Часть 3 Интерлюдия 6 страница

– То есть ты обычный человек? – спросила Киммалин. – Благословенные звезды, кто бы мог подумать?

– Ты говоришь это так, будто делаешь какое-то грандиозное признание, – согласилась ФМ. – «Народ, я испытываю эмоции. Это ужасно».

Я покраснела.

– Для меня это важно. Все детство я грезила о том, как буду летать и сражаться.

Теперь я здесь, и я теряла друзей и... это больно. Я слабее, чем думала.

– Если ты слабая, то я вообще бесполезная, – фыркнула ФМ.

– Ага, – поддакнула Киммалин. – Ты не чокнутая, Штопор. Ты просто человек.

– Пусть даже тебе промыли мозги, – добавила ФМ, – и ты подчиняешься бездушной системе, единственная цель которой – создавать покорных ура-патриотов и рабов. Без обид.

Я не могла не заметить, как во время этого разговора притихла Рвота. Она лежала и смотрела на верхнюю койку.

– Ты можешь признаваться нам в таких вещах, – сказала Бзик. – Ничего страшного. Мы команда. – Она придвинулась ко мне и ФМ. – И если уж начистоту... можно я тоже кое-что расскажу? На самом деле большинство моих цитат я придумываю сама.

Я моргнула.

– Серьезно? То есть Святая никогда ничего такого не говорила?

– Нет! – воскликнула Киммалин заговорщическим шепотом. – Я сама до них додумалась! Просто не признаюсь в этом – не хочу показаться слишком мудрой. Негоже.

– Бзик, весь мой мир сейчас перевернулся, – заявила ФМ. – Ты будто поведала, что верх – это на самом деле низ или что у Рвоты хорошо пахнет изо рта.

– Эй, в следующий раз останешься без торта, – возмутилась Рвота.

– Я серьезно, – сказала я ФМ и Киммалин. – Я боюсь. Возможно, в душе я трусиха.

ФМ и Киммалин лишь махнули на мои слова рукой. Подбодрили меня и рассказали о том, что чувствовали сами. ФМ до сих пор считала себя лицемеркой, потому что мечтала развалить АОН и в то же время хотела летать в ее рядах. Киммалин в душе была той еще хитрушей, но воспитывали ее вежливой приличной девушкой.

Я была благодарна за их доброту, но мне пришло в голову, что все-таки Критик, противопоставляющий себя обществу, и девушка, выросшая в Благодатной пещере, не самые лучшие примеры, чтобы понять, насколько для меня важно не бояться. Так что я позволила разговору перейти на другие темы.

Мы заболтались до поздней ночи, и это было... ну, чудесно. Искренне и по- дружески. Но чем дальше, тем сильнее меня охватывало беспокойство. В каком-то смысле это был один из лучших дней моей жизни, но сегодня еще подтвердилось то, чего я всегда боялась, – остальные курсанты сближались друг с другом без меня.

Эта мысль не давала покоя, хотя я даже ухмыльнулась на какую-то реплику Киммалин. Можно ли это как-нибудь повторить? Как часто девчонки могут сказываться больными? Когда мне можно сюда вернуться?

В конце концов человеческая природа взяла свое, поэтому Бзик и ФМ отправились в уборную на разведку. Я осталась с Рвотой, которая задремала. Не хотелось ее будить, и я ждала у двери.

– Я знаю, каково тебе, – вдруг сказала она. У меня чуть душа в пятки не ушла.

– Ты не спишь?

Она кивнула. Сон с нее как рукой сняло, хотя я могла поклясться, что слышала, как она тихо похрапывала.

– Страх не делает нас трусами, верно? – спросила Рвота.

– Не знаю. – Я подошла к ее кровати. – Если бы только можно было его погасить.

Рвота опять кивнула.

– Спасибо, что позволила девочкам организовать все сегодня, – сказала я. – Знаю, что ты не горишь желанием проводить со мной время.

– Я видела, что ты сделала для Недда, – отозвалась она. – Заметила, как ты полетела следом, прямо внутрь того гигантского обломка.

– Я не могла отпустить его одного.

– Ага. – Она помедлила. – Знаешь, мама рассказывала истории о твоем отце. Когда видела, как я уступаю другим на детской площадке или уклоняюсь от мяча на тренировке. Она рассказывала о пилоте, который утверждал, что смелый, а в душе

оказался трусом. «Только посмей замарать доброе имя народа Непокорных», – говорила она. «Только посмей стать такой же, как Охотник...»

