Где я?

⇐ ПредыдущаяСтр 22 из 22

Мне придётся обойтись

Без синих сумрачных птиц, без разношёрстных ресниц,

Да переправить с утра, что не сложилось вчера.

Оставить грязный вагон и продолжать перегон

По неостывшей золе на самодельной метле,

Раскинуть руки во сне, чтоб не запнуться во тьме.

Яна Дягилева, «Берегись»

«…Сны были тяжёлыми и неприятными. За границу меня так и не выпустили, потому что я не имел с собой огнетушителя и аптечки, зато премьер-министр всё-таки выделил мне министерство инноваций. Я начал разрабатывать проект инновационного прокремлёвского движения «Няши» (милые девушки с накладными кошачьими ушками и пушистыми хвостиками должны были ходить по Красной площади и размахивать флажками), но тут ко мне пришла строгая женщина, похожая на прокурора, и заявила, что никаких таких организаций она не допустит. Я разочаровался, но всё же подготовил законопроект о том, чтобы каждый раз, когда президент появляется в общественном месте, оркестр играл знаменитый хроматический марш гладиаторов. Ещё не успели высохнуть чернила, как ко мне в кабинет зашёл сам президент и потребовал, чтобы я прекратил заниматься ерундой и перешёл к серьёзным делам, аименно: чтобы я как можно скорее переименовал Россию в Федеративную Страну Будущего с гербом в виде двуглавого песца, сидящего на мешке с сахаром. Я потребовал, чтобы мне не мешали работать, и велел им всем идти в задницу, а если понадобится — то и дальше. Президент страшно обиделся и сказал, что на это он не пойдёт, после чего выдвинул ультиматум: или я ухожу в отставку, или он прикуётся духовными скрепами к Красной площади, обольётся низкооктановым бензином из урановой канистры и превратит себя в радиоактивный пепел. Я любезно предложил президенту инновационную идею: подкинуть в костерок пару шин от грузовика, чтобы лучше дымило, но тут он затопал ножками и выгнал меня в отставку. К счастью, при этом мне выдали положенную по закону премию при увольнении, составляющую пятьсот миллионов рублей (как-никак я был министром!).

— Вы сильно обидели президента, — сказали мне в канцелярии. — Он вас простит лет через пять, не раньше. Хотите пока поработать каким-нибудь региональным губернатором?

- Можно в Калининград? — попросил я.

Кресло калининградского губернатора оказалось занято, поэтому я решил отдохнуть. Выйдя в отставку, я незамедлительно отправился в Санкт-Петербург (как я уже упоминал, море дарует человеку свободу) и в знак гражданского протеста начал писать острополитическую пьесу «Два карлана[11] и один чебурек», в которой хотел выразить своё крайнее недовольство внутренней политикой страны. Я уже было прописал действующих лиц и основу сюжета (высокие политики низкого роста, зашедшие в кремлёвский буфет и отстоявшие длинную очередь к федеральной кормушке, внезапно обнаруживают, что всё уже съедено до них, и теперь тщетно пытаются поделить позавчерашний чебурек), как вдруг мне прислали запретительную бумагу из цензурного комитета республики Коми. С горя я сел на поребрик, но он тут же превратился в бордюр. Я зашёл в кафе, чтобы подкрепиться курой с гречей, но при попытке их съесть они немедленно становились курицей с гречкой. Я было начал уходить дворами-колодцами Васильевского острова, но хохочущие строители возводили на моём пути уплотнительную застройку. Я повернулся и вышел к Благовещенскому мосту, но его развели прямо передо мной. Я подошел к пристани философских пароходов, но Нева потекла вспять.

Не находя себе места в России, я решил спиться. Вызвав талантливого журналиста Анатолия телеграммой с вокзального почтамта, я купил ящик коньяка. Мы сели на поезд до Калининграда и отправились в путь, разливая коньяк по подстаканникам и провозглашая тост на каждой из остановок. В городе Пушкине на поезд сел государь император, одетый в штатское; его выселили из императорского дворца под предлогом съёмок патриотического кинофильма. От него мы узнали последние новости. Принц Дуболом занял моё место министра инноваций и занялся укреплением вертикали власти. Первым делом он приказал, чтобы в каждом публичном месте висело чучело президента, которому люди могли бы отдавать почести.

