Смоленск—Вязьма 4 страница

- Стойте! Подождите! – раздался чей-то крик, оборвавший мои размышления. Я прикрыл глаза ладонью, чтобы увидеть кричащего.

От Спасской башни ко мне бежал худой, одетый в строгий тёмно-синий пиджак мужчина совершенно цивильного вида. Он был высок и в меру худ; на вид ему было за сорок. Ежик русых волос, так же как и усы, топорщился во все стороны. — Не убегайте!

Я и не думал убегать, но таинственный незнакомец крепко взял меня под локоть и поволок к Спасской башне.

— - Пойдёмте скорее! Мы вас ждём с самого утра! — сообщил он мне крайне взволнованным голосом. — Почему вы сразу не пошли в Кремль?

— А вы, вообще, собственно, кто? — поинтересовался я, делая попытку высвободить локоть. Мне это не удалось. Незнакомец держал меня крепко.

- Да, конечно, позвольте представиться: я член президента.

- Кто, простите???

Я немного обомлел. Конечно, я знал, что президент России хочет меня увидеть, но я полагал, что он встретит меня целиком, а не фрагментами. Моё удивление не осталось незамеченным.

- Нет, что вы, что вы! – воскликнул член президента. – Не в том смысле! Я кто-то вроде глашатая или порученца. Вот, взгляните.

Перед моими глазами раскрылось и тут же закрылось удостоверение, свидетельствующее, что предъявитель сего, господин Д., является Чрезвычайным и Уполномоченным Членом Президента по общению с населением.

Мы приблизились к блокпосту у Спасской башни, где в карауле возле бронетранспортёра стояли пятеро солдат. Чрезвычайный член вцепился в мой локоть мёртвой хваткой и буквально протащил меня мимо них, по пути так гаркнув часовым «Он со мной!», что в них что-то хрустнуло. Мы торопливо обогнули шлагбаум.

По ту сторону Спасской башни нас встретили три танка, стоявшие прямо напротив ворот. Это были настоящие стальные танки; их почтённый возраст не могла скрыть даже свежая краска. Метрах в двухстах впереди за мешками с песком размещалась миномётная батарея. Я аккуратно посмотрел налево: на небольшой посадочной площадке располагалось два пожилых, но ещё, судя по всему, работоспособных вертолёта военного типа.

— Какие здесь солидные укрепления, — сказал я, оглядываясь.

— Конечно же! Как же иначе! Это же Кремль! Отступать некуда – за нами только Москва-река. У нас нет возможности сбежать на подлодке в Антарктиду, да и на вертолёте, как показывает мировая практика, не всегда получается улететь, поэтому мы принимаем все необходимые меры предосторожности. Как-никак здесь живёт и работает президент. Лет тридцать пять назад многие выходили на площадь протестовать, и это ужасно мешало работать. Сначала мы разгоняли митингующих, но потом господин президент придумал гениальное решение: если в Москве не будет площадей, то людям будет некуда выходить с протестами!

— Да?

— Нет, ну конечно, мы не все площади убрали. Только центр Москвы. Красную и Манежную перекопали, Пушкинскую застроили жилыми домами, а на Болотной разместили несколько дотов и пулемётную вышку...

Мы обогнули миномётную батарею. Солдаты с любопытством посмотрели на нас, но остановить не решились. Я увидел, что из склона Боровицкого холма вырастает громадный бетонный бункер, по всей видимости, способный выдержать даже прямое попадание из знаменитой гаубицы «Гамма мёрзер».

— Скажите, а где у вас здесь бронепоезд? — как бы невзначай поинтересовался я.

— Он не здесь, — бросил мой собеседник. — Стоит на Брянском вокзале. Правда, это уже совсем запасной вариант. Зато в нём хватит топлива, чтобы в случае необходимости добраться до черноморских баз, где наготове ждёт быстроходный катер. - Как всё продумано, - заметил я. – Но хочу заметить, что путешествовать поездом крайне небезопасно. Могут арестовать в любой момент.