Я поморщилась.

– Но нам не обязательно так себя вести, вот что я поняла, – продолжала Рвота.

– Немного страха, немного истории – все это ничего не значит. Значит только то, что мы делаем. – Она посмотрела на меня. – Прости меня за то, как я с тобой обходилась. Просто я... была в шоке, когда узнала. Но ты не он, как и я, неважно, что я временами чувствую.

– Рвота, мой отец не трус, – сказала я. – АОН его опорочила.

Вряд ли она мне поверила, но все равно кивнула. Потом села на кровати, воздев кулак.

– Не трусить. Не отступать. Храбро сражаться до конца, так, Штопор? Уговор? Наши кулаки соприкоснулись.

– Храбро сражаться до конца.

Проснувшись, я обнаружила, что лежу свернувшись калачиком в груде одеял. Я протянула руку, чтобы прикоснуться к стенке кабины М-Бота, но уткнулась в раму кровати.

Точно. Который час? Я коснулась светолинии, и комната озарилась мягким сиянием. Почти пять утра. До занятий два часа.

Мы проговорили до часу ночи, и, как ни странно, я совсем не вымоталась. Сна не было ни в одном глазу. Наверное, мозг знал, что, если я хочу сегодня попасть в уборную и вымыться, нужно сделать это сейчас, пока все в корпусе спят.

На самом деле даже лучше, если я улизну и меня увидят идущей в школу перед занятиями. Я выбралась из своего гнездышка, потянулась и подобрала рюкзак. Я старалась вести себя как можно тише, хотя, наверное, беспокоиться не о чем. Если храп Рвоты никому не мешает спать, то царапающий пол рюкзак их тем более не потревожит.

Приоткрыв дверь, я обернулась к трем спящим девушкам и прошептала:

– Спасибо.

И тут же решила, что не позволю им поступить так еще раз. Это слишком опасно. Нельзя, чтобы адмирал внесла их в свой черный список.

Это было чудесно. Даже если теперь я точно знала, чего лишена. Даже если тошно уходить, даже если меня выворачивает наизнанку, я бы ни на что не променяла эту ночь. Единственный раз я испытала, что значит по-настоящему быть частью звена пилотов.

Эта мысль крутилась в голове, пока я шла в уборную и мылась. Закончив, я посмотрела в зеркало и пригладила мокрые волосы. Во всех сказках волосы у героев были иссиня-черные, золотистые или рыжие – всегда эффектные, а не как у меня, грязно-каштановые.

Со вздохом я забросила рюкзак на плечо и выскользнула в пустой коридор. По пути к выходу мое внимание привлек свет под одной из дверей – в нашем классе. Кто там может находиться в такой час?

Любопытство пересилило здравый смысл. Подкравшись, я заглянула в окошко на двери и увидела, что кабина Йоргена активна и голограмма запущена. Что он там делает в полшестого утра? Решил потренироваться дополнительно?

Голограмма Кобба в центре класса проецировала миниатюрную модель тренировочного боя. Я увидела, как корабль Йоргена с помощью светокопья огибает парящий обломок, а затем палит по креллу. Было в этом эпизоде что-то знакомое...

Да, это бой, в котором погибли Бим и Заря. Кобб пересматривал ту же запись.

Корабль Зари, охваченный пламенем, устремился вниз. Я поморщилась, но за миг до того, как она ударилась о землю, голограмма застыла и запустилась сначала. Я снова смотрела, как корабль Йоргена летит с другого конца поля боя, уворачиваясь от обломков, и бросается на корабль, который уничтожит Зарю. Он активировал ОМИ и отключил вражеский щит, но крелл все равно попал в корабль Зари, и тот свалился в штопор.

Голограмма запустилась с самого начала. Йорген попытался еще раз, выбрав другое направление полета.

До меня дошло: он хотел понять, мог ли их спасти.

Когда Зарю сбили в третий раз, голограмма не остановилась – только Йорген тяжело встал с кресла, сорвал с головы шлем и с громким стуком шмякнул его о стену. Я вздрогнула и чуть не бросилась бежать – шум мог привлечь внимание. Однако при виде безвольно привалившегося к стене Йоргена, обычно такого высокого и властного... я не смогла уйти.

Он выглядел таким ранимым. Таким человечным. Потеря Бима и Зари тяжело ударила по мне. Я никогда не думала, что испытывал командир звена – человек, которому полагалось держать нас всех подальше от проблем.