Содрогнувшись от ужаса таких инноваций, мы пришли к выводу, что отсюда надо немедленно бежать, и пригласили императора-изнанника к нашему столу. Я рассказал, что проезжая через Литву, на станции Гележинкеляй пассажир должен сделать три вещи: дёрнуть стоп-кран вытянуть шнур и выдавить стекло. Этот план был единогласно одобрен, и мы сдвинули подстаканники в торжественном тосте. Государь император пил коньяк, аристократично отодвинув мизинец.

На станции Дно к нам в поезд вошёл Олег в парадном дембельском костюме с колосьями и снопами. С трудом поставив под стол десятилитровую бутыль отборного пшеничного самогона, он рассказал, что впереди взбунтовались железнодорожники, поэтому поезд теперь едет в Псков. Дело усложнялось. Похоже, нам предстояло следовать в Калининград через Латвию, как в далёких девяностых годах. Это означало, что бежать придётся на станции Дзельсцельш. Сделать это было не проще, чем выговорить.

Когда мы прибыли в Псков, в вагон зашла женщина, похожая на прокурора, арестовала государя императора и увела его в автозак, грубо подталкивая в спину резиновой дубинкой. Выяснилось, что поезд не проедет и здесь, поскольку взбунтовавшихся железнодорожников арестовала Госгвардия, переименованная премьер-министром в жандармерию. Вагон с арестованными прицепили к нашему поезду, и мы поехали в Воркуту. Это была судьба.

Соображая на троих, мы с Анатолием и Олегом доехали до Ухты. Олег вспоминал бесчисленные истории о службе, я рассказывал политические анекдоты, а Анатолий просто пил, утверждая, что за свою жизнь он уже написал столько, сколько нужно. Как раз в Ухте проводился традиционный местный конкурс на лучший политический анекдот. Пока нам меняли тепловоз, я изучал положение о конкурсе. Занявшему третье место давали три года за оскорбление чувств, занявшему второе место — пять лет за разжигание розни, а занявшему первое место — десять лет за экстремизм. В честь обладателя гранпри переименовывали мост. Помимо этого, для всех участников предусматривалось множество поощрительных административных призов самого разного характера: от удара дубинкой до миллионного штрафа. Я сказал, что не собираюсь конкурировать с такими бородатыми анекдотами, и выглянул в окно. За стеклом на перроне покачивалось чучело президента, подвешенное к вокзальным часам. Рабочие в грязных брезентовых спецовках вешали ему на шею табличку с какой-то очередной цитатой о величии России. К чучелу уже выстроилась очередь людей с цветами. Дрогнувшей от ужаса рукой я задёрнул штору, и мы отправились в путь.

Проехав Печору, мы попали в снежный занос и начали замерзать. Топливо кончилось, и с каждой минутой становилось всё холоднее и холоднее. Завернувшись в три слоя белых простыней, мы пили коньяк, а Анатолий рассказывал про повесть ужасов, идея которой только что пришла к нему. К нам в купе зашёл Человек в Чёрном, одетый в костюм начальника поезда (разумеется, чёрного цвета), и учтиво поклонился. Я понял, что это конец.

Подняв подстаканник с последним глотком коньяка, я из последних сил провозгласил:

— Russland, Gluck auf! Да здравствует Россия! — после чего испил чашу до дна...»

Мысленно поставив отточие, я выпил ещё чаю, и поставил чашку на стол в вагонном салоне. Создавать книгу без бумаги, в одном только своём воображении, было достаточно непростым занятием. Почему-то она начала придумываться с последней, весьма абсурдной главы. Сюрреалистичный мир, созданный моей фантазией, совершенно не уступал тому миру, из которого меня сейчас на полной скорости уносил поезд-люкс. Я специально старался не вспоминать все события этой ночи. Мне снова не дали выспаться.

— Президент сказал, что надо спешить, — сказала мне администратор Жанна, разбудив меня во втором часу ночи. Торопливый не то завтрак, не то ужин в четырёхспальную постель, короткий инструктаж о моём посольском вояже, поездка бронетранспортёром (у него был изумительный interieur с мягкими, обитыми тёмно-вишнёвой кожей сиденьями) по ночной Тверской улице, Минский вокзал, взятый в кольцо боевого оцепления, прощание с президентом на перроне; всё это промелькнуло вокруг меня так быстро, что я не успел толком ничего осознать. Просыпаться я начал только после того, как поезд начал свой путь.

