Примечание к части 8 страница

Часть 12

Драконам не нужна прислуга. Зачем, если одного заклинания достаточно, чтобы дом засиял чистотой, а на столе появился изысканный ужин? Но у Криса были сотни слуг. Обычно тихие и незаметные, теперь они шлейфом тянулись за хозяином и его гостем. Пара притягивала взоры, как Луна – море, и в каждом взгляде читались изумление и страх. Крис остановился у двери и по-джентльменски открыл ее перед единорогом. За их спинами в ужасе ахнули голоса.
– Поберег бы нервы своих подданных, – шепотом заметил Лэй и перешагнул порог кабинета. Крис задержался в дверях, на губах мелькнуло подобие улыбки.
– За слуг не беспокойся. Они забудут обо всем, едва выйдут за ворота.
– Все они – люди?
– Все.
– Зачем они тебе?
Крис проигнорировал вопрос, а Лэй не сильно надеялся на ответ. Не в силах сдержать любопытство, он обошел кабинет по кругу. Кто бы мог подумать, что его не только впустят в дом, но и позволят увидеть еще одну комнату, помимо библиотеки. Язык жгло от желания спросить обо всем, что попадалось на глаза, но не хотелось искушать судьбу. Он знал не понаслышке, как звереют драконы, если кто-то пытается выведать их секреты или присвоить сокровища. Крис цербером следил за гостем и следовал за ним по пятам, и это странным образом одновременно бесило и успокаивало.
– Ты мой конвой? Не волнуйся, с сегодняшнего дня я не ворую.
– Отрадно слышать, – Крис придержал Лэя за руку выше локтя. – Не ожидал, что тебе хватит наглости прийти ко мне.
– Не ожидал, что тебе хватит глупости впустить меня.
– Шутки в сторону, единорог. Зачем ты пришел?
– А зачем ты впустил?
Дракон развернул его к себе:
– Лухан тебе что-то сказал?
Лэй нахмурился, не понимая, о чем речь:
– Что ты имеешь в виду?
Крис долго всматривался в глаза напротив, словно пытался прочесть в них что-то, но вдруг улыбнулся и вздохнул то ли с грустью, то ли с нежностью:
– Ты ничего не знаешь, – улыбка стала шире. – Ты пришел ко мне просто так.
Лэй почувствовал себя воришкой, пойманным за руку; смущение и ужас, что он испытал у ворот, вернулись, окрасив щеки алым. Он отвернулся и вновь зашагал вдоль кабинета, делая вид, будто изучает интерьер.
– “Ты ничего не знаешь”? – с преувеличенным безразличием переспросил он. – Звучит обидно. Я знаю много чего.
– Но ты не знаешь, зачем пришел сюда.
– Ты играешь со мной, дракон?
– Как и ты со мной.
– Тогда я не понимаю правил нашей игры.
– Я тоже, – признался Крис. – Тебе не приходило в голову, что правила придумали не мы?
– А кто?
– Кто-то задолго до нас.
– О чем ты говоришь?
– Ни о чем. Просто размышляю вслух.
– Ты меня совсем запутал.
Крис в ответ улыбнулся, уже не в первый раз за последние несколько минут, а обычно улыбался крайне редко. Как все странно… Лэй отвернулся и продолжил блуждать по кабинету. Он осмелел настолько, что позволил себе коснуться некоторых изделий кончиками пальцев и мысленно подивился тому, что на него не зашипели. Он поглядывал на дракона в стеклах и зеркалах, они оба украдкой следили друг за другом, и порой их отражения встречались взглядами. Крис улыбался, а лучше бы ворчал. Все шло наперекосяк. Молчание затягивалось.
– А все же, зачем тебе люди? – нарушил неловкую тишину Лэй, останавливаясь рядом с книжной полкой. Крис встал у него за спиной:
– Из-за единорога.
– И почему я не удивлен? – Лэй провел ногтем по потрепанному корешку. – Блокнот?
– Дневник, – Крис протянул руку над плечом единорога и, сняв книгу с полки, вложил ее ему в ладонь.
– Если дракон делает глупость, – прошептал он на Лэю ухо, – ищи поблизости единорога.
Лэй выдохнул, только когда Крис отошел к креслу у окна и сел в него. Выждав паузу, единорог открыл дневник и перелистнул пару страниц, исписанных размашистым мощным почерком. Язык был незнакомым, и в памяти предков не нашлось ни одного ключа для него. Подобное с Лэем случилось впервые. Любопытство разбушевалось не на шутку, а вместе с ним и обида – дракон знал, что язык ему не откроется и раздразнил намеренно. Но зачем?
Лэй нехотя вернул дневник на место и, помедлив, занял кресло напротив Криса. Тот одарил его нечитаемым взглядом и щелкнул пальцами. Дверь в кабинет распахнулась. На пороге уже ждала горничная с подносом в руках.
