Клаус Дж. Джоул 3 страница

Перед башней белые кости и скалящиеся на солнце черепа были уже разложены в форме правильной спирали; Клара, утирая лоб со лба, рассказала, что она трудилась около полутора часов, генерируя эту безупречную спираль и особое сочетание костей: два черепа не должны лежать рядом после четырех, а три — после пяти. Семен вздрогнул: тогда сколько же он пробыл ТАМ?! Между тем женщина установила метрах в десяти от спирали штатив, на нем японскую фотокамеру и показала Семену, как устанавливать метки, двигая камеру вверх-вниз и по своей оси, периодически по команде Клары нажимая красную кнопку. Сама она взяла в руки портативный монитор, соединенный шнуром с камерой.

— О’кей! Ты готов, Сэм?

— Да.

Кивнув, она спокойно сняла с себя джинсовую рубашку. В глаза советнику ударили крепкие, как две дыньки, нагие груди с острыми бурыми сосками, развитые плечи. Женщина повернулась и на ходу стащила с себя шорты — белья на ней не было, — показывая Сэму голые коричневые ягодицы. Ее тело было как старая слоновая кость, такого же золотисто-коричневато- го оттенка. Видимо, Клара совершенно не стеснялась своей наготы и никогда не загорала в купальнике.

Она эффектно разлеглась среди костей. И стала принимать разные позы, некоторые из которых были откровенно едва ли не порнографическими. При этом она посасывала потухшую сигару и смотрела только в монитор, время от времени хрипло выкрикивая: «Stand!» [6]. Ее нагое тело переливалось в лучах солнца, отражавшихся от белых костей, было почти однотонно, и Семен старался не смотреть в видоискатель, ну ее, эту художественную эротику!

Наконец, все было установлено. Женщина встала, приблизилась — Сэм благоразумно отошел к рюкзакам, — отсоединила проводки, взяв пульт управления, весело крикнула ему:

— Сэм! Поскучай! Мне еще на полтора часа работы... Попей виски!

Но виски Семену не хотелось. Он переживал этот эпизод со старцем. Где он был? Или это просто видение, галлюцинация, вызванная веществами от разлагающихся трупов?! Что это... Он утер лоб; рюкзаки лежали на самом солнце, тень ушла от них, но туда, ЗА БАШНЮ, ему не хотелось. Он прилег у рюкзаков, надвинул на глаза пробковый шлем и попытался задремать, ощущая, как начинает плавать в собственном поту.

Но видение не отпустило его. Оно пришло к нему во сне, только уже не такое страшное. Семен очутился в другой Башне: она была сложена из такого же самого белого известняка, как и эти недавние ступени, светла и просторна. Он сидел в каком-то белом одеянии на самом верху, а внизу расстилалась старинная крепость. Напротив он увидел все того же человека в тюрбане, но без собаки, и все те же шахматы стояли перед ними. Семен присмотрелся и понял: черные фигуры вырезаны из черной вулканической лавы, а белые искусно выточены из серебра. Это было странное ощущение: он сознавал, что спит, и что все это не более чем сон, но чувствовал прохладный ветерок, обдувавший ноги в сандалиях, прикосновение шелка к голому телу, запах фиников. И понимал, что ему нельзя касаться фигур. А на поле стояла все та же белая пешка. Его пешка.

Семен глянул вниз. Башня была высокой — внизу находился двор казармы; люди казались игрушечными. Семен не знал, какой эпохе и стране принадлежит эта форма — черно-красно-желтые мундиры, похожие на женское средневековое домино,, пышные белые головные уборы с перьями и сверкающими алмазами, сапоги с отворотами, похожие на гигантские раковины...

