Часть 3 Интерлюдия 1 страница

Адмирал Джуди Айванс по прозвищу Железнобокая никогда не пренебрегала чтением донесений о потерях.

Она посылает людей на смерть. В каждом бою она принимает решения, иногда ошибочные, которые стоят человеческих жизней. Возможно, где-то на небесах, меж звезд, древние Святые ведут учет, сколько жизней Непокорных она потеряла, а сколько спасла.

Если это так, то после сегодняшней битвы баланс сильно нарушился. Погибли двое курсантов, тренировавшихся едва ли месяц. Она прочла их имена, стараясь запечатлеть в памяти, хотя знала, что забудет. Там их уже и так предостаточно.

Джуди с почтением положила на стол список имен с краткими биографиями. Также погибли два опытных пилота, и составление писем их близким отнимет часть вечера, но она должна это сделать, потому что у этих семей отняли часть жизни.

Когда наконец явился разбираться Кобб, работа шла полным ходом – она писала от руки, а не печатала. Джуди увидела его отражение в медном полевом бинокле – реликвии из древности. Кобб задержался в дверях и не стал сразу на нее набрасываться, дал время закончить письмо. Она поставила подпись – росчерк перьевой ручкой, – необходимый и в то же время показной жест для подобных писем.

– Ты рада, Джуди? – наконец спросил он. – Скад, двое уже мертвы, ты рада?

– Я много лет ничему не радуюсь, Кобб.

Она развернула кресло, откинулась на спинку и встретила его сердитый взгляд. Она предвидела, даже предвкушала этот неизбежный визит. Хорошо, что до сих пор есть человек, который ей не покоряется. Почти все, кто на это осмеливались, мертвы.

Он проковылял в маленький кабинет, где царил чудовищный беспорядок: кипы бумаг, альбомов, книг. Тем не менее это единственное место, где она чувствует себя комфортно.

– Так больше нельзя, – сказал Кобб. – Сначала ты понижаешь минимальный возраст для теста, а теперь посылаешь их в бой, прежде чем они научатся как следует летать? Нельзя стрелять длинными очередями и в то же время воровать боеприпасы со склада. В конце концов патроны закончатся.

– Ты бы предпочел, чтобы я позволила «Альте» пасть?

Он отвернулся к старой карте, неизменно висевшей на стене. Стекло запылилось, бумага внутри начала скручиваться. План «Альты» почти десятилетней давности, разработанный на заседании по развитию базы. Они задумывали город с обширными жилыми районами и полями.

Фантазия. Осваивать мертвый мир оказалось сложнее, чем представлялось. Джуди встала, старое капитанское кресло скрипнуло.

– Я буду посылать на смерть, Кобб. Я охотно поставлю под удар любого в АОН, если это означает защитить «Альту».

– Наступит момент, когда цель перестанет оправдывать средства, Джуди.

– Да, и я знаю, когда этот момент настанет. – Она подошла к нему, удерживая взгляд. – Когда последний Непокорный испустит последний вздох. До тех пор мы будем удерживать базу.

Если они потеряют «Альту», Вулканическую разбомбят, лишат Непокорных Комплекса и возможности строить корабли. Если это случится, придется вернуться к жизни разрозненными кланами, как крысам, за которыми ведется охота.

Либо они стоят на своем, либо отказываются от идеи стать настоящей цивилизацией.

В конце концов Кобб сдался и повернулся, чтобы уйти. В его случае отсутствие претензий означало согласие.

– Я заметила, что твоя маленькая трусиха вступила в бой, когда все уже почти закончилось.

Он резко развернулся и практически прорычал:

– Она живет в неблагоустроенной пещере, Джуди. Одна. Ты это понимаешь? Один из твоих пилотов живет в походном лагере за пределами города, потому что ты отказалась предоставить ей койку.

Приятно видеть в нем эту ярость. Она беспокоилась, что недалек тот день, когда он перегорит. После Битвы за «Альту» он так и не оправился.