– Ты, помнится, пришел ради чашки чая.
Лэй хотел было ответить, но промолчал, плотно сомкнув губы. В Крисе вскипела жадность: что за слова родились для него, но так ему и не достались?
В кабинете было чрезвычайно тихо, лишь звякнули блюдца, опускаясь на стол, а следом запела вода, льющаяся из чайника.
В коридоре, напротив, было раздражающе шумно: сплетни множились, и громко, как водопад, бурлил поток взволнованных голосов. Интерес к паре не угасал. Кто-то из слуг совсем забылся и попытался заглянуть в кабинет. Крис резко вскинул руку – любопытных, словно ударом ветра, отбросило в конец коридора, они ударились о стены и попадали на пол. Дверь кабинета с диким грохотом захлопнулась, шторы упали на окна, и в обрушившейся, плотной темноте вспыхнул электрический свет.
Повисла тяжелая тишина. В руках горничной задрожал чайник, она вскинула на хозяина испуганный взгляд и замерла. Крис не изменился в лице и не взглянул на нее.
– Ты закончила?
– Да, господин.
– Тогда почему ты все еще здесь?
Служанка испарилась быстрее, чем по волшебству. Лэй поморщился:
– Тебе не жаль их?
– Мне – нет. А тебе, должно быть, жаль. С вами всегда так, – Крис подался вперед, колени уперлись в кофейный столик, разделяющий его и Лэя. – Почему единороги такие мягкотелые? Вы слишком привязчивы и не умеете сдерживать желание обогреть всех сирых и убогих. Котят, собак, людей…
– Прекрати.
– Давным-давно жил единорог, очень на тебя похожий. Он проникся то ли жалостью, то ли нежностью к человеку. Настолько привязался, что объявил его другом, нанял помощником и всюду таскал за собой. В те времена жил дракон. Они с единорогом были… Как бы сказать помягче?
– Не особо дружны?
– Именно. Ты ведь знаешь, в каждом поколении наших народов встречалась… – Крис откинулся на спинку кресла и замолчал, подбирая слово, – ...пара, которая ссорилась пуще всех остальных вместе взятых.
– Скорее, встречался дракон, который выбирал себе жертву среди единорогов и изводил его почем зря.
– Спорный вопрос, кто кого выбирал и кто кого изводил. Единорог никогда и ни в чем не желал уступать.
– Уступать? Что за вздор? Как, по-твоему, он должен был уступать?
– Быть менее упрямым, например. Более покладистым. Уступчивым. Соглашаться.
– Соглашаться?!
– Слушаться.
– С ума сойти, – Лэй подул на челку. – Оставим это. Что там с человеком?
– Каким человеком?
– Которого наняли в помощники.
– Ах, с этим. Да ничего. Дракон решил, что раз у единорога есть слуга из людей…
– ...то и у него должен быть?
– Такова наша натура, – ничуть не смутился Крис.
– Значит, вслед за одним драконом другие тоже решили, что у них должен быть человек на службе?
– Ты мыслишь не по-драконьи. Если у единорога был один слуга, то дракон нанял десять. Если у одного дракона десяток, другой наймет дюжину, а третий столько, сколько пожелает, лишь бы не меньше.
– И сколько слуг у тебя?
– Больше, чем у кого бы то ни было.
– Так ответит любой дракон?
– Схватываешь на лету.
– Вы ненормальные.
– Не мы это начали, – напомнил Крис. – Из-за давнишней прихоти единорога мы до сих пор вынуждены жить в окружении смертных.
– Ты хоть слышишь, как абсурдно это звучит?
– А ты слышишь, что я говорю? – Крис вновь подался вперед, не сводя с Лэя взгляда, и повторил с нажимом: – Все глупости, что делает дракон, только из-за единорога.
– И какая глупость заставила тебя впустить меня в свой дом?
Крис задумался и ответил, лишь когда чашка Лэя опустела:
– Предположим, мне нужна твоя помощь.
Единорог усмехнулся:
– А я-то почти поверил, что ты пригласил меня, потому что мы друзья.
– Размечтался.
– Будь со мной ласковее, Крис. Тебе ведь нужна моя помощь, – Лэй откинулся в кресле. – Итак? Что тебе нужно?
– Расскажу, если буду уверен, что ты мне поможешь.
– Не могу ничего обещать, пока не узнаю, о чем идет речь.
– Тогда аудиенция окончена. В коридоре ждет горничная, попроси ее тебя проводить. Должна же быть от нее хоть какая-то польза.
– Это как-то связано с дневником, я прав? – Лэй потер подбородок большим пальцем. Гордость велела уйти, но разыгравшееся любопытство и робкий голос, напоминающий, что в следующий раз он может увидеть Криса ой как нескоро, не позволяли сдвинуться с места. – Ты бы не показал мне его просто так.
Дракон склонил голову к плечу и – с ума сойти – сложил губы в очаровательной улыбке, от которой захотелось расплакаться.
