|
|||
Старое Платье.Старое Платье.
Какъ упомянуто выше, Тейфельсдрекъ, хотя и санкюлоттъ, на практикѣ, однако, вѣроятно самый вѣжливый человѣкъ на свѣтѣ: его сердце и его жизнь насквозь проникнуты и одушевлены духомъ вѣжливости; благородная естественная Учтивость свѣтится въ немъ, украшая его причуды, подобно солнечному свѣту, который создаетъ розоперстую, украшенную цвѣтами радуги Аврору изъ простыхъ водяныхъ облаковъ, который расцвѣчаетъ даже самый Лондонскій дымъ въ золотой паръ, какъ бы выходящій изъ тигля алхимика. Послушайте, какимъ серіознымъ, хотя и фантастическимъ образомъ онъ выражается по этому поводу: "Развѣ Учтивость должна соблюдаться только по отношенію къ богатымъ или только богатыми? Въ Благовоспитанности, которая если отличается вообще чѣм-нибудь отъ Знатности, то только тѣмъ, что скорѣе деликатно напоминаетъ о правахъ другихъ, чѣм деликатно настаиваетъ на своихъ собственныхъ правахь, -- я не усматриваю никакой спеціальной связи съ богатствомъ или рожденіемъ, а вижу скорѣе, что она лежитъ въ самой человѣческой природѣ и обязательна для всѣхъ людей по отношенію ко всѣмъ людямъ. Увѣряю васъ, если бы вашъ Школьный учитель былъ на своемъ мѣстѣ и, занимая его, стоилъ бы чего-нибудь, это, какъ и столь многое другое, было бы измѣнено. И даже каждый человѣкъ былъ бы тогда школьнымъ учите лемъ своего сосѣда, такъ что, наконецъ, Крестья нинъ съ грубымъ лицомъ и безъ манеръ встрѣчался бы не чаще, чѣмъ Крестьянинъ, незнакомый съ Физіологіей растеній или не чувствующій, что глыба, которую онъ отломилъ, создана на Небѣ". "Ибо держишь ли ты скипетръ или кувалду, -- развѣ ты не Живъ? Развѣ этотъ твой братъ не Живъ? "Въ мірѣ существуетъ только одинъ храмъ", говоритъ Новалисъ, "и этотъ храмъ есть Тѣло Человѣка. Нѣтъ ничего священнѣе, чѣмъ эта возвышенная Форма. Поклоненіе предъ людьми есть почитаніе, оказываемое этому откровенію во плоти. Мы касаемся Неба, когда кладемъ наши руки на человѣческое Тѣло". "На этой почвѣ я охотно пойду дальше, чѣмъ большинство. И въ то время, какъ Англичанинъ Джонсонъ склонялся только передъ каждымъ Духовнымъ Лицомъ или человѣкомъ въ лопатообразной шляпѣ, я бы готовъ былъ склоняться передъ каждымъ Человѣкомъ со шляпой всякаго рода или даже безъ всякой шляпы. Развѣ же онъ не Храмъ, не видимое Проявленіе или Воплощеніе Божественнаго? И все же, увы! такіе неразборчивые поклоны ни къ чему не служатъ. Ибо въ человѣкѣ пребываетъ Діаволъ такъ же, какъ и Божество, и слишкомъ часто поклоны прикарманиваются первымъ. Тогда они попадаютъ въ карманъ къ Тщеславію (которое въ наше время есть самый явный видъ Діавола); поэтому-то мы и должны отъ нихъ воздерживаться". "Тѣмъ болѣе радъ я, съ другой стороны, оказывать почтеніе той Скорлупѣ и внѣшней Шелухѣ Тѣла, въ которой нѣтъ уже болѣе никакой діавольской страсти, а только чистая эмблема и изображеніе Человѣка: я подразумѣваю Пустое или даже Брошенное Платье. Да и развѣ не Платью большинство людей оказываетъ почтеніе: пестрому, пышному платью, а отнюдь не "животному съ растопыренными кривыми ногами", которое это Платье въ себѣ заключаетъ и изъ котораго оно дѣлаетъ Сановника? Кто когда-нибудь видѣлъ, чтобы титуловали Лорда въ разорванномъ одѣялѣ, скрѣпленномъ деревянными шпильками? Тѣмъ не менѣе, говорю я, въ такомъ почитаніи есть тѣнь лицемѣрія, практическій обманъ: ибо какъ часто Тѣло присвоиваетъ себѣ то, что предназначалось только Одеждѣ! Кто хочетъ избѣжать лжи, которая есть сущность всякаго Грѣха, тотъ, пожалуй, сдѣлаетъ лучше, если изберетъ другой путь. То почтеніе, которое не можетъ выражаться безъ препятствій и искаженій, когда Одежда наполнена, можетъ имѣть полную свободу, когда она пуста. И даже какъ для благочестивыхъ Индусовъ Пагода не менѣе священна, чѣмъ богъ, точно также и я поклоняюсь пустому суконному одѣянію съ одинаковымъ усердіемъ, какъ если бы оно содержало Человѣка; и даже еще съ большимъ, ибо теперь я не боюсь обмана ни за себя, ни за другихъ". "Развѣ король Тумтабардъ, или, иными словами, Джонъ Баліоль, не царствовалъ долго надъ Шотландіей, несмотря на то, что человѣкъ Джонъ Баліоль все равно что исчезъ, а оставался лишь "Тумъ-Табардъ (Пустой Камзолъ)"? Какое тихое достоинство заключается въ парѣ Брошеннаго Платья! Какъ кротко несетъ оно свое почетное званіе! Ни высокомѣрныхъ взглядовъ, ни гнѣвнаго жеста! Оно стоитъ передъ міромъ молчаливое и ясное; оно не требуетъ почитанія и не боится не встрѣтить его. Шляпа еще сохраняетъ физіономію своей Головы; но тщеславіе и глупость вмѣстѣ съ дурацкими разговорами, которые были ихъ признакомъ, исчезли. Рукавъ Кафтана вытянутъ, но не для того, чтобы бить; Штаны, въ скромной простотѣ, висятъ свободно и, по крайней мѣрѣ теперь, приняли граціозный изгибъ; Жилетъ не скрываетъ болѣе ни дурной страсти, ни безпорядочнаго желанія; голодъ и жажда уже не живутъ подъ нимъ. Такимъ образомъ, все освобождено отъ грубости чувства, отъ тревожныхъ заботъ и постыдныхъ пороковъ міра, и возсѣдаетъ здѣсь, на своемъ Платяномъ Конѣ, какъ возсѣдалъ бы на Пегасѣ какой-нибудь небесный Посланникъ, или очищенное Явленіе, посѣтившій нашу низменную Землю". "Часто, когда я проживалъ въ этомъ чудовищномъ нарывѣ Цивилизованной Шизни, въ Столицѣ Англіи, и размышлялъ, и вопрошалъ Судьбу, подъ этимъ чернильнымъ моремъ пара, чернымъ, густымъ и многосложнымъ, какъ Спартанская похлебка, и былъ одинокъ душой среди этихъ сокрушающихъ милліоновъ, -- часто заходилъ я на ихъ Рынокъ Стараго Платья для набожнаго поклоненія: Съ сердцемъ, пораженнымъ благоговѣніемъ, прохожу я, бы-вало, по этой Монмаутъ-Стритъ, съ ея пустыми Парами платья, какъ черезъ нѣкій Синедріонъ безпорядочныхъ Духовъ. Они безмолвны, но выразительны въ своемъ безмолвіи: бывшіе свидѣтели и орудія Горя и Радости, Страстей, Добродѣтелей, Преступленій и всего неизмѣримаго шума Добра и Зла "въ Тюрьмѣ, которую люди называютъ Жизнью". Друзья! Не вѣрьте сердцу того человѣка, для котораго Старыя Одежды не кажутся почтенными. Смотрите, также съ уваженіемъ на этого бородатаго Еврейскаго Первосвященника, который хриплымъ голосомъ, какъ нѣкій Ангелъ Страшнаго Суда, сзываетъ ихъ съ четырехъ странъ свѣта! На его головѣ, какъ у Папы, -- три Шляпы: подлинная тройная тіара; на каждой рукѣ подобіе крыльевъ, въ которыхъ ниспадаютъ созванныя отовсюду Одежды; и все время, пока онъ медленно разсѣкаетъ воздухъ, звучитъ его глубокій роковой голосъ, какъ если бы онъ возвѣщалъ черезъ трубу: "Духи Жизни, идите на Судъ!" Не безпокойтесь вы, трепещущіе Духи! Онъ васъ очиститъ въ своемъ Чистилищѣ, огнемъ и водой, и придетъ день, когда, вновь созданные, вы снова появитесь! 