Илана С Мьер 20 страница

Валанир склонился над серым и неподвижным Марленом, а Лин обратилась к королю, что сидел на красно‑золотой подушке лорда Геррарда:

– Мы знаем тайну смерти вашего отца, – сказала она. – И это не все. Пиет, приведи командира стражи и его людей.

Пиет Абарда и его искатели, многие из них умели сражаться мечом, ведь росли как сыновья лордов, поймали командира стражи и его людей, обезоружив их. Стражи застыли, увидев нож Лин у горла короля.

– Мы не навредим ему, – сказала она им. – Я хочу лишь кое‑что показать. Рианна?

Рианна встала. Она с трепетом смотрела, воспоминание было ужасным и свежим, на гобелен, что видела на Пути. Он висел на стене: приторное изображение охоты короля, где даже олень улыбался. Рианна отодвинула гобелен и обнаружила там дверь.

Рианна отвернулась. Она не смотрела на алтарь Никона Геррарда с улыбками и костями. Люди, которых не искали бы важные лица, позволяли придворному поэту экспериментировать годами.

Рианне не нужен был этот ужас снова, но она видела раскрытые рты мужчин, глядящих на проем. Они были в черно‑красном костюме стражи, но стражи выглядели как потерявшиеся дети.

– Потому мы здесь, – сказала Лин Амаристот. – Это делал Никон Геррард годами, – они не двигались и молчали. Они не могли говорить в присутствии короля. Но утром, если все пройдет по плану, о комнате смерти лорда Геррарда будут знать все таверны города.

Лин убрала нож от шеи короля, он рухнул, как жалкий комок жира, его бородатое лицо скривилось, он почти плакал.

– Мы просим Ваше величество отпустить мастера Гелвана, – сказала Лин. – А потом мы можем обсудить отношения Короны и Академии, ведь ситуация… изменилась. К нам вернулась сила, Ваше величество. И мы ее сбережем.

– Кто ты? – пролепетал король.

– Я – Кимбралин Амаристот, – сказала она. – Думаю, вы… знали моего брата, который недавно почил. Где торговец?

Когда мастера Гелвана привели в комнату, худого и грязного, с отросшей бородой, Рианна побежала к нему с воплем. Его глаза щурились, словно привыкая к свету. Но он крепко сжал ее плечи.

– Любовь моя, что с тобой случилось? – он едва мог говорить.

Рианна выдавила смешок и обняла его.

– Вот так вопрос. О, Аван, – ее голос дрогнул. – Многое случилось.

* * *

Той ночью он работал, пел. Его песня была работой. Он смотрел на тело на кровати, почти при смерти. Годами Валанир Окун изучал чары исцеления, надеясь, что использует их. Они работали только на волшебных ранах, как эта.

Волосы Марлена лежали на подушке, губы были холодными. В свете луны из окна его кожа казалась лиловой. Они были в квартире Мариллы. Валанир снял рубашку Марлена и касался важных точек во время песни. При этом он ощущал опасное давление в груди, словно слова лишали его чего‑то важного. Чары исцеления, по сути, были темными. Валанир играл со смертью.

Может, Киара смотрела на него, как и всю жизнь. Направляла, шептала и дала ему дар понимания, когда он через Лин Амаристот попал на Путь.

Если это был дар.

Когда они с Мариллой поднялись по ступеням, неся в руках Марлена, она ровно спросила:

– Вы можете его спасти?

– Шанс есть, леди, – он знал Мариллу как тень рядом с Марленом. Для своей репутации она вела себя робко. – Но, даже если я его спасу, эта жизнь и богатство, – он указал на квартиру, – будут утеряны.

– Знаю, Эрисен, – свет луны отражался от ее бледных глаз. Она поправила ноги Марлена на краю кровати. Он едва помещался. – Я уже думала о землях у границы Кахиши, где был дом моей семьи. Я думаю заняться фермой.