Вагон ощутимо качнуло. Большие часы с мерно покачивающимся бронзовым маятником показывали 7.30. Приближались рассвет и граница России; пространство и время, как я уже успел неоднократно убедиться, были неделимы. Белые полупрозрачные шторы закрывали окна, так что я не мог ничего увидеть. Мне почему-то подумалось, что это сделано специально, чтобы высокопоставленные чиновники в своих путешествиях этим поездом были избавлены от тяжёлой и неприятной картины России за окном. В самом деле, изысканный интерьер салона с панелями полированного красного дерева слишком сильно контрастировал бы с пейзажами провинциальных городов.

Я выпил ещё глоток чая, подумав, что в качестве эпиграфа моей будущей рукописи надо будет взять что-нибудь из классики: не то

«И буду долго тем любезен я народу

Что чувства добрые в нём лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал»,

не то

«Так точно дьяк в приказах поседелый

Спокойно зрит на правых и виновных,

Добру и злу внимая равнодушно,

Не ведая ни жалости, ни гнева».

Чашка опустела. Можно было бы попросить ещё одну, но мне не хотелось лишний раз видеть сопровождающих, которыми был полон соседний вагон. По той же причине я не потребовал ни бумаги, ни ручки. Душой и мыслями я был уже не здесь, и у меня не было желания лишний раз напоминать себе о том, что моё тело, к сожалению, ещё находится в салоне спецпоезда-люкс. Одиночество позволяло собраться с мыслями. Я твёрдо решил, что перебравшись через границу, я немедленно направлюсь на дачу премьер-министра, и не покину её до тех пор, пока не будет закончена работа над моей книгой. Конечно, этот процесс мог затянуться, но я предполагал, что запасов денег в каморке хватит надолго.

Совершенно неожиданно для меня поезд начал резко замедлять ход. Меня вжало в спинку кресла. Чашка поехала по столику и упала на ковёр. Тормоза поезда издали пронзительный, режущий душу звук; состав дёрнулся и остановился. Наступила тишина.

Я вскочил на ноги, ища глазами предмет, который можно было бы использовать в рукопашной схватке. Воспоминание о вчерашнем вязьминском утре вспороло мою память, точно кинжал. Неужели меня снова пришли арестовывать на рассвете? Успею ли я забаррикадировать дверь декоративной пальмой в кадке? Замерев на мгновение, я бросился к мини-бару в виде глобуса и схватил бутылку коньяка «мартель»; из всего, что там было, именно она наилучшим образом легла в руку для самообороны.

Дверь салона открылась, пропуская внутрь Человека в Чёрном. Я с изумлением посмотрел на него. Казалось, что со времён нашей прошлой беседы на берегу Преголи прошло не двое суток, а двадцать лет.

— Добрый день, — вежливо и с предельной невозмутимостью произнёс Человек в чёрном. Сейчас на нём был изысканный смокинг с блестящими атласными лацканами. В левой руке он держал чёрный саквояж. — Я не сомневаюсь, что вам есть о чём рассказать мне, но я предлагаю перейти к этому позже.

Это была прекрасная идея. В эту минуту я вряд ли смог бы сказать что-либо осмысленнее, чем «абырвалг».

— Я взял на себя ответственность ненадолго остановить ход спецпоезда, — продолжил он своим бархатным голосом. — Вы проделали большой путь, и я полагаю, что можно сделать небольшую остановку. Я весьма впечатлён. Кстати, вы не находите забавным, что каждый раз, когда мы встречаемся, вы держите в руках бутылку коньяка?

Мне отчего-то захотелось глупо захохотать, глядя ему в глаза.

— Хорошо, что я не успел бросить в вас бутылкой, — сказал я, ставя коньяк на стол. — Будь мы на Диком Западе, я бы уже начал стрелять в дверь из своего «смит-вессона».

— Ничего страшного, — сказал мой собеседник столь вежливо, словно я извинялся перед ним за невыглаженность своих брюк. — В любом из этих случаев вам было бы не под силу причинить мне какой-либо вред. Но я вижу, что вы определённо набрались жизненного опыта. Вы прекрасно действовали. Оказываясь в нужном месте в нужное время, вы совершали нужные поступки. Тем не менее вы вправе задать вопрос, почему я появился только сейчас.

— Да, я неоднократно задавался этим вопросом. Помню, в Вязьме...

Человек в Чёрном остановил меня жестом руки.