Вы правильно делали, что добирались до Москвы инкогнито, — похвалил он меня, ловко уходя от темы. — Если бы вы вели себя как обычный человек, то вас бы очень быстро взяли. Понимаете, наши спецслужбы умеют арестовывать только законопослушных людей. Вы же действовали как настоящий преступник: переодевания, смена электричек, поддельные документы... Я восхищён вами.

— Разве у меня подделка?

— Ах да, конечно же, нет, у вас настоящие. В общем, вы обыграли наши спецслужбы.

Обогнув колокольню (там располагался наблюдательный пункт и блестели линзыартиллерийского дальномера), мы перешли Соборную площадь и поднялись по лестнице Грановитой палаты, миновав ещё один охранный пост. Пулемётчик с нарукавной нашивкой «ЛКПВП» посмотрел на меня с плохо скрываемым сомнением, но промолчал и даже козырнул нам. Член президента ударил по двери кодовым стуком. Ворота отворились.

На моё удивление, внутри никого не было. Мы миновали высокую залу, расписанную фресками. Под потолком шла богатая позолоченная лепнина. Мягкая красная ковровая дорожка заглушала наши шаги. Дорогой дубовый паркет матово сиял в свете роскошных золотых люстр.

Президент примет вас в своем малом кабинете, — пояснил член президента. — Нам нужно спешить.

Двери на вершине лестницы были закрыты. Сбоку на стене располагался домофон в виде бронзовой львиной морды.

— Откройте, это мы! — радостно сказал льву в пасть член президента. В стене послышалось какое-то жужжание. Тяжёлые двери открылись, и мы одновременно перешагнули через порог. Чрезвычайный член снова сжал мой локоть, словно боялся, что я сейчас ударю его по голове и сбегу.

— Господин президент Российской Федерации! — торжественно провозгласил он. — Я привёл его!

После путешествия по роскошным коридорам я ожидал увидеть что-то потрясающее и похожее на тронный зал в королевском дворце, но даже не мог представить себе, что окажусь в большом кабинете с крайне простой, на грани аскетизма, отделкой. Наверное, так бы мог выглядеть кабинет советского партийного функционера: на секунду мне показалось, что я попал не в будущее к президенту, а в прошлое к секретарю калининградского обкома Коновалову, чтобы лично высказать ему своё недовольство по поводу сноса Кенигсбергского замка. Стены были обшиты жёлтыми панелями из древесно-стружечных плит. Вдоль них стояли шкафы сурового стиля, характерного для мебели ленинградского древтреста. На полках в рабочем беспорядке лежали книги и папки бумаг. Неподалёку, возле двух больших сейфов, висела большая карта России. Дальше шли стол того же сурового стиля с документами, стол с компьютером (это был импортный агрегат футуристического вида) и ещё один большой стол, за которым сидел сам господин президент в белоснежной рубашке и красном галстуке. Одну из стен украшало большое панно с металлическим двуглавым орлом высотой в полтора человеческих роста. Я уже успел отвыкнуть от старого герба.

Президент России уже было раскрыл рот, чтобы произнести не то приветственную речь, не то слова благодарности, как резко и неприятно зазвонил один из телефонов на его столе. Президент поморщился и схватил трубку.

- Да, добрый день, рад вас слышать, - заговорил он необычно почтительным тоном. – Конечно, конечно же, следствие по поводу сбитого самолёта ведётся…да, полным ходом…

Член президента замер, готовый исполнить любое повеление, но никакой команды не последовало. По всей видимости, в кабинете наступил странный момент паралича государственной власти.

- Непременно, непременно… - продолжал говорить президент, ослабляя левой рукой свой галстук. – Всех накажем. Я полностью с вами согласен. Не извольте беспокоиться… Поверьте, я приношу вам свои самые искренние извинения. Всё будет в лучшем виде… Да. И деньги я тоже выделю... Сколько вам угодно. Я всегда рад помочь вам всем, чем возможно. Конечно же, как скажете. Нет, мы справимся с расследованием своими силами. Я очень вас прошу.

