ГЛАВА XII Прощаніе.

ГЛАВА XII Прощаніе.

Такъ старались мы изъ огромнаго, безформеннаго Плумъ-пуддинга, болѣе похожаго на Шотландскій Haggis, который Герръ Тейфельсдрекъ замѣсилъ для своихъ ближнихъ, выковырнуть самыя отборныя изюминки и поднести ихъ отдѣльно въ нашемъ собственномъ сотейникѣ. Трудное, можетъ быть неблагодарное предпріятіе, въ которомъ, однако, насъ иногда радовало нѣчто вродѣ надежды, и въ которомъ мы теперь можемъ умыть руки не совсѣмъ безъ удовлетворенія. Если, благодаря ему, хотя и въ варварскомъ видѣ, была прибавлена хоть крупица духовной пищи къ скудной порціи нашего возлюбленнаго Британскаго міра, -- то какой болѣе благородной награды могъ бы пожелать себѣ Издатель? Но если это окажется не такъ, къ чему ему роптать? Не было ли это Задачей, которую Судьба, во всякомъ случаѣ, для него опредѣлила? Раздѣлавшись съ ней, онъ видитъ теперь свой общій урокъ тѣмъ болѣе легкимъ, тѣмъ болѣе короткимъ.

Разстаться съ Профессоромъ Тейфельсдрекомъ, кажется, невозможно безъ смѣшаннаго чувства удивленія, благодарности и неодобренія. Кто не пожалѣетъ, что дарованія, которыя могли бы принести пользу въ высшихъ областяхъ Философіи или самаго Искусства, были въ такой мѣрѣ посвящены обшариванію кладовыхъ и даже, слишкомъ часто, выскребанію щелей, гдѣ потерянныя кольца и брилліантовыя ожерелья представляются отнюдь не единственной добычей? Сожалѣніе неизбѣжно,но осужденіе было бы потерей времени. Британская Критика напрасно пыталась бы излѣчить его отъ его безумнаго настроенія; довольно съ нея, если она можетъ бди-тельностью предотвратить его распространеніе между нами. Что хорошаго, если бы такой пѣгій, спутанный, гиперметафорическій стиль писанія, уже не говоря о мышленіи, сдѣлался общимъ среди нашихъ литераторовъ! А это могло бы такъ легко случиться! Такъ, самъ Издатель, работая надъ Нѣмецкимъ языкомъ Тейфельсдрека, не потерялъ ли многое изъ своей собственной Англійской чистоты? Какъ маленькій водоворотъ втягивается въ большой и крутится далѣе вмѣстѣ съ нимъ,-- такъ и болѣе слабый умъ, въ данномъ примѣрѣ, былъ принужденъ сдѣлаться частью большаго и, подобно ему, видѣть всѣ вещи фигурально; для искорененія каковой привычки по-требуется время и настойчивое усиліе.

Тѣмъ не менѣе, сколь своевольнымъ нашъ Профессоръ себя ни выказываетъ, есть ли хоть одинъ читатель, который могъ бы разстаться съ нимъ въ открытой враждѣ? Признаемся, что въ этомъ дикомъ, многострадающемъ, многооскорбляющемъ человѣкѣ есть нѣчто, что почти привязываетъ насъ къ нему. Онъ держитъ себя, будемъ надѣяться и вѣрить, какъ человѣкъ, который сказалъ Канту: Уходи, а Дилеттантизму: Ты здѣсь не можешь быть, и Правдѣ: Ты будь для меня на мѣсто всего, -- человѣка, который мужественно бросилъ вызовъ въ лицо "Князю Времени" или Діаволу; который, можетъ быть, даже, подобно Ганнибалу, былъ таинственно, съ рожденія, посвященъ на эту борьбу и теперъ стоитъ, готовый выдержать ее со всякимъ оружіемъ, на всякомъ мѣстѣ, во всякое время. Въ такомъ случаѣ всякій воинъ, будь то хоть Польскій Косецъ, будетъ встрѣченъ съ радостью.