– Знаешь, что в отчетах? – поинтересовалась Джуди. – В сканах ее мозга? Некоторые наши медики уверены, что разобрались, как его выявлять. Полагаю, я должна тебя поблагодарить. Возможно, изучая дочь Охотника во время полета, мы наконец получим доказательства. У нее дефект.

Он помедлил.

– Мы плохо понимаем, что это такое. К тому же твои медики пристрастны. Пары сбивающих с толку случаев и нескольких историй из прошлого недостаточно, чтобы судить обо всей жизни девочки, особенно такой одаренной.

– В этом-то и проблема. – Честно говоря, Джуди удивилась тому, что Кобб спорит. Многие политики отвергали существование дефекта, но Кобб? Он лично наблюдал его воздействие. – Учитывая эти данные, я не могу рисковать и допустить ее в АОН. Она будет только отвлекать и бросать вызов морали.

– Если отвлекать, то только тебя. И бросать вызов твоей морали. Твои действия позорят АОН.

– Во всех отношениях я и есть АОН. Да помогут нам звезды. Больше никого не осталось.

Он сердито посмотрел на нее.

– Я дам девочке личную рацию. Я не допущу, чтобы с моим курсантом нельзя было связаться. Разве что ты передумаешь и выделишь ей койку.

– Если я слишком облегчу ей жизнь, она еще надумает остаться, вместо того чтобы, как благоразумный человек, заняться чем-нибудь другим.

Кобб проковылял к двери – даже спустя столько лет он отказывался ходить с тростью, – но опять задержался, опершись о дверной косяк.

– Ты когда-нибудь хотела, чтобы выжил кто-то еще? Суза, Соловей, Распря, адмирал Хеймлайн?

– Кто-то другой, не я? – спросила Джуди.

– Именно.

– Не знаю, пожелала бы я кому-то из них принять командование. Даже тем, кого ненавидела.

Хмыкнув, Кобб исчез в коридоре.

На следующий день после гибели Зари и Бима я опоздала на занятия. Всего минут на пять, но это было мое первое опоздание.

Все казалось очень неправильным.

Я смутно помнила, как накануне добрела до пещеры. Риг уже ушел домой. Не обращая внимания на М-Бота, я свернулась калачиком в кабине. И просто лежала. Не спала, но хотела заснуть. Думала, но хотела ни о чем не думать. Не плакала... но почему-то хотела поплакать.

Сегодня никто не упрекнул меня за опоздание. Кобба еще не было, хотя собрались почти все оставшиеся курсанты. Все, кроме Киммалин, и это меня обеспокоило. Как она?

Я зашла и уселась в кабину, только ботинки скрипнули. Не хотелось смотреть на пустые места, такие заметные, но тогда я была бы трусихой. Так что я заставила себя поднять глаза на кабину Зари. Всего два дня назад я стояла там и помогала ей разобрать слова...

Она почти никогда ничего не говорила, но почему-то казалось, что без нее стало гораздо тише.

– Эй, Штопор, – наконец нарушил молчание Недд. – Ты вот всегда вещаешь о

«чести», «славной воинской гибели» и прочей ерунде.

– И что?

– Нам сейчас, наверное, не помешает немного этой ерунды.

Недд плюхнулся в кресло, едва поместившись в кабине. Он был самым высоким среди нас и самым крупным. Я всегда думала о нем просто как о более крупном из двух дружков Говнюка, но в нем угадывалось что-то большее – некое глубокомыслие.

– Ну, так что? – спросил он.

– Мне... – Я силилась найти слова. – Сейчас это все как-то глупо.

Я не могла разразиться тирадой о мести. Не сегодня. Это было все равно что сыграть роль в какой-нибудь бабулиной сказке, когда боль от утраты еще слишком свежа. Но... неужели все мои убеждения – просто напускная смелость? Неужели я всего лишь трусиха, прикрывающаяся воинственными банальностями?

