Примечание к части 6 страница

Часть 9

У Кёнсу блестели глаза, он сбивался, когда говорил, и вздрагивал всякий раз, когда его окликали по имени или звякал колокольчик над дверью их семейного ресторана.
– Я просто не знаю… – наконец, выдохнул он и сел на пол за низкий столик напротив Сехуна. Он выглядел так, будто подхватил простуду: румяные щеки, слезливое сияние во взгляде, всклокоченные волосы, которые он без конца пытался пригладить своими маленькими, ставшими смуглыми от частых поездок на юг, ладонями.
– Чего ты не знаешь? – изогнул губы улыбкой Сехун. Он оперся на отставленные назад руки и, запрокинув голову, разглядывал узоры на потолке.
– Не знаю, зачем он меня нанял. Что он за человек? Он жутко странный.
Кёнсу начал говорить о Чене еще с утра, названивая Сехуну с раздражающей частотой, и продолжал последние пару часов, с тех пор как друг приехал к нему. Его бесперебойные взволнованные речи то убегали в воспоминания о вчерашнем, то погружались в ожидание сегодняшней встречи. Сехун все больше молчал, но чувствовал нечто до одури похожее, и тоже то возвращался в события минувшей ночи (даже не в воспоминаниях, а на каком-то телесном, кожном уровне, чувствуя, как обнимал он и как целовали его), то оказывался фантазиями на своей кухне, в грядущую полночь, с двумя порциями лапши и бесперспективно один.
Его дурацкое сообщение осталось без ответа. Ну, да, он сам просил не отвечать, и что?! Ясно же, что этот чудик в маске не придет. Он, кроме друзей, никого к себе не подпускает. Черт знает, почему. Может, боится, что ему откажут? Но ведь Сехун не отказал. УЖЕ не отказал. Да он отказывать ему не хочет и не может, неужели не очевидно? Черт, конечно, очевидно, с его-то неприкрытыми “останься” и “я жду тебя”.
А Чанёль… он вообще как из другого мира. Сехуну казалось, будто они из параллельных вселенных, но в формулу Бога закралась ошибка, что-то преломилось – и их, по сути, чужие друг другу пространства случайно пересеклись и ненадолго сплавились от их горячих пальцев и перекрестных взглядов. Теперь всё становилось на свои места, и парней тянуло по разным углам: Сехуна – в его маленькую студенческую квартирку на последнем этаже в доме со сломанным лифтом, а Чанёля…
Сехун был без понятия, какой у него мир. Скорей всего, такой же просторный лофт, как у Чена, где-нибудь под самой крышей, в добротном старинном здании из красного кирпича. Еще новомодный кабинет в редакции журнала (в том же элитном небоскребе, что и ресторан “Fire”, но на другом этаже) и просторный зал для совещаний, куда он заявляется, чтобы сначала хрипло гаркнуть, накричать и обозначить дедлайны, а после, когда номер сдан в печать, раздать улыбающимся голосом комплименты и подписать приказ на премии или организовать корпоратив.
Сехун не сомневался, Чанёль умеет быть пугающе-убедительным и очаровательно-благодарным, таким обаятельным начальником, которого боятся и любят. Наверняка, многие им грезят. От одной мысли об этом Сехун начинал ревновать и злиться. Он совершенно забывал про маску и дурной характер Чанёля, такие мелочи ему казались незначительными, неспособными оттолкнуть. Слишком многое в Чанёле завораживало. И потому было действительно жаль, что Чанёль не Золушка и в полночь не придет. Оно и понятно. На кой черт ему сдался студентик, танцующий в массовке?
– Одним словом, он там как рыба в воде.
Сехун опустил глаза от потолка и глупо уставился на Кёнсу:
– Что?
– Я говорю, Чен на кухне, как рыба в воде. Ты меня не слушаешь?
– Слушаю...
– Смотри у меня, – Кёнсу смешно погрозил кулаком и поспешил к новым посетителям. Вернувшись, продолжил с того же места, где и закончил:
– Во-от… Штат его слушается, как оркестр дирижера. Он едва голову повернет, а они уже несутся исполнять. Но он все равно всех выгнал и готовил сам. Он все о еде знает: где достать, как хранить, когда урожай, в какой сезон блюдо подавать, каким ножом колдовать. Он как универсальная кулинарная энциклопедия. Ну, может, я чуть преувеличиваю. Пару-тройку раз я его поймал-таки на неточностях… Что? Не смотри на меня так, я его не отчитывал, просто аккуратно подметил…
– Аккуратно?
– Ээээ… Ну-у, возможно, я и сказал разок-другой… Черт! – Кёнсу запаниковал. – Думаешь, он обиделся? Решил, что я выскочка? Мне надо извиниться?
Сехун приподнял уголки губ:
– Зачем? Он же тебя все равно нанимает.
– В-вроде нанимает.
– Вроде?
– Он сказал: “До завтра”. А это сегодня. И… – Кёнсу быстро осмотрелся и перегнувшись через стол, зашептал: – Он утром деньги за работу перевел.
– А чего шушукаешься?
