней, наверно... Мы с Юлькой на нем в аварию однажды попали. -Как это? - мне было интересно послушать про аварию в подробностях. Я думал это так, ерунда. А оказалось, что совсем и не ерунда. Прошлым летом брат и сестра на своем почти новом велосипеде решили объездить весь мир. Ну, не мир, конечно, но весь город - точно. Город у нас не такой уж большой, но и не маленький. На него и пешком вполне хватило бы и трех-четырех дней. Но это было бы не так интересно. А тут такая перспектива - обследовать все улицы и закоулки на новенькой машине! На такое дело точно все лето уйдет, во всяком случае, приятно было так думать... Все лето, конечно, не понадобилось. Хватило и пары дней. Пара дней на половину города. Больше изъездить не пришлось - в один прекрасный день брат и сестра загремели со своего велика так, что никакие прогулки уже не были в радость. Они ехали по узкой дороге, набирая скорость и визжа от восторга, когда прямо им навстречу выскочил мальчишка лет трех: он увлеченно, с гиканьем и прочими признаками ярко выраженного восторга скакал на "коне" - толстой палке с картонной головой и гривой из старой шапки. Может, он и успел бы ускакать в сторону, да только Пальма в тот момент об этом и не подумал. Подумал только, что они вдвоем с сестрой несутся с огромной, почти мотоциклетной скоростью на маленького всадника, который стоял на узенькой дорожке, так и не решаясь отпрыгнуть в сторону - наверное, испугался. Пальма вывернул руль вправо - прямо на бетонную стену. Я не знаю, больно ли на полной скорости упечататься в бетон. Мне в этом повезло несколько больше, поэтому я могу только догадываться. Наверное, больно. Пальма показал мне шрам на локте - длинный и светлый. Сейчас светлый, а тогда... -Ну, короче, мы поставили велик на балкон, и все. -Что все? -Все. Больше не катались. -Я каталась, - не согласилась Юлька. - Иногда, до магазина. -Да? - удивился Пальма. - Не помню. Я не катался, мне хватило. Ну и как он, а, Юлька? -Кто? - не поняла девочка. -Ну велик же! Сильно покоцанный? -Да не, нормальный. Колеса накачать, и все. -Правда? А я-то думал, он совсем уже утиль. Я вмешался: -Так может, покатаемся? "Без меня" - прочитал я на лице у Пальмы. Но Юлька легко согласилась. -Давайте. Какие проблемы? Брат хмыкнул. -А колеса ты накачивать будешь? -Ну и буду, - буркнула Юлька. - А то брата у меня нету совсем. -Да я накачаю... - неуверенно предложил я, чтобы Юльке не было так обидно. - Я что, не умею, что ли? -А это мне совершенно все равно, умеешь ты или нет, - покачал растрепанной головой Пальма. - У нас насоса нет. Я его Ринату отдал... -Какому это Ринату? - нахмурилась Юлька. Видно, ей не очень понравилось, что судьбой их общего насоса распорядился один только брат. Наглый и эгоистичный Пальма. -Рахимову... -Рахимову? Этому придурку? На лице у Юльки я прочитал обильное разнообразие чувств. Все эти чувства были не самые радужные. Два самых ярких - нелюбовь к старшему брату и примерно такое же отношение к неизвестному мне Ринату Рахимову - я уловил очень точно. Кажется, назревал конфликт. Я поспешил его устранить, пока он не превратился в драку. -Да и фиг с ним, с насосом! У нас есть дома! Давайте вернемся, пока еще недалеко ушли... Юлька скептически посмотрела на Пальму, но ничего не сказала. Какой смысл, если все равно насоса больше нет. А насчет того, что насос есть у нас, я вовсе не был уверен. То есть насос был раньше. Последний раз я видел его лет пять назад. Не знаю, не отдал ли Глеб его какому-нибудь Рахимову...