Настоящий воин отнесся бы к потере товарищей спокойно. Или я в самом деле думаю, что больше такого не случится?

ФМ выбралась из кабины, подошла и стиснула мое плечо – поразительно привычным жестом для девушки, которую я почти не знаю, хоть мы и летаем в одном звене. Как она сюда попала? Я так и не сподобилась расспросить.

Я посмотрела на место Бима, вспомнив, как он ужасно неуклюже, но в то же время чудесно пытался со мной флиртовать.

– Не знаешь, где Киммалин? – спросила я ФМ.

– Она встала и позавтракала с нами, но по пути в класс зашла в уборную.

Наверное, надо сходить проверить, все ли с ней в порядке.

Не успела я подняться с места, как Говнюк был уже на ногах. Прочистив горло, он оглядел нас пятерых. Меня и ФМ. Приунывшую Рвоту. Похоже, она больше не считала, что все вокруг игра. Артуро сидел, сцепив руки, и барабанил указательными пальцами один о другой, словно в нервном тике. Недд задрал ботинки, что примечательно, с развязанными шнурками, на бесценный голографический проектор.

– Наверное, мне надо что-то сказать, – произнес Говнюк.

– А как же, – прошептала ФМ, закатив глаза, но вернулась на свое место. Говнюк начал официальным тоном:

– В перечне протоколов АОН говорится, что погибнуть в кабине пилота, защищая родину, – это самый смелый и великий дар, который может преподнести человек. Наши друзья, пусть и ушедшие слишком рано, стали воплощением идеалов Непокорных.

Он читает, поняла я. У него на ладони, что ли, написано?

– Мы запомним их как воинов, – продолжал Говнюк, теперь держа руку перед лицом. – Если вам нужно выговориться после этой утраты или по любой другой причине, я как командир звена всегда рядом. Обращайтесь ко мне за поддержкой. Я с радостью приму на себя бремя вашего горя, чтобы вы могли сосредоточиться на учебе. Спасибо.

Он сел. Пожалуй, глупее речи я в жизни не слышала. Больше о нем самом, чем об опустевших кабинах. Но... он хотя бы попытался.

Наконец в дверях показался Кобб. Он проковылял в класс с пачкой бумаг в руках, что-то бормоча себе под нос.

– По местам! Сегодня мы займемся маневрированием в паре. Снова. Вы так бестолково прикрываете друг друга, что подносите себя врагу на блюдечке с голубой каемочкой.

Мы просто пялились на него.

– Шевелитесь!

Все начали пристегиваться.

А я встала и требовательно спросила:

– И это все? Вы ничего о них не скажете? О Биме, о Заре, о том, что сделала адмирал...

– Адмирал ничего вам не сделала, – перебил Кобб. – Ваших друзей убили креллы.

– Крысиная чушь! – выпалила я. – Если вы швыряете ребенка в логово льва, то почему вините зверя?

Он сцепился со мной взглядом, но на этот раз я не собиралась отступать. Не знаю, чего я хотела, но, по крайней мере, эта злость на него, на адмирала, на АОН лучше, чем пустота.

Мы зыркали друг на друга, пока не скрипнула дверь и не вошла Киммалин. Ее длинные черные кудряшки были как обычно идеальны, но глаза покраснели и опухли. Кобб глянул на нее так, словно не ожидал увидеть.

Он думал, что она сдалась, поняла я.

Однако, несмотря на опухшие глаза и все прочее, Киммалин вздернула подбородок.

Кобб кивнул на ее место. Она прошла к кабине – образец выдержки Непокорных – и забралась внутрь. В тот миг она напоминала воина больше, чем я когда-либо.

Стиснув зубы, я села на место и пристегнулась. Нападки на Кобба не рассеют гнев на адмирала. Хотелось сжать сферу управления и давить пальцем на спуск. Возможно, именно поэтому Кобб собирался нас сегодня погонять – чтобы мы взмокли, чтобы хоть ненадолго забылись. И... да, я в деле.

