Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Клаус Дж. Джоул 2 страница



Он кипятился, ерзал от бешенства. Но женщина не стала с ним спорить, только сильнее пришпорила «лендровер». Некоторое время они ехали молча. Потом Клара оборонила:

— Неужели вам приятно злиться, Сэм?

Она называла его на американский манер — слышалось «Сам».

— А вам приятно все время смеяться!

— Так нас учили у Фрика. Теория смеющихся волшебников. Кстати, там были люди из России... тоже приезжали.

— Школа Смеющихся волшебников?! Бред какой- то...

— Вы ошибаетесь. Школа сформировалась и была концептуально выстроена в период слияния и взаимопроникновения двух тысячелетий. Это знаковый период. Одной ногой она стоит в веке минувшем, являясь его осмысленным продолжением и синтезированным сплавом всего лучшего, что было создано для адаптации человека к миру социума... А второй... — Клара проговорила это непривычно серьезно. — Она дает самые дерзкие методики. Для избранных и способных научиться.

— Чему?! Чему научиться-то? Магии? Черной и белой?

— Ну, основное направление школы — это холистический синтез на стыке эзотерических знаний и знаний научных. Как вам сказать, Сэм? Сплав физики и религии, психологии и ведических истин, пропущенный через четко обозначенную задачу предельной доступности, максимальной эффективности и немедленной расчистки проблемного пространства.

— Вы знаете, Клара... Вы мне напоминаете профессора, изучающего НЛО. То есть того, чего не существует. Или все эти фокусы с... Вас запрограммировали?

— Конечно, нет, Сэм. В рамках школы считается абсолютно недопустимыми кодировка, программирование. И использование жестких установок, и любое другое насильственное воздействие на подсознание.

— Но вы же, как камень! Босиком по скорпионам, запахов не чувствуете.

Она снова красиво пожала плечами.

— Те, кто успешно прошел курс, становятся абсолютно иммунными к внешнему воздействию любого рода... Как психологическому, так и энергетическому.

— Зомби.

— Скорее, йогами. Они сохраняют психологическую устойчивость в любых стрессовых ситуациях. Легко адаптируются к самым необычным условиям... безошибочно находят оптимальное решение в трудных и откровенно проблемных ситуациях. Что вам еще сказать?

— Ничего, — едва ворочая сухим, покрывшемся пылью языком, пробормотал советник; его мутило.

— Может, остановимся перекусить? Мы проехали знак мотеля...

— Ох... давай, что ли!

Он ууке был готов на все.

Машина съехала с дороги, а точнее, свернула на мощеный грубым булыжником съезд и остановилась у небольшого мотеля.

Впрочем, Семен скорее дал бы себе скорее отрезать язык, нежели назвать это сооружение «мотелем». Две- три гостевые комнатки средней паршивости наверняка имелись в чуть обновленном особнячке, видневшемся за лианами — бывшей резиденции какого-нибудь колониального чиновника. Все хорошее в Индии выросло из колониальной эпохи с просвещенной Британией! Но все остальное можно было назвать караван-сара- ем. Придорожное кафе представляло собой навес на бамбуковых шестах и нескольких каменных столбах. Под навесом шипело барбекю, полз дым от кирпичных мангалов, стояли грубо сколоченные из палисандра столы и такие же слоноподобные лавки, отполированные не одним поколением индусских задниц. Пахло пряностями и подгорелым. Семен сразу смекнул, что брать тут нечего: свинину есть нельзя, баранины не держат, а говядина точно произошла от коровы, умершей от старости, и поэтому есть ее попросту опасно. Единственным выходом был часто подаваемый в индийских закусочных у дороги шашлык из рыбы: без боязни отравиться или заразиться есть можно было только его.

Клубился под бамбуковым навесом дым, двое военных невысокого звания в забавной, петушиного облика, форме, громко чавкая и рыгая, ели с большого блюда что-то сочное и жирное. Старец в чалме неподвижно сидел над чашкой риса, женщина в нечистом сари копалась в куче отбросов позади мангалов, изредка носилась какая-то ребятня, а по столам лениво прыгали макаки, подбирая остатки пищи, кидаясь бананами и норовя стянуть у зазевавшегося хозяина барбекю...

