Глава девятая. Кризис

Глава девятая

Кризис

Я съехал от Беллы. Она настоятельно попросила меня об этом. Как выяснилось, у Беллы есть горячо любящий её поклонник её возраста — какой-то состоятельный мужик, который готов жениться на ней. Меня в данном случае коробит только одно — что Белла ждёт ребёнка от меня, а не от него. Хотя возможно, что это и его ребёнок. И я бы предпочёл, если это даже не так, чтобы Белла не говорила мне об этом — не говорила мне, что это мой ребёнок. Но она сказала. И поэтому я чувствую свою ответственность. Но ответственность не перед ней, а именно перед ребёнком. Если бы мои родители имели возможность спросить у меня, хочу ли я родиться, то я бы ответил, что нет — не хочу.

Вчера вечером мне пришёл ответ от одного современного писателя-издателя, которому я также отправил, ещё в самом начале своего творчества, свои рукописи. Ещё когда я жил в отеле, я начитался его книг, и книги его мне очень понравились. Его зовут Александр Невров. Я отправил ему позже и свою повесть «Одержимый», и именно на неё писатель этот и ответил. Сказал, что рукопись никуда не годится. Посоветовал мне никогда больше не писать. Я от души посмеялся над этим.

Не сказать, что я очень уж расстроился такому ответу. Но я удивился. И я признателен этому человеку за его оценку. До сих пор все меня только хвалили. Особенно ведомые люди, которые ни черта не понимают, как мне кажется, ни в творчестве, ни в жизни, но которые следуют за рекламой, за модой, за голосом большинства.

Я впервые перечитал свою повесть, и она и вправду показалась мне смешной и глупой. Я уничтожил те экземпляры, которые сохранились у меня. По сути, эта повесть стала для меня лишь исповедью. Потому что в ней я впервые заговорил о том, что тревожит меня с шестнадцати лет:

«…Все мальчики в нашей компании были злостные хулиганы. Все были из неблагополучных семей. Мы пакостили всем, кто нам не нравился. А не нравились нам преимущественно люди высокого статуса.

Мы царапали гвоздями дорогие автомобили. Потом стали опустошать мусорки на такие машины, которые, как мы были убеждены, не могут быть заработаны честным трудом. Позже мы стали бить окна в дорогих домах. Не раз приходилось нам уносить ноги от охраны и от полиции. Но когда мы были вместе, когда действовали в компании — никто не мог нас поймать. А если какому охраннику это и удавалось, то сам же он об этом потом и жалел — когда мы пинали его вдесятером.

Многие из нас уже стояли на учёте в полиции, но это за индивидуальные правонарушения. Так сходило мне всё с рук, пока в моей жизни не появилась Ева.

Её перевели к нам в школу, когда мне было пятнадцать. Еве было тринадцать, она была мила и задорна и я, впервые видя её, впервые же и почувствовал нечто большее, чем желание сексуального обладания.

Вечерами и ночами я думал об этой девочке, и чувствовал себя ещё более неловко, чем бывало прежде — в отношении других моих любовниц, в том числе в отношении Софьи Игоревны. Потому что все они были старше меня, и я учился у них. А Ева была меня младше, при этом я видел в ней что-то родственное самому себе, своей природе, своей сущности.

Порою я ловил себя на том, что представлял, как Ева будет моей женой, у нас будут дети и мы будем очень счастливы вместе. Я тогда очень верил в Счастье, желая добиться в семейной жизни — для своей семьи — всего, чего не было у меня.

Но всё случилось гораздо прозаичнее.

Ева была очень живой и бойкой девочкой. Отца у неё не было, мать жила и работала на высокой должности в другом городе, а Ева жила с бабушкой. Ева и прежде меняла школу, и поэтому быстро адаптировалась у нас, скоро нашла себе друзей и подруг.

Из-за этого её крайне жизнеутверждающего характера, в котором я чувствовал что-то родное, мы с ней и сошлись.

И уже на шестой день общения, субботним вечером, Ева пригласила меня к себе после уроков. Бабка её уехала в другой город к Евиной матери на выходные.

Мы занялись сексом прямо на кухне, за обеденным столом, а после и на обеденном столе. С Евой я чувствовал себя даже лучше, чем в своей компании. С ней я совсем забывал обо всём, что было для меня стрессом в последние годы.

Следующий день мы провели уже у меня. Нам было очень хорошо вместе. Но к вечеру мы повздорили из-за какой-то ерунды. И Ева так вспылила и такого мне тогда в лицо наговорила, что я поначалу даже онемел от удивления, от такого порыва с её стороны. Но вскоре и сам не выдержал и наговорил ей много нелицеприятного, послав её ко всем чертям. Мы даже чуть не подрались. И всё же мне не пришлось вышвыривать Еву из своей квартиры — я так оскорбил её, что она сама ушла, хлопнув дверью.