— В вашем путешествии вы прекрасно справлялись и без меня, — сказал он, — но полагаю, сейчас действительно может потребоваться моё вмешательство. Я позволил себе вкратце ознакомиться с замыслом вашей будущей книги.

— Она ещё не вполне готова, - заметил я. Первый шок проходил, и я уже мог свободно поддерживать светскую беседу, попутно радуясь тому, что она происходит не на тонущем корабле и не в жерле вулкана. Почему-то я почувствовал, что рафинированная лексика нашего диалога поднимает нас над обстановкой.

— Это вопрос времени, — обстоятельно сказал Человек в Чёрном. – Так вот, вы показали себя с прекрасной стороны. Пройдя нелёгкий путь, полный испытаний, вы вышли на финишную прямую, которая приведёт вас к прекрасной вилле на берегу Средиземного моря. Денег, хранящихся в каморке, хватит даже вашим детям, а мир настоящего, — мой собеседник подчеркнул это слово, — будущего приятно вас удивит. Конечно, до идеального мира «Туманности Андромеды» ещё далеко, но уровень технического и гуманитарного прогресса покажется вам колоссальным. Можно сказать, что вы это заслужили.

Я промолчал.

— Единственной, конечно, не самой существенной проблемой может стать то, что ваша книга будет несколько несвоевременной и маловостребованной. На мой взгляд, она может принести гораздо больше пользы в вашем времени, сорок лет назад. Как вы считаете?

Этот вопрос прозвучал весьма буднично и как бы вскользь, но я уже без труда почувствовал его скрытый смысл.

— Да, я тоже об этом задумывался, — заметил я, стараясь ответить как можно нейтральнее. — Если я уютно расположусь на вилле премьер-министра и напишу задуманную мною книгу, то, в лучшем случае, я стану беглецом-публицистом. Если же я вернусь в своё время, то стану уже писателем-провидцем, а это представляется мне куда как более почётным.

Мой собеседник на долю секунды слегка прищурил глаза. Я продолжал:

— По этой причине я предпочёл бы написать свою книгу в более привычной эпохе. Однако передо мною возникает одно препятствие: беседовать с президентами или обводить вокруг пальца генералов у меня уже получается, но вот путешествовать во времени пока удаётся только вперёд

— Поверьте, возвращаться в своё время гораздо проще, чем кажется, - Человек в Чёрном улыбнулся мне половинкой лица. — Иногда для этого достаточно просто сойти с поезда, и мне кажется, что сейчас наступил вполне подходящий для этого момент.

Внезапно мне показалось, что салон поезда физически давит на меня, подобно тесному пальто. Я с каким-то отвращением посмотрел на большой позолоченный герб, украшавший стену. Человек в Чёрном дипломатично ждал моего ответа.

— Вы знаете, я, пожалуй, сойду, — сказал я. — Мне хватило двух дней в этом будущем, и даже заграница не поможет мне. Кроме того, мне будет весьма неприятно жить на итальянской вилле, в то время как мой родной город сносят бульдозерами.

— Вы достойный сын своей родины, — с уважением прокомментировал Человек в Чёрном.

— Впрочем, даже если у меня не получится с книгой, — прагматично продолжил я, — уехать за границу никогда не рано: что в пятьдесят седьмом, что в семнадцатом. Так что я ничего не теряю.

— Вы мыслите здраво. Отправляйтесь домой, налейте себе чашку крепкого черного чая с лимоном и приступайте к работе над книгой.

— Но мне тогда нужно забрать кое-что...

Человек в Чёрном сделал три шага и повернул ручку сейфа. Дверца открылась. Я вспомнил, как президент лично закрывал её на два ключа. Один из них лежал у меня в кармане, другой же хранился у крупного, серьёзного вида мужчины в штатском, что при выезде из Москвы разместился в соседнем вагоне.

— Вы хотите взять выделенные вам на поездку деньги? – с какой-то тонкой провокацией в голосе спросил у меня Человек в Чёрном, указывая на металлическую опломбированную коробку.

Я пожал плечами.

— Конечно, это очень заманчивая идея, — сказал я, — но меня останавливает то, что эти деньги заработаны рабским трудом людей на полях. Боюсь, что моя совесть просто не позволит мне тратить банкноты с такой дурной кармой.

Человек в Чёрном рассмеялся.

— Если бы все сильные мира сего так относились к людям и финансам, то ваш мир стал бы намного лучше, — заметил он. — Но что же вам тогда понадобилось?