* * *

Свадьба прошла, когда растаял снег, когда крокусы показались среди новой травы в саду мастера Гелвана. Воздух все еще был холодным, вызывал румянец на щеках невесты, ждущей под навесом Галиции, который Лин вышила своими руками. Платье невесты было зеленым с золотой вышивкой – платье ее матери, которое приберег мастер Гелван. Золотая вуаль закрывала ее лицо и ниспадала до травы.

Свадьба была важна для общества Тамриллина – одна из богатейших дочерей выходила за одну из важнейших семей – но гостей было мало: кроме Лин Амаристот и Валанира Окуна пришла только семья Неда. Так попросила пара, а родители были рады, что дети живы, и не смогли отказать.

Волосы мастера Гелвана поседели за время в тюрьме, он не рассказывал, что там было. Порой Рианна жалела, что уже не отомстить придворному поэту. Она бы хотела убить его медленно, если было бы можно. Отцу снились кошмары. И она понимала его сильнее, чем раньше.

В день перед свадьбой Рианна вдруг повернулась к нему и сказала:

– Она была верна тебе.

Мастер Гелван листал отчеты в кабинете, а она читала на скамейке у окна. Она была здесь, с отцом, когда не была с Недом, чтобы убедить себя, что он не пострадал.

Но она не рассказала ему о Пути, боясь ранить сильнее, чем было. Она все еще ощущала момент, когда нож Никона Геррарда порезал горло Неда, она могла лишь представить, как это – вспоминать этот миг неделями, месяцами, годами. Она хотела защитить отца от того, что будет после.

Но она поняла, что тайна, которую хранила смерть, тоже причиняла боль. И ответ мог стать ее подарком для него.

И она рассказала отцу, что видела. Она увидела, что ему было больно, но он успокоился.

– Ты права, – сказал он, когда она закончила. – Я не хотел думать о ней плохо, но проверить не мог. Рианна… спасибо за это.

– Думаешь, ты сможешь найти новую жену, Аван? – спросила она. – Я хочу тебе счастья.

Он рассмеялся, но посерьезнел через миг.

– Я годами хотел отомстить, и мое горе… это было бы невозможно, – сказал ее отец. – А теперь я стар, Рианна.

– Нет, – упрямо сказала она. – И ты знаешь этот город. Теперь нужно отгонять женщин. Найти ту, у которой золотое сердце, а не глаза.

Ее отец рассмеялся. Он не сказал о метафорах и поэтах, и она была благодарна.

* * *

Лин слышала много шуток – особенно от слуг на кухне – о нервозности женихов на свадьбах, но не видела Неда таким спокойным, каким он был теперь, пока шел с мастером Гелваном и лордом Альтеррой к навесу для свадьбы.

Они исполнили церемонию без священника, Рианна попросила Лин выполнить это. Брызгая водой из священного источника на пару и читая древнюю молитву – благословление их союза в свете Талиона, Киары и Эстарры – Лин смогла забыть на миг об ответственности, что ждала ее за стенами сада. По просьбе мастера Гелвана она прошептала клятву брака и на запретном языке Галиции, тихо, чтобы слышали только Рианна и Нед. Закат придал всему медный оттенок.

Отец Неда не был рад, что женщина ведет церемонию, но Нед убедил его, что это женщина другого ранга. Лин ощущала уверенность, поднимая руки над парой, и ее шестицветная мантия раздулась на ветру. Это не был плащ Никона Геррарда – было бы неприемлемо носить то, чего касался пропитанный кровью поэт. Но Валанир Окун посоветовал, что ей нужно показывать власть, статус придворного поэта.

– Никто не сделает этого, если не ты, – сказал он, и она знала, что это правда.

Не было ясно, приглашали ли Марлена Хамбрелэя и Мариллу на свадьбу – Лин знала, что у Рианны к ним противоречивые чувства. Но они покинули город месяцы назад, отправились на юг в деревню, где жила себя Мариллы.

– На юге хорошо заниматься фермой, и Марилла хочет поискать родню, – объяснил Марлен с уставшей улыбкой. После раны он почти всегда был уставшим. Валанир сказал, что эффект чар Геррарда пройдет через месяцы. Марилла думала, что на юге он согреется.