– Не хочу, чтобы родители знали, – еще тише отозвался Кёнсу и снова осмотрелся. – Тебе не понять. Чужая кухня – как чужая постель. Я изменяю нашему ресторану.
– Ты же не поваром туда устроился, – возразил Сехун, – просто помогаешь с меню.
– Этим я себя и утешаю, – парень подпер щеку кулаком и вперился в друга огромными несчастными глазами влюбленного бассета. – Расскажи мне о нем.
– О ком? О Чене?
Кёнсу кивнул.
– Мммм… У него прикольный ресторан и друзья-дебилы.
– Исчерпывающая информация, – фыркнул повар. – Обо мне то же самое можно сказать, – он перевел взгляд на часы и вдруг всполошился: – Ой, фигня! Уже десять. Я должен быть в “Fire” через час, – Кёнсу поспешно встал и жестом попросил друга обождать, когда тот поднялся следом. – Дай мне минуту, я соберу тебе немного еды.
Сехун выдал резкий смешок, похожий на чих, и изогнул бровь в немом “а смысл?” Кёнсу стушевался:
– Прости, все никак не привыкну. Ты у врача был?
– Да, сегодня. Сказали, здоровее здорового, жрать должен все, и если проблемы и есть, то явно с головой, – он невесело рассмеялся и, отыскав взглядом родителей друга, поклонился им, прежде чем покинуть ресторан. Кёнсу проводил парня до дверей:
– Я позвоню.
Сехун молча откозырял на прощание и вышел в шум улиц. Стало немного грустно от понимания, что видеться теперь они будут редко и набегами. У Кёнсу по лицу читались все признаки любовной лихорадки, и, скорей всего, она была взаимной. Сехун не сомневался, что истолковал улыбки и взгляды Чена верно. Себя самого парень чувствовал пораженным тем же сердечным недугом, но, увы, в его случае всё было не так конфетно и празднично. Сехун потянулся, разминая затекшие мышцы, заразительно широко зевнул и зашагал к мотоциклу.
От солнца и гроз почки днем лопнули, и теперь в вечернем воздухе пахло теплом, влагой и чуть заметно магнолией; она всегда зацветала раньше прочих, и ее огромные белые лепестки пьянили чистотой и свежестью. Сехун надел шлем и перекинул ногу через мотоцикл. Он вцепился в руль и усмехнулся, стартуя: вновь это странное ощущение между лопаток, будто за ним следят. Оно без устали терзало его почти постоянно, при этом парень мог поклясться, что хвоста за ним не было, никто не дышал ему в затылок, но тяжесть чужого взгляда оседала на коже невесомыми прикосновениями. Он даже мог описать этот взгляд: карий, глубокий, темный и ароматный, как немолотый кофе.
Сехун припарковался у кафе и почти бегом кинулся к крыльцу, открыл дверь, улыбнулся знакомым за столиками и уселся за узкую стойку.
– Привет, – он подмигнул бариста.
– Закатай меня в пельмешек, это же сам О Сехун! – радостно объявил Минсок и зааплодировал. Другие работники и некоторые завсегдатаи присоединились к незаслуженным овациям, весело засвистели и приветственно, как любящая публика, затопали ногами. Сехун встал, с элегантной небрежностью развернулся к “зрителям” и раскланялся:
– Спасибо! Спасибо, друзья!
– А я напоминаю, – Минсок высоко поднял руку над головой, привлекая к себе внимание, – что автограф у господина О можно брать только на салфетках нашего заведения.
Они раз за разом разыгрывали этот спектакль, будто Сехун топовая знаменитость, и все к этому привыкли. Минсок вообще любил навязывать своим клиентам определенные сценарии. Одни были для него парой викторианской эпохи, другие – тайными агентами, которым в кофе передавалось послание из штаба, третьи – лесными гномами, у них даже язык свой был. Минсок варил отменный кофе, но любили его не за это. Рыжий мальчик с улыбкой “антистресс”, свой в доску, серьезный и несерьезный одновременно, с ласковым прищуром и добродушными большими руками, которые тянули к себе все живое, кого по холке потрепать, кого утопить в объятиях, кому сильное рукопожатие вместо “Здрасти! Вам как обычно?”. По факту – обычный раздолбай с кошачьими глазами и неумением стесняться, но повезло найти место, где словно только его, вот такого расчудесного и ждали. Начальник как по заказу, клиентура любит и балует, коллеги – один другого краше.
– Ну-с, – Минсок навалился предплечьями на стойку, – как там наш поваренок?
– Цветет и пахнет.
– Оу, как жаль, что я все пропускаю. Обожаю влюбленного Кённи.
– Там, походу, все серьезно. Стрелка спидометра зашкаливает.
– Оууууууу, – Минсок скорчил смешную рожицу и заржал. – Может, в этот раз ему повезет, и это не очередной увалень, после которого он снова впадет в депрессию и наготовит столько, что мы умрем от переедания.
– От этого не умирают.
– Окстись! Ты что, Финчера не смотрел? “Семь”, первая жертва, смерть от чревоугодия.