По всей видимости, президенту во время разговора было крайне неловко. Это читалось во всём его облике.

- Пожалуйста, не нужно присылать в Москву батальон смерти «Абрек», мы всё прекрасно поняли в прошлый раз, - почтительно сказал он в трубку. - Давайте лучше я выделю вам ещё денег, хорошо? Если хотите, мы заплатим золотом. Исполнить ваше желание – для меня огромная честь. Если вы будете столь любезны, я вам перезвоню, мне сейчас не очень удобно говорить. Конечно же…

Не переставая разговаривать, президент сделал нам жест ладонью. Вертикаль власти пришла в движение. Член президента по общению с народом аккуратно потянул меня назад. Только сейчас я разглядел, что мы зашли в кабинет из потайной двери, замаскированной под стенную панель.

Мы снова оказались в коридоре, а я – ещё и в недоумении.

- Важный звонок, - пояснил мне чрезвычайный член, не вдаваясь в подробности. От нечего делать я оглянулся, и мой локоть снова сжала было ослабшая хватка. – Это звонят с Северного Кавказа, поэтому проигнорировать нельзя... Кстати, куртку можно повесить сюда.

Я повесил куртку на небольшую вешалку сбоку. Это было очень непросто, так как чрезвычайный член явно не хотел выпускать меня из рук.

- Войдите! – глухо донеслось из-за двери, и мы снова вошли в кабинет президента. Он сидел за столом и вытирал вспотевший лоб салфеткой. Его рубашка была расстёгнута, а красный галстук покачивался на одном из крыльев металлического орла. Вид у президента был грустный.

- Der Teufel soll den Kerl buserieren, - уныло произнёс президент, - чёрт бы их подрал. Я трачу на них больше денег, чем на всю остальную Россию, вместе взятую, а они даже не пытаются делать вид, что соблюдают мои законы. Впрочем…

Президент выкинул смятую салфетку в урну, одёрнул рубашку и преобразился в одну секунду. Перед нами был лидер сверхдержавы, в каждом движении которого ощущалась уверенность в завтрашнем дне.

— Я рад приветствовать вас, — обратился он ко мне, протягивая руку. Президентское рукопожатие было крепким. — Надеюсь, что незначительные инциденты в дороге не доставили вам каких-то неудобств. Мои люди порой так спешат выполнить мои приказы, что порой уподобляются телеге, опередившей лошадь Это происходит у них исключительно от любви к родине.

- Ничего страшного, - солгал я из вежливости. На какую-то долю секунды я даже растерялся. Вы же не станете ругать пожарного, за то, что он натоптал у вас в квартире? Вот так и я не решился высказать президенту всё то, с чего хотел начать. Пять минут назад я бы охотно поприветствовал президента теми же словами, с которыми немецкий рыцарь Гёц фон Берлихинген однажды обратился к своему королю, но, к сожалению, момент был утрачен.

Вот и славно. Садитесь, — любезно, но несколько двусмысленно сказал мне президент. Я расположился напротив него в большом и очень удобном прямоугольном кресле, словно вынесенном из дома-музея Леонида Брежнева.

Какое-то время мы сидели в тишине. Президент внимательно смотрел на меня, не произнося ни слова. Потом он сложил руки в замок.

— Я объясню вам суть проблемы. Вас, как и ваших отпечатков, нет в общероссийском государственном реестре физических лиц. Вы не пересекали границу страны, по крайней мере, не пересекали легально. У вас на руках настоящий российский загранпаспорт международного образца с настоящей визой. Их не выдавали уже тридцать лет. Тем не менее запрос показал, что шесть лет назад один из паспортов был изготовлен и вручен. Вам. В книге регистрации почему-то даже есть запись о моём личном разрешении. Дайте мне договорить, — остановил он меня. — Вы приходите в банк и меняете валюту так, словно делаете это каждый день. Вы знаете, как минимум, два иностранных языка. С ног до головы вы одеты в зарубежную одежду. Экспертиза показала, что вашей куртке не больше года.