– Продолжай, – подбодрил он, и Лэй мысленно отвесил себе подзатыльник, умоляя отвести взгляд от улыбки.
– Ты уже понял, что я ни слова в дневнике не разобрал, значит, дело не в переводе. Что-то другое.
Дракон кивнул и склонил голову к другому плечу:
– Дальше.
– Разговоры о враждующих парах между нашими предками… Тоже не просто так. Дневник… – Лэй покосился на полку с блокнотами. – И кажется, не один. Очень древние. Они твоего предка?
Крис мысленно взвесил все “за” и “против” и, наконец, кивнул.
– Значит, ты узнал из дневников нечто важное, но тебе чего-то не хватает. Того, что могу дать только я, – Лэй потер шею и расстроенно фыркнул: – Воспоминания единорога, вот, что тебе нужно.
– Умница, – ласково похвалил Крис, и от одного этого слова в груди единорога потеплело. Лэй никогда не был падок на похвалу, тем более на такую топорную, но глупое сердце словно жило от него отдельно, и оно безумно обрадовалось комплименту. Лэй встал:
– Я не могу тебе помочь.
Крис поднялся следом. Ему не дали произнести ни слова.
– Правда, Крис, не могу. Личные воспоминания – табу. Мы обмениваемся знаниями, но не лезем в жизни друг друга. Прости.
Он развернулся к выходу.
– Но воспоминания бабушки ты смотрел, верно?
– Это другое. У своего прямого предка можно… попросить разрешения. И если он позволит, то можно увидеть воспоминание. Но надо знать, о чем просить, а я понятия не имею, что тебе нужно.
– А если я покажу?
Лэй замешкался. Ему самому хотелось, и вместе с тем было страшно узнать, какое воспоминание потребовалось Крису.
– Ты ведь отчего-то уверен, что я его прямой потомок, – догадался Лэй. – Почему?
– Есть повод так думать, – Крис отошел к полкам и достал один из блокнотов, открыл в самом начале и протянул Лэю. – Сам посмотри.
Портрет карандашом, слегка выцветший и затертый временем, не очень детальный, но узнаваемый. Лэй невольно взглянул на свое отражение в зеркале и вновь посмотрел на портрет.
– Н-ну…
Слов не нашлось, сходство было слишком очевидным. Лэй попытался перелистнуть страницу, но Крис забрал блокнот.
– Хорошего помаленьку.
– Зачем рисовать того, кого ненавидишь?
– Действительно, незачем, – согласился Крис, возвращая дневник на место.
– Ты это хочешь узнать?
– Нет, ответ на этот вопрос я знаю из дневника.
– Но мне не скажешь.
Крис отошел к окну и чуть раздвинул шторы, выглядывая в сад:
– Возможно, скажу. Если воспоминание единорога покажет то, что я хочу знать.
– И что же это?
– Почему дракон рисовал его, я знаю. Но мне непонятно, зачем единорог позировал. Почему не отказался? Там не один рисунок, понимаешь, далеко не один… Серия набросков, как для большой картины. Эти двое много времени провели вместе. Так почему единорог на это согласился? – Крис обернулся к Лэю и негромко спросил: – Если бы я попросил, ты бы стал мне позировать?
– Ты бы не попросил.
Крис вновь отвернулся к окну:
– Как знать, – он открыл створку, впуская в кабинет свежий воздух, и оперся ладонями о подоконник. – Мне очень нужно это воспоминание, Лэй.
Лэй вздрогнул – губы дракона, кажется, впервые произнесли его имя. И он бы многое отдал, чтобы услышать его снова.
– Тебе нужна зацепка, чтобы выйти на связь с предком, я прав?
– Да. Вещь, событие, место.
– Я могу создать иллюзию, показать запись из дневника. Это просто, я точно знаю, как выглядит место, которое в нем описано. Вместо единорога будешь ты, вместо дракона – я. Сработает?
– Маловероятно. Насколько ты хороший иллюзионист?
Крис посмотрел на него, изогнув бровь:
– Сомневаешься во мне?
– Я видел несколько драконьих иллюзий, они меня не впечатлили.
Крис резко дернул головой, щелкнув позвонками. Ногти на мгновение удлинились, превращаясь в когти, но тут же вернулись к прежнему виду. В горле удержался разъяренный рык. Дракон моргнул – круглый зрачок сменился вертикальным, золотисто-каряя радужка потемнела. Он двинулся к единорогу:
– Ты позволил кому-то копаться в своем сознании?
Лэй не шелохнулся. Он еще никогда не видел трансформации дракона, даже частичной. Метаморфозы Криса должны были напугать его, но вопреки всему восхитили, и под кожей стало тепло.
– Ни один дракон не смог бы наслать на тебя иллюзию, если бы ты не разрешил ему. Кто он?
– Какая разница? Я сам его попросил. О драконьих иллюзиях ходят легенды, мне было любопытно.
Дракон приближался. Он не потерял человеческого облика, но стал крупнее и выше, раздался в плечах. Лэй попятился и облокотился о спинку кресла. Крис навис над ним:
– Твое любопытство однажды выйдет тебе боком, – голос его изменился, став на несколько тонов ниже.
– Возможно, – Лэй протянул руку и, сжав ворот рубашки Криса, дернул на себя. – Давай уже свою иллюзию, дракон. Посмотрим, на что ты способен.
Мебель исчезла, стены рухнули, пол под ногами превратился в луг, потолок растворился, открывая вид на безоблачное синее небо. Солнце легло на кожу горячим плащом, запах травы и воды – запах лета! – ударил в голову, и у Лэя подкосились колени. Крис поймал его.
– Доволен?
Лэй по интонации понял – наглец самодовольно ухмыляется, и не стал его хвалить. Иллюзия была более, чем реальной.
– Почему так тихо?
– Секунду.
Послышалось пение птиц, шорох ветра в листве, что-то с тихим всплеском упало в воду. Лэй обернулся – пруд! Рядом с ним росла плакучая ива, опустившая ветви в воду, в сочной листве солнечный свет сплел паутину. Глядя на пейзаж, Лэй с легкостью наткнулся на воспоминание предка: он сидит под деревом, привалившись к стволу спиной, сквозь тонкую ткань рубашки ощущает кору кожей; в руках – книга; Крис рядом, их плечи соприкасаются, Лэй чувствует тепло его тела; дракон шуршит грифелем по бумаге, и этот звук такой знакомый и приятный, как щелчок замка, открывающего дверь домой. Лэй знал, что видит не иллюзию, а воспоминание. Это было, когда-то давно уже было. Не с ними, но с кем-то на них похожими. Лэй мысленно потянул воспоминание к себе, и оно поддалось. Он уловил запахи, смех, теплое прикосновение и шепот на ухо: “Иди ко мне”. В груди потеплело от счастья и нежности. А потом все исчезло. Лэй дернулся и обнаружил себя в кабинете. Крис стоял рядом:
– Что ты видел?
– Не знаю.
– Что ты видел?!
– То, что ты показал.
– Я показал сад, а дальше ты ушел в транс. Ты видел их?
– Кажется, – Лэй, как во сне, попятился, пытаясь нащупать кресло. Крис усадил его сам и опустился перед ним на колено:
– Что ты видел? – уже мягче спросил он, и Лэй застонал, закрывая лицо ладонями.
– Что-то странное. Не знаю. Такого не может быть. Они… сидели под деревом. Я – читал, ты – рисовал.
– И что странного?
– Мы… То есть они... Они ладят! – Лэй испуганно посмотрел на Криса. – Действительно ладят. Как… Не знаю.
– Ты почувствовал то, что чувствовал единорог? Ты должен был.
– Я не успел.
– Не ври! Это важно!
– Он выкинул меня из воспоминания, едва ты заговорил!
– Я?
– Дракон.
– Что он сказал?
– Я не расслышал, – соврал Лэй. – Я хочу домой.
– Скажи, что это не жалость.
– Что?
– Чувство, которое испытывал единорог, это жалость? Да или нет?
– Зачем ему жалеть дракона?
– Потому что вы такие… – презрительно прошипел Крис и поднялся. – Если бы я признался тебе… что хочу тебя… нарисовать, – дракон сглотнул. – Ты бы согласился, даже если бы не хотел этого, ведь так? Твое сердце сказало бы: “О, ему стоило больших трудов сказать мне это, как я могу отказать”. О твоих бывших Чанёль говорил, что ты встречался с ними из жалости. Это так в духе единорогов! Вы любите собой жертвовать. Вы...
– Как же меня это злит, – Лэй встал, – то, что ты каждый раз говоришь “вы”, “вас”, “вам”. Я один. Оглянись, Крис, меня здесь не толпа! Я сам по себе. Я - не весь мой народ. И все единороги разные, когда ты это уяснишь?! Мы не одно целое. И мы вовсе не добрые и не жалостливые. То есть все по-разному. Я так вообще не вписываюсь, зачем ты равняешь меня со всеми? И если бы ты мне признался… Я бы согласился вовсе не из жалости, а потому что тоже этого хочу!
– Ладно!
– Что ладно?!
– Ладно, я тебя нарисую!
– Да при чем тут “нарисую”?!
– Ты же сам сказал, что хочешь этого!
– Я вовсе не это… О, ты непроходимо туп! Почему в таком большом теле такой крошечный мозг?! Невыносимо! Я хочу домой. Проводи меня к порталу.
– С радостью! – Крис хлопнул в ладоши, и портал появился между ними. – Привет родне.
– Пошел ты! – прошипел Лэй почти по-драконьи и шагнул навстречу Крису, но растворился в проеме. Дракон расплылся в довольной улыбке:
– Значит, ты сам этого хочешь?