– Я уверен, Чен нормальный, и никому из нас не придется умирать, – заверил его Сехун.
– Поверю на слово. Ладно, чем тебя побаловать? Водой? Или, может, водой? А, кстати, еще вода есть! Очень советую, только из-под фильтра! Свежачок!
– Какой же ты мудааак, – протянул Сехун, нахмурив брови. – Назло тебе я буду… мммм… воду!
– Внезапно. Даже не знаю, найдется ли у нас.
Сехун некоторое время отвлекал друга от работы разговорами. Когда стакан опустел, он с тоской отодвинул его от себя и поднялся:
– Ну все. Пойду я.
– Да посиди еще.
– Не… - мотнул головой Сехун, время спешило к одиннадцати вечера, и сколько бы он не пытался юлить и играть сам с собой в прятки, его тянуло домой с неимоверной силой. Сехун вдруг сощурился и указал себе на шею: – Слушай, Мин, что это у тебя? – он поскреб пальцем над ключицей.
– А что? – расплылся в улыбке Минсок. Сехун усмехнулся:
– Застегни ворот рубашки, плейбой, а то, когда крутишься, видно, что тебе с личной жизнью везет больше многих. Завидно же.
– Тебе-то грех жаловаться, – подмигнул бариста, наглухо застегивая пуговицы. – Слышал я, когда ты вчера вернулся. И явно не один.
Сехун стушевался:
– Спорить готов, мы не шумели.
– О! Так значит, все-таки “мы”?! – вскинул брови Минсок. Сехун закатил глаза:
– Да ну тебя в пень, – он рассмеялся и направился на выход. Ему бросили в спину:
– Вечером забегу.
Сехун остановился, придерживая дверь.
– Эм… Мин, я сегодня, наверное, не смогу.
– “Мы”?
– Нет, ну… Возможно. Не знаю.
Бариста замахал на него руками: “Проваливай!” – и с нескрываемым удовольствием вернулся к главной любви всей своей жизни – кофемашине. Она засосов над ключицами, конечно, не оставляла, но все равно дарила массу других не менее приятных впечатлений.
Сехун добрался до дома быстрее, чем хотелось бы, и около часа блуждал по квартире растерянным милым зомби, натыкаясь на все углы и цепляя мизинцами ног тумбы, столы и стулья. От звонка в дверь его подкинуло так, что он чуть не вскрикнул, а потом долго не решался открыть, боясь, что бешеный стук его сердца обязательно услышат.
У Чанёля в груди билось едва ли тише. Он неразборчиво поздоровался и дольше положенного мялся на входе, а оказавшись на кухне, неуклюже сел за стол, встал, снова сел. Сехун сказал располагаться и что через минуту придет, но прятался в комнате подозрительно долго. Феникс раздраженно постучал пальцами по столу. Ожидание изводило гестаповской пыткой. Беззвучно выругавшись, Чанёль вскочил и кинулся в коридор, но в проеме столкнулся с Сехуном. Человек по инерции попытался пропустить его, шагнув влево, как раз когда шаг в ту же сторону сделал Чанёль. Оба смутились и одновременно шагнули вправо. Следом еще пару раз отзеркалили друг друга. Сехун мысленно проклял все на свете. Хотелось сквозь землю провалиться. Он зачем-то попятился. Чанёль схватил его за плечи и припер к стене:
– Замри, О Сехун! – он облизал пересохшие губы и шумно выдохнул. – Ок, давай по-порядку. Вчера у нас все вышло случайно…
Сехун возмущенно распахнул глаза:
– Слу…?
– ...но приятно…
– ...а, да...
– ...но я сбежал, ничего не сказав…
– ...а я сталкерил твой номер…
– ...и теперь нам обоим тотально неловко.
– Точно.
– Короче, Сехун, вся эта штука с этикетными па, правильными словами и душещипательными объяснениями – все это, конечно, безумно мило и бла-бла-бла, но, может, пропустим вступительную часть и перейдем сразу к приятной?
Сехун на долю секунды опешил.
– А ты, оказывается, умеешь красиво уговаривать, – прошептал он и радостно щелкнул выключателем.
Лухан опустил бинокль:
– Конец слежке, – подытожил он и обернулся к Каю. – Еще и окна зашторили. Может, они недолго, как думаешь, хён?
– Думаю, лучше перекинуть тебя домой прямо сейчас.
– А как же слежка?! Ты же хочешь знать, зачем Чанёлю столько сосудов воспоминаний!
– Здесь и сейчас мы точно ничего не узнаем, – Кай вяло развел руками, указывая на крышу соседней с Сехуном высотки, где они угнездились, следя за фениксом.
– Не хочу домой, – насупился телепат. Он закинул бинокль в рюкзак и, нацепив сумку на плечи, посмотрел на старшего: – Кстати, мне потребуется очень много времени, чтобы сделать столько сосудов. И в этот раз нужно место. Может, организуем штаб у тебя дома?
– Ты все никак не сдаешься?