Я поднялся по ступенькам на свой шестой этаж, прошел сквозь коричневую обивку (мама давно говорила, что надо поставить железную дверь, да все никак не собирались) и встретился взглядом с Глебом. Я немного растерялся, помахал ему рукой, но ответа не дождался и вздохнул с облегчением. А Глеб как будто что-то почувствовал - смотрел в сторону двери как-то настороженно, пытаясь увидеть там кого-то. Ясное дело, меня. -Март? - прошептал он. Наверное, чтобы отчим не слышал и не говорил, что сын сошел с ума. -Привет, - сказал я тоже шепотом. Сказал и загрустил. Глеб меня не видит. Он, наверное, хочет меня увидеть. Хочет, чтобы я был жив. Но я умер в пятницу. По ошибке - так сказал двойник. Я отвел глаза в сторону. Глеб еще посмотрел в сторону того угла, где стоял я, покачал головой и отошел. А я медленно пошел на балкон. На балконе было довольно грязно, но мне было по фигу. Я стал искать среди досок и ящиков насос. Я старался действовать тихо, чтобы меня не слышали, но одну доску я все же не удержал - она брякнулась на бок, да с таким шумом, будто это и не доска вовсе, а здоровенная бочка. А может, мне показалось - все-таки я был весь на нервах. Я замер, ожидая, что сейчас сюда прибегут отчим и Глеб. Собственно, в этом не было ничего страшного, но почему-то я чувствовал себя преступником, как в квартире того живодера. Я сжался и забился в угол. Но никто не пришел. Только где-то в глубине квартиры отчим буркнул, что пора бы уже выкинуть к черту эти доски. Я бы не услышал, но сейчас я был в таком состоянии, что услышал бы даже то, как летит в соседней комнате муха. Я вылез из своего укрытия и стал искать дальше. Насоса нигде не было - ни за досками, ни в ящиках, нигде. Я нашел только старенькую игрушечную машинку, синюю "Ауди", которую потерял лет пять назад и очень сильно расстроился тогда. Никакого восторга от найденной машины я не испытал. Случись это года четыре назад, я визжал бы от восхищения. Но сейчас мне нужен был насос. Я поставил "Ауди" на подоконник и стал думать, куда еще мы с братом могли бы заныкать насос. Может, в нашей комнате? Все возможно. Только сейчас я не смогу проверить правильность своей догадки - если я начну рыться в шкафах, Глеб точно тронется... Блин, меня у подъезда ждут Юлька с Пальмой, надо скорее соображать! Думай, Кот, думай! И тут я придумал. Если я могу оказаться в любом месте, которое представлю, если я могу проходить сквозь двери, если я - фантом с почти неограниченными возможностями (которые мне, по правде, совершенно не нужны), то почему я не могу узнать, где сейчас находится мой насос? А вдруг и правда могу? Так... Значит, вот... Великая сила мысли, подскажи мне, где мой насос для велика! Я подумал так и стал ждать, что мне на это скажет "великая сила". Но она как язык проглотила. А может, это за гранью моих возможностей? Обидно. Значит, собственными мыслями я управлять не могу, так, что ли? Жаль. И вдруг я вспомнил. Не знаю, вспомнил ли я сам, или с помощью этой самой мысли. Я подозреваю, что без ее участия. Просто очень уж болезненное было воспоминание - в прямом смысле. Мама тогда велела нам втроем убраться в квартире. Сама она со словами "в конце концов, три мужика в доме, имейте совесть, уберитесь хоть раз в три года" ушла на работу, а мы, поохав, повздыхая и достаточно оттянув это мрачное действо до вечера, принялись за работу. Протерли пол сухой тряпкой, для приличия прошли пылесосом коридор, вымыли посуду и решили облагородить балкон. Потому что на самом деле он и был причиной маминого приказа убраться в квартире - ей "жутко надоело видеть каждый день эти развалины", и мы стали его разгружать - выбросили все нужное и ненужное. Кроме одной коробки - довольно объемистой и старой. В ней лежали разные инструменты отчима, которыми он на самом деле никогда не пользовался, но и выбросить не позволял - жалко было. Эту торбу мы с Глебом решить поставить в кладовку, куда-нибудь на верхнюю полку. Я взял табурет и полез наверх. Точнее нет, не полез. Как только я приподнял этот ящик, у меня начисто пропало желание это