Он плюхнулся в кресло и посмотрел на соседнее. Воздух медленно принял очертания Лэя. Крис добавил к иллюзии несколько деталей: чуть длиннее челку, светлее глаза, подправил ямочку на щеке. Рассеянно махнул рукой:
– Не похож, – и иллюзия исчезла.
Настоящий Лэй тем временем выскочил из библиотеки и взлетел по лестнице на второй этаж.
– Невероятно! – он громко хлопнул дверью и застыл посреди своей комнаты. Внутри клокотало.
– Он же все прекрасно понял! – Лэй рывком сдернул одеяло с кровати и перевернул матрас, опрокинув его на пол. – Он играется со мной! – подушка полетела в распахнутое окно.
– Ненавижу его!!! – Лэй одним махом скинул вещи со стола и остановился перевести дыхание. – Почему ты такой тупой?.. Боги, или это я тупой? Почему мы оба такие тупые?!! – вскинул руки единорог и рухнул на пол, будто все силы разом его покинули. Внутренний голос зашевелился внутри, как живое существо: “Что с него взять? Дракон есть дракон. Он жесток и ненавидит тебя. От него надо держаться подальше” Лэй кивнул, соглашаясь. Он подтянул к себе одеяло и подложил его под голову вместо подушки.
– Даже не пытайся сблизиться с драконом, – прошептал классическую истину Лэй и, обняв одеяло покрепче, закрыл глаза. Ему нужен был сон. Единороги всегда спали, чтобы вернуть себе силы. Ему снился пруд и плакучая ива, ему снилось, как большие ладони обнимают его, а после не снилось ничего.
Лэй проснулся от того, что плакал. А может от того, что в кармане надрывно гудел телефон. За окном уже было темно.
– Алло, Чанёль, где ты? – “приезжай скорей, мне плохо”
– Пытаюсь догнать Сехуна. Весь вечер за ним гоняюсь, но еще ни разу не пересеклись.
– Весело вам.
– Да уж. Слушай, он мчит на запад, к пляжу. Как думаешь, я дотяну до него?
– Думаю, дотянешь, – со вздохом отозвался Лэй. – Это всё?
Чанёль задумчиво помолчал, прежде чем спросить:
– Что случилось?
– Все хорошо.
– Снова повздорил с Крисом?
– Какая глупость... С чего ты взял?
– У тебя голос странный.
– Я спал, – почти не соврал Лэй. – Не проснулся еще. А так все отлично.
– Точно?
– Конечно. Напиши, когда помиришься с Сехуном.
– Договорились. Не грусти.
– Не буду.
Лэй сбросил вызов, поздно сообразив, что “не грусти” означало, что феникс его байкам про “все отлично” не поверил. Лэй отключил телефон – хватит с него на сегодня разговоров. Он все еще чувствовал себя не в своей тарелке. Проклятое воспоминание предка! Оно переворачивало мир с ног на голову, нашептывая, что симпатия между врагами возможна, и что она бывает взаимной. “Нет, не бывает!” – взвился внутренний голос. Ну а как же тогда ива, пруд и голос дракона: “Иди ко мне”... Лэй устал и запутался, у него не нашлось ответа. Он заклинанием восстановил в комнате порядок, забрался на кровать и погрузился в долгий, крепкий сон.
А Чанёль в это время выехал с заправки, прибавил газу и, не сбавляя скорость, вошел в поворот. За такое неоправданное лихачество ему бы попало что от Лэя, что от Сехуна, но эти двое его не видели.
Чанёль пронесся несколько миль и припарковался у кафешек недалеко от пляжа. Стянув шлем, он осмотрелся, но не заметил ни Сехуна, ни его мотоцикла. Феникс нащупал сумку у себя за спиной, достал зеркало и поднес к глазам. С каждым днем оно понимало его все лучше и теперь без просьб и вопросов сразу показало Сехуна, а следом ориентиры, по которым его можно было найти: автобусная остановка, магазинчик, детская площадка. Чанёль миновал их, вышел на пляж и остановился, выискивая среди прохожих своего человека.
Сехун брел вдоль кромки воды и при каждом порыве ветра поднимал ворот куртки до подбородка, он давно озяб и смешно шмыгал носом. Сехун вообще замерзал слишком быстро, даже для человека. Обычно он говорил:
– Мне не хватает тепла, – и, смеясь, кутался в объятия Чанёля, как в плед. – Согрей меня.
Феникса о таком не нужно было просить дважды. Он обнимал и ласкал Сехуна до тех пор, пока человек не шептал ему на ухо: “Жарко”. От воспоминаний Чанёль вздохнул.
