Смоленск—Вязьма 7 страница

По дороге проехал грузовик с триколорным флажком над кабиной, и снова стало тихо. На краю скамейки, прямо под объявлением «В связи с требованиями транспортной безопасности, нахождение пассажиров на станции допускается лишь за 10 минут до отправления поезда», лежала старая, полуторанедельной давности газета «Можайские известия». Крупный заголовок, посвящённый выборам, привлёк моё внимание. Я взял газету и убрал её к себе в сумку.

Вдалеке раздался гудок. К перрону подкатила электричка в уже знакомых цветах российского флага и с шипением распахнула передо мной свои двери. Россия будущего имела ряд недостатков, но поезда в ней всё-таки ходили по расписанию. Я покинул станцию, уложившись в отведённый мне правилами десятиминутный лимит пребывания на ней.

Днём в вагонах было немноголюдно. После того, как посёлок образцового патриотизма остался позади, я с облегчением вздохнул. На дерматине сиденья кто-то романтичный написал фломастером фразу «Я плавала в океане его глаз, а он топил меня». Я дважды перечитал надпись; меня поразил тонкий лиризм её жестокости. Я попытался представить девушку, написавшую эти слова, но тщетно. Передо мной вставали то холодные немигающие глаза тайного полицейского, то жуткий взгляд опричника, то перекошенное от свирепости лицо казака. Попытка вспомнить взгляд девочки из шестнадцатой школы тоже не увенчалась успехом. Я пожал плечами и повернулся в окно. Думать не хотелось. Мне оставалось только смотреть на то, как за окном мелькала Россия, сливаясь из тысяч картинок в одно общее всеобъемлющее впечатление. Погода понемногу улучшалась. Между облаков снова и снова мелькало солнце.

Двери вагона внезапно открылись. Из тамбура вошёл мужчина в какой-то затёртой чёрной куртке. На вид ему было лет сорок. Глаза мужчины почему-то виновато бегали из стороны в сторону; правая бровь была недавно рассечена. Почему-то он сразу направился ко мне и сел напротив.

— Как вы оцениваете стабильность нашей внутренней политики? — внезапно начал он, наклонившись ко мне.

— Что? — переспросил я.

— Да, я полностью с вами согласен. Наш президент — полный денатурат... простите, я хотел сказать, дегенерат. Вы тоже так считаете? Очень приятно. Я — официальный уполномоченный Пентагона. Давайте создадим тайное общество. Я расскажу вам, как поджигать полицейские машины. Встретимся завтра в условленном месте. У меня с собой будет канистра низкооктанового...

— На вас форменные брюки с лампасами, — холодно сказал я.

Мужчина опустил взгляд и покраснел.

— Это действительно так заметно? — спросил он расстроенным голосом. — А я-то думаю, почему мне никто не верит.

— Бросается в глаза, — подтвердил я. За это утро я уже успел преизрядно насмотреться на мундиры самых разных образцов. Мой собеседник, который так и не успел представиться, скрестил ноги и прикрыл лампасы руками.

— Вы не подумайте плохого, я не такой, — оправдываясь, начал он. — Я просто за квартиру триста тысяч коммуналки задолжал, больше всех в нашем подъезде. Вот меня и вызвали в полицию, мол, твой долг уже тянет на уголовку. Если не хочешь сесть, то походи по рынкам, поговори с людьми, создай экстремистское общество, а потом сдай его нам. Общество посадим, а тебе простим долг за квартиру, потому что способствуешь выполнению плана по раскрытию. Ну, меня у нас, в Кубинке, все знают, вот и езжу на электричках…

- И как, удаётся? – нейтральным голосом спросил я. Мужчина горестно обхватил голову руками, обнажая лампасы.

— Какое там! Меня ограбила шпана в Тучково, в Голицыно меня избили, а в Одинцово чуть не выбросили из поезда. И никакого толку. Никто не верит. Езжу зайцем, но уже нарвался на восемь тысяч штрафа.

— Неужели полиция вам не дала проездной?

— Что вы!

— Но почему же вам тогда выдали брюки?

Мужчина снова покраснел.

— Эти брюки, — смущаясь, начал он, — я нашёл на ведомственной помойке. Иду из полиции, смотрю – кто-то их выбросил. Хорошие такие, их еще носить и носить. Только на заднице сильно протёрлись Вот я их и вытащил... У меня семья... Работы нет... Въезд в Москву не разрешают... Надеть нечего... У нас всему подъезду из-за долгов отопление не включили...

Жизнь в России будущего за недолгий срок сделала меня тёртым калачом.

— Скажите — сказал я, — а вы не боитесь, что вас посадят вместе с вашим экстремистским обществом? Или что вам в электричке не попадётся агент тайной полиции? Они будут очень рады встретить официального уполномоченного Пентагона, ведь у них тоже наверняка есть план по раскрываемости…

У моего собеседника одновременно открылся рот и расширились глаза. Сейчас он стал похож на тургеневскую девушку, оказавшуюся в ночном клубе на каком-то особенно фривольном конкурсе.

— А знаете, — еле вымолвил он, — я об этом даже не задумывался...

Пряча от меня взгляд, он поднялся с сиденья и удалился (его брюки действительно были сильно протёрты сзади). По всей видимости, мои слова надломили в незнакомце веру в человечество. Со стуком сомкнулись двери тамбура, и в вагоне снова воцарилась тишина.

Чтобы скоротать дорогу, я решил посмотреть, о чём извещалось неделю назад в Можайске. Достав из сумки газету, я развернул её.