Всю ночь я не мог уснуть. Но к утру забыл обо всём этом. Напомнили мне о случившемся уже в школе, но только не Ева, а многие другие ребята — как мои сверстники-одноклассники, так и ребята из других классов.

Оказалось, что Ева растрепала на всю школу, что у меня маленькое достоинство. Мне плевать было на эту брехню, и я готов был доказать это и девочкам, пригласив их уединиться, и парням, пригласив их также уединиться, но уже с целью разбить им лицо.

Поначалу, впрочем, я не придал этому серьёзного значения. Мне показалось, что это очень смешно и нелепо, хотя и забавно. Но в школе, из-за моего крайне неоднозначного поведения, у меня было много недоброжелателей как среди учеников, так и среди учителей.

Я серьёзно отнёсся к развернувшейся ситуации, только когда моего дружка Германа избили за то, что он за меня вступился в какой-то словесной перепалке. И тогда нас прозвали гомиками. Из нашей компании в десять человек только Гера учился в одной школе со мной.

Теперь уже вся школа стала называть меня не просто маленьким, но — маленьким гомиком. Были обзывательства и обиднее, если в них вплетались моя мать и мой отец. Я несколько раз подрался из-за этого, и оба раза меня избили толпой, и Германа рядом уже не было. Эти уроды взяли себе на заметку, что когда их много, им нечего бояться. И тогда-то и началась самая травля. Я понять не мог, как такое могло произойти со мной, учитывая, что прежде я пользовался уважением в коллективе. Ева же заняла теперь активную позицию против меня, окружив себя многими говорливыми мальчиками и девочками.

Герман первый проболтался в компании, как у меня обстоят дела в школе. И моих друзей это очень взбесило. Мы не раз дрались и получали друг за друга. И дружба была для нас важнее всяких девчонок. Что и сказалось в дальнейшем:

Считая, что я унижен и что со мной покончено, Ева влюбилась в мальчика из нашей компании — в Артёма. Но она не знала, что мы с ним в одной компании. Артём был самый старший из нас, и он жил в одном дворе с Евой.

Артём же и предложил мне проучить Еву. И притом не только мне, но и всем нам. Потому что Ева, клянясь ему в любви, трахалась с другим парнем из нашей школы. Я и Герман знали об этом, и мы это Артёму, конечно, рассказали. Только Ева, веря лишь в себя любимую, не знала, что мы уже составляем против неё план.

На дворе была поздняя весна. Артём гулял с Евой поздним воскресным вечером. Он должен был напоить её алкоголем, что он и сделал, приведя затем Еву к заброшенной санитарно-эпидемиологической станции, якобы, у него для неё сюрприз и подарок. Ева ничего не заподозрила.

А там уже ждали Еву мы — девять парней, и у нас уже всё было приготовлено. Мы тоже выпили, причём я тогда впервые напился. Мы расчистили зал и поставили посередине железный стол. Приготовили верёвки.

Ева, упоённая собой и своим любопытством, до последнего не ждала ничего злого с нашей стороны. Только когда мы скрутили её и принялись связывать, залепив ей скотчем рот, девочка начала паниковать.

Помню, Артём зачем-то включил на своей переносной колонке музыку. Хотя мы и говорили ему, что это, наоборот, может привлечь чьё-то внимание.

Мы до утра забавлялись с Евой. Мы поимели её и каждый в отдельности, и пускали её по кругу, и унижали её. И всё это время в ушах стояла эта музыка — реквием. Реквием какого-то великого композитора.

К утру мы, наконец протрезвевшие, пригрозили обессиленной и окровавленной Еве, что убьём её, если она посмеет рассказать кому-то о случившемся. Кровь у Евы была только между ног. Мы не били её. И мы также знали, что её бабушка снова покинула город и что Еву дома никто в ближайшие дни не ждёт; кроме того, мы уже через многое к тому времени успели пройти, и нам за наши хулиганства и бесчинства так до сих пор и не было серьёзного наказания. И теперь мы тоже особо не беспокоились, решив, что всё прошло удачно и бояться нам нечего.

Но мы ошиблись не только в самом поступке, но, в частности, в том, что были пьяны и не предохранялись…

На следующий же день всех нас повязали. А уже вскоре мы оказались в зале суда. Каждому впаяли срок. А Ева, как я узнал уже много времени спустя из колонии, после случившегося покончила с собой. А ещё я знаю, что в тот злополучный день, будучи пьяным, я, нависая над Евой, не успел прерваться в нужный момент. А это значит, что на моей совести уже, как минимум, две загубленные жизни».

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8910 11 Следующая ⇒