— Это запрещено?

— Да. Если бы вы могли носить новую зарубежную куртку, свитер, рубашку, джинсы, носки и ботинки, то я знал бы вас лично. У меня прекрасная память на лица. Дайте ваш паспорт для проведения экспертизы и установления подлинности.

Президент взял паспорт, очень внимательно рассмотрел вкладку с шенгенской визой, подозрительно взглянул на меня и открыл страницу с разрешением на выезд.

— Выездная виза. Как вы её получили? Почему здесь стоит моя личная подпись и моя личная печать?

- А, так это была ваша подпись?.. - удивился я. Президент косо посмотрел на меня и, ничего не говоря, перелистнул несколько страниц до того места, где синели отечественные штампы.

- Выездной штамп пункта погранконтроля Мамоново, четырнадцатое сентября пятьдесят четвёртого года. Почему в архивах пограничников обнаруживается бумага, где написано, что вы действительно пересекали границу в Мамоново в пятьдесят четвёртом? Как вы могли получить этот штамп, если пункт погранконтроля упразднён в тридцать втором?

Я пожал плечами.

- Въездной штамп, Сморгонь, республика Беларусь, пятьдесят пятый год. Кто вам поставил этот штамп, если уже четверть века каждому, кто произнесёт словосочетание «республика Беларусь» дают семь лет за сепаратизм?

Похоже, с датами получилось несколько неудачно. Господин президент продолжал перечислять штампы, напоминая чернокнижника, призывающего демонов ада:

- Нестеров! Сморгонь! Сморгонь! Нестеров! Советск! Мамоново-два!..

Он торопливо перелистал паспорт к началу, где располагались чёрные штампы зарубежных стран:

- Гроново! Гжехотки! Панемюне! Кибартай! Нида! Безледы! Голдап! Как вы могли пересекать полностью закрытую границу через несуществующие КПП? Что это за дьявольщина!?!? Вы кто - чёрт?

- О, я много путешествовал, - честно ответил я, не вдаваясь в подробности. – В любой «Засеке» есть проходы, на любом КПП есть добрые люди.

Чуть успокоившись, президент убрал мой паспорт в верхний ящик своего стола и задвинул его с глухим стуком.

— Прежде чем мы продолжим, я обязан спросить у вас еще одну вещь. Пожалуйста, не смейтесь. Когда решаешь вопросы государственной важности, то поневоле приходится предусмотреть все варианты. Это входит в мои должностные обязанности. Так вот, скажите: вы – прогрессор из будущего?

— Нет, — коротко ответил я.

Я не стал упоминать о том, что я человек из прошлого. Если мне суждено попасть в одно из заведений, расположенных на улице Матросская Тишина, то уж пусть это будет не спецклиника для путешественников во времени.

— Это хорошо, — президент с видимым облегчением откинулся назад. — Тогда ответьте, кто же вы?

Я не совсем понял моего уважаемого собеседника.

- Что вы хотите? Мои имя и фамилию вы знаете. Если же вы ожидаете, что я объясню всё то, о чём вы говорили, то у меня это не получится. Я даже не знаю, что такое «реестр физических лиц»…

Ладонь президента резким движением опустилась на одну из лежащих на столе папок.

- Мне не нужно объяснять, - в его голосе почувствовалась тонкая, но хорошо ощутимая нить неудовольства. – Не нужно ничего объяснять. Объясняют там, - рука президента указала в сторону одного из углов кабинета, - в Останкинской телебашне. Там я держу опытных и очень, очень хорошо оплачиваемых специалистов, которые докажут вам всё, что угодно. Что мэр Владимира – выдающийся градоначальник-технократ, и что мэр Владимира – отпетый коррупционер-казнокрад. Что Минская Государственная республика – это главный международный союзник России, и что МГР – фашистское государство, деградировавшее под европейской пропагандой. Что я – величайший из всех правителей России, и что… Впрочем, я отвлёкся. Просто ответьте, кто вы?