Однако Кобб не включил проекторы. Вместо этого он медленно взял складной стул, прохромал к центру комнаты и разложил его. Сел, сложив руки на коленях. Мне, как и большинству остальных, пришлось высунуться из кабины, чтобы видеть его.

Он казался старым. Старше, чем следовало.

– Я знаю, каково это, – проговорил он. – Как будто в тебе вырезали дыру. Кусок плоти, который не вырастет снова. Ты можешь что-то делать, можешь летать, но некоторое время за тобой будет тянуться кровавый след. Мне следует что-нибудь сказать насчет утраты. Что-то мудрое. Старая Мара, которая учила меня летать, знала, что сказать. Теперь она мертва. – Кобб покачал головой. – Иногда я не чувствую себя учителем. Я чувствую себя заряжающим в артиллерии. Я закладываю вас в ствол орудия, запускаю в небо, потом беру следующий снаряд...

Слушать его было неловко и неестественно. Словно родитель вдруг решил признаться, что не знает, что такое любовь. Мы все слышали россказни о летных инструкторах. Старые, седые, не успеешь оглянуться, откусят тебе голову, но до отказа набитые мудростью.

Однако в тот миг я увидела человека, а не инструктора. Этот человек был напуган и растерян: ему так же больно терять учеников, как и нам друзей. Он не какой-нибудь седой ветеран с готовыми ответами. Он тот, кто по стечению обстоятельств прожил достаточно долго, чтобы сделаться учителем. Ему приходится учить нас тому, что он знает, и тому, в чем сам еще явно не разобрался.

– Дотянись до звезд, – сказала я. Кобб взглянул на меня.

– В детстве я хотела стать пилотом, прославиться. А отец сказал, чтобы я смотрела выше. Он сказал: «Дотянись до звезд», – пояснила я.

Задрав голову, я попыталась представить мерцающие огоньки. Мой взор устремился сквозь крышу, небеса, пояс обломков – туда, где Святые приветствовали души павших.

– Это больно. Больнее, чем я думала. Я так мало знала о Биме, только что он любил улыбаться. Заря с трудом нас понимала. Но она не сдавалась.

На миг показалось, будто я взмываю к огонькам, как учила Бабуля. Я чувствовала, что все вокруг отдаляется. Были видны только светящиеся, разбегающиеся во все стороны точки.

– Они сейчас на небесах, – тихо добавила я. – На веки вечные, среди звезд. Когда-нибудь я к ним присоединюсь. – Я вышла из транса и внезапно очутилась в классе с остальными. – Пристегнусь и буду сражаться. И когда погибну, по крайней мере, погибну в кабине. Пока буду тянуться к небесам.

Все замерли, повисла неуверенная тишина, как в момент между двумя ударами метеоритов. Недд сел прямо, убрав ноги с проектора, с энтузиазмом показал

мне большой палец и кивнул. Говнюк наискосок от меня хмуро пялился с непостижимым выражением лица.

– Ладно. – Кобб встал. – Хватит терять время. Надевайте шлемы.

Не обращая внимания на Говнюка, я натянула шлем, но, подскочив, тут же стащила его с головы.

– В чем дело? – спросил Кобб, прихромав ко мне.

– Диоды внутри теплые. – Я ощупала их. – Что это значит?

– Ничего. Наверное.

– Не слишком успокаивает, Кобб. Что происходит?

– Некоторые докторишки, – Кобб понизил голос, – которые считают себя самыми умными, думают, что по кучке показателей могут определить, струсишь ли ты, как твой отец.

– Мой отец не...

– Успокойся. Мы докажем, что они не правы, тем, как ты будешь летать. Это твой лучший довод. Можешь его надеть? – Он кивнул на шлем.

– Да. Диоды не особо горячие. Я просто удивилась.

– Тогда надевай, и за дело.

Кобб сдержал обещание – гонял нас весь день.