Всего их было шестнадцать солдат и один офицер. Стояли они правильным каре; и вдруг офицер сделал шаг вправо, потом три — влево, и тотчас рисунок каре поменялся, оно сложилось в трапецию. Семен перевел взгляд на свои фигуры. А вторая белая пешка, сверкнув в лучах солнца серебряной головкой, передвинулась на клетку рядом с первой. Ряд фигур противника был зыбок... Расплывался. И снова — тишина и молчание. Вот замершие в раскаленном квадрате двора солдаты и офицер, словно исполнявшие странный ритуал, опять перестроились — они образовали восьмерки, две трапеции, и фигурка офицера внезапно закрутилась вокруг; все тело Семена охватила дрожь, какой-то огонь начал разгораться внутри — и очертания черных фигур расплылись в сплошную кляксу; из них внезапно возник огромный паук-птицеед с мохнатыми лапами... от ужаса Семен хрипло закричал и... проснулся.

Клара-Катарина, уже одетая, собирала в рюкзак свои фотопринадлежности, дымя новой сигарой. Увидев ворочающегося Семена, подмигнула ему:

— Мы хорошо поработали, Сэм! Пора собираться.

— Да уж... — проворчал Семен. — Пора.

Обратно к машине они шли в молчании. Солнце огненным шаром падало за кроны, разрезанное острыми листьями на сотни сверкающих кусков; становилось прохладно, все громче орали обезьяны и еще какая-та мелкая живность — все торопились в норы, к дому. Семен ощущал себя страшно разбитым и полностью деморализованным. Он перешел ручей, потерянно держась за руку Клары, даже не замечая, что вода стала ледяной, а течение — более быстрым.

...Сидя за рулем, Клара закатила свои лучистые прозрачно-голубые глаза и шумно, глубоко вздохнула. Как человек наконец сделавший трудное и малоприятное дело. Неожиданно спросила, держа в углу рта новую сигару:

— Да, Сэм... А ты знаешь такого русского, дона Рамиреса Капитончеса?

— Кого? — ошалело спросил советник и помотал головой.

— Мне показалось, что знаешь... Ладно. Поехали!

Женщина провернула ключ в замке зажигания; и с первыми звуками двигателя выжала педаль газа. «Лендровер» тронулся с места резво; но буквально через пять метров мотор сначала легонько чихнул, потом заквохтал, как курица, и, наконец, скис. Машина остановилась.

— Ah, shit! Fucking job![7] — выругалась Клара.

Закусив губу, она вылезла из машины и открыла

капот. Семен флегматично смотрел на ее узкую прямую спину — прямую, как нос моторки. Клара копалась в моторе минут десять. Потом устало захлопнула крышку капота, подошла к дверце, вытирая испачканные маслом руки об огромный лопух.

— Топливо, — лаконично сказала она.

Семен вспомнил мальчишку-индуса, ржавое ведерко на АЗС, сжался. А женщина зашла сзади джипа, достала канистру, потом вторую. Грохоча ими, что- то делала, открыв крышку бензобака. Кряхтя, Семен вылез из машины.

— Что ты делаешь?

Она промычала что-то: так же, как мальчишка, подсасывала шланг, извлекая бензин из бака; пару раз неосторожно глотнула его, поперхнулась; знаком показала: дай виски! Сделала глоток — бензин уже бежал в канистру, журча.

— Дай мне вон тот тюбик, Сэм!

Он подал ей баночку с пестрой этикеткой. Клара разлила ее на две канистры.

— Что это?

— Молекулярный улучшатель бензина, — она невесело усмехнулась; худое красивое лицо было перепачкано маслом. — На этот раз никакого волшебства, Сэм! Нам залили самый дерьмовый бензин во всей Индии. За это время на жаре выпал конденсат, и он теперь наполовину состоит из воды.

— Так что же...

— Я залила средство. Оно восстановит химическую формулу топлива и поглотит воду. Останется процедить бензин... Но эта штука, Сэм, действует не раньше, чем через пятнадцать часов.

Семен охнул и схватился за крыло «лендровера».

— И что, нам придется ночевать ЗДЕСЬ?! — простонал он.

Клара ободряюще улыбнулась.

— Ты чего-то боишься, Сэм? Слонов в этой части побережья нет, их давно перестреляли, тигров практически тоже... да и не сезон! Остаются москиты и змеи. Но мы будем спать в « лендровере», и я включу на экономный режим кондиционер.