Где живет телепорт не знала ни одна живая душа. Проследить его было невозможно, а сам он раскрывать тайну не спешил. И все же Лухан любил попытать удачу:
– Я не могу хранить сосуды в своей комнате. Если родители или горничная их найдут, будет грандиозный скандал. Тут не две и не три штуки, как было раньше, и даже не десяток.
– Не переживай, – Кай взял его за руку, и Лухана будто дернуло во все стороны одновременно, в ушах знакомо зазвенело, резко стало темно, а в следующее мгновение они уже стояли у кованых ворот особняка. Воздух еще теплел остатками весеннего дня и сладким ароматом возрождающегося сада, приглушенный свет фонарей дрожал на асфальте золотым пятном. Телепорт разжал пальцы и убрал руку в карман – прикосновение не продлилось ни секундой дольше положенного. Лухан стиснул ладонь в кулак, надеясь впитать жар чужой кожи в свою.
– Не переживай, – повторил Кай, – тебе не придется возиться с этим заказом. Я отдал его кое-ко…
– Что?!! – телепат округлил глаза. – Отдал?! Мой заказ?! Хён!!!
– Это МОЙ заказ, – холодно напомнил Кай, и Лухан сжался под его тяжелым взглядом. – Я сам выбираю, когда и с кем мне работать. Это вопрос выгоды, Лу, и только.
– Но сосуды… – несмело возразил телепат, – их всегда делал я.
– Времена изменились, – Кай привалился спиной к воротам, и тень поделила его лицо на темную и светлую половины, скрывая глаза. – За тобой теперь тщательней следят, верно?
– Что? – Лухан смотрел на него тревожно, явно не зная, что лучше ответить. – Ну да, – нехотя признал он. – За вступившими в должность надзор строже, чем за остальными, но ведь это ненадолго. Еще полгода. Максимум год. И… хён, не преувеличивай! Следят – это слишком громко сказано.
– Не думаю, – Кай усмехнулся. – Кланы телепатов прямо-таки помешаны на своем глупом Кодексе, и контроль у вас тотальный. Знаю, парочка сосудов для тебя не проблема, но сотня… Как ты собирался это провернуть? Мне не нужны неприятности, малыш.
– Но ты ничем не рискуешь, – возразил Лухан, – а я очень осторожен. Использую ингредиенты только из семейных запасов или готовлю их сам. Я не оставляю следов и… Мы же редко видимся публично. Если меня и поймают, ты будешь ни при чем. А я… Хён, пожалуйста! Я не хочу, как раньше, до того, как ты за меня взялся! Я не мо...
– За тебя взялся? – перебил Кай. – Что это значит?
Телепат отвел глаза:
– Забудь.
– А все же?
– Я пойду, – Лухан развернулся и резко потянул на себя дверь у ворот. – Будут заказы поменьше, ты знаешь, как меня найти.
– Лу!!!
Телепат не обернулся. Он зашел в сад и направился к дому. В окнах давно погасили свет. Лухан прошмыгнул с черного хода на кухню, достал из холодильника пару домашних сэндвичей, один съел, не сходя с места и запивая его соком прямо из бутылки. В холле он привычно остановился, прислушиваясь – стояла полнейшая тишина, домочадцы спали. Дожевывая второй сэндвич, Лухан поднялся к себе в комнату. Одной рукой он стянул с плеча рюкзак, второй потянулся к выключателю, и чуть не закричал в голос, когда зажег свет.
– Твою мать, Кай! – зашипел он, плотно прикрывая за собой дверь. – Что ты тут забыл?!
– Тебе не мешало бы прибраться, – телепорт носком ботинка отодвинул от себя пустую банку газировки и осмотрелся, выискивая место, чтобы присесть. Лухан недовольно спихнул с компьютерного кресла вещи и подтолкнул его незваному гостю.
– Ты давно перестал приходить ко мне. Зачем сейчас явился?
– Ты сбежал от ответа. Что значит: “я за тебя взялся”?
– Ой, ну перестань, – скривился Лухан, стягивая худи через голову. Он отбросил кофту в угол, уперся руками в бедра и шумно подул на челку. Ему потребовалось время, прежде чем он собрался с духом и выпалил:
– Я знаю, понятно? Знаю, почему ты со мной возишься. Да ты никогда особо и не скрывал своих целей! – он посмотрел на Кая с плохо скрываемой надеждой, что тот начнет его разубеждать. Телепорт холодно усмехнулся:
– О чем ты? Каких еще целей? Что мне скрывать? Я всегда говорил прямо, чего хочу.
– Не всегда! – шепотом закричал Лухан и опасливо покосился на дверь. – Ты ведь это специально… Ты с первого дня меня окучивал. Ты хотел, чтоб я в тебя влюбился, и очень старался мне понравиться.
–“Очень старался”? – Кай беззвучно рассмеялся. – Не вали с больной головы на здоровую. Я ничего не делал, ты сам в меня вцепился.
– А ты и рад был!
– Думай, что говоришь. Зачем мне лишние неприятности? Ты – сын моих хороших клиентов, и я ДОЛЖЕН БЫЛ быть с тобой милым. Но ты явно увидел в моих действиях нечто большее. Сам что-то себе придумал и решил, что так оно и есть. Я ничего тебе не предлагал.