Семен облокотился о нагретое крыло « лендровера» и с ужасом смотрел, как босые ноги Клары бестрепетно прошли по обезьяньему калу, сгнившим бананам и другим остаткам индусской культуры, липким слоем покрывавшим каменные плиты. Женщина направилась к фонтанчику в каменной нише; спокойно ополоснула руки, лицо, шею, набрала в рот воды, прополоскав горло, выплюнула. Это было чистейшим безумием, и Семен последовал за ней буквально на цыпочках в своих ботинках на толстой подошве и обтираясь на ходу одноразовой бельгийской гигиенической салфеткой с запахом лаванды, прихваченной им в дорогу.

Когда они сели и Клара гортанно выкрикнула официанту заказ, тот тотчас же принес миску жареного тунца, рис, крупно нарезанные овощи и острый чатни- соус из помидоров. Семен спросил с ужасом:

— Клара, вы с ума сошли... В этой воде, кроме миллиарда микробов, малярии, топической лихорадки, еще и проказа может быть. Эти больные сюда приходят так же, как и мы. Индийская вода — это же яд!

Клара ухмыльнулась; рукой она небрежно взяла кусок тунца, обмакнула его в чатни и положила в рот, зажмурившись от остроты и удовольствия. Семен тщательно протирал две грубо выструганных палочки для еды своей салфеткой.

— Но они же живут, — проговорила Клара, обводя вокруг рукой. Ногти ее длинных пальцев были в соусе чатни, как в крови.

— Они... да, живут. Нет, с вами невозможно спорить. Они, они... Но мы-то — не они! — он с трудом вспомнил и процитировал по-английски классическое — «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и они никогда не поймут друг друга!».

— Самое большое преступление Редьярда Киплинга, — спокойно парировала Клара, — за которое его нужно бы повесить во-он на том дереве... Вниз головой. Вбив в головы британцев эту мысль, он убил Запад. Нарушил естественное взаимопроникновение культур. Индия вполне могла бы быть Соединенными Штатами Азии.

Семен хмыкнул. Брезгливо отодвинул от себя овощи — они же были вымыты в ЭТОЙ ВОДЕ, осторожно подцепил палочками кусок тунцового филе.

— Боже мой... вся эта грязь. Неужели вы столь НЕ-брезгливы?!

— Просто у вас чисто европейское понимание грязи... что, впрочем, я заметила, характерно для русских. А у меня — азиатское.

— Грязь, она... и в Индии грязь! — важно изрек советник, пережевывая нежное филе.

Клара нахмурилась. Ее прозрачные, с кристальной голубизной глаза слегка укололи Семена.

— О’кей, Сэм! Европеец может болеть сифилисом и СПИДом, но голова его будет отдраена «Шварцкопфом», руки пахнуть прекрасным парфюмом. А индийский вайсия живет в грязи, спокойно переносит насекомых в голове, давит руками тараканов... пьет эту ЗАРАЗНУЮ воду, и при этом находится на стадии достижения нирваны. Полной гармонии с миром. Вы

знаете, что за столетия азиаты не дали НИ ОДНОГО серийного убийцы, насильника, или же человека, берущего М-16 и приходящего в колледж, чтобы расстрелять десяток-другой детей?!

— Исламский фунда... — начал было Семен, но осекся.

— Бросьте, Сэм! Этим людям платят деньги, и они отрабатывают их. Вы же спокойно едите мясо, забитое европейцем на бойне — за деньги. У русских принято зарезать свинью к приезду дорогого гостя, ведь так?

— Ну-у... да.

— Я была в Москве, на семинаре вашего... не помню, как его звать, Волшебника. Это где-то в пригороде, на море Истра.

— Истринском водохранилище.