Темнота, как это всегда бывает в джунглях, спустилась стремительно, как будто птицей слетела с неба. До этого момента они успели развести костер. Клара, ловко орудуя саперной лопаткой, вырубила в джунглях квадратную площадку, а Семен, шарахаясь от каждого шевеления в траве, обошел окрест, стараясь не углубляться в лес. На дороге они видели несколько досок и не ошиблись: в небольшом овражке за ручьем Семен обнаружил целую свалку деревянных ящиков. Благодаря тропическому солнцу, они были высушены и звонки. Пыхтя, он принес несколько штук, и Клара похвалила.

— Калькуттский сандал. Чего ты испугался? Ну да, европейский мебельщик нас бы убил, если бы узнал, что мы жжем дерево ценой по две с половиной тысячи долларов за кубометр. Но что делать... Парадоксы Азии: когда хочешь жить, не думаешь о деньгах.

Похолодало. Семен накинул брезентовую ткань на плечи, женщина ограничилась теплой кофтой. Вытянув босые ноги к огню и пошевеливая пальцами ступней, казавшимися вылепленными из красного воска в мерцании пламени, забавно растопыривая их, она изредка отхлебывала виски и задумчиво смотрела в огонь. Семен же тоже смотрел на пляшущее пламя, но смотрел обреченно и тревожно, вздрагивая от каждого истерического вопля, иногда оглашавшего джунгли.

— Вот, — проворчал он немного погодя. — Вам... Тебе сейчас тоже не до смеха, Клара. Верно?

Она улыбнулась устало.

— Это другой смех, Сэм.

— Как это?

— Внутренний. Смех всегда скрывал в себе большую тайну... В древних эзотерических традициях были культовые обряды смеха. Смеялись всем племенем, до изнеможения, до полного катарсиса. Существовали жрецы смеха, ашру. Ну, а в ответвлении индоевропейской культуры, в Европе это отложилось в виде турецкого Ходжи Насреддина, алжирского Калафа из Магриба, Хотея и даже вашего... Эйвана-дурака.

— Сказки! Черт возьми, опять одни сказки.

— Сказки есть отражение коллективного бессознательного. Ты же просвещенный человек! Вспомни Фрейда, Юма.

— И все равно... вышучивать все, это как-то...

— Это никак. Вышучивать — это смех внешний. Внутренний смех — это... это вибрация сознания. Торсионный вихрь. Он купирует боль, Сэм, и выравнивает энергетику. И, кстати, улучшает карму.

Семен вздохнул. Он ощущал себя крохотным человечком, малышом, заблудившимся в сказочном лесу.

Он выпил еще немного виски; потом Клара рассказала ему, как проходил Европейский семинар в Авиньоне, на древних аренах. О том, как спустилась в неисследованную часть парижских каменоломен. О том, как прыгала с Эйфелевой башни голой с пара

плотом и с фотоаппаратом в руках. По приземлении на Марсовом поле пришлось заплатить штраф около тысячи франков, но снимки купил «Paris-Match»[8] за полсотни тысяч.

Как-то незаметно, убаюканный разговором, Семен вошел в сон; он помнил, что вроде механически расстелил свой спальный мешок на сидениях, превращенных Кларой в большой диван, завернулся в него и заснул. Женщина, спокойно раздевшись, тоже залезла в свой кокон, забавно по-русски пожелала «Спокоунонот- чи!», и все закончилось.

— Нет, какая баба! — думал Семен, засыпая. — Ее бы в Москву... показать... голой с парашютом... на тусовку в МИДе...

Проснулся он от знакомого чувства ужаса. Теперь — хорошо знакомого. «Лендровер» стоял на месте, стрекотал кондиционер, но Клары рядом... Клары не было.

Семен подскочил, как ужаленный змеей. Нашарил фонарик, в истерике заорал: «Клара! Кла-рааа!» — но ночные джунгли лишь расхохотались и провыли что- то глумливо. Обезумев от ужаса, Семен с фонариком в одной руке и саперной лопатой в другой вылетел из джипа (спал он, не раздеваясь и даже не сняв ботинок, поэтому одеваться не пришлось). Его гнал в ночь не поиск спутницы, а страх остаться одному.