После смерти Никона Геррарда Лин и Валанир встретились с королем с армией поэтов за спинами. Многие поэты остались в замке в первую ночь, словно завоевали место. В ту ночь все могло разрушиться, если бы стражи напали снова. Но Лин перечислила преступления Никона Геррарда, и стражи перешли на сторону поэтов: когда они с Валаниром пришли к вратам следующим утром, их отвели в покои короля. Король был в осаде не только из‑за поэтов, и он знал это.

– Это наши условия, – сказала Лин в тот день, они стояли перед Гаральдом на тайной встрече, что не была тайной с сотней стражей и поэтов в коридоре. Лин и Валанир договорились, что она будет говорить за них, потому что еще не выступала против Короны, и потому что в ней была кровь Амаристот. – Законы, что управляют содержимым песен поэтов, будут отменены. Власть Короны над делами Академии – отменена. И тогда все выпускники Академии будут клясться в верности Короне. И каждый год Академия будет платить десятину Святилищу старейшин, признавая его власть.

Король склонился, пытаясь завладеть преимуществом в разговоре.

– Это не все, – сказал он. – Мне нужен придворный поэт, который будет следить, чтобы условия соблюдались, а Академия была верна Короне.

Лин думала об этом, уже знала, что скажет. Но Валанир опередил ее:

– Я рекомендую леди Кимбралин Амаристот на это место, – сказал он, холод пробежал по спине Лин. – Она – единственная наследница земель и состояния Амаристот. Вам будет выгодно держать ее рядом.

– Но женщина, – хмуро возразил король. – Нет женщин‑поэтов.

– Ваше величество, до этой зимы не было и чар, – сказал Валанир Окун. – Все изменилось.

* * *

Позже в гостинице она сказала ему:

– Я думала, это будете вы, – сказала она. – Я не знаю, хочу ли этого. Хотя… знаю. Я не хочу.

– Это должна быть ты, – сказал Валанир нежно, но со сталью в голосе. Смех и песня звучала снизу, где – что поражало Лин – жизнь в Тамриллине шла своим чередом. Старые чары вернулись ценой жизни Дариена, придворный поэт умер, а новым будет женщина. Но те же пьяные песни, тот же смех звучал в гостинице, как и прошлой ночью.

Таким был город, что напоминал белую жемчужину на берегу сотни лет. Лин вдруг поняла, что будет означать место придворного поэта в том дворце, где Элдгест когда‑то резал поэтам Академии языки. История была словами на странице. Песня звенела в ночи посреди лета, словно доски палубы корабля гремели в бурю.

Голос Валанира отвлек ее от мыслей:

– Случившееся сегодня все еще может не помочь. Это был переворот, его успех зависит от того, что будет дальше, после бури. Будут мрачные сложности впереди, нужно вести переговоры Академии и короны. Придворный поэт в следующие годы будет важен в этих переговорах. И только тебе хватит навыков и истории для этого.

– Только мне? – сказала Лин. – Вряд ли это так.

– Ты поэт и Амаристот, – сказал Валанир.

Лин не могла дышать, сидела на кровати. Она вспомнила Дариена и обещание, данное ему. Это было нарушением или нет? Она сказала вслух:

– Значит, я буду во дворце. А вы? Куда вы пойдете, Валанир Окун?

– Недалеко, – сказал он. – Я буду в Академии. Нужны новые уроки, даже для выпускников. Все должны научиться управлять чарами и не злоупотреблять ими.

– Мы видели, что может случиться, – тихо сказала Лин, посмотрела на свои запястья, следы были там. Она знала, что шрам останется, а вот порезы на лице, что оставил Райен, пропали. – Вы будете навещать меня здесь?

Валанир взял ее за руку.

– Я буду приезжать часто, – сказал он. – Буду помогать связи Академии и Короны. Лин, и я этого не хочу. Я был рожден бродить, как Эдриен.

– Но ваша песня начала… все это, – сказала Лин.

– Я помог привести все в движение, – сказал Валанир. – Как и ты.