делать. Я просто согнулся под его тяжестью и, прошептав пару не самых приличных слов, со звоном бухнул его обратно на пол. Глебу на ногу. Он взвыл, размахнулся, чтобы отвесить мне подзатыльник, но передумал. Вместо этого он взял ящик сам, охнул, но взобрался на хромоногий стул и попытался впихнуть коробку между стоящих там банок с консервированными помидорами. Коробка накренилась, я завизжал и отпрыгнул в сторону, но поздно: мне на голову посыпались отвертки, гаечные ключи и велосипедный насос. (Как в книжке "Курьер": дыроколом - да по башке! Или это в кино было, неважно. Главное - суть. А она была такая же.) Я сказал "какого черта он тут делает!" и всучил насос Глебу. Он сунул его неизвестно куда. Вот так. Все-таки я это сам вспомнил. Никакие великие силы тут не при чем, это точно. Выходит, надо искать в кладовке, где-то наверху. Я быстренько стащил из кухни стул, раскрыл дверь в кладовку, поставил его рядом и взобрался на него. Целый алгоритм. О, а вот и насос, прямо перед трехлитровой банкой. А вот этот злополучный ящик... Я спрыгнул со стула и закрыл дверь. Переносить табурет я не решился - еще увидят. Никакого удивления не возникнет, я думаю. Стулья у нас вечно кочуют, мы иногда и сами удивляемся, когда они переезжают с одного места в другое. Я в деталях представил себе двор, где сейчас стояли брат и сестра - сильно лень было спускаться по ступенькам, да и надо же когда-нибудь использовать свои способности, в самом деле. Представил лавочку, недавно окрашенную в какой-то совсем не поддающийся описанию цвет, зеленый куст шиповника (когда на нем вырастали ягоды, мы с мальчишками срывали их и рисовали на асфальте разную дрянь - как мелками, только не разными цветами, а одним, темно-синим), представил песочницу, (где, кстати, раньше мы проводили большую часть жизни - копали там подземные ходы и строили домики для своих игрушечных зверей - разных зайцев и тигров), представил рекламный щит на ножках. Его, в отличие от скамейки, никогда не красили. Всю мою сознательную жизнь он был темно-сиреневым. И все время с него на нас смотрели улыбающиеся лица разных депутатов, а какие-то агитаторы призывали народ к массовому похудению. Мы с Семкой Котовым иногда тоже клеили на него объявления - всегда юмористического содержания. Так вот я представил все это и тут же оказался в этом самом дворе - таком знакомом и привычном. Юлька в ужасе хлопала глазами, а у Пальмы было такое удивленное лицо, какое могло бы быть еще только в одном случае - если бы в его дневнике за год были все пятерки. -Ты же не выходил... - попытался понять мальчик. Я засмеялся. Из удивленного его лицо стало жалостным. -Конечно, не выходил, - кивнул я и помахал перед братом и сестрой насосом. Маленький шланг забавно затрепыхался. - Я же говорил, что могу оказаться где угодно, если захочу. Вот возьму и захочу оказаться у вас дома! Вам еще полчаса плюхать, а я уже там буду! -Я тебе буду, - притворно пригрозил мне Пальма. Я улыбнулся, взял шланг в рот, стал качать насос и раздувать щеки, будто надуваюсь. Потом я выплюнул шнур и, сдувшись, захохотал. Вместе с Пальмой и Юлькой.
Велосипед одиноко стоял на балконе. Я машинально отметил, какой он пустой. Балкон, конечно, а не велосипед. Мама позавидовала бы такой чистоте и свободному пространству. Я дернул звоночек на руле, он весело динькнул, будто говорил: "Ну сколько можно мне стоять здесь без дела? Пойдем!". -Хорошая машина, - одобрил я. - Вовсе не развалюха. Пальма пожал плечами. -Я все равно на нем кататься не буду. -Будешь, - распорядилась сестра. - Как миленький. -Куда ты денешься, - согласился я. -А у меня что, вообще права голоса нет? Так, да? Мы с Юлькой дружно закивали. Пальма, притворившись обиженным, буркнул: -Ну и целуйтесь там, со своим великом. Сами его с балкона на улицу вытаскивайте. А мне все равно... я все равно кататься не буду... У меня колени выше руля поднимаются. -У меня же не поднимаются! - вспыхнула Юлька. - Давай тащи! Пальма взял велосипед за руль и покатил с балкона. -Ты - другое дело... Ты - малолетка. Юлька