Он не заметил, как перебежал ручей — да, проваливаясь в глину, едва не упал. Фонарь выхватывал из темноты оскаленные кусты. Ветви хлестали его по плечам, а лианы цеплялись за ноги стальными змеями — да, может быть, это и были змеи.

Через несколько минут он вылетел к Дакме. И рухнул на колени, пораженный увиденным.

Башня светилась в ночи, как огромная раскаленная печь, багровым, сноп света уходил в небо. Костры во множестве горели вокруг Дакмы, из-под ее основания лился голубоватый свет и полз дым. Правильная спираль была разбросана, черепа и кости белыми пунктирами перечеркивали поляну. А вокруг башни танцевали демоны...

Волосы зашевелились у него на голове, до этого Семен не знал, что такое возможно. Оказалось, да; все то жуткое, что он с зевотой смотрел иной раз в кинотеатрах, когда консульские организованно шли на какой- нибудь очередной мистический блокбастер, ожило.

Существа были разные: нагие, гладкие и покрытые шерстью; с бычьими, рогатыми головами, львиными мордами и гривами; обезьяноподобные, с головами собак. На их телах болтались отвислые груди самок обезьян и торчали гениталии самцов; и все это было смешано в страшном калейдоскопе! Они прыгали, чавкая, пожирали что-то из куч то ли падали, то ли гниющих фруктов, и испражнялись тут же, со страшными ужимками, высоко подняв вполне человечьи зады. Большинство из них имело черты гермафродитов — никакому режиссеру самой тяжелой немецкой порнографии не пришло бы в голову такое разнообразие поз и движений... И тут Семен, превратившийся почти что в соляной столб, увидел обнаженную Клару.

Женщина танцевала в кругу черепов, разбрасывая босыми ступнями угли, тлевшие под ней. Она бесстыдно вертела бедрами, касаясь руками лона, и пальцы ее с длинными, хищно накрашенными черными ногтями царапали загорелый, лоснящийся живот, кровь текла по внутренней поверхности голых бедер, по ногам. Клару как будто облили маслом сверху, и кровь эта смешивалась с ним, была густа, тягуча, темна... Она блестела вся — выпуклые груди с темными набухшими яблоками сосков, острые лопатки, плечи, лицо, искаженное гримасой, короткие рыжие волосы прилипли к вискам; внезапно кто-то из этой беснующейся толпы прыгнул на нее, и она с ревом упала, ожидающе раз-

водя ноги — Семен увидел острые пятки, испачканные в золе, и этот кто-то, с львиной косматой гривой, стал дико совокупляться с ней, во всех красках, тиская когтистыми лапами ее груди. Женщина открыла рот и закричала протяжно, хрипло, выпуская наружу всю силу дьявольского оргазма и показав Семену пасть, полную клыкастых зубов — вопль прокатился над Дакмой, ее тело забилось в конвульсиях, выгнулось дугой, отдаваясь чудовищу с бурой кожей... и что-то горячее, сухое, коснулось локтя упавшего на колени Семена.

— Аааааааааааа! — он рванулся в сторону из последних сил, но сильная рука ухватила его за шею, развернула к себе...

Рядом на корточках сидела Клара-Катарина. Одетая. Более того — закутанная в теплое пончо. Ее голая коленка, вылезая из-под этого пончо, и коснулась руки Семена.

— Тихо! — прошептала она, показав зубы — обыкновенные, без всяких клыков. — Тихо! Это срьяхбы... и пайрики с джайни. Демоны, духи и колдуны, принявшие их образ.

Семен округлившимися глазами смотрел на женщину, потом перевел взгляд на поляну. Омерзительное зрелище тройного совокупления танцовщицы с тремя обоеполыми существами, которые сплелись в единое кольцо, продолжалось. Снова глянул на женщину...

— Не бойся, Сэмми!—она поняла, в чем дело. — Это не я. Это друджа. Тот, кого ты видел... в образе старца. Пока они нас не чувствуют. Да и мы за краем их власти.