Он накинул капюшон, скрывая лицо, и спрятал руки в карманы куртки. Маску он забыл дома и теперь старательно избегал света фонарей, благо на пляже их было немного. Песок под ногами рассыпался, и ботинки при каждом шаге проваливались в маленькие дюны. Чанёль сам себе напоминал тень: весь в черном, он шел за Сехуном след в след, и в их движениях и походке была удивительная, необъяснимая похожесть, которую прежде Чанёль отчего-то не замечал.
Со временем прохожие стали попадаться все реже и реже, чужие голоса постепенно стихли, и пляж опустел. Остались только черное небо и океан, далекий свет ламп и единственная пара на всем берегу.
Феникс и человек остановились внезапно и разом, как по приказу. Сехун обернулся. Ветер ударил его в плечо и немилосердно растрепал волосы. Парень посмотрел по сторонам, улыбнулся каким-то своим мыслям и, почесав бровь, направился к Чанёлю.
Феникс расслабился – все было уже решено. Они всегда мирились легко и ласково, без криков и обид. Во время ссоры им казалось, что наступил конец света, любой пустяк превращался в трагедию космического масштаба, и хотелось вцепиться друг другу в глотку, ногами вбить свою правду в другого. Но когда пламя ссоры утихало, на смену ярости приходило смирение, и было страшно, что если сейчас хоть один из них заупрямится, и они расстанутся, то… Вот это и будет настоящий конец света.
Сехун подошел к Чанёлю, снял с него капюшон и спрятал свои руки в карманы его куртки:
– Привет.
– Привет.
Конец ссоры. Чанёль с облегчением прижался лбом ко лбу Сехуна и закрыл глаза.
– Привет, – шепотом повторил феникс. Он обожал их приветствие, сам не знал, почему. Они здоровались с той же нежностью, с какой иные говорят “я люблю тебя”, и, возможно, вкладывали в “привет” тот же смысл.
Сехун прижался к груди Чанёля и, прикрыв глаза, довольно замычал, почти по-кошачьи:
– Тепло.
“Тепло – не жарко”, – подумал Чанёль и потерся щекой о щеку эмпата. Во всем теле заплясал огонь. Сехун потянулся за поцелуем и лукаво прошептал в губы:
– Господин Пак, я рад, что вы нашли время в вашем загруженном расписании для путешествия.
– Сехун.
– Это наше первое совместное путешествие, Чанёль.
Феникс недовольно фыркнул. Они действительно впервые покинули пределы Сеула, но путешествием, еще и совместным, это можно было назвать с большой натяжкой. Но Сехун все равно был как будто счастлив. Чанёль поцеловал его за ухом:
– Я вытерплю твой гастрономический тур, но после этого ты несколько месяцев на шаг от меня не отойдешь.
– Идет, – расплылся в довольной улыбке Сехун. Правда была в том, что уезжать от Чанёля ему не хотелось, но долгое сидение дома сводило с ума. Что-то в ветроподобной натуре человека заставляло срываться с места и уноситься в другие края, иначе он чувствовал себя затхлым воздухом, погибающим цветком.
– Точно не хочешь с нами? – спросил Сехун. Чанёль сдался:
– Хочу. Очень хочу, но не могу.
– Почему?
– Я расскажу, но позже. Хорошо? А сейчас поехали домой. Закажем китайской еды, купим сырных булочек, забронируем вам в путешествие идиотские номера в идиотских отелях – все, что хочешь. Поехали домой.
Сехун насмешливо сощурил глаза полумесяцами:
– Я даже не зна-а-аю…
– Во имя Аида!
– Ладно, ладно, – Сехун от души рассмеялся. – Каждый раз удивляюсь, откуда такая любовь к Локи и Аиду? – он мягко отнял руки и отступил. – Возьму ракушку на память.
– На память?
– О нашей первой поездке, господин Пак, – Сехун подмигнул и пошел к воде. Чанёль направился за ним, но через несколько шагов ударился о что-то невидимое.
– Что за…
Сехун отходил все дальше и присел у границы мокрого песка. Он шарил по карманам, пока Чанёль ощупывал руками возникшую перед ним стену. Феникс надавил на нее, но она не поддалась, он попробовал обойти ее, но ей не было конца. Пока они брели вдоль побережья, проблемы не было, но стоило попытаться приблизиться к воде, и поводок натянулся.
– Да быть не может! – Чанёлю хотелось расплакаться. Ему не хватило каких-то несчастных десяти метров, чтобы коснуться океана.
– Чанёль! – Сехун придержал челку. – Я забыл телефон в сумке. Посвети на ракушки, очень темно.
Феникс расстроено закусил губу и достал телефон. Помедлив, бросил его Сехуну:
– Лови.
Человек ловко поймал и удивленно посмотрел на парня:
– Ты не подойдешь?
– Зачем?
– Просто… Составить мне компанию.
– Не хочется.