Я вздохнул, размышляя, как лучше ответить на этот вопрос. Не желая отказывать лидеру страны или же прибегать к обману, в то же время я не хотел открывать все карты. Поэтому я ответил президенту уклончиво.

— Я тот, кому говорят «нет» женщины и кому говорят «да» банкиры, - неторопливо говорил я, обдумывая каждое слово. - Я тот, кто меняет в банке рубли на деньги и деньги на рубли. Я тот, для которого производится колбаса из сои и водка из опилок. Я тот, кто ест печёный картофель, и тот, кого кормят историями о величии страны. Я тот, кто ездит в столыпинском вагоне,плацкарта, и я тот, кого приходят арестовывать утром. Я тот, кого бережёт наша полиция, и тот, кого учат патриотизму дружинники. Я тот, кто оскорбляет чувства верующих, и тот, кто разжигает рознь. Я обычный гражданин России. Моё имя — легион!

— Да-да, а живёте вы в землянке под холмом, - саркастически прокомментировал президент, сорвав всю драматичность сцены. Я удивился его начитанности. Мне захотелось сострить, что федеральная программа «Доступное жильё каждому россиянину» ещё не дошла до меня, но я сдержался. Шутить с президентами гораздо опасней, чем с драконами. Последние обладают определённым величием, благородством, совестью и чувством юмора, чего не скажешь о первых.

Я ужас, мчащийся в Москву на колёсах плацкарта, сказал я про себя, давая выход внутреннему недовольству: в своих мыслях я ещё был вполне свободен. Я – анекдот, который рассказывают о тебе на кухне, мысленно сообщал я президенту, вспоминая, как он отнял у меня мой же паспорт. Я - баллончик с краской, которой пишут на стене «Президента в отставку». Я - фломастер, которым изрисовывают твой портрет в электричке. Я – орден Ботинка, которым тебя награждают на выборах. Я – зажигательная бутылка, которую бросают в стройные ряды гвардии, защищающей твой кабинет. Я – решётка твоей камеры, через которую ты будешь смотреть на звёзды ночного неба. Я, я…

- Я не обрадован вашим ответом, — резко сказал президент, обрывая ход моих мыслей, — но в сложившейся ситуации будем считать, что меня удовлетворили ваши слова. Следующий вопрос. Как вы получили паспорт международного образца?

— Для этого я написал заявление в соответствующие органы и целый день ждал в очереди, — честно ответил я. Этот ответ тоже не сильно обрадовал президента. Он поморщился.

— А как вы получили шенгенскую визу?

— Я пришёл в консульство и отдал паспорт, — снова ответил я чистую правду, умолчав о том, что мне пришлось достаточно долго копить на неё.

Брови президента снова сдвинулись.

— Вы напоминаете мне моего премьер-министра. Он тоже даёт абсолютно точные и абсолютно бесполезные ответы. Полагаю, бессмысленно спрашивать, как вы пересекали границу. Впрочем, думаю, этого достаточно. Перейдём к делу. Хотите кофе?

— С удовольствием выпью, — честно признался я. — Только, пожалуйста, не цикориевый и не импортозаместительный.

Президент посмотрел на меня с каким-то недоумением, а затем произнёс фразу, которую я запомнил навсегда:

- Президент России не пьёт импортозаместительный кофе.

Я смутился и перевёл взгляд в окно, за которым открывался прекрасный вид на Москву-реку. Цвета были незначительно искажены, как это бывает при зеркальной тонировке стёкол. Мой собеседник нажал одну из кнопок на столешнице и произнёс в зелёную настольную лампу:

— Кофе, пожалуйста. И две чашки. Я решил устроиться с комфортом.