— П-ппп-пппааайдем атсюда... — просипел Семен.

Спотыкаясь, он вернулся за Кларой к машине. Она тащила его за собой — ладонь у ней была такая же сухая, горячая — гибкая и сильная. Она уже развела костер снова, и Семен рухнул на землю подле него, не ощущая, что мокр и грязен — весь в этой глине. Рука. Клары заботливо подставила ему горлышко бутылки.

— Это виски? — спросил он, почувствовав незнакомый вкус.

— Это сому. Напиток, укрепляющий разум и делающий его более твердым. Пей, Сэмми... Извини, я не думала, что ты это увидишь.

Терпкий, какой-то сладко-горький сому отрезвил Семена. Советник сел у костра, потряс головой. Ужас пережитого проходил, как наркоз после выдранного зуба.

— Да, Сэмми, так тоже бывает, — извиняющимся тоном произнесла женщина, усаживаясь напротив. — Я думала... я думала, они не так разгуляются.

Тут до Семена дошло. Ее необычный фотоаппарат... разные приспособления...

— ТЫ ЭТО ХОТЕЛА СНЯТЬ?! — хрипло зыдох- нул он.

Она молча кивнула, держа в руках серебряный стаканчик с таким же, видимо, напитком. Потом, помолчав, добавила:

— У меня специальная аппаратура. Кое-кто дал мне на испытания. Это не видно ни обыкновенным объективом, ни любым другим. Торсионная съемка... Танцуя, демоны высвобождают торсионный вихрь, ка- кие-то волны. Я не знаю, как это объяснить. Конечно, на пленке будет не этот ужас... будут тени и колебания. Но это теперь есть.

Семен обхватил голову руками и застонал. Боже мой, ну какого черта все это нужно советнику генконсульства?! Ну зачем оп согласился на предложение этого хитрого еврея-доктора?! Сейчас бы сидел спокойно в своей комнате на втором этаже, пил виноградное вино, смотрел бы по спутниковому каналу футбол: наши играют с Гватемалой; но зачем, зачем, зачем?! Привычная картина мира была разбита, вдребезги, на сотни осколков, которые хрустели в голове, как стекла под подошвами ботинок. Он никогда не думал, что ТАКОЕ ЕСТЬ, и не знал бы еще сотню лет. А он?

— А ты, Сэмми, тоже был нужен мне...

— ЗАЧЕМ?

Она усмехнулась нехорошо.

— Ты — отличный, средний европеец. Среди вас, русских, немного людей, которые сохранили простоту славянской души и определенный практицизм западного менталитета. Горенштейн не такой... в жилах каясдого семита течет вера. А в тебе веры нет, ни капельки. Ни во что. Только знание. Только привычная картина мира, со всеми его легко объясняемыми потрохами. Это ТЕБЕ демоны показывают все это. Ты для них — лакомый кусок.

— О, Господи...

Он отхлебнул еще напитка. Подобрал валявшуюся рядом доску от одного из ящиков, бросил в огонь, который охватил ее тотчас, ревя.

— Все хорошо, Сэмми, — серьезно проговорила женщина, прищуриваясь. — Утром мы заведем джип и уедем из этого чертового места! Единственное, что меня беспокоит... Единственное, что беспокоит — это то, что я не досчиталась одного детонатора. В машине и рядом его нет точно. Ты случайно не брал?

— Нет.

— Странно... Я использовала три из пяти, один нашла... а вот еще один. Это вакуумная система, она может среагировать на перепад давления. От этой торсионной энергии всякое может быть... Я думаю, он мог остаться там, у Дакмы. Или на том берегу ручья.

— А что будет?

— Да, в принципе, ничего... ну, услышим хлопок, вспышку. Даже осколков не будет.

Она спокойно смотрела в огонь, пожиравший доски и вдруг спросила:

— Послушай, Сэмми, а где ты взял эти доски?.. Это же от ящиков!