Мы отрабатывали совместные развороты с креном, боевые порядки и упражнения на подстраховку напарника. Мои пальцы задеревенели, руки ныли, словно я таскала тяжести, мозг превратился в кашу. Кобб заставил нас упражняться даже во время обеда, послав адъютанта за сэндвичами для всех, кроме меня. Я, как обычно, жевала вяленое крысиное мясо и грибы.

Диоды в шлеме постепенно остыли. Адмирал думала, что по каким-то там показателям сможет определить, трусиха я или нет? Что за безумие?

Впрочем, волноваться об этом было некогда. Кобб терзал нас маневрами уклонения от обломков, разворотами со светокопьем и упражнениями с перезарядкой щита. Я вымоталась, но в хорошем смысле слова, и вспомнила о Биме лишь однажды, когда поняла, что никто в очередной раз не ноет насчет того, что нам нельзя применять оружие.

Когда Кобб наконец нас отпустил, мне казалось, я готова свернуться калачиком и вырубиться прямо в классе.

– Эй, Артуро. – Недд встал и потянулся. – Эти проекторы довольно неплохие. Думаешь, им под силу симулировать мир, в котором ты не будешь настолько ужасным пилотом?

– Для этого просто нужна кнопка, выключающая твою рацию, – отозвался Артуро. – Не сомневаюсь, мы все сильно продвинемся в обучении, если перестанем слушать твой бесконечный вздор. Кстати, если мне не изменяет память, как раз ты в меня врезался.

– Ты был у меня на пути!

– Мальчики, мальчики, – вмешалась Рвота, проходя мимо. – Не надо ссориться. Сойдемся на том, что вы оба ужасные пилоты.

– Ха! – воскликнул Артуро. – Еще посмотрим, однажды я заставлю тебя подавиться этими словами, Рвота.

– Не подавлюсь, если подать под правильным соусом, – отозвалась она. – Только бы столовая была открыта. Бзик, можно твой десерт?

– Что? – Киммалин подняла взгляд от привязных ремней, которые она, как обычно, защелкивала и аккуратно складывала на кресло, покидая учебную кабину.

– Ты классная и все такое, – сказала Рвота. – Наверняка уступишь, если я поднажму. Так что, можно твой десерт?

– Да благословят тебя звезды, – ответила Киммалин. – Но только тронь мой пирог, и останешься без пальцев.

Покраснев, она в смущении прижала руку ко рту.

– Ей не слабо, Рвота, – пошутила я. – В тихом омуте черти водятся.

– Ага, а разве... – Она осеклась на полуслове, осознав, кому отвечает. Потом отвернулась и пошла дальше к двери.

Я знала этот взгляд. С тех пор, как Йорген разболтал о том, что я дочь Охотника, наши отношения с Рвотой изменились.

Остальные, толкаясь, покинули класс. Вздохнув, я собрала рюкзак, приготовившись к утомительной прогулке обратно в пещеру. Закинув его на плечо, я поняла, что ФМ никуда не ушла. Она стояла у стены и наблюдала за мной. Такая высокая и красивая. Курсанты должны были одеваться, как принято в АОН. На занятия мы могли носить обычные комбинезоны или, если хотели, стандартную форму, просто нужно было быстро переодеться в летные костюмы в случае тревоги.

Большинство ходило в комбинезонах, так было удобнее. Но не ФМ. Помимо начищенных ботинок она обычно надевала подогнанный по фигуре китель, который по непонятной причине смотрелся на ней гораздо стильнее, чем на нас. Она была такой безупречной, что больше напоминала статую, чем живого человека.

– Спасибо за твои слова, – сказала она. – О Биме, Заре и звездах.

– Они не показались тебе «чересчур агрессивными»? – спросила я.

ФМ вечно жаловалась на нашу излишнюю агрессивность, что не имело для меня никакого смысла. Разве суть войны не в агрессии?

– Ну, почти все, что ты говоришь, – полная чушь. Хвастливая бравада, оправдывающая псевдо-патриотические байки, привитые тебе пропагандой Непокорных. Однако эти твои слова, они шли от сердца. Мне... нужно было их услышать. Спасибо.