— Скажите, а у вас не найдётся к кофе немного амаретто? — спросил я.

— Принесите амаретто, — добавил президент, обращаясь к лампе.

— Спасибо. Какой у вас необычный кабинет, — прокомментировал я. Президент кивнул.

— Это мой рабочий кабинет. Там, во дворце, я только подписываю бумаги, провожу совещания, принимаю чиновников и осуществляю прочую имитацию бурной деятельности, ну а здесь я работаю с документами.

Негромко прозвучал зуммер. Президент нажал ещё одну из кнопок. Один из боковых шкафов пришёл в движение, открывая небольшую дверь. Секретарша с абсолютно незапоминающейся модельной внешностью внесла поднос с кофейником, двумя чашками тончайшего фарфора, бутылкой ликёра и сахарницей, и тут же, развернувшись, ушла. Шкаф вернулся на своё место.

Я налил себе кофе и размешал сахар. Ложка была серебряной и тяжёлой, с двуглавым орлом на рукоятке. Фарфор чашки был украшен восхитительно нарисованным пасторальным сюжетом в стиле восемнадцатого века.

— Спасибо за кофе, — поблагодарил я гостеприимного хозяина, добавляя в чашку немного амаретто из приятной на ощупь квадратной бутылки. — Какой у вас красивый сервиз.

—- В Государственном Эрмитаже другого фарфора не держат, - польщенно сказал президент, наливая себе кофе. – Это один из императорских сервизов.

— Наверное, эпохи дворцовых переворотов? — предположил я, ещё раз приглядываясь к пасторальному сюжету. Что бы на это сказал Романов

—- Нет, нет, что вы, - торопливо заверил меня президент. – Разумеется, нет!

- А, - сказал я. – Мне показалось, что роспись похожа…

Я не договорил. Было видно, что эта тема крайне неприятна лидеру страны.

- За нашу и вашу безопасность, — произнес президент.

Это был тост. Мы негромко чокнулись чашками. Кофе с амаретто был поистине превосходен, но на месте президента первый тост я бы провозгласил за долготерпение русского народа.

Поставив благородный фарфор на блюдце, президент снова нажал одну из кнопок и спросил у лампы:

— Министр иностранных дел ещё не приехал?

— Он уже в пути, — женским голосом ответили настольные малахитовые часы. — Будет не раньше чем через полчаса.

— Как приедет, пусть немедленно отправляется ко мне, — президент держался столь солидно, словно разговаривал не с зелёным абажуром, а с парламентом. – Так, на чём мы остановились?

Этот вопрос предназначался уже мне.

— Вы хотели перейти к делу, — вежливо ответил я.

— Да, точно. Буду краток. Вы нужны своей стране.

- Я весь внимание, - произнёс я.

Президент поднялся из кресла и подошёл к большой карте России, что висела на стене.

— Подойдите поближе. Общеизвестно, что наша с вами страна, — торжественно начал он, — вот уже свыше сорока лет находится в незримом кольце блокады. Вокруг нас замкнулся фронт невидимой войны. Страны Запада желают сокрушить нас, воспользоваться малейшей из наших ошибок, чтобы проникнуть к нам, расколоть Россию, превратить ее в политическую марионетку, разрушить нашу стабильность и поставить страну на колени. Но мы не сдаёмся Россия не сдаётся Вся Россия — фронт, и каждый в ней — солдат. Мы не имеем права отступать, как не имели права отступать воины Невского и Суворова, Кутузова и Алексеева...

Я молчал, не перебивая президента, а он всё говорил и говорил, про санкции и русский мир, про духовные скрепы и геополитику, про сферы влияния и пятые колонны, про цветные революции и многополярный мир, про национальные интересы и традиционные ценности, про зерновые сверхдержавы и симметричные ответы на агрессию западных стран. Я слушал его и думал только об одном: неужели, сдавая на комиссии экзамен по социологии, я выглядел со стороны так же уныло и ходульно? Пожалуй, мне следовало бы поблагодарить преподавателей, всё-таки поставивших мне тогда оценку из уважения к тому уверенному виду, с которым я нёс подобную чушь. Наконец я не выдержал и дважды зевнул во время одного очень длинного и поэтического президентского высказывания о лодке, раскачиваемой в шторм. Судя по всему, президента это несколько обидело. Он насупился и замолчал.