Семен в это момент тоже смотрел на костер. И наблюдал, как пламя слизывает с бока одной из досок надпись, нанесенную черной мастикой:

Tamil-Ealam Liberation Front

Squad 6. TNT blocks[9]

Собственно, больше он ничего не успел подумать и ответить. Они действительно услышали хлопок — но не услышали взрыва. Земля вздыбилась, звук пропал, темнота сомкнулась, и сознание погасло.

.. .Он очнулся от жара. Еще не осознавая, что с ним и где он теперь, пополз — болело все тело, на губах ощущался соленый привкус крови. В обширной воронке горел развороченный «лендровер». Какие-то яркие лоскуты — видимо, от рюкзаков, валялись всюду, висели на деревьях. Грозно журчал ручей... Судя по всему, склады вооружений были спрятаны как раз где-то под ними.

С трудом, несколько раз падая, Семен встал — изорванный, в грязи. Огляделся... И увидел в ярком свете пылавшей машины тело Клары-Катарины. Женщину забросило взрывом на большой плоский камень, вывороченный из земли. И так же, взрывом, сорвало всю одежду. Из ее рта и ушей сочилась кровь, голые ноги были неестественно разведены, разбросаны. А на начисто выбритом, как у всех индусок, паху, на коже проступала синеватая татуировка: равнобедренный треугольник с небольшим, вписанным в него крестиком.

ДИСК WORK F:// СНО-ВИДЕНИЕ Локальный доступ Файл pobeda.txt.

Папка: МАЙЯ и АЛЕКСЕЙ

Утро шаловливо кинуло солнечный зайчик ей на подушку, потом закрыло ласковой ладошкой света часть лица; Майя проворчала что-то жалобное и перевернулась на другой бок. Но утро не отставало, оно про- пикало чьей-то автосигнализацией, ожившей во дворе, потом грохнуло топотом голубей по дюралевой крыше соседней застекленной лоджии. Девушка всхлипнула, засопела громко и проснулась.

Она лежала в чистой и светлой спаленке своей квартиры; картина, изображавшая чайку по имени Джонатан Ливингстон, ее любимая, висела на стенке криво, но это не показалось ей фатальным обстоятельством. Майя зевнула широко, в голос; пролетела мысль о том, что все вчерашнее, все ужасы и страхи того вечера — не более, чем сон... дикий сон! Ноздрей ее коснулся аромат яичницы с беконом — и из кухни донеслось скворчание. Родичи приехали! Майя сорвала одеяло, соскакивая с кровати, и запнулась, замерла. Ее голые пятки кто-то протер полотенцем, но серые следы уличной грязи на них все-таки остались. Значит, БЫЛО!

Вторым, не совсем приятным открытием стало то, что спала она совершенно голой. Майя подскочила к шкафу, выхватила оттуда тот самый «бухарский» халат и завернулась в него. Вышла в зал, осторожно заглянула в кухню. Шарпей Ромка спал, как мертвый, в коридорчике, у блюда с недоеденной мясной вырезкой — там, где свалило его переедание. Алексей в закатанных до колен джинсах, в футболке, трогательном фартучке стоял у плиты, разводя над ней облака кулинарных запахов.

— Лешка-ааа! — с этим криком Майя бросилась ему на шею и чуть не заплакала, вспомнив вчерашний

ужас. — Лешка-а... Молодец! Слушай, а что это было? Вчера?!

— Что, разве что-то было? — с иронией спросил тот, не увертываясь от ее объятий, но тем не менее стойко занимаясь яичницей.

— Конечно... Ну, эта... жуть вся.

— Я думаю, это есть следствие влияния покурки кальяна на неокрепшие юные умы... перевозбудим- шись, однако!

— Да ну... я лее...

— Эй, юная и неокрепшая, где у тебя хотя бы пара специй? Любых! Чтоб вкуснее было.

— А! Вот... Вот тебе приправа карри, вот стебель бамбука, настоящий... вот порошок папоротника.

— Хорош. Не в ресторане, чай! Иди в душ, пятки мой.

— Ага. Я сейчас.