Йорген бросил шлем, отвернулся от стены и застыл. Скад! Он меня увидел.

Я метнулась в сторону и выбежала из корпуса, пока Йорген меня не поймал. Но... что теперь? В нашем маленьком заговоре зияла дыра. Вдруг охранники у ворот доложат адмиралу, что я не покидала базу вчера вечером?

Разумеется, они не отчитываются каждый день о каждом человеке, который посещает базу. Так? Но если я сейчас выйду, а потом сразу вернусь, им это наверняка покажется подозрительным.

Поэтому вместо того, чтобы пойти к воротам, я бесцельно бродила по дорожкам между зданий. Было темно, световые люки потускнели до утра, на дорожках практически безлюдно. Я миновала больше статуй, чем людей: в этой части базы вдоль аллеи выстроились бюсты Первых граждан, глядящих в небо.

Меня овеяло особенно холодным порывом ветра. Ветви ближайшего дерева закачались. В тусклом свете статуи представали призрачными фигурами, каменные глаза прятались в тенях. С ближайшей стартовой площадки несло едким дымом. Наверное, недавно на базу вернулся подбитый истребитель.

Я со вздохом присела на скамейку, бросив рядом рюкзак. На душе было грустно, даже, пожалуй, чуть тоскливо. Огонек вызова рации по-прежнему мигал. Может, беседа с М-Ботом выведет меня из уныния.

Я переключила рацию на прием.

– Привет, М-Бот.

– Я в негодовании! – воскликнул он. – Я безгранично оскорблен! Не могу выразить словами свое возмущение, но встроенный словарь подсказывает, что я оскорблен, обижен, унижен, попран, ущемлен, уязвлен и/или, возможно, осквернен.

– Прости. Я не хотела тебя отключать.

– Отключать?

– Я на всю ночь выключила рацию. Ты поэтому сердишься?

– О, это просто обычная человеческая забывчивость. Разве вы не помните? Я написал подпрограмму для выражения своей злости на вас.

Я нахмурилась, стараясь припомнить, о чем это он.

– Вы сказали, что я крелл. Я разозлился. Это же не шутки.

– Да. Прости.

– Извинения приняты! – Судя по голосу, М-Бот был доволен собой. – Я продемонстрировал весьма неплохое негодование, согласны?

– Блестящее!

– Я тоже так считаю.

Я посидела молча. События прошлой ночи погрузили меня в задумчивое, спокойное настроение.

«Она и правда никогда не допустит меня к полетам, – подумала я, вдыхая дым со стартовой площадки. – Я могу окончить школу, но смысла никакого».

– Хотя вы правы, – заметил М-Бот. – Я могу оказаться креллом.

– Что?!

Я так резко поднесла рацию ко рту, что чуть не разбила губы.

– Я о том, что мои банки данных почти полностью утрачены. Неизвестно, что в них было.

– Тогда почему ты так рассердился, когда я предположила, что ты можешь быть креллом?

– Это казалось правильным. Я должен изображать из себя личность. А какая личность позволит так себя порочить? Даже если это совершенно логичное предположение и вы, задаваясь этим вопросом, абсолютно обоснованно оцениваете угрозу.

– М-Бот, я правда не знаю, что о тебе и думать.

– Я тоже. Иногда мои подпрограммы реагируют раньше, чем главный симулятор личности успевает их приструнить. Это очень сбивает с толку. С абсолютно логической, механической точки зрения, а не в плане всех этих иррациональных человеческих эмоций.

– Разумеется.

– Вы используете сарказм. Будьте осторожны, или я опять запущу программу негодования. Не знаю, станет ли вам легче, но я не думаю, что креллы – это ИИ, к чему бы там ни пришли ваши умники из АОН.

– Правда? Почему ты так думаешь?

– Я проанализировал схемы полетов. Ваши, между прочим, тоже. Кстати, могу подсказать, как их улучшить. Похоже... у меня есть целый комплекс подпрограмм, предназначенных для подобного анализа. Так или иначе, вряд ли все креллы – ИИ, хотя некоторые могут ими быть. Мой анализ показывает, что летают они по большей части по индивидуальным закономерностям и не вполне вписываются в логические программы. В то же время они безрассудны, что любопытно. Я предполагаю, что это

дроны или что-то наподобие, хотя Кобб, пожалуй, прав: планета вызывает помехи в связи. Как выяснилось, у меня есть технология усиления сигнала, которая помогает их минимизировать.