— О’кей, да. Молодые леди ходили по траве в туфлях на каблуках — трава была для них слишком грязна. А когда напились, занялись групповым сексом на берегу. Без всяких песен и танцев, так... кто в какой позе упал. Свалка копошащихся тел! Я ничего не имею против секса, тантрический секс, например, — это совершенно другое... Но когда выпьешь много водки, это уже, — оно долго подбирала слово, — это скотство, Сэм.

— Гм... не буду спорить.

— У европейца грязь в голове, а не на теле. Его картина мира кажется ему логичной, но она абсолютно противоречива и схематична. Азиатская картина мира противоречива внешне, но абсолютно логична... как, кстати, в авестийском маздеизме! Азиат грязен телом, но душа его чиста. И я вам могу рассказать...

Их беседу прервал протяжный крик горя и отчаяния. По дорожке от гостевого домика бежала женщина в желтом сари, сбивая босые ноги о камни; на лбу у нее было видно варну касты вайсия, самой распространенной, а на руках — закутанный в тряпки ребенок. Женщина подбежала к навесу, положила ребенка на свободный стол и продолжала кричать; обезьяны, подвывая ей, бросились врассыпную. К женщине сразу

же подошел хозяин закусочной, двое военных, кто-то еще: собралась жестикулирующая и гомонящая толпа индусов. Клара замерла, прислушиваясь; потом тревожно отложила кусок рыбы.

— Пойдемте... там что-то случилось!

Семен с неохотой бросил есть и пошел следом за женщиной; судя по отрывочным фразам, которые он кое-как понял, дочка несчастной проглотила большую иголку, которой та чинила одежду. На столе, в развернутом тряпье, задыхалась голенькая худая пятилетняя девочка.

Клара решительно раздвинула индусов. Кошкой запрыгнула на стол. Ее сильные босые ступни, мгновенно обозначив крупные сухожилия, охватили и зажали шею ребенка. Ладони Клара положила на коричневую грудь, и, прикрыв глаза, начала что-то шептать; индусы, как по команде, примолкли. На лбу Клары крупными каплями выступил пот, смуглые щеки налились бледностью. Семен с ужасом смотрел, как пульсирует жилка на внутренней стороне коленки: Клара напряглась до невероятия. Прошло буквально секунд пятнадцать-двадцать зловещей тишины, слышен был только хрип бедной девочки.

Тельце ребенка выгнула судорога, и внезапно что- то блестящее, круглое вылетело из горла ребенка и упало прямо в глиняную плошку. Ближайший индус схватил это, гортанно восклицая, стал показывать остальным: это оказалась толстая, большая иголка для грубой штопки, согнутая колечком.

Клара отпустила малышку, передала женщине, начавшей укрывать ее тряпками, — она молчала, только ее огромные глаза выражали беспредельную благодарность. Клара что-то говорила матери, видимо, давая советы по дальнейшему уходу за девочкой. Потом встала, молча спрыгнула со стола, бросив несколько фраз. Индусы почтительно притрагивались руками к ее плечам, голым ногам, хватали за руки — в знак уважения. Хозяин принес огромную миску с порцией тунца.

Издательство «Весь — ДОБРЫЕ ВЕСТИ

 

 

 

Кусок в горло Семена уже не лез.

— Что вы... с ней сделали? — спросил он сипло.

— Ничего особенного, — Клара с аппетитом принялась за прерванный ланч. — Ну, как вам объяснить, Сэм? Я просто представила, что она — будильник. Разобрала механизм... и собрала снова. После этого всегда остаются «лишние» детали, не так ли? О’кей, вот иголка и вышла. Оказалась такой «лишней деталью». Но, в отличие от будильника, девочка «работает»...

— А иголка...

— Я увидела, что она вошла в легкое. Пришлось согнуть ее, она и выскочила.

— Это... это невероятно, — пробормотал советник, пристыженный волшебством, происшедшим на его глазах.