Лицо Лухана на мгновение искривилось, как от физической боли:
– Хён, да когда ты, наконец, поймешь, что можешь перестать мне врать? Я в курсе, что ты используешь меня, но я не против.
– Я не…
– Используешь! – настойчиво повторил Лухан и мягко добавил: – Но я только за, – он отвернулся и заметался по комнате, словно в поиске подходящих слов. Кай наблюдал за ним молча, но в глазах читалось нетерпение. На очередном суматошном круге Лухан налетел на кровать, тихонько выругался и сел на нее, придавив брошенную поверх одеяла одежду.
– Ладно, хён, слушай, не отдавай этот заказ никому. Я справлюсь. Ты же для этого меня и приручал, – он мягко улыбнулся, когда в ответ на его слова Кай недовольно свел брови. – Хён, я никогда не заблуждался на твой счет и не питал ложных иллюзий. Не трудно было догадаться, почему мошенник вроде тебя вдруг проявил интерес к моей скромной персоне. Ты из кожи вон лез, чтобы почаще бывать в нашем доме, появлялся на тех же мероприятиях, что и мы, и все время вился рядом со мной, втирался в доверие. Ты был таким добрым и обходительным, всегда приходил, стоило лишь позвать. Но ведь ежу понятно, что без своих способностей я тебе нужен, как спички на пожаре. Ты кроил из меня послушного телепата-поставщика, думал, влюбленным идиотом управлять проще. Я все понимаю, хён, и, повторюсь, я не против. Так что давай работать, как прежде.
Глаза Кая недовольно сверкнули. Телепорт рассматривал Лухана так, будто видел его впервые. Парень выдержал его долгий изучающий взгляд и не отвернулся. Кай улыбнулся шаблонной, в стиле мыльных опер улыбкой, красивой, но заученной:
– Неплохо… – он лениво поаплодировал. – Ты отлично сыграл роль ничего не подозревающего, наивного юнца.
Лухан стыдливо опустил глаза:
– Я же не идиот, хён.
– Вынужден согласиться. Но тогда ты должен был сразу прогнать меня или сдать Совету.
Телепат вздохнул:
– Ты так и не понял? Ты видел досье на меня, но все равно ничего не понял. Я помогал тебе не потому, что влюбленный дурак, хён, а потому что мне это нравится. Ты давал мне такие задания, о которых я и подумать не смел. Прочитать чьи-то мысли. Воспользоваться чужими знаниями. Перестроить предмет. Да те же сосуды! Мои ровесники только в следующем семестре будут их изучать. Ты просил меня делать то, что я сам хотел, но не решался.
Лухан замолчал. Кай смотрел на него недоверчиво, будто пытался найти подвох в сказанном.
Он прекрасно помнил день, когда впервые пришел в этот дом. Его проводили в кабинет отца Лухана, и глава семейства долго и обстоятельно рассказывал нюансы заказа. Кай тогда решил, что старший телепат жуткий зануда, но не выдал себя ни словом, ни жестом. Он незаметно рассматривал кабинет, пропуская то, что ему говорили, мимо ушей (суть он уже понял, остальное были несущественные, навевающие жуткую тоску, детали). На столе лежала папка со странным штемпелем в полстраницы, ярко-красным, цвета “dangerous”, привлекающим внимание, как мигалка полицейской машины. У Кая засосало под ложечкой от любопытства. Он убедился, что дом не защищен от телепортации, и ночью вернулся в кабинет. На секунду он почувствовал разочарование: в папке оказалось досье Лухана и годовой отчет от профессоров университета. Всего лишь несколько абзацев о каком-то студенте. Вряд ли это могло его заинтересовать, но красный штемпель на папке манил, как приглашение к обеду. “Повышенная склонность к нарушению правил” – будто пометка в деле заключённого “Склонен к побегу”.
Кай погрузился в чтение и с каждым новым словом понимал, что этот телепат – тот, кто ему нужен. Поставщик мечты! Это его он так долго искал.
“У Лухана большой потенциал и выдающиеся способности. Он опережает всех студентов своего потока и мог бы выпуститься на два или три года раньше установленного срока. Однако неисправимая склонность к нарушению дисциплины, неумение ценить правила и нежелание неукоснительно следовать Кодексу делают его потенциально опасным для нашего сообщества. В следующем году мы будем рекомендовать его для рассмотрения в Совете и по итогам заседания решится, продолжит ли Лухан обучение. Если обнаружится, что знания дают ему силу, которая может быть использована не по Кодексу, он останется на должности помощника. Не исключена возможность изоляции, полной или частичной”
Кай просто не мог устоять. Его личный послушный телепат? Почему бы и нет?
Он без труда отыскал комнату Лухана, ему хотелось взглянуть на него, убедиться, что он реальный, из плоти, магии и крови. Талантливый телепат, плюющий на Кодекс, – ошеломляющая редкость! Плохой умный мальчик. Его, еще юного, можно было скроить (или хотя бы попытаться) по своему усмотрению. Приручить, привязать и использовать. Кто бы отказался от такой удачи? Уж точно не Кай.