Улыбка на лице Сехуна погасла. Он растерянно пожал плечами:
– Ладно, – и вернулся к выбору ракушки. Чанёль мысленно выругался. Он еще раз попытался преодолеть барьер, но привязка к камину заканчивалась точно там, где он стоял и ни метром дальше. Преграда была настолько реальной и плотной, что при желании Чанёль мог на нее облокотиться или лечь. От обиды и злости феникс побился об нее лбом и даже услышал глухой стук.
– Круто, – фыркнул он и, психанув, с силой ударил плечом, будто собирался выбить дверь. Рукав куртки примялся о невидимую стену, которая в ответ не шелохнулась и не сдвинулась ни на миллиметр.
– Как ты это сделал?
Чанёль отпрянул от стены. Сехун стоял совсем близко, держал в одной руке телефон, в другой ракушку, и смотрел то на куртку феникса, то ему в глаза. Чанёль изобразил улыбку:
– Ну как? Выбрал себе память?
Сехун опустил взгляд на ракушку и протянул ее Чанёлю:
– Да. Нравится?
Феникс провел рукой по лысой макушке и раздраженно выдохнул, понимая, что до ракушки ему не дотянуться:
– Красивая. Теперь мы можем идти?
– Что с тобой?
– Ничего. Мне не нравится здесь. Поехали.
Сехун убрал ракушку в карман куртки:
– Я видел много мимов, Пак Чанёль. Но ни разу не видел, чтобы кто-то так ощупывал воздух или бился об него.
– Я талантливый.
– Не поспоришь.
– Поехали домой?
– Да. Но сначала подойди ко мне. Пожалуйста.
Чанёль, наоборот, попятился.
– Что происходит? – насторожился Сехун. – Я не прошу ни о чем сверхъестественном.
“Как раз-таки просишь”, – хотелось ответить фениксу.
Сехун чувствовал его волнение, чувствовал, что это важно, и что ему врут. А потому не мог отступиться. Он повторил свою просьбу, и когда ему снова отказали, совсем растерялся. Чанёль не стал бы упрямиться из-за такой мелочи. В Сехуне зародилась догадка, настолько бредовая, что он сам себя испугался, но отказаться от нее уже не мог. Ему было неведомо, что малыш Лухан слишком часто копался в нем, заставляя смириться с мыслью о гастрономическом проклятье (кто в здравом уме поверит в такое?!), не замечать или принимать как должное все странности, что случались во время их встреч в ресторане, на кухне или у Чанёля дома. Огонь в камине без дров, лампы света, загорающиеся при появлении Чена, увядшие цветы в вазе, оживающие от прикосновения Лэя. Лухан заранее готовил Сехуна и не к такому, изо дня в день тайком настраивал его, как радио, на нужную волну, а амулет-браслет завершил начатое. И потому теперь Сехуну было не так уж стыдно спросить совершенную дикость:
– На тебе тоже проклятие?
У Чанёля опустились плечи. Он не желал говорить и лишь подошел настолько близко, насколько смог, и положил ладонь на невидимую стену. Сехун без слов его понял: протянул руку, сжал ладонь феникса и потянул на себя, сначала мягко, затем сильнее. Он увидел, как пальцы Чанёля белеют, будто прижимаясь к стеклу. Сехун резко отпустил руку, обхватил Чанёля за шею и потянул к себе. Феникс не успел среагировать и с грохотом стукнулся о барьер головой:
– Ауч!
– Что за фокусы! – Сехун отпрыгнул, запутался в собственных ногах и плюхнулся на песок. – Как ты это делаешь? Это не смешно, прекрати!
Чанёль потер ушиб. Вспомнилась ночь, когда они впервые встретились. То же удивление и испуг в глазах человека, и даже смотрит так же, снизу-вверх. Чанёль опустился перед Сехуном на носках, разведя колени:
– Я могу объяснить.
– Объясняй! – в голосе человека проскользнули отчетливые нотки приближающейся паники, а в расширенных глазах читался страх неведомого.
– Это сложно…
– А ты как-нибудь по-простому.
– Я не знаю, с чего начать.
– Начни с начала, твою мать!
– Я не человек.
– О-о, дерьмо, я знал, что ты это скажешь, – Сехун поспешно и неуклюже вскочил. Чанёль последовал его примеру. – Ведь сразу было ясно, что ты псих. Зачем я только с тобой связался?!
– Сехун, послушай, – Чанёль хотел подойти ближе, но барьер не пустил. Феникс в очередной раз ощупал его руками и пнул ногой. Сехун нервно усмехнулся:
– Ладно, ты отличный мим, признаю. Надо пристроить тебя к нам в театр. Такого они еще не видели.
– Сехун…
– Не говори со мной! Я не понимаю, что это! – он сжал полы куртки Чанёля и дернул на себя, те сплющились от соприкосновения со стеной. – Я готов завизжать, как девчонка, Пак Чанёль. От твоих фокусов у меня мороз по коже. Как тебе это удается?
– Ты прав, на мне проклятье.
– Ну да, конечно.
– И я феникс.
