|
|||
Terra tribus scopulis vastum … не longum ! 9 страница– Если мы выплатим вашей матери пять сотен фунтов, – с энтузиазмом продолжил Марк, – вы говорите, этого более чем достаточно на то, чтобы кормить Кристофера бараниной… И отделим ей три… четыре… я люблю точность… сотни в год… В качестве капитала, а остаток перечислим вам… – Его лицо, на котором застыло вопросительное выражение, просияло. Теперь она видела все с исключительной ясностью. Она поняла слова миссис Дюшемен, которая говорила: «С нашим официальным положением от нас нельзя требовать… потворства…» Эдит Этель была абсолютно права. От нее нельзя было требовать… Она так старалась казаться во всем осмотрительной и правильной! Нельзя требовать от человека, чтобы он пожертвовал честью и жизнью ради дружбы!.. Только Титженс на такое способен! И Валентайн сказала Марку: – Такое чувство, будто это все не случайно… Мы будто зажаты в тиски, мир сталкивает нас… – Ей хотелось добавить «вместе», но Марк выпалил поразительные слова: – Ему необходимы тост с маслом… и баранина… и хорошая выпивка! – Но потом: – Да пропади оно пропадом… Ведь вы же созданы для него… Нельзя обвинять людей за то, что они о вас судачат… Это неизбежно… Если бы вас не было, вас надо было придумать… Как у Данте и… как ее звали?… Беатриче? Вот и у вас похожая история. Она проговорила: – Словно зажаты в тиски… Вместе… И воспротивиться этому нельзя. Но можем ли мы принять это? На лице Марка отразился сильный испуг, он перевел взгляд на швейцаров и прошептал: – Вы ведь… не оставите… из‑за моей бескрайней тупости… Она ответила ему, повторяя слова Макмастера, которые он когда‑то произнес хриплым шепотом: – Прошу вас, поверьте, что я никогда не оставлю… Так говорил Макмастер. Наверняка понабрался таких выражений от миссис Микобер[57]. Кристофер Титженс – в потрепанной форме зеленоватого цвета, ибо жена испортила его парадный военный костюм, – внезапно появился у нее из‑за спины: он подошел со стороны стойки, за которой стояли два швейцара. – Пойдемте‑ка отсюда! Поскорее! Она спросила себя, зачем отсюда уходить. Да и куда? Словно наемная участница похоронной процессии или подсудимая между двумя охранниками, мисс Уонноп спустилась вместе с братьями по лестнице. Затем они пошли направо к выходу, на улице еще раз свернули направо и двинулись в сторону улицы Уайтхолл. Братья что‑то неразборчиво бормотали, но голоса у них были довольные. Они перешли Уайтхолл по тому пешеходному переходу, на котором автобус чуть не сбил Валентайн. И нырнули под арку… Под этой каменной аркой в величественном полумраке братья наконец встали лицом к лицу. – Полагаю, ты не подашь мне руки? – спросил Марк. – Нет! С чего бы? – спросил Кристофер. И тут Валентайн услышала собственный голос. Она воскликнула, обращаясь к Кристоферу: – О, пожалуйста! Радиосообщения, проносившиеся над ней, перестали ее волновать. Брат, вне всяких сомнений, сейчас напивается в каком‑нибудь пабе на Пикадилли… Показная грубость! – И впрямь, – сказал Марк. – Ведь тебя могут убить! Перед смертью ты, скорее всего, очень пожалеешь, что когда‑то отказался пожать руку собственному брату! – Что ж… ладно! – сказал Кристофер. Ее накрыло волной радости при виде этой суровой сентиментальности, и тут он вдруг схватил ее за худенькое предплечье и провел ее мимо фигур лебедей – а может, беседок, она и не заметила – к скамейке, над которой – или рядом с которой? – возвышалась плакучая ива. Он проговорил, тоже задыхаясь, словно пойманная рыба: – Согласны ли вы провести со мной эту ночь? Я уезжаю завтра в 8:30 со станции Ватерлоо. – Да! – ответила она и назвала адрес танцевального зала, куда они с братом собирались. – Приходите… Мне нужно сопроводить брата домой… Он сильно напьется… А ведь ей хотелось сказать: «Мой дорогой, как же сильно я этого хочу!..» Вместо этого она добавила: – Я разложила подушки… И тут же подумала: «Для чего я это вообще сказала? Это все равно что сказать: „Окорок найдешь в кладовке под большой тарелкой…“ Ни капли нежности…» Она пошла по выложенной ракушками тропинке, огороженной с обеих сторон невысоким заборчиком, горько плача. Старый бродяга с красными слезящимися глазами и жидкой седой бородой, лежавший на траве, с любопытством взглянул на нее. Он считал себя самым настоящим властителем этих мест. – Как же истеричен женский пол! – воскликнул он, несколько нелепо изображая человека опытного и умудренного годами. – Ну, впрочем… Каждому свое, – добавил он, немного подумав.
|
|||
|