Но все с самого начала шло подозрительно гладко. Лухан сам шел к нему в руки, но так одичало и неуклюже, что телепорт и не почувствовал подвоха. Мальчишка, несмотря на свою ювелирную красоту (а может во многом из-за нее), был классическим аутсайдером. У него не было друзей, кроме единорога, который возился с ним, потому что друг семьи, потому что добр и привязчив. Лухан рос белой вороной, чувствовал себя везде чужим и одиноким, утопал в комиксах, фильмах и книгах, прятался в громкой музыке из наушников и многочасовых катаниях по городу. Каю не пришлось бороться с кем-то за его свободное время и внимание. А Лухан вцепился в нового знакомого, как испуганный котенок в первого, кто оказался подчеркнуто ласков с ним. Он жалобно мяукал и смотрел огромными светлыми глазищами, впивался в него коготками, такими крохотными, будто игрушечными, и делал это так мягко, что Кай не сразу заметил, что вонзаются они в самое сердце, все глубже и глубже.
А дальше был какой-то ужин на сотни гостей, шум, танцы, смех, чужие локти, гомон, Лухан под присмотром многочисленных родственников и голос Чанёля где-то сбоку, пронизанный насмешкой:
– Ты так на него смотришь, что если начнешь отрицать это, то только подтвердишь мои догадки.
Кай промолчал, но вдруг понял причину, по которой вместо того, чтобы нагружать Лухана работой, сам велся на эти ресницы и полный энтузиазма голос:
– А давай сделаем… А давай поможем…
И они не были, как Бэтмен и Робин, но Кай тратил непростительно много времени на всякие глупости, подходящие под список “хорошие дела” и “на том свете зачтется”. И даже спасение Чанёля и поиск “его половинки” шло не от чувства вины, как мнилось многим, и не от симпатии к фениксу, как ошибочно думал Лухан, а от грустных глаз и непролитых слез, от того испуга, который плескался в взволнованном: “Я не хочу, чтобы он умер”.
Кай планировал влюбить и поработить телепата, но что-то пошло не так, и…
– Хё-ён…
Кай нервно нашел в кармане пиджака амулет и сжал его в горсти. Телепат в иерархии магических существ был многим выше Кая и, при желании, мог без труда читать его мысли, сканировать ауру, подчинить волю (иногда казалось, так оно и случилось; слишком уж большую власть Лухан имел над ним). Защитные амулеты от телепата множились, один сильней другого, но, кажется, не спасали. В сердце мучительно ныло.
Кай молчал, а Лухан нервничал.
– Хён, если не сосуды, давай что-то другое, а? Ты столько сил на меня потратил, и ради чего? Чтоб бросить все вот так? Ты же учил меня, как обмануть учителей, как обойти запреты, что отвечать, как смотреть, как скрывать факт колдовства. Я все это умею! Меня же не изолировали и оставили учиться. Нас не поймают, обещаю.
Кай тяжело вздохнул. Лухан пристально смотрел на него блестящими, как у плюшевых игрушек, глазами. Пушистая челка мешалась и раздражала. Телепат нервно сдвинул ее вбок запястьем и, низко опустив голову, уставился на свои незашнурованные кеды – одна из сотни плохих привычек, от которых его пытались отучить и семья, и куратор, и учителя, и даже Лэй. А Кай… Он никогда его не пилил, не читал нотаций и уж тем более не заставлял шнуровать обувь. Только иногда сам, словно между прочим, опускался перед Луханом на колено и убирал аксельбанты под язычок кед.
– А то запнешься, – равнодушно пояснял он, сразу забывая о сделанном.
А Лухану от этого то становилось приятно и томно, то хотелось сгореть от стыда. Его кеды, такие беспечно заношенные, неухоженные, раздолбайские, выглядели ужасно рядом с ботинками Кая. Те были безукоризненно чистыми, сверкающими, словно даже пылинки, завидев их, разворачивались на сто восемьдесят градусов и падали на почетном расстоянии от их зеркального блеска.
Лухан от Кая с ума сходил. Идеально выглаженные рубашки, классические брюки, пальто и перстни. Ускользающий дымчатый взгляд и искусительно-пухлые губы. Умение быть серьезным, способность прятать себя настоящего, изысканная утонченность движений, равнодушие к чужим словам и талант выходить сухим из воды. Разве Лухан виноват, что Кай был идеальным? Неужели настолько ужасно, что он все знал, но предпочел заменить царапающее “он меня использует” на “я ему нужен”?
– Хён, ты из-за моей влюбленности не переживай… – Лухан пожал плечами, голос самую малость дрогнул. – Крис говорит, все это подростковое, и быстро сойдет на нет. А безответка в моем возрасте это нормально, как прыщи. Неприятно, но не вечно.
– Крис? – переспросил телепорт. – Тебе это Крис сказал?