...Через четверть часа они покинули закусочную; индусы провожали их джип с молчаливой благодарностью, хозяин отказался взять два доллара, предложенные Семеном. Остатки тунца Клара завернула в припасенную фольгу. Семен покаянно молчал; Кла- ра-Катарина истолковала его задумчивость по-своему. Заведя мотор, легонько хлопнула его по плечу.

— О’кей, Сэм, бросьте бояться! Все будет хорошо. Мы проведем у башни пару часов... Уедем до темноты. Чертей там вы не увидите!

«Лендровер» покатился вперед. Через километр они свернули на ухабистую дорогу в джунглях; лес обступил их, эвкалипты скупо роняли на машину пятна света, лианы с треском лопались под колесами. Семен отчего-то вспомнил точку варны на лбу матери спасенного ребенка.

— Она тоже была вайсия, — пробормотал он. — Странно это все.

— Вы о той женщине? — отреагировала Клара — Да. Вайсия еще несчастнее, чем парии... Они уже уважаемая каста, но у них нет силы брахманов.

— Подождите... Вы знаете о женщине в госпитале Виллуру?!

2 Резун И.

— О да. Я ее видела, в палате.

— Как же вас...

— У меня любовник в администрации госпиталя, — без тени смущения сообщила женщина. — Как раз был удобный повод с ним переспать.

— Ни черта себе...

— Это интересный случай, — она не заметила его праведного изумления. — Там что-то было...

— Что там было? Ее изнасиловали и искололи ножом.

— О нет, Сэм. Нет, — она ловко увернулась от огромной ямы, вырытой ручьем. — Это все не так.

— А как? У нее...

— Я думаю, что это был вход в тонкий мир. Они не насиловали ее, они использовали ее тело, как... ну, как лифт для подъема в высшую сферу. Для того чтобы бороться в астральном мире, надо освободиться от своего тела. Видимо, ее тело обладало очень большой силой... Сперма брахманов...

— Откуда, черт подери, вы знаете, что это были брахманы?!

— Характер ран. Это жезл ханаби, дудочка с лезвиями. Или еще его называют «жезлом Ормузда». А брахманов могло быть только трое — ведь Заратустра три раза терял свое семя, приближаясь к жене Хвови. Тройственность характерна для авестийской философии. Там, где он потерял свое семя, выросли три великих воина. Они вошли в нее и... о, черт! Да, они вошли и перенеслись в мир богов.

— Ну, а кровь? Зачем им было ее полосовать этим вашим... жезлом?!

— Кровь является кровью для европейцев, — хладнокровно парировала Клара. — В азиатской традиции кровь — не более чем смазка для любого ритуала. А семя — это пропуск в ритуал, энергетическая часть духа, несущая энергию рождения. Я думаю, они вошли через нее в мир эгрегоров, чтобы принять участие в большой битве. Это были наверняка маги Атравана... парсы называют их мобедами, отцами магов.

— Эгрегоров?! А это что за ерунда?!

— Представьте себе доску, в которую вбиты длинные гвозди. Их острия выступают примерно на по л фута... На таких обычно спят йоги.

— Ну, допустим.

— Доска — это основа мира. Духовная основа. Природа, например. Если на эту доску сверху набросить перину, она закроет острия. Перина — это традиона- листская философия мира, ткань бытия. Если надавить на эту ткань, острия пройдут через нее и будут торчать. Эти острия — эгрегоры. Добра, Зла, Света, Тьмы, Силы, Ярости и так далее. Стержневые понятия. Эгрегоры находятся в постоянном балансе, иногда, впрочем, входя в соперничество... Чтобы выровнять уровень таких «гвоздей», что надо сделать?

— Постучать по ним молотком. Сверху.

— О’кей, верно, Сэм. Когда эгрегор Тьмы начинает расти, надо постучать по нему сверху духовным молотком. Это может сделать только жрец...

— А когда закончится... эта ваша битва, тогда что?

— Победят либо темные силы, либо светлые. Если победят темные, она придет в сознание и умрет. Как обычный человек. Насовсем.