При дневном свете, прошибающем ее квартиру насквозь и отражавшемся в до блеска вымытых Алексеем полах, пережитый страх постепенно скукоживался. Оказалось, ситуацию спасло то, что Алексей, выгрузив девушку у дома, решил прогуляться по весеннему Городку[10] и пошел на конечную автобусов-экспрессов. По пути встретил компанию молодых людей, стритующих в столь поздний час, попил с ними пивка, слабал на гитаре старого Гребня[11]... Истерический звонок Майи застал его в километре от Городка; развернуть машину труда не составило. Девушку он обнаружил забившуюся под козырек входа в подвал на торце дома, дрожащую то ли от страха, то ли от холода. Вошел в квартиру, ничего

ЕВ*-

не обнаружил, уложил Майю спать, а точнее, она сама рухнула в сонном беспамятстве почти на самом пороге, попил кофе и уснул сам на диванчике в гостиной.

Из душа Майя вышла, и Алексей ей объявил, что яичница будет через десять минут, доходит. А пока надо бы устроить самопрезентацию утра.

— Каму-С-Утра, — пояснил Алексей. — Каму-С- Утра жить хорошо... Ну, начнем?

— Начнем! Момент!

Майя унеслась в спальню. И тут сообразила, что Алексей, укладывая ее в кровать, видел ее совсем голышом. Но... «Слишком жирно будет!» — решила девушка и натянула на себя купальник в патриотическую, красно-сине-белую расцветку.

.. .Асаны у нее получались хорошо. Хотя при стойке на голове она чуть не упала, и Алексей придерживал ее за щиколотки, а потом — за кончики пальцев ног; ничего особенного, но прикосновения его мягких, теплых и уверенных рук Майю слегка будоражили. Потом она решила показать «восьмерки» — поставила ноги в соответствующую позу, начала чертить босыми ступнями фигуру и... запуталась.

— Нет, не так! — запротестовал молодой человек, становясь рядом.

Но и у него мало что получилось. В итоге они пару раз наступили друг другу на ноги — сначала нечаянно, а потом «чтобы без обид»; и опять прикосновение к Алексею тренькнуло в душе у Майи веселеньким звоночком.

А потом они ели яичницу — с хрустящей корочкой вырезки, бекона и запеченными в яичнице ломтиками помидора. Ромка проснулся, одним глазом равнодушно посмотрел на их пиршество и заснул снова: «Ай, да ну вас...»

Отрезая кусочек бекона и мысленно прощаясь на сегодня с вегетарианством, Майя жалобно сказала:

— Леш... Ну все-таки! Ну не может быть, чтобы я, дура колхозная, себе все это на пустом месте сообразила. Ну что-то ведь было.

— Истина где-то рядом, — невнятно сказал жующий Леша. — Икс... ик, файлы!

— Леш, я серьезно.

Он прожевал. Тщательно вытер губы салфеткой. Отложил вилку, строго по фэн-шуй: зубцами на юг. Потом сказал серьезно.

— Видишь ли, Майка... У тебя квартира плохая.

— У меня?! Плохая?

Действительно, в зале было огромное пустое пространство в середине, небольшая тахта и стеклянный столик (за которым они завтракали), скромная, не громоздкая люстра, свежий воздух с балкона...

— У тебя кран течет, — вздохнул Алексей и показал босую ногу в закатанных джинсах. — Видала? Сегодня чуть соседей не залило. Прорвало. Я там прокладку сообразил... Так что, во-первых, деньги утекают, и положительная энергетика тоже.

— А еще что?

Молодой человек сокрушенно обвел взглядом стены.

— Ну... Этот гарнитур еще в советские времена покупали?!

— Да, — гордо сказала Майя, — карельская береза. Родители до сих пор гордятся.

— И зря гордятся. Карельская береза — мертвое дерево. На болотах растет, на скотомогильниках... Кроме того, смотри, у тебя все стены заняты. До потолка. Все! Ты, как в яме, в могиле. Обшита деревом. Все экранируется. Потолок тоже перекрыт, там люстра.

— Ну люстра-то тебе чем помешала!?! — возопила девушка, внутренне с ним полностью согласная.