Кай негромко рассмеялся и приподнял бровь:
– Милый мой, слушай, кого угодно, верь, кому хочешь, но вот только не дракону, поющему песни о быстро проходящей любви. Это по-молодости они меняют партнеров как перчатки, зло шутят и не помнят имен своих любовников, а потом их накрывает. Драконы – однолюбы. Стоит им найти свою пару и всё, это раз и навсегда. Крис это знает, но, как любой молодняк, кичится, что он не такой, и его не коснется. Любовь дракона – синоним вечности.
– Но я-то не дракон, – негромко заметил Лухан, и Кай на очень долгое мгновение растерялся. В эту секунду он был почти настоящим (почти! – Лухан всегда помнил про это пресловутое “почти”).
– Все проходит, - сказал телепат интонациями Лэя, – и это пройдет.
– Десять сосудов, – выпалил Кай, имея целью закончить разговор. На немой вопрос мальчишки ответил: – Я раскидываю заказ феникса по поставщикам, чтобы не привлекать внимание Совета. Каждому по десять сосудов. И ты не станешь исключением. Десяток. Не больше.
– Идет! – поспешил согласиться телепат. – А оплата?
Кай потер переносицу указательным пальцем. Что ж, он сам вбил мальчишке в голову, что у всего есть цена.
– Что ты хочешь?
– Мне нужен продавец амулетов.
– Их полно.
– Мне нужен твой.
– Зачем?
– Ты пользуешься услугами лучших.
– Договорились, – равнодушно кивнул Кай, заранее зная, что обманет. – Но это не похоже на оплату.
– Конечно, нет. Ты отведешь меня к продавцу, чтобы семья и Совет не узнали, и оплатишь то, что я выберу.
– Очевидно, что-то дорогое?
– Соответственно стоимости десяти сосудов. Защитный амулет для эмпата. Что скажешь? По рукам?
Кай кожей чувствовал подвох, но все же кивнул и пожал протянутую ему ладонь.

Часть 10

Им постоянно звонили: Чанёлю с работы, Сехуну – друзья и родители. Феникс отключил телефон, но Сехун не последовал его примеру. Ему нравилось, как в зашторенной комнате тусклый свет экрана вспыхивает и ненадолго разгоняет темноту. Чанёля, напротив, это нервировало. Он отвлекался от поцелуев, прикрывал телефон ладонью и просил: “Выключи его”. Сехун улыбался. Он намеренно не отводил взгляда от обгоревшей кожи, а его пальцы вновь привыкали чувствовать горечь от прикосновения к шрамам.
Сехун плавно сел, неуловимым движением перенес себя с матраса на бедра Чанёля, склонился, забирая новый поцелуй, и улыбнулся, ощутив горячие руки на своем теле. Телефон снова завибрировал, выдавая имя “Сухо-хён”, и слабо осветил шею и подбородок феникса. Чанёль перевернул девайс экраном вниз. Сехун накрыл его руку своей:
– Не прячься, – прошептал он и перевернул телефон обратно. Свет почти сразу потух, и человек нажал на первую попавшуюся кнопку.
– Все нормально, – повторил он, но отодвинул телефон подальше, щадя их обоих. Он чувствовал чужое волнение, нежелание пугать и страх оттолкнуть.
– Тише, – прошептал Сехун, когда феникс попытался ему что-то объяснить. – Я понимаю.
Чанёль обнял его и поцеловал в изгиб плеча. Большая ладонь легла на шею Сехуна, и по позвонкам человека уже привычно заструился жидкий огонь. Их чувственный танец возобновился. Сехун смотрел на того, кто лежал перед ним, и ему чудилось, он видит все происходящее со стороны: комната будто без стен, матрас посреди угольной невесомости, мокрая простыня, опутавшая ноги, их медленные ритмичные движения, а вокруг – космическая темнота и звезды, звезды, звезды… Сехун очнулся от сладкого транса только под утро.
Когда он щелочкой приоткрыл шторы и глянул в окно, солнце только-только поднималось из-за горизонта. Сехун повернулся, стоя меж штор, как у приоткрытых кулис, и посмотрел на Чанёля со странной тревогой: “Уйдет?”. Феникс поднялся с матраса, избегая полосы света, подхватил с пола джинсы и надел их на обнаженное тело.
– Чанёль.
Феникс остановился, прерывая поиски футболки, и обернулся к нему. У Сехуна внутри робко дернулось, и он почувствовал, что нужный момент настал, и можно сказать то, что давно хотелось… Пока ночь еще не отступила, а новый день не заявил свои права, пока Чанёль разомлевший, нежный и теплый, а Сехун в полу-дурмане от ласк и окутанный своей влюбленностью с головы до пят. Он сказал:
– Я хочу тебя увидеть, Чанёль, – и в комнате стало неестественно тихо.
Феникс неспешным взглядом отыскал футболку, шагнул к ней и лениво поднял; черная ткань обтянула торс, как вторая кожа. Чанёль провел ладонью по лысому затылку и усмехнулся, рассматривая человека.
– Уверен? – с нажимом спросил он. В его хриплом голосе послышалась милость правителя, дарующего осужденному последний шанс избежать казни. Сехун воспользовался этой возможностью и ненадолго задумался, взвешивая все “за” и “против”. Затем раздвинул шторы чуточку шире и попросил:
– Выйди на свет.