— А если светлые?!

— Тогда она тоже придет в сознание и... тоже умрет. Но душа ее переживет реинкарнацию и получит следующее воплощение. Я могу сравнить это, Сэм, с компьютерной игрой. Вы играете в компьютер? Призовой гейм!

— Дичь какая-то, — пробормотал Семен, отвернувшись, чтобы не слышала Клара.

Она не услышала: энергично работая рулем, вела машину по узкой тропинке; заметила, продолжая тему:

— Они хотят исследовать ее, гадают, отчего она в коме... На самом деле она пролежит в коме ровно столько, сколько продлится Битва. Не больше и не меньше. А потом... Ого! Кажется, мы...

Она снова энергично выжала педаль тормоза. Джип замер над небольшим оврагом. Дорогу, петляющую между зарослей и почти уже скрытую лианами, стеблями ползучих растений, пересекал ручей — коричневый, грязный, он шумел внизу, успев отрыть себе русло глубиной метра полтора. Склоны оврага блестели красной мокрой глиной. О том, чтобы форсировать ручей без посторонней помощи и без электрической лебедки, даже и думать не приходилось.

Клара закурила очередную сигарету и, достав из ящика карту, разложила ее на темно-оливковых коленях.

— Сэм, мы находимся в километре от Дакмы, — торжествующе сообщила она. — Минут тридцать ходьбы. Знаете, что я предлагаю... оставим машину здесь. Это сэкономит время.

Семен с тревогой прислушивался к крикам обезьян, глухо отдававшимся в лесу, резким голосам птиц. Лес смыкался над ними, одуряя запахами, и лез в нос сыростью. Сердито шумел ручей.

— Ну, что ж... как скажете.

— Сэм, давайте перейдем на «ты». Один мой знакомый индейский шаман Дакота говорил: «Когда индейцу говорят „вы“, он начинает оглядываться по сторонам...»

Переход ручья дался советнику тяжело. Он категорически отказался разуться и, естественно, промочил ноги. Клара уверенно шла впереди; когда выбрались на тот берег, ее голые ноги почти до бедер оказались будто покрашены ядовито-красным: глина смачно хлюпала меж пальцев ступней. Но Клару это не смущало: высохнет. За ее спиной висел устрашающих размеров рюкзак, нож она вынула из чехла и держала в руках, изредка обрубая им лианы, падавшие с шумом, как заправская мачетерос. На голове у нее и у Семена белели пробковые шлемы, характерный головной убор колонизаторов, и ремешок шлема больно впивался во второй подбородок советника.

Шли они медленно: растительность расстилалась впереди плотным занавесом, и Семен диву давался, как Клара находит проходы в этом сплошном месиве стеблей и веток. От обоих густо пахло противомоскитным препаратом, заглушавшим все запахи; пару раз мелькали впереди чешуйчатые ленты... Змеи.

— Сэм, а ты мне нравишься! — неожиданно сказала она, обернувшись; ее узкое гордое лицо в этот момент было очень красиво.

«Эх! — как-то отстраненно подумал Семен. — Такую бы бабу одеть в вечернее платье, обуть в туфли от Армани... И на тусовку. Все бы обкончались тут же, не сходя с места!»

— ...Ты, Сэм, забавный маленький европеец. Тин- тин, как во французских комиксах, — со смехом сказала она. — Тинтин в Индии... Погоди-ка.

— Что?!

В этот момент нож просвистел мимо его уха, в миллиметре. Видимо, он даже рассек ткань камуфляжного комбинезона, но, как и рассчитывала Клара, кожи не задел. А к ботинкам Семена свалилась головка с оскаленной пастью и вторая половина еще извивающегося тела. От ужаса он икнул и пошатнулся; крепкая загорелая женская рука придержала его за плечо.

— Спокойно, Сэм... Это всего лишь нильская гадюка. Ядовитая. Ты осматривайся иногда, я не могу идти сзади тебя.

— С... с-ссс... спасибо, — пропищал перепуганный советник.