Лин посмотрела ему в глаза. Это было все проще. Ее голос был таким тихим, что он с трудом ее расслышал:

– Нас ждут стены. Стены и комнаты. Вы знаете, я мечтала когда‑то побывать с вами в дороге.

Слова повисли в тишине. Внизу продолжались пение и смех. Жизнь кипела в Тамриллине зимним вечером, снаружи пошел дождь.

* * *

Той зимой в Академии хоронили Дариена Элдемура, Хассена Стира и еще пятерых поэтов, павших в атаке на дворец. Для них устроили церемонию в храме на острове Академии.

Закопали и обломки алтаря лорда Геррарда, когда Валанир и другие Пророки песней разрушили его на площади при всех людях. Лин это предложила, чтобы люди знали, что Красная смерть покинула Эйвар, и что было причиной.

В том месте, перед вратами замка, тридцать дней и ночей на платформе лежали лира и кольцо Дариена Элдемура в окружении стражи. На платформе горели свечи, чтобы душа Дариена скорее попала к богам. Поэты ночью стояли тихо у свечей.

Марлен Хамбрелэй пропал на юге со своей странной леди, и его больше не видели.

* * *

Ранней осенью того года Лин посетила дом Гелван, чтобы увидеть дочь, которую родила Рианна Гелван. Каштановые волосы Неда, голубые глаза Рианны. Конечно, это менялось, пока дети росли, но… Лин подумала о девочке с золотыми волосами, что бежала по полю лаванды, розмарина и шалфея, закрыла глаза на миг и коснулась губами щеки малышки.

Девочка с ранних лет будет учиться ножам и поэзии. Рианна указывала из постели, где ее отец держал ее угрозами, чтобы с ней все было хорошо.

– Теперь ты не можешь меня наказывать, Аван, – сказала она сладко в спину отцу. – Это теперь долг Неда.

Отец малышки покраснел, как мак, и почти убежал из комнаты, бормоча про горячую воду. Рианна хитро улыбнулась Лин, и та снова вспомнила Дариена.

Рианна села среди подушек, взяла малышку у Лин и прижала к груди.

– Мы зовем ее Дариана, – сказала она. – Надеюсь, она будет сильной. И что некий придворный поэт обучит ее всему, что нужно, когда придет время. Как она научила меня.

Лин взяла Рианну за руку. Она видела, что девушка была бледнее простыней под ней, и что вокруг ее губ появились новые морщины. Лин сказала:

– Клянусь, что все твои дети будут под моей защитой и любовью, пока я живу.

* * *

Она вернулась к себе во дворец хмурой. День прошел, к счастью, тихо, это было диковинкой. Обычно она бегала со встречи на встречу с просьбами мастеров Академии и проблемами аристократов, поражаясь, как можно чего‑то достичь такими встречами.

И воспоминания Эдриена Летрелла и его музыка оставались с ней, сплетаясь. Это бремя будет с ней всю жизнь, по словам Валанира. Не было чар, чтобы убрать из нее Эдриена, и время шло, они сплетались все сильнее.

Она предпочитала не думать о таком, отвлекаясь на множество дел.

– Кто впустил вас без моего разрешения? – сказала она, увидев фигуру у окна, глядящую на волны внизу. Комната Лин в башне была с видом на гавань, и она порой притворялась, когда была счастливее, что училась в Академии, и волны были тихой музыкой к словам, что сочинялись при свете свечи.

Важнее всего была золотая лира рядом со столом у окна. Ночами, когда ее грозили переполнить призраки воспоминаний – ее и чужих – Лин уходила в страстную мелодию. Порой, когда думала, что вынесет это, она играла во тьме песню, что начал сочинять в Академии Дариен. Больше такого не будет.

Валанир Окун пожал плечами, не поворачиваясь.

– Думаю, слуги решили, что ты не будешь против. Я сказал им, что дело срочное.

– Вы очаруете любого, – едко сказала Лин, падая в кресло с вздохом. Было приятно сесть у себя в комнате, не ощущая на себе взгляды.