— Здесь остался мой загранпаспорт, — пояснил я, беря в руки опечатанный сургучом конверт.

Человек в Чёрном остановил мою руку, вынимая из неё конверт.

— Вынужден вам сообщить, что этот паспорт, выданный вам семнадцатого сентября 2050 года, вам не принадлежит, — сказал он, возвращая конверт на полку сейфа. — Согласно одному из федеральных законов тридцатых годов, он является собственностью государства, выданной вам во временное пользование. Я полагаю, что вы, даже будучи госслужащим, всё-таки не захотите отягощать свою карму кражей государственной собственности. Кроме этого, у вас ведь есть свой не менее замечательный загранпаспорт, полученный вами семнадцатого сентября 2010 года. Он лежит у вас дома в ящике стола и ждёт, когда вы вернётесь к нему из будущего…если, конечно, вы захотите это сделать.

— Я уже говорил, что захочу, — сказал я, кладя на стол ставший ненужным ключ от сейфа. — Однако если у нас есть ещё одна минута, то я хотел бы поставить завершающий штрих. Два дня назад всё началось с того, что я так и не успел допить бутылочку. Я отказываюсь от прекрасного будущего и не беру с собой проклятые деньги, но полагаю, что на прощание могу позволить себе глоток коньяка.

— Конечно же, можете, — с дипломатичной сдержанной улыбкой сказал Человек в Чёрном наблюдая, как я откупориваю бутылку и делаю большой глоток из горлышка. Мне не хотелось тратить время на поиски рюмки. — Если бы все сильные мира сего были так же воздержаны в страстях своих, как вы, то ваш мир стал бы немного лучше. Я до сих пор удивлён тем, что за всю поездку вы потратили меньше пяти процентов от выданных мною денег. Однако нам действительно пора.

В тамбуре, где при отъезде размещались сразу трое людей в штатском, сейчас никого не было.

— Как они могут здесь быть, если двое из них ещё не родились, а третий только готовится пойти в школу? — пояснил мне Человек в Чёрном, открывая вагонную дверь. На меня пахнуло холодным и сырым воздухом осеннего леса.

Я нерешительно выглянул наружу. Всё вокруг было окутано призрачно-белым туманом. Мы находились на какой-то безлюдной, давно заброшенной маленькой станции. Двухэтажный старенький домик из красного кирпича одиноко возвышался возле ржавых железнодорожных путей. Станцию окружал редкий лес. Из белой зыбкой мглы тянулись ветви деревьев с остатками жёлтой, ещё не опавшей листвы. Я посмотрел вверх. Небо уходило во все четыре стороны одним бесконечным облаком цвета затёртой охры. Это была странная осенняя станция, островок призрачной действительности посреди моря тумана.

— Первоклассная mise en scene требует первоклассных декораций, — с каким-то нехарактерным для него теплом в голосе сказал Человек в черном. Он запустил руку во внутренний карман смокинга и извлёк оттуда пятисотрублёвую банкноту. Это была знакомая мне «петенька» с двуглавым орлом в углу, подобная той, на которую я купил бутылку «Старого Кёнигсберга» два дня и сорок лет назад.

— Ваши дорожные расходы всё ещё входят в мою ответственность, - пояснил Человек в чёрном, вручая мне деньги. – Вам ещё предстоит дорога домой, а бензин сейчас не дешев. Да, возьмите ещё вот это.

Он извлёк из саквояжа большой пухлый конверт из плотной коричневой бумаги и передал мне. Я попытался что-то сказать, но мне ничего не приходило на ум.

— Слова излишни, — откликнулся Человек в Чёрном, доставая из саквояжа вслед за конвертом чёрную фуражку с большой серебряной кокардой и надевая ее.— Вам предстоит многое написать. Действуйте. Кстати, не рекомендую брать эпиграф из Пушкина. Это будет слишком обязывать. Начните с чего-то менее требующего.

— Может быть, «Прощай, немытая Россия»? — поинтересовался я.

— Право же, вашу книгу предстоит писать вам, а не мне, — вежливо, но твёрдо ответил мне Человек в Чёрном, извлекая из своего бездонного саквояжа флажок пронзительно-жёлтого цвета.

Взявшись за обитый бархатом поручень, я спустился по рубчатым железным ступеням на остатки перрона, поросшие травой.

— Думаю, что мы ещё определённо увидимся с вами, - сказал человек в чёрном, высовываясь в вагонную дверь. — Калининград тесен.