После этого он молчал. Через двадцать минут, вспотевший, изнуренный, он вывалился вслед за женщиной на полянку.

Шумно выдохнул, утер платком лицо и увидел Дакму.

Башня действительно поражала воображение. Она напоминала гигантскую каменную водонапорную башню в родном городе Семена, только стены ее были покрыты орнаментом и рисунками — впрочем, от наслоений мха и птичьего помета совершенно невозможно было разобрать ни одной фигуры, когда-то вырубленной на этих камнях. Птицы с криком сорвались с верхушки башни, открытой ослепительно-би- рюзовому небу...

Семен смотрел то на башню, то на Клару. Она сделала несколько шагов, расслабленно сбросила с плеч рюкзак.

— Клараээээ... — чувствуя, как спазм ужаса сжимает гортань, прохрипел советник.

На голой щиколотке Клары, покрытой растрескавшейся глиной, свернулось небольшое украшение. Фиолетово-багровая змейка. Маленькая. Семен и сам знал: самыми ядовитыми являются именно такие вот, размером меньше ужика, змеи.

Женщина с улыбкой обернулась на его голос, переступила ногами. И вскрикнула.

В следующую секунду, резко подняв босую ногу, она рубанула ножом по щиколотке — ив тот же миг отрезанная головка с раздвоенным языком и тело гада упали в траву. Клара, морщась, осела на листья.

— Сейчас... — вдруг страшно охрипшим голосом выдавила она, — ерунда... высосу... дай виски...

Решение пришло к советнику неожиданно. Он сбросил свой легкий рюкзак, вырвал из кармана плоскую флягу; женщина пыталась подогнуть ногу под себя, поднести укушенную ступню к губам, но, видно, уставшим мышцам это было сделать непросто или яд начал делать свое дело. Худые щеки Клары залила бледность, мигом проступившая сквозь загар.

Она трясущимися руками лила на ступню виски, шевеля пальцами — красная глина смывалась с них.

Семен упал на колени и впился губами в средний палец ее ступни — твердый, как железный болт, сильный и в то же время шероховато-нежный... Это было непривычное ощущение; ранка была видна — он втянул пальчик в свой рот и стиснул зубами упругую подушечку и, напрягая все свои силы, начал высасывать оттуда теплую, солоноватую кровь, шумно отплевыва- ясь, сжимая ступню руками. На зубах скрипели частички глины. Он услышал, как женщина еле слышно хрипло застонала.

— О-о-о... довольно, Сэм. Он дальше не пойдет.

Он отнял губы от ее ступни, дико вытаращив глаза.

В конце концов, все это он видел только в книгах... и не думал, что придется делать самому. Скрипя зубами, Клара лила виски на рассеченную щиколотку — кровь, струившаяся по голой ступне, сворачивалась. Потом достала из рюкзака баночку с чем-то ярко-зеленым, обработала ранку на пальце и на щиколотке, дернулась от боли, как от удара током.

— Вы... то есть ты... как это... — пролепетал Семен.

Женщина через силу улыбнулась.

— Спасибо. Это был первый... и последний привет Башни. Странникам. Я обработала... Это эликсир брахманов, каунэ. Он останавливает яд. Все хорошо.

Советник помотал головой, потом взял у нее бутылку и одним глотком прикончил ее. Голова кружилась. ..

Клара поднялась и, прихрамывая, пошла к Дакме, почти весело сказав:

— Самое страшное позади, Сэм. Вблизи самой Дакмы змей нет. Они приходят только по зову...

...Она, кажется, была права: здесь, у Башни, не видно было даже насекомых, словно вся живность осталась за невидимой границей. Виднелись проплешины красного песка; плотный тугой ком зарослей заполнял все пространство под колоннами Дакмы, тянулся плющом вверх по ее стенам. Найдя песочную полянку, Семен устало опустился на этот песок, разбросав ноги в своих сапожищах, а женщина начала разбирать сумку, деловито сортируя какие-то прямоугольные пакеты, коробочки и устройства.