— Люстра оттягивает на себя космический поток энергии. Концентрирует и... гонит в горсеть, — просто пояснил Алексей. — Особенно, если это металл и хрусталь, как у тебя. Все. Любая помощь Космоса перекрыта. То есть помочь может только маг, энергетический донор... если он рядом. А если рядом его нет? Кстати, на Западе от люстр в принципе давно отказались...

— Мдя! — мрачно резюмировала девушка. — И эта мдя моя ужасна.

— Да нет... все можно поправить... Кстати, ты вчера видела Египтянина?

— Кого?

Алексей снова отлоясил вилку, усмехнулся.

— У Макарыча... кстати, хороший парень! Он тебе понравился?

— Ага. Смешной такой. Круглый! Как голову забинтовали, так вообще круглый стал...

— А само место?

— Вообще, фантастика! Такое расслабление... Правда, мне было сначала, — Майя смутилась, — не по себе голышом в халате сидеть. Но потом привыкла!

— Так вот, у него друг работает там администратором. Прозвище у него Египтянин. Мужик этот до перестройки работал профессором в каком-то крупном закрытом НИИ. Из тех, что занимался исследованием всяких лучей на психику. Ну, когда началась бодяга девяностых, институт сократили... Кто пошел луком торговать, кто в Израиль уехал, а он продал все, взял бабки и уехал в Египет. По турпутевке.

— Ага. И что?

— А вот то. Там он якобы потерялся. Во время песчаной бури в пустыне. Ну, так родственникам объяснили в турагентстве... Как бы то ни было, а назад он не вернулся. За это время он раз сорок водил по пустыне караваны, жил у бедуинов, торговал оружием и нефтью, был секретарем Верховного шейха-эмира в Эмиратах. А потом вернулся обратно... И стал просто Египтянином. Создал этот ресторан, «Бухару».

— А... а почему ты про него вспомнил?!

Леша сцепил руки, похрустел ими.

— Видишь ли, он раза два подходил к нам. В наш оазис... ребята говорили. И я помню — подходил! Но убей меня Бог, я не могу вспомнить, как он выглядел. Ни единой черты лица! Вот это техника, да? Отведение глаз... как у цыганок.

— Слушай, точно! Я ведь тоже не помню, хотя... Кто это?

В прихожей глухарем токовал звонок. Майя убежала и вернулась с гостьей. Это была рыжая девица с косичками, которую страстный украинец назвал бы «пампушкой»: она была миниатюрной, приятной и пышненькой. Близкое ее знакомство случилось с Майей после того, как Верка, получив точные «инструкции» отМаши, явилась полюбопытствовать: действительно ли эта «дивчина» с ума съехала или как?! Но они друг дружке понравились; с момента первого знакомства это было второе или третье посещение. С порога Верка объявила:

— Здрассти! Ой, Майка, у тебя как всегда тапок нет, босая шлындаешь... Лана, намана! Привет всем! Меня Веркой зовут, иногда Сердючкой... Ой! Оч-чень приятно!

Это она засмущалась от вида Алексея. Но Майя быстро налила ей кофе, шлепнула на тарелку оставшийся кусочек яичницы — больше бекона, меньше яиц. И, конечно, сразу поинтересовалась:

— Ну, как с этим... с квартирой? Ритуал как?!

— Как? Каком кверху! — сморозила Верка и тут же сконфузилась. — Ой, вы эта... извиняйте! Я вчера на кавээне была. Нахваталась...

— Да ладно тебе! Ну, что, вся была в розовом?

Тут только Майя заметила, что джинсы на подруге

розовые, а кофточка — с розовыми лопухами.

— У меня и исподнее розовое в кружавчиках! Могу показать! — зловеще сказала та. — Ой! Простите... какая-то я седня внезапная. А вообще мне все фиолетово.

— Ты рассказывай давай...

— А чего? Ну, короче, пришла я туда. Разделась. Не догола, а до белья... боязно как-то! — поежилась Верка. — Сначала-то... Ну, разула ноги, помазала этим... похож на крем с торта «Нежность», со вкусом манго... Сижу, как дура, в пустой халупе, ступни в крему, сама в лифчике...

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