закатила глаза. Я постарался не рассмеяться. -Постой, - сказал я, улыбаясь, мальчику. - Не будем же мы его на улице во дворе накачивать? Я давай сначала накачаю, а потом пойдем. -Подумаешь... Я сам накачаю. Чтобы некоторые вредные особы не говорили потом, что у них нет братьев. -Пфы, - фыркнула девочка. А я взял насос. -И все-таки я сам. Пальма уступил. Я открутил ниппель, прикрутил шланг и стал качать воздух: быстро, чтобы он не успевал выходить. Я качал долго, даже вспотел. Но останавливаться нельзя было - если бы я перестал, весь воздух бы вышел. Скоро я закончил. Открутил насос и быстро завинтил клапан. Колесо было тугое, а я - красный и вспотевший. Пальма хотел отобрать у меня насос, но я не позволил. -Да давай его сюда. Все честно - одно колесо - я, другое - ты! Ну, Март! -Не. - Я вытер взмокший лоб. - Не дам. Еще, чего доброго, снова в обморок хряпнешься... Юлька пристально посмотрела на меня. Я прямо спиной почувствовал, как она на меня смотрит. Пальма приподнял густые светлые брови. -Ты опять, да? - повернулась Юлька к Пальме. Ты же обещал, что будешь говорить. Пальм, ну что ты, а? Вчера... а теперь сегодня... Пальма молчал. Он посмотрел на накачанное колесо, на меня, откусил заусенец на большом пальце, а потом хмыкнул. Растрепал и без того торчащие пряди. -Юль, слушай, давай не будем снова? Мы уже не раз об этом говорили. Это моя проблема. Ясно? -Так и моя тоже, дурак. Я отвел глаза. Не мог я на них смотреть. Это было как-то... как в кино. В какой-нибудь драме. Я терпеть не могу драмы. Но сейчас все было по-настоящему. Не в кино. Еще хуже, чем со мной. Ну почему все так несправедливо? Разве должны умирать те, кто не дожил еще до своего четырнадцатого или пятнадцатого дня рождения? Разве это правильно? Я бросил насос на пол. Больше всего мне хотелось сейчас разбить его об асфальт.
Кататься мы, конечно, не поехали. Даже не накачали второе колесо. Было как-то никак. Не грустно, не обидно, но и не хорошо. Именно никак. Мы вообще никуда не пошли. Я сидел и смотрел в окно: там в песочнице играли ребята. Так же, как когда-то возились там мы. Я не вспоминал, нет. Какое там - мне кажется, я тогда вообще ничего не соображал. Просто наблюдал за ними - это мне было интересно. Юлька пыталась решить алгебру. Я не смотрел на нее, но хорошо слышал, как она пыхтит, пробираясь сквозь все эти синусы, косинусы, тангенсы и прочую не поддающуюся здоровым мозгам дрянь. Она, наконец, не выдержала: психанула и взяла решебник. Пальма читал параграф из учебника биологии за восьмой класс. Я хорошо знал эту книжку - помнил до последней картинки. "Биология; Человек", вот так она называлась. Человек-то человек, а практические работы мы делали с какими-то мятликами и коноплей...
Я лег спать в девять часов. Честное слово. Так погано было на душе, что не хотелось ничего. Спать не хотелось тоже, но я лег назло себе. И назло всем. Лег с твердой мыслью, что загляну завтра к маме. Завтра уже среда, значит, будет уже шесть дней... За шесть дней ее могли и выписать. Могли ведь? Я ворочался на матраце. Мне было жарко и противно. Я попробовал считать овец. Но овцы не считались: они были слишком неудобные. И еще я не знал, куда их девать в таком количестве. Они не скакали у меня перед глазами, а толпились хаотичной кучей. Скоро их набилось целое стадо. Или как там у них называется? Отара? Клин? Табун? Я сбросил одеяло и тихо зарычал. Мне было все равно, как называется коллективное общество овец, просто такой же беспорядочной грудой на меня навалились все тревоги и грустные мысли. Ночью выползают все страхи. Они выползают из-за всех щелей, а потом собираются вокруг тебя и шепчут что-то такое жуткое, что хочется с головой накрыться одеялом. Я накрываться не стал. Мне было жарко, и этого того не стоило. Я решил не думать о плохом (о себе, о том, что может случиться с мамой, о Пальме) и стал снова считать овец. А потом вспомнил стишок. Про овец и одного пацана... "Полночь. Мальчишка, стараясь заснуть, Считает стадо овец. Девять сотен овец уже не вернуть, А на тысячной стаду конец".