— Снимать будешь? — вяло спросил советник.

— Взрывать...

Она показала ему ка большие, более светлого цвета, чем стены, пятна в нескольких местах Дакмы

и объяснила, что еще в шестидесятые годы власти от греха подальше распорядились замазать дренажновентиляционные отверстия цементом. Для того чтобы освободить кости, которые нужны были Кларе, следовало взорвать цемент: для этого у фотографа был с собой американский пластит и шведские вакуумные детонаторы. Разложив все это хозяйство на песке, женщина обвязала себя страховочным поясом. Потом выстрелом из диковинного складного оружия, напоминавшего гарпун, забросила на крышу Дакмы крючья. И, нагрузившись взрывчаткой, упираясь в скользкие от сырого мха стены босыми ступнями, на которых напряглась каждая жилка, а пальцы ног стали острыми и крепкими, как торпеды, она полезла на стену. Семен еще нехотя спросил: «Помочь? » — на что Клара со смехом сказала, что тут он ей ничем не поможет, но если Сэм так хочет, она потом попросит его вручную установить метки для фотоаппаратуры: одна она не справится.

Она ползала по стене, как большая коричнево-рыжая муха, а советник полулежал на песке, наслаждаясь покоем, щурился на солнце, мелькавшее за кронами, слушал далекие звуки леса и думал о том, что красивые, сильные бабы занимаются ерундой. Сколько ей? Ну, тридцать пять, ну, тридцать семь! Баба в самом соку. С ее-то внешностью и ее ногами... вон, от ушей! Сней бы в Москву, в квартирку на Каширском. Ох, поди, в постели она та-акое выделывает! Йога, всяко-разно... Оформить пенсию по выслуге лет, дачку завести. Он представил ее в шортах и голубом лифчике, пропалывающую огурцы; с трудом, но представил. Соседи обзавидуются. Отучил бы он ее от этих дурацких шорт, от этой идиотской привычки сверкать босыми пятками... потом, может, и ребеночка... И было бы все хорошо, просто и привычно, как у всех нормальных людей, не разыскивающих дакмы в индийский джунглях.

Из забытья его вывел только голос Клары. Открыл веки — он задремал, увидел рядом с собой голые ступни, исцарапанные о камень, с клочьями мха, застрявшими между пальцев. Клара стояла в темных очках, в которых лазила на башню, курила огромную сигару — видно, «Кэмел» закончился — и настраивала какое-то устройство вроде маленького транзистора.

— Сэм, нам лучше отойти...

— Далеко?

— Нет, метров на пятнадцать. Я не думаю, что башня обрушится... Просто могут отколоться куски. И заткнуть уши.

Семен покорно отошел; заложил толстые пальцы в уши. Клара, присев рядом в позу лотоса, меланхолично перекатила сигару из одного угла рта в другой и нажала красную кнопку. На таймере побежал отсчет секунд.

А потом рвануло. На боку башни вырос сноп огня и дыма, взвились вверх куски бетона; дым и пыль оседали. Потом внутри самой башни что-то глухо ухнуло, будто выстрелила далекая пушка, и послышался глухой, надсадный рев.

Из пролома, теперь хорошо видного, лавиной хлынули кости. Абсолютно белые, выбеленные солнцем и кое-где тронутые мхом — берцовые, черепа, какие-то другие останки. Они текли из Дакмы, как белая река, громоздясь друг на друга. Один из черепов, словно бильярдный шар, подпрыгнул и прокатился прямо к ногам женщины. Та встала, поставила на него босую ступню и, дурачась, произнесла:

— Ту би ай нот ту би... Бедный Йорик!

Семен слегка побледнел. Клара ловким ударом послала череп обратно в кучу.

— Не бойся, Сэм. Кости не страшны! Страшны люди... О’кей, я сейчас сделаю поляну[4], а потом позову.