Прежде всего, город готовился к областным выборам. Всю первую полосу занимало огромное объявление, которое и привлекло моё внимание на станции:

ВЫБОРЫ 2057

ЖИТЕЛЬ РЕГИОНА!

ПРИЙТИ И ПРОГОЛОСОВАТЬ –

ТВОЙ ГРАЖДАНСКИЙ ДОЛГ ПЕРЕД РОДИНОЙ

КАЖДОМУ ПРОГОЛОСОВАВШЕМУ НА ИЗБИРАТЕЛЬНЫХ УЧАСТКАХ

ВЫДАЁТСЯ МИСКА СВЕКОЛЬНОЙ ПОХЛЁБКИ И 500 ГРАММ СОЦИАЛЬНОГО ХЛЕБА

Мелкий шрифт внизу, словно стыдясь сам себя, извещал об административной ответственности за неявку.

Я перевернул страницу и пробежал взглядом новости местного значения. Отопительный сезон уже начался, запасов торфа в котельных должно было хватить, как минимум, до начала декабря. Полиция оштрафовала женщину за владение холодным оружием (газета заботливо напоминала, что все кухонные ножи длиннее двадцати сантиметров приравнены к холодному оружию и подлежат немедленной сдаче в уполномоченные органы). Кроме этого, опричной службой был закрыт можайский клуб элитарного кино (за это какому-то капитану дали звание майора). Оказалось, что синефилы смотрели на дому нецензурную версию кинофильма "Иван Васильевич меняет профессию": из неё не была вырезана реплика "с-бака кр-мский х-н". Меня удивило даже не то, что эта фраза считалась нецензурной, а факт того, что газета рискнула напечатать её, пусть даже и в несколько сокращённом виде. Скользнув взглядом по социальной рекламе, призывающей вступать в добровольческую полицию («Добровольческие отряды: всегда на страже духовно-нравственных ценностей нашего общества!», гласил их девиз), я перелистнул страницу.

Мы постепенно приближались к Москве. Поля борщевика сменились оставленными под паром, а нежилые деревянные дома — обитаемыми белокирпичными. На их место приходили пятиэтажные панельные дома, построенные сотню лет назад, но держащиеся до сих пор. Пятиэтажки сменялись девятиэтажками, а вслед за ними появлялись всё новые и новые высотки.Как сильно разросся город, поразился я. По идее, это ещё было Подмосковье, но мне казалось, что мы едем через огромный многоэтажный спальный район, который время от времени плавно превращается в другой. Я ещё никогда не видел в одном месте столько циклопических домов, стоящих максимально близко друг к другу. Было непонятно, что же пугает меня больше: колоссальность этих бетонных зиккуратов, или же их бесконечность? Сколько людей сейчас жило в этих огромных каменных джунглях, где жители соседних домов, казалось, могут приветствовать по утрам друг друга рукопожатиями с балконов?

На какой-то станции за Баковкой мы, не останавливаясь, пронеслись мимо электрички, что увезла меня из Вязьмы. Я сразу узнал её по лозунгу «Россия-великая страна». Все пассажиры были выстроены на одном из перронов в несколько шеренг под вооружённой охраной. Люди в чёрной форме с красными нашивками «Госгвардия» на спинах действовали жёстко и эффективно. Я успел заметить, что какого-то сопротивляющегося парня силой волокут по перрону, завернув ему руки за спину болевым приёмом, возможно, тем же самым, которым вчера меня пугал Алексей. Госгвардия явно кого-то искала: у выстроенных в шеренги пассажиров проверяли документы, снимая отпечатки пальцев странным прибором размером с дипломат. Двое гвардейцев били кого-то резиновыми дубинками перед строем; мне показалось, что это был пассажир тамбура, похожий на Квазимодо. Кинологи удерживали овчарок, рвущихся с поводков. Я отвернулся от окна, не искушая судьбу, и стараясь не задумываться, кого же ищут люди в чёрной форме с красными нашивками.

Электричка торжественно проехала над шестнадцатиполосным МКАДом, словно пересекая пограничный мост. Я приехал в Москву.

За окном проносились дома, дома, улицы, промзоны, машины, люди, облака, солнце и снова жилые дома. Иглой уходил в облака обелиск. Столица была огромна. Что ждало меня здесь?

Электричка изогнулась, выезжая к мосту. Москва-река несла свои серо-стальные воды вдаль. С грохотом мы перескочили на тот берег. Небоскрёбы, стоявшие здесь, были настолько высоки, что их было невозможно рассмотреть из окна. Поезд проехал совсем близко от них. За окном появилась какая-то многоуровневая развязка, которая тотчас превратилась в отгороженную трехметровыми щитами дорогу. Смотреть стало некуда.

Железная дорога, по которой мы ехали, внезапно разделилась стрелками на боковые пути, разошлась в стороны рельсами, словно куст хризантем, возникающий из одного побега. Это был Белорусский вокзал.

Мы прибыли к отдельному перрону для электричек. Я взглянул на соседние пути: калининградского поезда нигде не было. Возможно, он прибыл днём, пока я обедал хлебом и водой в посёлке образцового патриотизма, хотя с такой же, если не большей долей вероятности я мог предположить, что он до сих пор находился в Вязьме после утренней битвы. Я вспомнил раннее утро, когда всё пошло на сдвиг, и мне пришлось оставить и плацкарт, к которому я так привык за недолгие часы путешествия, и спецсостав с хорошей едой и плохими людьми. Судьба была необратима.

Я ступил на плитку перрона и снова, в который раз за эти сутки, решительно пошёл вперёд. Дорожный анабазис подходил к концу.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