— Прошу прощения, — извинился я. — Мне сегодня не дали выспаться. Мои слова смягчили недовольство президента.

— Тогда перейду ближе к делу. На всякой войне, — обстоятельно сказал он, подчеркнув последнее слово, — и в любых битвах есть солдаты и командиры. Есть разведчики и тыловики. А ещё существуют парламентёры. Мой друг! Пробил тот час, когда только вы можете взять на себя эту благороднейшую из обязанностей. Родина нуждается в вас, в своём сыне, который единственный может отправиться в логово врага, презрев ожидающие его на этом пути опасности.

— Вы хотите, чтобы я поехал за границу послом?

— Именно так, — подтвердил президент, возвращаясь к своему обычному тону. — Вы будете должны провести ряд переговоров. Видите ли, — он вернулся за стол и сел в кресло, — враждебные страны Запада категорически отказываются обсуждать некоторые вопросы по телетайпу...

Какието тонкие нотки в голосе президента говорили, что государственный лидер несколько лукавит.

— ...Поэтому, — продолжал он, — нам нужны вы. Вы отправитесь в Германию, Швейцарию и США. Мы с министром составим подробный план переговоров сегодня вечером. Пока же расскажу о вашей миссии вкратце.

Президент ловким движением положил на стол лист бумаги и взмахом ручки нарисовал единицу.

— Для начала вы должны провести переговоры с представителями фармацевтических компаний. Наверное, вы уже слышали, что мы вынуждены закупать некоторые лекарства за рубежом.

— Бессмертные? — вспомнил я слова Харона.

Президент поморщился, тщетно пытаясь устыдить меня взглядом.

— Это абсолютно неправильный и некорректный термин. Я попрошу не использовать его. Этот термин придумали купленные Западом оппозиционеры, чтобы дестабилизировать ситуацию, поэтому я был вынужден их арестовать. Употребляйте слова «Лица, имеющие право на особый уровень медицинской помощи». Все люди, что входят в этот список, являются государственными мужами высшего класса. Их опыт и знания нужны России. Нет ничего ценнее, чем стаж, накопленный руководителем. Император Франц-Иосиф правил Австро-Венгерской империей свыше шестидесяти лет, и вы знаете, что случилось с его страной, когда он умер?

— Что?

— Она развалилась, — испуганным голосом прошептал президент. — Поэтому мой долг — править Россией как можно дольше. Я руковожу страной пока ещё меньше, чем император Франц-Иосиф, но нет предела совершенству. Особый уровень медицинской помощи даёт возможность мне и другим членам списка реализовать весь свой богатейший опыт на благо страны. Если же на мой пост сядет человек без опыта, то буквально через месяц Россия будет разрушена странами Запада до основания. Погибнет всё то, что я создавал годами. В стране будет ещё хуже, чем сейчас, так что я остаюсь на этом посту только из-за любви к родине. И принимаю лекарства — тоже. Надеюсь, что лет сто у меня ещё есть.

Я сидел, стараясь делать непроницаемое лицо.

— - Вернёмся к переговорам. Западные фармацевтические компании убеждают нас, что нужные нам препараты выпускаются только в виде, гм, свечей. Я им не верю. На мой взгляд, это провокационное оскорбление государственного уровня. Вы должны разобраться и убедить фармацевтов продавать нужные нам лекарства в форме таблеток. Ну или хотя бы внутримышечных уколов. Хотя бы только для меня. Думаю, что остальные согласятся потерпеть.

Президент написал на листе бумаги двойку.