Солнце медленно поднималось у него за спиной. Сехун кожей чувствовал тепло, льющееся сквозь стекло, и слышал чужое размеренное дыхание у противоположной стены комнаты. Задумчивое молчание, явственное, как густой аромат, висело в воздухе и томило. Крошки утренней пыли беспечно вились в солнечном свете. За приоткрытым окном просыпался город; он запускал метро, стучал ставнями мелких кафешек и наполнялся запахами свежей выпечки и юной магнолии.
А солнце все поднималось и поднималось. В косую полосу его золотисто-белого света из темноты шагнули босые ступни. Сехун опустил к ним взгляд и внутренне сжался: шрам на шраме, кожа цвета незаживающих ожогов, болезненное переплетение рубцов от волдырей и изуродованная красота их линий. В ушах загудело. Сехун нервно сжал пальцы. К нему подходили крадучись, шаг за шагом позволяя солнцу освещать себя. Сначала ноги, обтянутые черными джинсами, затем ладони и руки, не скрытые в этот раз кожаной курткой, перчатками или темнотой. От взгляда на них Сехуна затопило беспричинным чувством вины.
Он поднял глаза к v-образному вырезу футболки и следом к длинной шее, которую ночью он ненасытно целовал и шептал в нее что-то горячее, а теперь не знал, можно ли к ней прикоснуться. Казалось, тронь – и Чанёль взвоет от боли. Обожженная кожа пугала не видом, но терпким ощущением оголенных страданий. Сехуну мерещился запах гари и слышались крики агонии, виделось, как Чанёль падает на колени, прижимая обгоревшие ладони к груди, и как его накрывает маревом боли. Сехуну до ужаса захотелось сбежать.
Чанёль подошел к нему еще на шаг и встал рядом, запирая в узком пространстве между изуродованным телом и рассветным солнцем. Феникс молчал, Сехун тоже. Вибрирующее напряжение между ними сделало воздух осязаемо-плотным. Человек через силу поднял глаза и задержал дыхание – на него смотрели темно-карим, насмешливым взглядом, от которого, как всегда, подогнулись колени. Чанёль несмело улыбнулся:
– Привет.
В груди застучало быстрее, и Сехун не понял, страшно ему или нет. Смотреть в темные глаза было одуряюще знакомо, басовитый голос был все тем же, а тело и душа Сехуна реагировали на близость Чанёля с той же истомой. Захотелось коснуться израненной кожи, убедиться, что и она прежняя, а под ней именно тот, кого Сехун обнимал ночью. Он несмело поднял руку и, едва касаясь, провел кончиками пальцев вдоль шеи Чанёля. Он был готов в любой момент отпрянуть, но феникс не вскрикнул от боли и не отшатнулся, наоборот, его улыбка стала шире. Улыбка… Без маски! Сехун шумно выдохнул, почувствовав неизвестно откуда взявшееся облегчение. Он улыбнулся в ответ и, смутившись, спрятал лицо в основание покрытой шрамами шеи:
– Привет.
Чанёль закрыл глаза. Его приняли? Приняли… Ему пришлось сжать ладони – под кожей яростно защипало. Волшебный огонь бушевал на другом конце города, в камине, но языки его пламени ощущались в каждой клеточке тела. Чанёль почувствовал влагу в уголках глаз и прижался щекой к макушке человека.
– Тебе не страшно? – шепотом спросил он. Сехун, усмехнувшись, провел кончиком носа вдоль его шеи:
– Безумно, – он рассмеялся, но тут же стал серьезным, чуть отстранился и внимательно посмотрел на Чанёля, изучая его лицо. Потом нахмурился и, не сдержавшись, отвел глаза. – Мне потребуется время, чтобы привыкнуть.
Чанёль с пониманием кивнул. Конечно, увиденное не понравилось Сехуну и не оставило равнодушным, но феникс не заметил ни страха, ни брезгливости, ни жалости. В его глазах было что-то иное…
– Я голоден, – сказал Сехун, явно стараясь сменить тему. – Позавтракаешь со мной?
– Лапша? – цокнул языком Чанёль. – Почему бы и нет.
К завтраку он надел маску, но не стал прятать шею и руки. Сехун ни слова не сказал, но был благодарен и за первое, и за второе. Он мысленно подбадривал себя, что скоро привыкнет к ожогам, не сразу, но обязательно. А пока он набрался смелости, чтобы рассказать, почему питается исключительно раменом. Чанёль не поднял его на смех и не посоветовал обратиться в психушку. Сехун с подозрением сощурился. Казалось, его идиотский рассказ о гастрономическом невезении нисколько не удивил Чанёля. А ведь и друзья, и врач реагировали совершенно иначе. Феникс заметил его взгляд и осторожно спросил:
– Ты помнишь, когда это началось?
Сехун недобро хмыкнул:
– Еще бы. Когда я отказался поужинать с тобой.
Чанёль подавился лапшой и уставился на человека. Сехун вы

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