Однако передъ нами опять возстаетъ вопросъ: какъ могъ человѣкъ, по временамъ столь острой проницательности, не безъ остраго чувства приличнаго, имѣвшій сообщить истинныя Мысли, -- какъ могъ онъ рѣшиться изложить ихъ въ формѣ, столь близко граничащей съ безсмыслицей? Тотъ, кто могъ бы удовлетворительно отвѣтить на этотъ вопросъ, былъ бы мудрѣе настоящаго Издателя. Наше предположеніе иногда склонялось къ тому, что, можетъ быть, въ этомъ была замѣшана Необходимость столько же, сколько свободный Выборъ. Нельзя ли представить себѣ, что въ жизни, подобной жизни нашего Профессора, въ которой столь многое, щедро данное Природой, на практикѣ оказалось неосновательнымъ и неудачнымъ,--и Литературѣ также никогда не удавалось процвѣсти какъ слѣдуетъ; что добиваясь, съ характеризующей его горячностью, написать ту или другую картину, но всегда безъ успѣха, онъ, наконецъ, въ отчаяніи бросаетъ свою губку, пропитанную всѣми красками, въ полотно, чтобы попробовать, не напишетъ ли она Пѣны? При всемъ его спокойствіи, въ Тейфельсдрекѣ, можетъ быть, было для этого достаточно отчаянности.

На второе предположеніе мы рѣшаемся съ еще меньшимъ ручательствомъ. Оно состоитъ въ томъ, что Тейфельсдрекъ не остался не затронутымъ общимъ настроеніемъ, желаніемъ дѣлать прозелитовъ. Какъ часто мы уже останавливались, колеблясь, составляютъ ли базисъ этой, столь загадочной натуры, подлинный Стоицизмъ и Отчаяніе, или Любовь и Надежда, только засохшія до ихъ видимости! Замѣчательно, во всякомъ случаѣ, слѣдующее его изреченіе: "Какъ была бы возможна Дружба? Только въ обоюдной преданности Благу и Истинѣ; иначе она невозможна, развѣ только, какъ Вооруженный

Нейтралитетъ, или какъ невѣрный Торговый Союзъ. Человѣкъ, вѣчная за то хвала Небу, довлѣетъ самъ себѣ; но всего десять человѣкъ, соединенныхъ въ любви, были бы способны на такое существованіе и на такое дѣланіе, въ которыхъ бы потерпѣли неудачу десять тысячъ одинокихъ. Безконечна помощь, которую человѣкъ можетъ оказать человѣку". А теперь въ связи съ этимъ обсудите слѣдующее: "Теперь Ночь Міра, и еще далеко до того, когда наступитъ День. Мы странствуемъ среди мерцанія дымящихся развалинъ, и Солнце и Звѣзды Неба какъ бы померкли на время. И два необъятныхъ Привидѣнія, Лицемѣріе и Атеизмъ, съ нарывомъ, Чувственностью, бродятъ по всей Землѣ и называютъ ее своею. И очень хорошо чувствуютъ себя Сон-ливцы, для которыхъ существованіе--пустой Сонъ".

Но что будетъ съ пораженными ужасомъ Бодрствующими, которые видятъ въ немъ Реальность? Не должны ли они соединиться, ибо даже дѣйствительное Привидѣніе не можетъ быть видимо Двоимъ?--Въ такомъ случаѣ этотъ громадный Трудъ объ Одеждѣ былъ бы собственно громадной смоляной Плошкой, которую нашъ Тейфельсдрекъ зажегъ на своей одинокой сторожевой башнѣ, чтобы она далеко и широко свѣтила среди Ночи и чтобы многія, въ отчаяніи блуждающія Души, были приведены ею на грудь Брата! -- Мы говоримъ, какъ и прежде: при всемъ его лукавомъ Равнодушіи, кто знаетъ, какія безумныя Надежды можетъ быть питаетъ этотъ человѣкъ?