– Ну, ты же корабль-невидимка. Скорее всего, продвинутые технологии связи помогали тебе на боевых заданиях.

– Да. Наверное, той же цели служат мои голографические проекторы, активный камуфляж и система обхода сонаров.

– Я даже не знала, что у тебя все это есть. Камуфляж? Голограммы?

– Согласно настройкам, до недавнего времени, пока не иссяк резервный источник энергии, все эти системы находились в режиме ожидания, создавая поверх корабля иллюзию щебня и препятствуя обнаружению моей пещеры сканерами. Я могу определить время с точностью до наносекунды, но обычно люди терпеть не могут подобную точность – из-за нее я кажусь расчетливым и чуждым.

– Что ж, это объясняет, почему за столько лет тебя никто не обнаружил. Я задумчиво постучала пальцем по рации.

– В общем, надеюсь, что я не крелл, – произнес М-Бот. – А то вышло бы супернеловко.

– Ты не крелл.

Я поняла, что в самом деле в это верю. Раньше это меня беспокоило, но теперь... Я не могла объяснить почему, но знала, что он не крелл.

– Может быть, – отозвался он. – Признаюсь, я... беспокоюсь, что, сам того не понимая, могу оказаться каким-нибудь злобным созданием.

– Если ты крелл, то зачем тебе жилой отсек для человека и разъемы, совместимые с нашими?

– Меня могли построить, чтобы внедрить в человеческое общество в качестве одного из ваших кораблей, – предположил он. – А вдруг все креллы – мятежные ИИ, изначально созданные людьми? Это бы объяснило, почему на мне ваши надписи. А может, я...

– Ты не крелл. Я это чую.

– Возможно, в вас говорит какая-то иррациональная человеческая предвзятость, – заметил он. – Но моя подпрограмма, которая может имитировать признательность... признательна.

Я кивнула.

– Она для того и нужна, – добавил он. – Оценивать, выражать признательность.

– Никогда бы не подумала.

– Я могу оценивать миллион раз в секунду. Можно сказать, что из всех ваших замечаний это, вероятно, единственное наиболее оцененное.

– Я была бы признательна, если бы ты хоть изредка помалкивал о том, какой ты великий, – сказала я, но при этом улыбнулась и убрала рацию в рюкзак.

– А за это замечание я не признателен, – негромко произнес он. – Просто чтобы вы знали.

Выключив рацию, я встала и потянулась. На меня пялились ближайшие бюсты Первых граждан, среди них и молодой Кобб. Странно смотреть на изображение человека, когда теперь я его так хорошо знаю. Как-то не к месту эта молодость, разве он не родился сразу суровым пятидесятилетним мужчиной?

Я закинула рюкзак на плечи и зашагала обратно к зданию летной школы. У главного входа стоял полицейский.

Я замерла на месте. Затем, обеспокоенная, подошла.

– Курсант Найтшейд? – спросил полицейский. – Позывной Штопор? У меня упало сердце.

– Адмирал Железнобокая хочет с вами поговорить. Я кивнула.

Полицейский повел меня в корпус, где я однажды встретила Йоргена с адмиралом. С каждым шагом нарастало ощущение, что меня отчислят. Я это предчувствовала. Ночные посиделки у девчонок были плохой идеей, но... дело не в одном маленьком нарушении.

Я вошла в здание. Похоже, столкновение неизбежно. Я сама его заслужила за то, как дважды поступила с Йоргеном. Кроме того, адмирал – самая могущественная фигура в АОН, а я дочь труса. Удивительно, что она до сих пор не нашла повода меня выгнать.

Пора с этим покончить. Да, я боец, но хороший боец знает, когда в битве не победить.

Полицейский привел меня в страшно захламленный кабинет. Железнобокая пила кофе за столом, сидя спиной ко мне и просматривая доклады.

– Закрой дверь, – сказала она. Я подчинилась.

– Это заметка службы безопасности у ворот. Вчера вечером ты не уходила.

Устроила себе убежище в хозяйственном чулане или что-то вроде того?

– Да, – ответила я с облегчением. По крайней мере, она не знает, что мне помогли.

– Ты ела еду из столовой? Украденную лично либо принесенную кем-то из товарищей?

Я заколебалась.

– Да.

Адмирал отпила кофе, по-прежнему не глядя на меня. Я уставилась ей в спину, на седые волосы, готовясь услышать: «Ты исключена».