– Кроме тебя, – Валанир повернулся к ней. – Наверное, дело в северной крови.

– Зачем вы хотели меня видеть? – она отклонила голову и закрыла глаза, надеясь, что успеет выслушать его, не уснув. Он хотел чего‑то для Академии, в эти дни перемен они всегда чего‑то хотели. Но в обмен она начала требовать, чтобы они принимали женщин в ученики, даже если их поначалу будет мало.

Эту тему обсуждали на нескольких встречах. Лин была удивлена тому, как злилась, когда спорила с мастерами Академии, словно опыт ее жизни мог привести к надежде на что‑то еще. Оставалось фактом, что придворным поэтом при короле была женщина. Но мастера Академии веками соблюдали традиции, и существование Лин им казалось мимолетной аномалией. На таких встречах пальцы Лин тянулись к рукояти ножа.

– Я никому не говорил, что я видел на Пути, – сказал Валанир Окун. Она услышала, что он сел напротив нее. В комнате было мало вещей, Лин помнила о своих северных корнях. – И я все еще не могу рассказать.

– Хорошо, – Лин не открывала глаза. – И что тогда вы хотели рассказать мне?

Валанир заерзал.

– Я не могу рассказать, что видел, потому что так слишком впущу в себя, – сказал он. – Но у меня это было началом пути. Убрать вред, что я наделал, или извиниться там, где мог что‑то сделать, но не стал.

– Звучит высокопарно, – сказала она сонно.

– Лин. Открой глаза, – нежно сказал Валанир.

Лин сделала это с неохотой и трудом. Ее глаза миг привыкали к свету – было почти темно в комнате. А потом она увидела, что это не ее комната, круглая каменная комната без мебели, там было лишь окно с видом на фиолетовое небо и звезды.

– Куда вы меня привели, Валанир? – сказала Лин, усталость пропала. – Где это?

Он тихо сказал.

– Это Башня ветров. Под этой комнатой ученики сочиняют песни по ночам. Но тут, в комнате наверху, мы в Академии исполняем одни из старейших чар.

– Нет…

– Пора, – сказал он. Ветерок трепал его волосы. Морской ветер был холодным тут, на севере, но полным музыки.

– Мастера знают?

– Потом узнают, – сказал он.

– У меня нет знаний…

– Лин, ты заслужила право. И ты нужна нам.

Она потрясенно покачала головой.

– Что я должна делать?

– Я работаю, как инициатор ритуала, – сказал Валанир Окун. – Мы будем соединены до смерти. После всего, что я сделал жуткого в жизни, и что должен был сделать… я знаю, что хоть одно добро принес в мир.

Она посмотрела ему в глаза. Лин вспомнила ночь середины лета, зеленые глаза из‑за маски Талиона. Конца пути еще не было. Пока что.

– Закрой глаза, дорогая Лин, – сказал Валанир.

Она послушалась. Закрыв глаза. Лин ощущала, будто в комнате другие люди наблюдают за процессом. Дариен. Хассен. Может, даже Райен. И искатели, павшие при атаке на дворец, идущие за ней. Она не знала, было ли дело в магии Валанира, или ей просто хотелось, чтобы они были здесь.

Но в этом мире желание это не сбылось бы.

В жизни не было ничего только светлого или только темного.

Валанир заговорил, уже напевая:

– Я начну чары, песнь семи куплетов. Ты вошла в Башню поэтом, но выйдешь с большей силой.

Эдриен Летрелл притих в ее голове, подавленный словами Валанира. Она знала, что он скоро вернется. Когда‑то она заплатит за ту ночь запретной магии. Но не сегодня.

«Я всегда буду помнить ту ночь, – подумала Лин. – И буду помнить, что это было моим».

Валанир обвел символ на ее закрытом правом веке. Тепло растеклось от глаза, ощущение было приятным и болезненным. Она такое ожидала.

– Эта песнь будет для тебя и изменит тебя, Кимбралин Амаристот, – прошептал Валанир Окун, морской ветер ловил слова. – Придворный поэт. Пророк.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 16 17 18 192021 Следующая ⇒