Тѣмъ не менѣе здѣсь долженъ быть установленъ одинъ фактъ, который плохо гармоніруетъ съ такимъ предположеніемъ и совершенно бы его опровергалъ, если бы только Тейфельсдрекъ былъ созданъ, какъ всѣ другіе люди. Именно, что въ то время, когда Маячный огонь пылалъ ярче всего, Сторожъ его покинулъ, такъ что ни одинъ странникъ теперь не могъ бы спросить его: Сторожъ, какой часъ Ночи? Профессоръ Тейфельсдрекъ, да будетъ извѣстно, уже не присутствуетъ болѣе видимо въ Вейснихтво, но опять, по всѣмъ признакамъ, потерялся въ пространствѣ! Нѣсколько времени тому назадъ Гофрату Гейшреке угодно было осчастливить насъ новымъ обширнымъ Посланіемъ, въ которомъ много говорится объ "Институтѣ Населенія", много повторяется въ похвалу Документамъ изъ Связокъ бумагъ, о гіерогли-фическомъ свойствѣ которыхъ нашъ Гофратъ до сихъ поръ, кажется, не догадался, -- и, наконецъ, для насъ впервые, сообщается самое странное приключеніе, въ слѣдующемъ параграфѣ:

"Ew. Wohlgeboren, вѣроятно, увидали изъ газетъ, съ какимъ любовнымъ, но пока все еще безплоднымъ безпокойствомъ смотритъ Вейснихтво на исчезновеніе своего Мудреца. Если бы только соединенный голосъ Германіи могъ побудить его вернуться! Если бы мы могли хотя бы только выяснить самимъ себѣ, благодаря какой тайнѣ онъ исчезъ! Но, -- увы! -- Старая Лисхенъ испытываетъ или изображаетъ самую полную глухоту, самое полное незнаніе; въ Вангассе все уложено, безмолвно, запечатано. Самъ Тайный Совѣтъ до сихъ поръ не могъ получить отвѣта".

"Было замѣчено, что пока волнующія новости о Парижскихъ Трехъ Дняхъ переходили изъ устъ въ уста и оглушали всѣ уши въ Вейснихтво,---Герръ Тейфельсдрекъ, насколько извѣстно, не проговорилъ за цѣлую недѣлю ни въ Gans, ни гдѣ-нибудь еще, ни одного слога, кромѣ этихъ трехъ: Es geht an! (Начинается!) Вскорѣ послѣ этого, какъ Ew. Wohl-geboren знаете, общественному спокойствію угрожало здѣсь, какъ и въ Берлинѣ, Возстаніе Портныхъ. Равнымъ образомъ, не было здѣсь недостатка въ Зложелателяхъ, или можетъ быть, только въ отчаявшихся Алармистахъ, которые утверждали, что заключительная глава Труда объ Одеждѣ достойна порицанія. Въ этомъ ужасающемъ кризисѣ ясное спокойствіе нашего Профессора было неописуемо, и, даже, можетъ быть, съ помощыо одной смиренной личности, кое-что изъ него могло передаться самому Rath'y (Совѣту) и такимъ образомъ способствовать освобожденію страны. Портные теперь совершенно усмирены".

"Ни одному изъ этихъ двухъ инцидентовъ я не приписываю нашей потери, но тѣмъ не менѣе изъ Парижа и отъ его политическихъ Событій до насъ доходитъ тѣнь подозрѣнія. Напримѣръ, когда Сэнъ-Симоновское Общество передало сюда свои Предложенія, и весь Gans былъ однимъ обширнымъ кудахтаньемъ смѣха, сѣтованій и удивленія, нашъ Мудрецъ сидѣлъ нѣмой, и въ концѣ третьяго вечера сказалъ только: "Вотъ также люди, которые открыли не безъ удивленія, что Человѣкъ все еще Человѣкъ, -- но вы уже видите, что они дѣлаютъ ложное примѣненіе этой возвышенной, давно забытой Истины". Послѣ этого, какъ было установлено изслѣдованіемъ Почтъ-Директора, произошелъ обмѣнъ по крайней мѣрѣ одного письма и отвѣта на него между Messieurs Bazard-Enfantin и самимъ нашимъ Профессоромъ; о содержаніи ихъ могутъ быть теперь сдѣланы только догадки. На пятую ночь послѣ этого онъ былъ видимъ въ послѣдній разъ!"