– Странная ты, ФМ.

Я понятия не имела, что значит большая часть из того, что она только что сказала.

Кобб за своим столом фыркнул и глянул на меня поверх бумаг. «Это ты-то зовешь кого-то странным?» – говорил его взгляд.

Мы с ФМ вышли в пустой коридор. Другие учебные звенья давным-давно освободились.

– Хочу кое-что прояснить, – сказала ФМ. – Я не осуждаю твою позицию. Ты плод колоссального социального гнета, вынуждающего молодежь занимать крайне агрессивную точку зрения. Я уверена, в душе ты очень милая.

– Вообще-то нет, – ухмыльнулась я. – Но ничего страшного, если меня недооценивают. Может, креллы сделают то же самое, и я буду смаковать удивление в их глазах, когда вырву эти самые глаза из черепов.

ФМ бросила на меня ошеломленный взгляд.

– То есть если у них под броней есть глаза. И черепа. Короче, что бы у них там ни было, я это вырву. – Я посмотрела на нее и ухмыльнулась шире. – Шучу, ФМ. Вроде как. Я говорю такое, потому что это забавно. Ну, знаешь, как в старых сказках.

– Я не читала такие сказки.

– Вряд ли они тебе понравятся. Почему ты всегда говоришь, что мы слишком агрессивные? Разве ты не Непокорная?

– Меня вырастили Непокорной, – согласилась она. – Но теперь я предпочитаю быть Критиком, как называют нас внизу. Я выдвигаю возражения о способах ведения войны. Думаю, нам нужно сбросить деспотичную длань военного правительства.

Я остановилась как вкопанная. Никто никогда не говорил при мне таких слов.

– То есть... ты трусиха?

Покраснев, ФМ гордо выпрямилась.

– Мне казалось, уж кто-кто, а ты не будешь разбрасываться подобными ярлыками.

– Прости.

Я тоже покраснела. Она права. Но все равно трудно осознать, о чем она говорит. Я понимала слова, но не смысл. Свергнуть военное правительство? Тогда кто будет руководить войной?

– Я по-прежнему хочу бороться, – сказала ФМ с высоко поднятой головой. – Если я хочу перемен, это не значит, что я позволю креллам нас всех уничтожить. Но подумай, во что превращается наше общество, если мы практически с рождения учим детей идеализировать и прославлять борьбу? Учим поклоняться Первым гражданам как святым? Нужно учить детей большей заботе и пытливости – не только разрушать, но и строить.

Я пожала плечами. О таком легко болтать, когда живешь в глубоких пещерах, где бомба не убьет твою семью. Но все равно приятно лучше узнать эту женщину. Она казалась такой уравновешенной и спокойной, что язык не поворачивался называть ее «девушкой», пусть она и была нашей ровесницей.

Если с ней за компанию я слишком близко подойду к столовой, то столкнусь с полицейскими и заработаю неприятности. Они перестали каждый день сопровождать меня до выхода из корпуса, но я ни на миг не поверила, что могу сходить поужинать. Так что я попрощалась с ФМ, и она побежала догонять остальных.

Я повернула к выходу, роясь в рюкзаке в поисках воды, но вспомнила, что оставила последнюю полную фляжку у кабины. Ну здорово. Снова навалилась усталость после занятий. Я побрела обратно в класс.

Кобб активировал в центре класса голограмму, проецирующую уменьшенную версию боя. Корабли размером с подшипник носились среди падающих обломков, за которыми тянулись хвосты огня и дыма. Креллские корабли, приплюснутые, не больше талонов за заслуги палили из крошечных деструкторов.

Он пересматривает вчерашний бой, поняла я. Тот, где погибли Бим и Заря. Я понятия не имела, что сражения записываются.