— До встречи, — вежливо ответил я, стоя по колено в море тумана.

Человек в Чёрном начал поднимать руку с флажком, потом, вспомнив что-то, на секунду остановился и сказал:

— Да, кстати, подучите всё-таки немецкий до разговорного уровня. Я бы хотел как-нибудь потом пригласить вас на завтрак к Канту.

Повернувшись в сторону локомотива, Человек в чёрном высоко поднял жёлтый флажок. Зашипели пневматические системы. Лязгнули, растягиваясь, металлические сцепки вагонов. Поезд начал набирать ход. Колёсные пары прокатились меньше чем в метре от меня, и я отступил на шаг, успев увидеть, как Человек в Чёрном широко улыбаясь, снимает с себя фуражку и машет мне рукой. Пронзительно засвистел удаляющийся локомотив, и пять вагонов скрылись в море тумана.

Стук колёс затих, и я остался в тишине. Я стоял один на давно заброшенной станции, посреди ржавых рельсовых путей, поросших длинной тонкой травой, печальной и пожухлой, и белый туман струился вокруг меня. Между двумя шпалами, прямо передо мною, поднималась молодая берёзка, с которой уже облетела вся листва. Здесь не могло быть никакого поезда: он смял бы несчастное деревце. Я перевёл взгляд вдаль, в ту точку, где исчезали рельсы. Там были лишь пустота и белое безмолвие.

Я открыл незапечатанный конверт. В нём обнаружилась сложенная карта Калининградской области. Почему-то это не вызвало у меня никаких эмоций. Я бросил её в сумку.

Запустив руку во внутренний карман куртки, я осторожно вытащил оттуда мобильный телефон. Сеть едва ловилась. 31 октября 2017 года, вторник. 10.05 утра. Три пропущенных вызова и два сообщения. Одно из них, «Ну и зачем я тебя приглашала?» — от переводчицы. Я не стал отвечать.

Я пребывал в каком-то ступоре. Как я сюда попал? Что это вообще было? Неужели всё это: Человек в Чёрном, столыпинские бронепоезда, евро по двадцать пять тысяч рублей, чиновники в ресторане, невыездные заместители министров, опричники и гостапо, премьер, годящийся только на то, чтобы переименовывать одну службу в другую, президент, перепутавший себя с родиной; неужели весь этот грандиозный всероссийский гиньоль мог существовать в действительности? Гнетущая тишина была мне ответом.

Не чувствуя ног, я прошёл до необитаемого здания станции. Её двери и окна наглухо закрывали стальные листы. Терраса у входа была вымощена чёрно-белой плиткой. Шахматный порядок кладки немедленно вызвал соответствующую ассоциацию: почему-то я почувствовал себя пешкой, прошедшей в ферзи.

Я вспомнил это место; несколько лет назад я проезжал здесь с друзьями. Это было Краснолесье — давно заброшенная железнодорожная станция в заповедном лесу Роминтен, где когда-то располагался охотничий дом кайзера Вильгельма II. Каким-то образом я оказался в самом дальнем углу Калининградской области.

Шум автомобильного мотора донёсся до меня. На дороге, вымощенной бугристым, напоминавшим картофель, булыжником, появилась машина. Белый «Мерседес» с горящими фарами выплыл из молочного тумана, точно сказочный лебедь на волшебном пруду. Поравнявшись со зданием станции, он остановился. Стекло в двери водителя опустилось.

— Привет, — обратился ко мне сидящий за рулём парень с выбритым виском. Он был моложе меня на пару лет. В машине, кроме него, сидели ещё две девушки. — Слушай, не подскажешь, как тут к мосту проехать?

Почему-то будничность этого вопроса подкосила меня, словно молот судьбы. Право же, если бы сейчас в воздухе открылся межвременной портал и оттуда на меня набросилась группа захвата из генералов с золотыми погонами, я бы не так отреагировал. Вернее, я бы как раз отреагировал: два дня в будущем выработали во мне соответствующие рефлексы, но абсолютно безобидный вопрос выбил меня из колеи. Я вернулся из странного и страшного будущего, после которого будничность настоящего казалась невозможной.

— Ну, мост, — пояснил парень. — Железнодорожный, заброшенный. В Токаревке.