"Былъ ли этотъ неоцѣнимый человѣкъ, столь опасный для большинства враждующихъ Сектъ, которыя потрясаютъ нашу Эпоху, обманомъ похищенъ кѣмъ - нибудь изъ ихъ эмиссаровъ; или же онъ добровольно отправился въ ихъ главную квартиру, чтобы переговорить съ ними и опровергнуть ихъ? Мы имѣемъ основаніе, по крайней мѣрѣ отрицательнаго характера, вѣрить, что утраченный нами еще живъ; наше овдовѣвшее сердце также шепчетъ, что еще не много, и онъ самъ подастъ о себѣ знакъ. Въ противномъ случаѣ, его Архивъ, конечно, долженъ быть когда-нибудь открытъ Властями; --- а въ немъ, какъ предполагаютъ, хранится многое, можетъ быть, даже сама Palingenesie".

Вотъ что сообщаетъ Гофратъ и затѣмъ, по своему обыкновенію, исчезаетъ, подобно Блуждающему Огню, оставляя темноту еще болѣе темной.

Такъ что, значитъ, общественная Исторія Тейфельсдрека еще не кончена, или сведена къ обыкновенному, не-романтическому теченію? А, можетъ быть, лучшая часть ея только теперь начинается? Мы стоимъ въ области предположеній, гдѣ твердая субстанція расплылась въ тѣнь, и одно не можетъ быть отличено отъ другаго. Да пошлетъ Время, которое разрѣшаетъ или уничтожаетъ всѣ задачи, радостный лучъ также и на эту! Наша собственная личная догадка, нынѣ почти достигающая степени увѣренности, состоитъ въ томъ, что, безопасно притаившись въ какой-нибудь тихой неизвѣстности, но однако не съ тѣмъ, чтобы всегда оставаться тихимъ, Тейфельсдрекъ теперь -- въ Лондонѣ!

Здѣсь, однако, настоящій Издатель можетъ, съ амброзіальной радостью, какъ человѣкъ, засыпающій послѣ переутомленія, положить свое перо. Онъ хорошо знаетъ, если только человѣческое свидѣтельство имѣетъ какую-нибудь цѣну, что подобнымъ же образомъ и для безчисленныхъ Британскихъ читателей это окончаніе принесетъ большое удовлетвореніе; что безчисленные Британскіе читатели смотрятъ на него въ продолженіе этихъ истекшихъ мѣсяцевъ только какъ на непріятную помѣху въ ихъ привычкахъ мысли и пищеваренія, и высказываютъ это не безъ нѣкоторой раздражительности и даже словесныхъ оскорбленій. За все это, какъ и за другія милости, не долженъ ли онъ благодарить Высшія Силы? Каждому изъ васъ отдѣльно и всѣмъ вмѣстѣ, 0 раздраженные читатели, онъ съ распростертыми объятіями и открытымъ сердцемъ, дѣлаетъ знакъ ласковаго прощанія. Также и ты, чудесная Сущность, ты, которая называешь себя іоркъ и Оливеръ, съ твоими проявленіями живости и геніальности, съ твоей слишкомъ Ирландской веселостью и безуміемъ и съ запахомъ выдохшагося пунша, ты, которая представляешь столь странный образъ,-- прощай, и, сколько можешь долго, будь счастлива! Развѣ мы, въ этомъ бѣгѣ Вѣчности, не странствовали нѣсколько мѣсяцевъ изъ нашего Жизненнаго пути отчасти въ виду другъ у друга? Развѣ мы не существовали вмѣстѣ, хотя бы и въ состояніи ссоры?

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 27 28 29 30 3132