Я нашла взглядом свой корабль, когда он рванул в гущу боя. Снова ощутила ошеломляющий хаос, восторг от того, что наконец сражаюсь в настоящем бою. Я почти слышала взрывы, обеспокоенный голос Киммалин, собственное дыхание – возбужденное и резкое.

Пока я бессильно смотрела, во мне зарождалось неприятное предчувствие, даже легкий страх. Заря опять погибла.

Внутри у меня все сжалось. Но я не позволю себе отвести взгляд.

Мой корабль мелькнул в сердце боя, подцепив крелла на хвост. Я нырнула под кусок космического мусора, для верности крутанувшись на светокопье, потом резко взмыла между двумя другими креллскими кораблями.

Кобб жестом остановил симуляцию и, шагнув вперед, сосредоточился на моем корабле – застывшем в воздухе посреди захватывающей мешанины выстрелов, росчерков света и взрывающихся кораблей. Потом перемотал запись и проиграл ее снова, следя за моим маневром.

– Я почти отключилась, – заметила я от двери. – Я не контролировала скорость и не успела выйти из разворота до того, как вырубились гравиконы.

– Маневр все равно вышел что надо, – похвалил он. – Особенно для курсанта.

Замечательный, почти невероятный.

– Говнюк лучше меня.

– У Йоргена отличная техника, но он не чувствует корабль, как ты. Ты напоминаешь мне твоего отца. – При этих словах он словно помрачнел.

Мне вдруг стало неловко. Я пересекла класс и взяла фляжку. Кобб проигрывал бой дальше, и я заставила себя смотреть, как мы с Бимом погнались за креллским бомбардировщиком. Кобб снова остановил симуляцию, когда от вражеского бомбардировщика отделились четыре необычных корабля сопровождения – те, что мгновенно сбили Бима.

– Что это за корабли? – спросила я.

– Какие-то новые. Креллы не меняли тактику больше десяти лет. Что же произошло? – Кобб прищурился. – Мы выживаем, потому что способны предвосхищать их действия. Если можешь угадать, как поведет себя враг, у тебя преимущество. Не имеет значения, насколько они опасны: если знаешь их следующий ход, можешь ему противостоять.

Ха! Это меня поразило, и я поймала себя на том, что согласно киваю. Кобб выключил голограмму и проковылял обратно к своему столу.

– Возьми-ка. – Он протянул мне коробочку. – Забыл тебе отдать. Личная рация?

– Обычно их выдают только пилотам, которые проводят свободное время в Вулканической. Но так как ты живешь не на базе, я решил, что рация тебе не помешает. Везде носи ее с собой. Когда нападут креллы, ты получишь общее предупреждение.

Я взяла устройство – прямоугольное, размером с маленькую гантель. Отец носил при себе такое же.

Кобб отпустил меня взмахом руки, устроился поудобнее и углубился в бумаги. Я задержалась, мне не давал покоя один вопрос.

– Кобб?

– Да?

– Почему вы не летаете с нами? Другие инструкторы поднимаются в воздух вместе с курсантами.

Я ждала гнева и выговора, но Кобб лишь похлопал по ноге.

– Старые раны, Штопор. Старые раны.

Вскоре после Битвы за «Альту» его подбили. При катапультировании он задел ногой фонарь.

– Летать можно и без ноги.

– Некоторые раны не столь очевидные, как покалеченная нога, – тихо проговорил он. – Тебе ведь было нелегко сегодня вернуться в кабину, после того как погибли твои друзья? Представь, каково это, когда ты сбил собственного товарища.

Меня вдруг окатило холодом, словно я катапультировалась на большой высоте.

Неужели он имеет в виду...

Неужели он имеет в виду, что это он сбил отца? Кобб поднял на меня глаза.

– А кому еще, ты думала, прикажут с ним разобраться, девочка? Я был его напарником. Я преследовал его, когда он сбежал.

– Он не сбежал.

– Я был там. Он сбежал, Спенса. Он...

– Мой отец не был трусом!

Я встретилась взглядом с Коббом, и второй раз за день он отвернулся.