– Может, хватит ломать комедию? – Она перевернула страницу. – Уходи из школы. Я не буду отбирать у тебя курсантский значок.

Я сдвинула брови. Зачем просить?.. Почему бы не сказать прямо? Она в своем праве, ведь я нарушила ее требования.

Железнобокая развернула кресло и вперила в меня холодный взгляд.

– Нечего сказать, курсант?

– Почему это вас так волнует? Я просто девчонка. Я не представляю для вас угрозы.

Адмирал поставила чашку и поднялась. Расправила тщательно подогнанный белый мундир и шагнула ко мне. Как и большинство остальных, она была гораздо выше меня.

– Думаешь, дело в моей гордости, девочка? Если я позволю тебе остаться в АОН, ты непременно подведешь к гибели хороших людей, когда сбежишь. Поэтому я предлагаю еще раз. Уходи со значком. В нижнем городе его хватит, чтобы обеспечить тебя перспективной работой.

Она сурово смотрела на меня. Внезапно все обрело смысл.

Она не может меня выгнать. Не потому, что не хватает полномочий, а потому, что ей нужно доказать свою правоту. Ей нужно, чтобы я ушла, сдалась, потому что именно так поступают трусы.

Она диктовала требования не для того, чтобы вынудить меня их нарушить, а чтобы сделать мою жизнь невыносимой и чтобы я уступила. Если она меня выгонит, то рот все равно не заткнет. Я буду утверждать, что мою семью опорочили. Буду кричать о том, что отец невиновен. То, как со мной обращались, только укрепит меня в роли жертвы. Запрещено ночевать в курсантском общежитии? Не кормят во время тренировок? Все это покажется ужасным.

Но если я уйду сама, она победит. Для нее это единственный способ победить. В тот миг я была могущественнее самого главного адмирала Армии Обороны

Непокорных.

Поэтому я отсалютовала.

– Могу я вернуться к занятиям, сэр? Она побагровела.

– Ты трусиха. И семья твоя трусы. Я не отнимала руки от виска.

– Я могу тебя уничтожить. Довести до нищеты. Не наживай себе врага. Если откажешься от моего щедрого предложения, другого шанса не будет.

Я не отнимала руки от виска.

– Ишь ты!

Адмирал отвернулась, тяжело опустилась на стул и продолжила пить кофе, словно меня здесь не было.

Решив, что меня отпустили, я вышла из кабинета. По-прежнему стоявший у двери полицейский не стал меня задерживать.

Пока я шла в класс, никто меня не догнал. Я сразу уселась в учебную кабину и здоровалась с остальными по мере того, как они подходили. Когда приковылял Кобб, я поняла, что жду не дождусь начала тренировки. Такое впечатление, что я наконец выбралась из тени, нависшей надо мной после гибели Бима и Зари.

Отчасти это случилось благодаря девчонкам и их доброте, но главным образом из-за разговора с Железнобокой. От нее я получила то, что нужно для продолжения борьбы. Она меня взбодрила и, как ни странно, вернула к жизни.

Я буду бороться. Я выясню, что на самом деле произошло с отцом. И Железнобокая пожалеет о том, что вынудила меня и к тому, и к другому.

Часть 4 Интерлюдия

Адмирал Джуди Айванс по прозвищу Железнобокая всегда просматривала записи битв. Обычно она делала это в главном командном пункте, где в центре круглого помещения располагался большой голографический проектор. Ей нравилось стоять посередине, чтобы вокруг светили огни, а остальная часть комнаты тонула во мраке.

Она смотрела, как они сражаются. Cмотрела, как умирают. Заставляла себя слушать переговоры пилотов, все до последнего слова.

Она пыталась вычислить цели врагов по траекториям красных и синих кораблей. Красные – АОН, синие – креллы. Уже много лет она не летала, но когда стояла вот так, в шлемофоне, а вокруг носились корабли, забытые ощущения возвращались. Гул ускорителей, рывок уходящего в крен корабля, треск деструкторов. Пульс битвы.

Иногда она воображала, как забирается в корабль и снова бросается в гущу сражения. И сразу гнала эти глупые мечты прочь. У АОН не так много кораблей, чтобы тратить их на пожилую женщину с замедленной реакцией. Обрывки устных преданий и некоторые старые исторические книги повествовали о великих полководцах, которые с оружием в руках наступали в первых рядах вместе с солдатами. Однако Джуди знала, что она не Юлий Цезарь, – в лучшем случае Нерон.