Семен Граф, как человек, работавший в Индии уже не первый год, конечно, знал о своеобразном отношении местных жителей к останкам. Будучи приглашенным на праздник Ганга, видел, как паломники купаются в буро-желтых его водах и руками равнодушно отпихивают плывущие по реке черепа: в миле выше сжигали, согласно обряду, знатных покойников, а прах и несгоревшие кости выбрасывали в реку. На рынке иной раз продавали забальзамированные черепа обезьян, и несколько раз оказывалось, что это отнюдь не черепные коробки макак, а детские, и меланхоличный садовник голландской торговой миссии даже вкапывал такие на клумбе, уверяя, что луковицы тюльпанов лучше всего приживаются именно в черепах... Но все равно ему было диковато смотреть, как Клара, стоя по колено в белой груде, ворочает их, словно грузчик — астраханские арбузы. Он вздохнул и пошел в тень, отбрасываемую башней. Какая-то сила тянула его туда.

На противоположной стороне он увидел, что часть бетонной заглушки тоже отвалилась, видимо, от детонации, и открыла сложенную из белых камней лестницу, ведущую в образовавшийся пролом. Куски белого известняка, как сахарные головы, были разбросаны повсюду. Семен вздрогнул... но ступил на камни.

Что с ним случилось? В другое время он ни за что бы не пошел сюда, в эту зловещую трещину, не сунулся бы ни за какие коврижки, но его ТЯНУЛО властно и неудержимо. Он очутился в узком коридоре, объятый запахом сухой гнили и тлена, какой бывает в гробнице — а какой ТАМ БЫВАЕТ? Откуда он знает это? — и пошел дальше, сделал несколько шагов.

Он даже не успел испугаться. Казалось, в темноте парил, не касаясь пола, старик в белой чалме, сидящий, пождав ноги, перед огромной шахматной доской; с правой стороны светилась изумрудными глазами жуткая четырехглазая псина... Семен замер. Текли секунды, минуты. Старец магнетизировал взглядом доску. И вдруг одна из белых пешек, дернувшись, поползла вперед; вперед, вперед по доске, беззвучно... Е2-Е4. Классика!

Он ужаса, внезапным фонтаном выбросившегося в душе, Семен завыл тонко, как козодой, — и рванулся

обратно, стукаясь лбом о камни, и пол ушел у него из- под ног, он полетел вниз, очутился в траве...

— Сэм! Сэ-эм! Ты снова дремлешь?!

Семен сел в траве, дрожа; Клара снова стояла перед ним. Рубашка завязана узлом на впалом, мускулистом животе, во рту все та же сигара.

— Та... та-а... там — старик. И шахматы! И собака... четыре глаза! — дико прошептал советник, боясь оглянуться.

Женщина хладнокровно поправила очки. Хмыкнула:

— Ну, если ты это видел, считай, что совершил путешествие в прошлое. Мир за минуту до этого...

Он, замирая, обернулся. Но никакой лестницы уже не было — только разбросанные около башни и под ней оплетенные вековыми зарослями глыбы известняка. Пошатнувшись, он поднялся и покорно поплелся за Кларой.

— Что значит... «за минуту до»?

— Старец — это один из двух друджа, охраняющих Дакму. Они играют в шахматы, чтобы определить, в какой мир отправить очередного мертвеца. Ты с ним играл, Сэм?!                                                                          г

Советник шарахнулся в сторону и чуть не налетел на столб.

— Я?! Ты что?! Я? НЕТ!!!

— Ну, тогда все хорошо, — успокоила Клара. — Играющий с друджа играет до самой смерти. Пока кто-то не победит.

— А собака? — заорал Семен, у которого тряслись руки.

— А это хорошо. Взгляд такой собаки уничтожает демонов, взгляд sag-did[5]... Это хорошо, что ты видел собаку, Сэм. Ты уже не боишься? Дать еще виски?

— Д-да.

— Ты побывал в башне до момента разрушения. Сейчас она вскрыта, как консервная банка. То есть ее почти уже нет, и друджа вернулся в царство Аримана.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.