Спикаю помаленьку»

2. «Спикаю помаленьку»

То, что ловкую подмену значения заметили именно переводчики, неслучайно. Работая над этой статьёй, я на скорую руку проделал незамысловатый эксперимент: попросил пятерых переводчиков, профессиональные навыки которых ни у кого сомнений не вызывают, перевести на английский фразу: «Давайте мыслить в аналитической парадигме» (как и все примеры в этой статье, взятую из невыдуманного текста). Кое-кто из опрошенных, естественно осведомился о коммуникативной ситуации, о контексте, но я умышленно не дал никаких уточнений. В результате трое перевели эту фразу как: “Let’s think analytically”, “Let’s be analytical”, четвёртый – как: “Let us think in analytical universes”, пятая – как: “Let us use an/the analytical paradigm (when/for considering X)”. Я просил двух последних оценить вариант “Let’s think analytically”. Четвёртый переводчик признался, что «это первое, что пришло в голову», но он предложил именно “analytical universes,” чтобы передать «нелепость» русской фразы. Пятая переводчица тоже согласилась с правомерностью самого простого варианта, однако ей было неясно (в отсутствии контекста), насколько существенно слово «парадигма».

Зная контекст, могу утверждать, что этот словесный фейерверк затеян ради нехитрой мысли: «Давайте рассуждать логически».

Надо признать, что эксперимент был проведён не совсем чисто: следовало бы увеличить количество опрашиваемых, оговорить, каким видом перевода они занимаются по преимуществу, какой из двух языков для каждого родной, подсказать им, предназначена ли эта фраза для письменного или устного воспроизведения и пр. И всё же самый общий вывод едва ли изменился бы: переводчик передаёт в первую очередь смысл, словесные маски и гримаски воспроизводятся лишь в той мере, в какой они этот смысл не затемняют. И вывод этот позволяет опровергнуть второе распространённое заблуждение – что в засилии заимствований виноваты переводчики. С этим мнением можно было бы согласиться, но при одном уточнении: переводчики-дилетанты, переводчики-халтурщики. То есть те, кого «переводчиками» можно назвать только от безмерной широты души. Этим действительно ничего не стоит ввернуть в киноперевод: «Смотри не электрокутируй (electrocute) себя» или сообщить в рекламе о долгожданном пришествии «ультимативных (ultimate) подвесных потолков».

В истории бывали случаи, когда стремление переводчиков к ясности смысла приводило к трагическому исходу:

Интересен рассказ Вебера о переводчике [начала XVIII века – В.Л.] Волкове, который покончил жизнь самоубийством, отчаявшись перевести на русский язык французские технические выражения по садоводству (из “Le jardinage” de Quintiny). [6]

И разве стали бы переводчики-профессионалы плодить себе всё новых «ложных друзей», число которых в русском языке растёт день ото дня? Кому-кому, а уж переводчикам известно, что «киллер» – это не “killer”, а в крайнем случае “contract killer,” чаще же “assassin, hitman,”[7] что «рэкет» – это не “racket”, а “protection racket” или “extortion,” что «тинейджер» далеко не всегда соответствует английскому “teenager” (которое означает “a person in his or her teens”, т.е. “the years 13 to 19 in a lifetime”: у нас восемнадцати-девятнадцатилетние молодые люди не так чтобы охотно относят себя к «тинейджерам»). Просмотрите значения слова “digger” во всех англоязчных словарях: на каком основании любители «экстремальных» променажей по канализации назвали себя «дигерами» (попутно породив ещё одного «ложного друга» переводчика) можно только гадать. Пример создания такого «ложного друга» прямо на наших глазах приводился в прошлом номере «Мостов»: «Конечно, такая форма выборов [в Государственную думу] – это не то же, что американские “primaries” , но давайте всё-таки называть их “праймериз”». У Шалтая-Болтая нашлось много последователей.

Отважусь предположить, что неумеренное внедрение и использование заимствований часто говорит попросту о плохом знании иностранного языка. Это не такой парадокс, как может показаться. Социолингвисты отмечают, что желание человека засвидетельствовать свою принадлежность к некой социальной группе выражается в частом использовании речевых особенностей этой группы. Журналист, силясь поразить читателя осведомлённостью о предмете своей статьи, бесперечь щеголяет терминологией и профессиональным жаргоном (жаргон – самое интимное в языке каждого замкнутого языкового коллектива: это диалект «посвящённых в таинства»). И чем меньше надежды доказать эту осведомлённость, тем судорожнее хватания за каждое словечко из лексикона людей действительно осведомлённых.

Сказанное о языке социальных групп можно отнести и к иностранным языкам. Переводчику – настоящему переводчику – нет нужды лишний раз доказывать, что он с иностранным языком «на ты»: он доказывает это своей работой. Ну а к услугам человека, который связной иностранной речью владеет не очень уверенно, но во что бы то ни стало желает сойти за чуть ли не за билингва, имеются россыпи отдельных слов, которыми можно с истинно брайтон-бичским шиком усыпать речь, кокетливо делая вид, что забыл соответствующее русское слово. [8]

Для удовлетворения этой потребности у литературных, театральных и кинокритиков выработался штамп, который, должно быть, заметили переводчики. Рассуждая о переводном произведении, пишущий как бы между прочим приводит буквальный перевод его заглавия или какого-нибудь выражения из него и тем самым возносит себя над читательско-зрительской чернью, принявшей было на веру опубликованный перевод.

Пишется так:

Эта сравнительно «свежая» картина [«Крепкий орешек»], ставшая бестселлером в Соединённых Штатах года назад и уверенно собирающая зрителей у нас, на самом деле [курсив мой – В.Л.] называется «Дай хард», что в дословном переводе значит «Умри тяжело», а по смыслу совет не сдаваться.

В издании, откуда взят этот пример, каждой рецензии отведено три-четыре десятка строк в узкой колонке. Понятно, что при таком ограничении объёма приходится писать лишь о самом главном. К этому самому главному автор рецензии относит ошарашивающее утверждение, что в английском языке пожелание тяжёлой смерти равнозначно совету не сдаваться. Может быть, пишущий углядел в переводе названия смысловую ошибку и решил её поправить? Невразумительная вышла поправка. Всё равно лучше, чем у переводчика, не получилось, и читателям остаётся лишь порадоваться известию, что рецензент знает английские слова “die” и “hard”.

Исправление «ошибок» переводчиков подчас принимает более утончённые формы. Известный роман Т.Капоте в переводе В.П.Голышева носит название «Завтрак у Тиффани». Журналист центральной газеты спешит уточнить: «Завтрак у Tiffany». И чувствуется, подвернись ему под руку Диккенс, мы услышали бы о романе «Торговый дом Domby & Son».

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 Следующая ⇒