Я не помню, откуда это. Кажется, Глеб рассказал. Дальше, по-моему, еще было, но я не помню. Только это маленькое четверостишие запомнил, и все. У меня овец набралось, наверное, больше тысячи. Но спать не хотелось. Тот мальчишка, из стишка, по-моему, тоже не стал спать - он, кажется, пошел на балкон дышать свежим воздухом. И на звезды смотреть. Про звезды там точно было, я помню. Я вспомнил, как отводил к Шмелеву черную овчарку и как увидел тогда небо, все в звездах. Это было ну просто необыкновенно красиво. Но я не смогу описать, я просто не найду таких слов. А может и нет их, таких слов, нет вовсе. Я как наяву почувствовал прохладу той недавней субботней ночи. Мне тогда было неуютно и страшно. Пока я не посмотрел наверх. Но почему? Разве раньше меня так волновали звезды? Никогда. Они были мне безразличны. То есть, они, конечно, были красивые, но мне не нужна была эта красота. Я не понимал ее, как не понимал и их величия. Потому что они действительно гордые и независимые. Им никто не нужен, и это здорово. Может, это и есть счастье? Тебе никто не нужен, и ты тоже не нужен никому. Я бы не говорил так, если бы не случилось того, что случилось. Я не знаю, что чувствует сейчас мама. Если то же самое, что и я - это ужасно. Это ужасно, потому что я ей нужен. И она мне. И Глеб. И даже отчим, наверное, как без него. А теперь еще Пальма с Юлькой. Если с Пальмой что-то случится, как со мной, это тоже будет ужасно. Я не знаю, я не знаю, я не знаю, черт возьми, правильно ли то, что я сейчас я думаю. Так ли это хорошо, когда ты никому не нужен. Холодное одиночество - это хорошо? Может, это все-таки хорошо? Я вскочил и кинулся к окну. Звезд было совсем мало, две или три, не то что тогда. Но все равно они были такие же. И точно так же меня потянуло к ним снова. Я чувствовал их. Для меня они были живые, они дышали, они смотрели на меня так же, как я смотрел на них. Они чего-то ждали от меня. Как бы я хотел быть одним из них! Чтобы никому не причинять боль. И чтобы самому не терпеть это.
А двойник говорил, что я могу не спать... Надо только думать, что мне не хочется спать, и тогда и правда не захочется. Кажется, так... Можно попробовать. Похоже, даже думать не надо. И так спать не хочется совершенно. Я попробовал представить себе завтрашний день. Как бы я провел его, если бы был жив. С утра я пошел бы в школу, просидел бы там шесть часов... Целых шесть часов тратить на такую... ладно, промолчу... Даже семь. По средам ведь классный час. А то и полтора. Смешно звучит: "классные полтора часа". Ну ладно, школу не жалко. Жалко весь остальной день. Наверняка он будет солнечный и теплый. Май все-таки берет свое, и каждый день становится все более похожим на лето. Лето - это здорово... А вечером бы мама пришла с работы. И мы бы все вместе смотрели телик. Я, Глеб, мама и отчим. И вдруг меня в бок тепло толкнула надежда. А ведь это все может быть. Все может быть по правде. У меня ведь есть шанс. А ошибки... они поправимы.
Часть вторая Треугольник Я долго не спал. Слишком много всего думалось, само собой как-то. Но потом я устал думать и провалился в сон. Все-таки двойник что-то напутал... ...Я шел из школы за мамой. Ее снова вызвали к завучу. Мне было не привыкать. Маме тоже. Но все равно был какой-то неприятный осадок. Потому что все снова случилось из-за Герасимова. Я взгрел его за одного третьеклассника. Не знаю, чего уж они там не поделили, но Герасимов взял его за подбородок и сильно толкнул, а потом еще и крикнул ему парочку не самых ласковых слов. Третьеклассник показался мне похожим на Пальму: такой же светлый, растрепанный, с напускной серьезностью. Только совсем не большой. Может, Пальма и был как раз таким в его возрасте? Маленьким, взъерошенным, смотрящим на все вокруг из-под нахмуренных бровей? Короче, я снова врезал Лешке. Даже не врезал, а только пригрозил. Это он ударил меня первый. Только этого, увы, никто не видел. Все прибежали, только когда я решил дать ему сдачи. Это я рассказываю так просто, а на самом деле вовсе не так было, у меня даже коленки тряслись, но под брюками этого не видно... Ну и все. Теперь вот я шел за мамой и думал, что когда-нибудь я точно Лешку убью. Ну почему он всю жизнь должен портить мне эту самую жизнь?
|
|||
|