0, пусть тотъ, въ комъ пламя Благоговѣнія готово вырваться наружу, но который никогда не покланялся и не знаетъ, чему покланяться, пусть онъ пройдетъ и вновь пройдетъ, съ самой строгой мыслью, по мостовой Монмаутъ-Стритъ и пусть онъ скажетъ, остаются ли сухими его сердце и глаза? Если Фельдъ-Лэнъ, съ его длинными развѣвающимися рядами желтыхъ платковъ, есть Діонисово Ухо, гдѣ, въ нестройномъ подавленномъ шумѣ, мы слышимъ Обвинительный Актъ, который Бѣдность и Порокъ произносятъ противъ празднаго Богатства, въ томъ, что оно оставило ихъ брошенными и раздавленными подъ ногами Нужды, Тьмы и Зла, -- то Монмаутъ-Стритъ есть Холмъ Мирзы, гдѣ въ пестромъ видѣніи страшно проходитъ передъ нами вся Процессія Бы-тія, съ его плачемъ и ликованіемъ, безумною любовью и безумною ненавистью, колоколами церквеи и веревками висѣлицъ, фарсо-трагедій, животно-бо-жественностью, -- Бэдламъ Творенія". Большинству людей, какъ и намъ самимъ, все это покажется черезчуръ нагроможденнымъ. И мы также ходили по Монмаутъ-Стритъ, но съ весьма малымъ чувствомъ "Благоговѣнія", можетъ быть отчасти потому, что созерцательный процессъ столь роковымъ образомъ нарушался исчадіемъ мѣнялъ, которые гнѣздятся въ этомъ Храмѣ и досаждаютъ поклоняющемуся чисто мірскими предложеніями. Впрочемъ, можетъ быть, Тейфельсдрекъ находился въ томъ счастливомъ среднемъ состояніи, которое не даетъ Старьевщику надежды ни на продажу, ни на пріобрѣтеніе, и такимъ образомъ имѣлъ возможность пребывать тамъ, не будучи тревожимымъ.--Что бы мы дали, чтобы видѣть маленькую философскую фигуру, въ высокой шляпѣ и съ широкими развѣвающимися полами, съ глазами, полными прекраснаго вдохновенія, "проходящей и вновь проходящей съ самой строгой мыслью" по этой безсмысленной Улицѣ, которая для него была истинной Дельфійской аллеей и сверхъестественной шепчущей галлереей, гдѣ "Духи Жизни" нашептывали ему въ ухо странныя тайны. 0 ты, философскій Тейфельсдрекъ, который слушаешь въ то время, когда другіе только гогочутъ, и твоей чуткой барабанной перепонкой слышишь, какъ растетъ трава! И въ то же время не странно ли, что въ Связкѣ бумажныхъ Документовъ, предназначенныхъ для Англійскаго труда, не существуетъ ничего похожаго на подлинный дневникъ этого его пребыванія въ Лондонѣ, а изъ его Размышленій среди Лавокъ Платья -- только самые темные, эмблематическіе отголоски? Да и въ разговорахъ (ибо онъ, дѣйствительно, не былъ человѣкомъ, способнымъ надоѣдать вамъ своими Путешествіями) мы слышали отъ него не болѣе, какъ лишь намеки на этотъ предметъ. Но затѣмъ, однако, не можетъ быть безынтереснымъ, что мы видимъ здѣсь, какъ рано значеніе Одежды выяснилось для столь знаменитаго нынѣ Профессора Одежды. Если бы мы только могли представить себѣ, что этотъ замѣчательный трудъ получилъ бытіе именно на Монмаутъ-Стритъ, въ глуби нашего собственнаго Англійскаго "чернильнаго моря" и, разросшись въ душѣ автора, занялъ въ ней первенствующее мѣсто, -- подобно тому, какъ Яйцо Эроса въ Хаосѣ, дабы со временемъ быть высиженнымъ во Вселенную!
ГЛАВА VII.
|
|||
|