—- Дальше. Когда-то давно я и мои друзья хранили небольшие финансовые резервы в зарубежных банках. К сожалению, из-за визовой блокады мы тридцать лет не можем узнать состояние наших вкладов. Вам нужно будет сделать ряд запросов и узнать, как там дела с процентами и всем прочим. Я уверен, там, с учётом тридцатилетних процентов, накопились впечатляющие суммы. Как же хорошо, что зарубежные банки так качественно работают!

Я кивнул.

- И наконец, третье, ваше главное задание. Вам предстоит сделать исключительно важный шаг, направленный на повышение международного престижа нашей страны. Как я уже говорил, вы поедете в Берлин. Я уполномочу вас урегулировать некоторые финансово-территориальные вопросы. Невзирая на враждебное отношение стран Запада, нам предстоит сделать первый шаг и протянуть руку дружбы. Узнайте, заинтересована ли Германия в возвращении ей северной части бывшей Восточной Пруссии.

— То есть Калининградской области?

— Вы совершенно правы. И если Германия в этом заинтересована, то следует узнать, на какие взаимные шаги она готова пойти. Вопрос даже не в деньгах. Я хочу, чтобы ООН сняла выездные санкции с высшего руководства России и распустила трибунал. Германия как постоянный член Совбеза ООН, заменившая там Россию, вполне может пролоббировать наши интересы.

Мне отчётливо вспомнилось пророчество Харона. Кажется, пришла пора вступить на тонкий лёд.

— Я правильно понимаю, что вы хотите обменять Калининград на роспуск трибунала?

Президент недовольно вздохнул.

— Я повторю ещё раз, что весь мир ведёт необъявленную войну с Россией, и мы живём в осаждённой крепости. Каждый гражданин нашей страны — воин, а воин должен с мужеством идти на любые жертвы ради своей родины. Ситуация намного сложнее, чем может показаться вам. В этом нелёгком мире Россия должна вести агрессивную внешнюю политику. Для того чтобы наш голос был услышан, нам необходимы, во-первых визы на право въезда во весь остальной мир и, вовторых, гарантии того, что никого из нас там не посадят. Как можно действовать на благо родины, когда тебя могут арестовать в любую минуту?

— Я вас очень понимаю, — дипломатично согласился я. Сегодняшнее утро в Вязьме сильное повлияло на меня.

— Чтобы получить всё это, нужно предложить что-то взамен, - продолжил президент. - У вас есть какие-то другие варианты?

Я напряжённо думал. Неужели меня позвали в Кремль только ради этого? Наверное, решил я, в деле есть какие-то скрытые обстоятельства, которые, по всей видимости, мне не спешат сообщать.

— Или вы хотите, чтобы мы снова жили, как в тридцатые годы? — спросил президент, неправильно истолковав моё молчание. — Когда денег в России хватало только на лекарства для меня и моих друзей, а вся остальная страна жила в нищете? Я и мои друзья не против, а вы?

— Нет, — честно ответил я.

— А может быть, вы просто либерал? – президент начал сердиться и закипать.

- Обоснуйте, - потребовал я. – С каких это пор желание нормальной человеческой жизни…

- Это не нуждается в обосновании! Я же вижу, что вы — представитель пятой колонны, который хочет вычистить сапоги американскому солдату! — президент резко облизал пересохшие от гнева губы и налил себе кофе. — Должно быть, это о вас Достоевский написал: «Всё наше хают и бранят, а сало русское едят!» Вы национал-предатель и русофоб!

А вот это уже было обидно.

— Товарищ, — сказал я, стараясь придать голосу вес. — Я родился в Советском Союзе и до сих пор предан своей социалистической родине, в отличие от вас. Поэтому я вынужден отдать приказ о вашем аресте. Кремль оцеплен. Ваш лейбштандарт бежал. Сопротивление бесполезно. Сейчас за вами придут латышские стрелки и увезут в ЧК для допроса. Расстрел назначен на завтра, форма одежды свободная.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