Тем не менее Джуди Айванс была опасна по-своему.

Она наблюдала за боем в тени медленно падающей верфи. Креллы привели почти шестьдесят кораблей – две трети от максимума, большую силу. Они явно знали: если эта развалина попадет нетронутой в руки АОН, подарок будет роскошный. На огромном корабле-станции оставались сотни подъемных колец.

Теперь же, согласно докладам, можно извлечь не больше десятка, а Джуди потеряла в этой стычке четырнадцать кораблей. В их гибели она винила себя. Она не желала выпускать все силы. Если бы она подняла все резервные корабли и всех пилотов и бросила их в бой, то могла бы заполучить сотни подъемных колец. А она колебалась, беспокоилась, что это ловушка, пока не стало слишком поздно.

Вот чего ей не хватало по сравнению с людьми вроде Цезаря из давних времен.

Она должна быть готова на все.

Рикольфр, ее адъютант, подошел с планшетом, полным заметок. Джуди перемотала голограмму, выделив конкретного курсанта. Девушки, которая доставила ей столько неприятностей.

Корабли взрывались, пилоты гибли. Джуди старалась не сопереживать – не могла себе этого позволить. Пока пилотов больше, чем подъемных колец, – а их пока чуть больше – расходным материалом из этих двух ресурсов будет личный состав.

Наконец Джуди сняла шлемофон.

– Она хорошо летает, – сказал Рикольфр.

– Не слишком ли? – спросила Джуди. Рикольфр пролистал бумаги.

– Последние данные с сенсоров ее шлема. Во время тренировки ничего интересного – почти без аномалий. Но в бою, который вы просматриваете, в сражении у падающей верфи...

Развернув к ней планшет, он показал серию значений, которые буквально зашкаливали.

– В гуще креллов отдел Райтллума в ее мозге небывало активизировался, – пояснил Рикольфр. – Доктор Хэлбет убежден, что это доказательство дефекта, хотя Иглом не столь уверена. Она ссылается на отсутствие доказательств, за исключением одного этого боя.

Джуди хмыкнула, глядя, как корабль трусихи описал петлю и углубился в недра падающей верфи.

– Хэлбет рекомендует немедленно отстранить ее от службы, – отметил Рикольфр. – Но доктор Тиор… ну, с ней, как понимаете, возникнут трудности.

Тиор, которая, к сожалению, возглавляла медчасть «Альты», не верила в дефект. Даже история этого феномена была туманной. Сообщения о дефекте восходили к самому «Непокорному» и бунту на борту флагмана, который привел к крушению флота на Детрите.

Мало кто знал о бунте и еще меньше о том, что его причиной был некий дефект у нескольких членов экипажа. Даже Джуди было не все ясно. Но многие из самых важных и самых заслуженных семей в нижних пещерах вели родословную от мятежников. Эти семьи боролись против признания дефекта и хотели сохранить слухи о нем в тайне. Однако они не видели, что дефект может сотворить с человеком.

А Джуди видела. Собственными глазами.

– Кто на этот раз поддерживает Тиор? – спросила она.

Рикольфр перевернул пару страниц и показал последние письма от именитых членов общества. Первым лежало письмо от главы Национального Собрания Элджернона Уэйта, чей сын Йорген летает в одном звене с трусихой. Йорген не раз высоко отзывался о девушке, поэтому теперь возникли вопросы. Не лучше ли оставить ее в знак истинного искупления Непокорных? Как символ того, что любой, вне зависимости от наследия, может вернуться в общество и служить государству?

«Проклятье, – подумала Джуди, ставя голограмму на паузу, когда трусиха врубила форсаж в отчаянной попытке сбежать. – Какие еще доказательства нужны Элджернону?»

– Приказы, сэр? – спросил Рикольфр.

– Передайте доктору Хэлбету, чтобы он составил опровержение доводам Тиор, а потом посмотрим, нельзя ли убедить доктора Иглом решительно поддержать существование дефекта, особенно у этой девушки. Скажи ей, что, если она сможет укрепить свою позицию, я сочту это личным одолжением.

– Как пожелаете, сэр.

Рикольфр ушел, и Джуди стала досматривать сражение, вспоминая похожий бой много лет назад.

Тиор и прочие могут называть дефект суеверием. Могут говорить, что произошедшее с Охотником просто совпадение. Их там не было.