– Что тогда случилось на самом деле, Кобб? – Я прищурилась. – Почему, основываясь только на показаниях моего мозга, они считают, что я поступлю так же? Что вы от меня скрываете?

Я никогда не верила в официальную версию событий, но в глубине души всегда считала, что репутация отца пострадала из-за какой-то ошибки. Может, в суматохе решили, что он струсил, хотя все было иначе.

Теперь у меня появился шанс поговорить с человеком, который там присутствовал. С человеком, который... нажал на спуск...

– Что произошло? – Я шагнула вперед. Хотела, чтобы вышло с нажимом, непокорно, но получилась мольба шепотом. – Можете рассказать? Что вы видели?

– Ты читала официальный рапорт. – Кобб по-прежнему избегал моего взгляда.

– Креллы наступали огромной волной, с могильщицей. Мы никогда не сталкивались с такими большими силами, и позиция врага явно указывала на то, что «Альта» обнаружена. Мы отбили одну атаку, но они перегруппировались. Когда они снова приготовились к наступлению, твой отец запаниковал. Начал кричать, что враг слишком силен, что мы все умрем. Он...

– Кому он это говорил? Всему звену? Кобб помедлил.

– Да. Точнее, четверым уцелевшим. Он кричал и кричал, потом сломал строй и полетел прочь. Ты должна понять, насколько это было опасно для нас. Мы без преувеличений сражались за выживание человеческого вида. Если бы другие корабли тоже бросились в бегство, воцарился бы хаос. Нельзя было позволить, чтобы...

– Вы его преследовали, – перебила я. – Он сбежал, а вы его преследовали. И потом сбили?

– Приказ от командира звена пришел почти сразу. «Сбей его, чтобы преподать урок остальным и не допустить, чтобы сбежал кто-то еще». Я сидел прямо у него на хвосте, и он не отвечал на наши призывы. Так что я активировал ОМИ, вырубил его щит и... выстрелил. Я солдат. Я подчиняюсь приказам.

Боль в его голосе была такой настоящей, такой личной, что мне стало почти стыдно за свой напор. Впервые моя непоколебимость пошатнулась. Неужели это правда?

– Можете поклясться, что именно так все и случилось? – спросила я.

Кобб наконец посмотрел мне прямо в глаза. На этот раз он удержал и не отвел взгляд, но и на вопрос не ответил. Окаменел, стиснув зубы. В тот миг я поняла, что его молчание и есть ответ. Он повторил мне официальную версию.

И это ложь.

– Тебе уже давно пора уходить, курсант. Если хочешь, могу достать тебе копию официального рапорта.

– Но это ложь, ведь так? – Я снова посмотрела на него, и он почти незаметно кивнул.

Весь мой мир взорвался. Мне следовало рассердиться. Разозлиться на Кобба за то, что он сбил отца. Но я ликовала.

Отец не сбежал. Отец не был трусом.

– Но почему? – спросила я. – Какой смысл притворяться, что один из твоих пилотов сбежал?

– Иди. – Кобб указал на дверь. – Это приказ, курсант.

– Вот почему Железнобокая не хочет брать меня в АОН, – поняла я. – Она знает, что я буду задавать вопросы. Потому что... скад, она ведь была командиром звена? И отдала приказ сбить отца? В рапорте имя скрыто, но, кроме нее, никто не подходит...

Я снова взглянула на Кобба. Он покраснел от гнева. А может, от стыда. Он раскрыл мне тайну, важную тайну, и теперь, похоже, сожалел об этом. Пока из него больше ничего не вытянуть.

Я подхватила рюкзак и поспешила прочь. Мое сердце разбито из-за потери друзей, а теперь придется жить еще и с тем, что мой инструктор – убийца отца.

Однако в тот миг я ощущала себя солдатом, водрузившим знамя на захваченной в тяжелых боях высоте. Все эти годы я грезила, убеждала себя и верила, что отец – настоящий герой.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