– Это твой псевдоним? Ты под ним выступаешь?
– Я под ним живу. Сехун, я могу тебе показать…
– Вот уж дудки! – человек выставил перед собой руки, словно защищаясь. – Не надо, ладно? Прости, с детства мимов ненавижу. Все эти французские фильмы, шансон, белый грим… Ну, вообщем, не мое. Не обижайся.
– Сехун…
– Помолчи! Помолчи!!! Я же чувствую, ты сейчас что-то скажешь, и у меня мир с ног на голову перевернется. Не хочу! Ясно тебе? Не хочу!!!
– Хорошо, – сдался Чанёль.
– Точно?
Феникс поднял руки:
– Ни слова о мимах, пантомимах и… фениксах.
Сехун с трудом кивнул. Смотреть на Чанёля теперь было неловко, но не хватало духу взять и уйти. Черт возьми, да и не хотелось ему уходить. Сехун вновь потянул Чанёля за куртку.
– Что ты делаешь?
– Понятия не имею, но уже себя за это ненавижу, - промычал Сехун и потянул сильнее. Феникс поддался, насколько мог. Его тело прижалось к барьеру, он уперся в него лбом и осторожно глянул на Сехуна, боясь, что человек вот-вот сбежит.
– С ума сойти, – прошептал Сехун, и в голосе послышались новые нотки: интерес и почти детский восторг. Он положил руку на шею Чанёлю и надавил, убеждаясь, что тот не может стать ближе. – Офигеть.
– Сехун.
– Тсс, тихо, – он потянулся губами к губам медленно, будто с его стороны тоже могла возникнуть стена, но ее не было. А поцелуй – был. Чанёль по привычке поднял руки, желая его обнять, но уперся в преграду и раздраженно рыкнул в поцелуй, который получался до смешного странным. Сехун прыснул смехом:
– Я понял, это я псих.
– Еще какой, – проворчал Чанёль. Ему ничего не оставалось, кроме как поглаживать руки Сехуна, обнимающие его за шею. Он рванул человека на себя, и они упали на песок. Чанёль придавил Сехуна собой:
– Так-то лучше.
Человек рассмеялся, вдруг умолк и закрыл глаза:
– Этому должно быть объяснение.
– Оно есть.
– Проклятье? Я не желаю верить в такое.
– Но веришь.
Сехун открыл глаза. Он не то чтобы верил, но с недавних пор в нем просто жило знание, что такое возможно. Знать и верить – не одно и то же.
– Ты не можешь подойти к воде? – наконец, спросил он.
– Я не могу покинуть пределы Сеула. Вернее определенного круга. Он заканчивается как раз здесь.
– Оу… – Сехун потер переносицу. – Ну… это… многое объясняет.
– Я объясню куда больше, но дома. Хорошо?
– Хорошо, – не стал спорить Сехун. – Но до тех пор я буду думать, что один из нас псих.
– Да хоть оба! Где ты припарковался?
– У кафе. Я, кстати, голоден.
– Как будто когда-то бывало иначе.
– Если они еще открыты, давай перекусим?
Кафе работало, но они оказались единственными клиентами. Мальчишка-официант быстро приготовил для них несложные закуски и, накрыв стол, вернулся за стойку и уставился в телефон. От яркого света ламп небольшой зал казался солнечно-золотым. По телевизору под потолком крутили дораму. За окном виднелись волны. Сехун смотрел на сидящего напротив Чанёля и, облизывая пальцы, перепачканные соусом, улыбался.
– Что смешного? – улыбнулся в ответ феникс. Сехун пожал плечами и под столом обхватил ступнями щиколотку Чанёля:
– Не знаю. Просто задумался.
– О чем?
– О том, что я псих, но тебя это не смущает. О том, что ты псих, но мне это даже нравится. О том, что мы оба психи, но, кажется, это здорово. А еще закуски реально вкусные. А я очень тебя люблю.
Чанёль подавился едой.
Сехун протянул стакан воды, и феникс опустошил его залпом.
– Что ты сказал?
– Я сказал, что я тебя люблю.
– Меня? недоверчиво переспросил Чанёль. – То есть прям меня-меня, а не то, что перед тобой на столе?!
– Ну… Скажу прямо, я не против, если ты будешь на столе.
– Уйми фантазию, О Сехун, я серьезно спрашиваю!
– Тебя-тебя, – рассмеялся эмпат. – Я люблю ТЕБЯ, Пак Чанёль.
Мелькнула мысль промолчать. Феникс еще думал об этом, когда одним махом перепрыгнул через стол, усаживаясь рядом с Сехуном и сгребая его в объятия, но совершенно забылся, когда в ответ на нетерпеливое: “Повтори”, – человек затараторил ему в губы непрекращающееся “люблю”, и Чанёль не заметил, когда голос Сехуна сменился его собственным.
– Я люблю тебя… Я люблю тебя, Сехун.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