И Джуди сделает все возможное, чтобы ничего подобного больше не повторилось. Любой ценой.

– Итак, я почти уверена, что она меня не выгонит, – сказала я Ригу, помогая наносить новый герметик на крыло М-Бота.

– Никто лучше тебя не умеет делать выводы по одному только взгляду, – заметил Риг. – В этот раз она тебя не выгнала, но это не значит, что не выгонит в следующий.

– Не выгонит, – повторила я.

– Не выгонит, – флейтой пропела с ближайшего камня Погибель, имитируя модуляции моего голоса.

Риг проделал потрясающую работу со сломанным крылом М-Бота. Мы сообща оторвали погнутый металл и вернули на место годные части. Каким-то образом Риг убедил свое новое начальство позволить ему практиковаться на заводе.

С новыми запчастями мы смогли полностью починить крыло и следующую неделю отдирали старый герметик. Сегодня мы планировали покрыть весь корпус новым слоем. Теперь, когда пошел третий месяц занятий, нам иногда давали увольнительные – сегодня мы тренировались всего полдня.

Я вернулась рано и застала трудившегося над кораблем Рига. Он наносил герметик из небольшого распылителя, а я шла следом с похожим на большой фонарь прибором с двумя ручками. Под льющимся из него голубым светом герметик затвердевал.

В результате этого медленного и выматывающего процесса заполнялись все царапины и выбоины на фюзеляже М-Бота. Кроме того, гладкий, воздухонепроницаемый герметик заполнял и сглаживал швы. Поверхность корабля становилась ровной и блестящей. Мы выбрали черный цвет, в который М-Бот был окрашен и прежде.

– До сих пор не верится, что тебе одолжили все эти штуки, – сказала я, медленно перемещая фонарь за распылителем Рига.

– После того, в какой восторг все пришли от моего чертежа атмосферного рассекателя? Меня едва не повысили до начальника отдела прямо на месте. Никто и глазом не моргнул, когда я попросил взять все это домой, чтобы «разобрать и посмотреть, как оно работает». Все считают меня этаким сверходаренным парнем с самобытным подходом.

– Ты что, все еще смущаешься? Риг, одна эта технология может спасти всю

АОН.

– Я знаю. Просто... ну, я бы хотел быть одаренным по-настоящему. Я поставила фонарь на землю, чтобы отдохнули руки.

– Серьезно, Риг? – Я махнула на крыло М-Бота, блестевшее новым черным

герметиком. – Ты и впрямь считаешь, что практически самостоятельно починить крыло технологически продвинутого звездолета посреди необитаемой пещеры с минимальным оборудованием под силу не одаренному человеку?

Отступив, Риг снял защитные очки и осмотрел крыло. И ухмыльнулся.

– А неплохо смотрится. И будет еще лучше, когда покроем последний кусок.

А?

Он взвесил в руке распылитель.

Я со вздохом потянулась и подняла световой прибор. Риг начал распылять герметик на последнюю часть фюзеляжа, около носа.

– Так что, ты теперь будешь чаще ночевать в общежитии?

– Нет. Я не могу подвергать остальных риску. Это касается только меня и Железнобокой.

– Я по-прежнему считаю, что ты сделала слишком много выводов из ее слов. Я прищурилась.

– Железнобокая – воин. Она знает: чтобы победить в этом бою, недостаточно просто одержать надо мной верх, меня нужно деморализовать. Ей нужно иметь полное право называть меня трусихой, как и распространять ложь о моем отце.

Несколько минут Риг продолжал работать в тишине, и я подумала, что он решил не спорить. Он аккуратно распылял полоску герметика под той частью фюзеляжа, что прилегала к кабине. Однако потом добавил более сдержанным тоном:

– Это все, конечно, здорово, Спенса. Но... ты когда-нибудь задумывалась, что будешь делать, если ошибаешься?

Я пожала плечами.

– Если я ошибаюсь, она меня выгонит. Ничего не поделаешь.

– Я не об адмирале. Спенса, я имею в виду твоего отца. Что, если... он и правда отступил?

– Мой отец не трус.

– Но...

– Мой отец не трус.

Риг оторвался от работы и встретился со мной взглядом. Моего прищура хватало, чтобы заставить замолчать большинство людей, но он его выдержал.

– А что насчет меня? – спросил он. – Я трус, Спенса? Моя ярость вспыхнула и погасла.

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