Я знал, про какой мост говорит водитель. Железная дорога, возле которой мы стояли, в нескольких километрах пересекала узкую, но достаточно глубокую долину реки Роминты. Пятиарочный мост, построенный в начале двадцатого века, являлся своеобразным памятником индустриальной архитектуры Восточной Пруссии. Всё это было мне хорошо знакомо, но я ещё никак не мог поверить, что нахожусь в своём мирном времени.

Я резко встряхнул головой, приходя в себя. Ступор исчез совершенно неожиданно для меня.

— Минуту, — сказал я, доставая карту из сумки. — Сейчас посмотрю. Развернув ее, я пригляделся к топографическим знакам.

— В таком тумане непонятно, где север... — начал я, прикидывая направление. — Мы здесь. Смотри, вам нужно сейчас развернуться, проехать назад и свернуть направо. Через несколько километров снова направо. Там и будет мост.

Парень вгляделся в карту, а я тем временем продолжал.

— Слушайте, — сказал я. — Вы меня отсюда до города можете подбросить? Хотя бы до Гусева. Я сюда добрался, а вот обратно уехать не могу. На бензин подкину.

— Ну, залезай, — сказал парень. — Твоя карта нам пригодится, а то у навигатора села батарея. Представляешь, мы два часа сюда ехали, и будет очень обидно тут заблудиться и никуда не попасть.

— Мы после моста не в город, — предупредила девушка с рыжими вьющимися волосами, сидящая на переднем сиденье. — Мы ещё в музей Донелайтиса поедем.

Я моментально вспомнил местонахождение музея. Посёлок Чистые Пруды. Там ходит рейсовый автобус, а значит, этот вариант тоже подойдёт

— Тогда хотя бы до музея, — сказал я.

На заднем сиденье машины, куда поместился я, сидела совсем молодая девчушка, одетая в брутальную кожаную косуху. У девчушки были ярко-красные спутанные волосы с полосой отросших неокрашенных корней в проборе и штанга пирсинга в брови. Из её наушников доносился какой-то очень тяжёлый рок.

- Место какое-то странное, — сказал парень, включая первую передачу. — Пять минут назад ни с того ни с сего появился туман. Не видно вообще ничего, навигатор сел, телефоны сеть не видят, да ещё машина заглохла и не заводилась! Мистика какая-то!

Тронувшаяся с места машина провалилась колесом в неглубокую лужу; я услышал тихий плеск воды. Станция Роминтен осталась позади.

— Место тут такое, — подтвердил я бывалым тоном, протягивая водителю раскрытую карту. — Вот нам нужно сюда.

Девчушка, сидящая справа от меня, переключила песню на телефоне. На руке у неё были вытатуированы три маленькие цветные звездочки. Я вспомнил, где видел их, практически сразу.

— Скажите, — обратился я к ней, — вас, случаем, не Светлана зовут?

— Да, — удивлённо сказала она, вытаскивая наушник. — Мы знакомы?

В её взгляде читалось какое-то дипломатичное сомнение. Наверное, для этой девочки я казался очень, очень пожилым динозавром, родившимся в эпоху Гагарина и олимпийского мишки. Внезапно я почувствовал себя ужасно старым. Она была молода, ярка и уверена в себе; жизнь ещё не разбила её надежды и мечты. На секунду я закрыл глаза, вспоминая плацкарт, несущийся на восток. Да, я вернулся в своё время, чтобы написать про будущее, но я не мог сказать этой девочке, что через сорок лет она будет зарабатывать на проживание продажей старой одежды из Москвы, тайно храня свою косуху как святыню и опасаясь попасть в федеральный список неблагонадёжных граждан. Нельзя бросаться на людей с суровой правдой наголо; её следует вносить торжественно и печально. Да, пусть такой и окажется моя будущая книга, пусть даже в маске из горького и чёрного смеха.

— Кажется, мы виделись в башне Врангеля, — сказал я. — На концерте.

- А-а, - равнодушно сказала она, вдевая наушник.

Калининград, 2017-2018

[1] Белая горячка (лат)

[2] Не волнуйтесь (англ.)

[3] Грубое французское ругательство

[4] Грубое французское ругательство

[5] Грубое венгерское ругательство

[6] Грубое итальянское ругательство

[7] Грубое немецкое ругательство

[8] Грубое русское ругательство

[9] Грубое польское ругательство

[10] Приступим (яп.)

[11] Карлан – низкорослый человек, карлик (груб., интернет-жаргон)

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 17 18 19 20 2122