Annotation 51 страница

Мне удалось выяснить, что первое печатное известие о находке «Слова» появилось не в России, а за границей — в гамбургском журнале «Spectateur du Nord» (октябрь 1797 года): «Два года тому назад открыли в наших архивах отрывок поэмы под названием: „Песнь Игоревых воинов“, которую можно сравнить с лучшими Оссиановскими поэмами». Анонимным автором процитированного текста, возможно, являлся в будущем официозный историограф, а пока писатель-сентименталист, автор «Бедной Лизы» и, что нам сейчас интереснее, «Натальи, боярской дочери» (1792) и «Марфы-посадницы, или покорения Новагорода» Н.М. Карамзин (1766–1826). А «Оссиановские поэмы» (на их упоминание почему-то не обращают внимания) — это, как доподлинно известно, мистификация шотландского поэта Джеймса Макферсона (1736–1796), который опубликовал прозаические переводы на английский язык нескольких поэм, принадлежавших, по его уверениям, кельтскому барду аж III века Оссиану.

В «Историческом содержании песни» (это предисловие к первому изданию 1800 года) повторены практически те же самые выражения. Данное издание вышло без каких бы то ни было указаний на лиц, трудившихся над расшифровкой памятника, его переводом и подстрочными объяснениями. Почти сразу после публикации «Слова» многие специалисты (к примеру, М.Т. Каченовский и О.И. Сенковский) заявили, что мы имеем дело с мистификацией восемнадцатого века (кстати, подобными интеллектуальными шутками занимались в кругу Мусина-Пушкина). В дальнейшем это же мнение поддерживали выдающиеся французские слависты Луи Леже (1843–1923) и Андре Мазон (1881–1967). Так же считал и советский историк, доктор исторических наук А.А. Зимин (1920–1980).6 Однако в новейшее время лингвист А.А. Зализняк (1935–2017) постарался доказать подлинность произведения — за что и получил Государственную премию Российской Федерации (ну раз премию дали — значит, будем доверять…).7

Однако все вышесказанное имело отношение лишь к забавам нескольких европеизированных лиц из знати (тот же А.И. Мусин-Пушкин с 1772 по 1775 год жил за границей). Что касается простонародья — то оно было в прямом смысле слова диким по своему развитию (о крепостных крестьянах и говорить нечего). К примеру, А. Рязанцев свидетельствует: «После известия об объявлении войны московский люд собрался на площади и стал рассуждать. Прежде всего, единодушно было решено, что война — это кара Божия, и следует усердно молиться, а один купец высказался, что он давно чуял что-то неладное: и каша у него в горшке неладно варилась, и домовой расшалился, и кот Васька стал недобро гудеть. Стали усиленно распространяться небылицы о французах, вот одна из них: „Французы, оставя христианскую веру, обратились в идолопоклонство, изобрели себе какого-то бога Умника и раболепно поклоняются ему, что этот чурбан Умник приказал им всем быть равными и свободными, запретил веровать в истинного Бога и не признавать никаких земных властей…“»8

Затем тот же очевидец передает представление москвичей низших сословий, рисующее их «не людьми, а какими-то чудовищами с кровью налившимися глазами, с медным лбом и железным телом, от которого, как от стены горох, отскакивают пути, а штыки и сабли ломаются, как лучины».9 А когда Великая армия вступала в Москву, то толпы народа около двух часов спорили — союзные ли это англичане и шведы, пришедшие защитить Москву, али кто еще?10 Поручик И.Т. Радожицкий (1788–1861) записал: «Суеверные, не постигая, что совершается перед их глазами, думали уже, с падением Москвы, видеть падение России, торжество Антихриста, потом скорое явление страшного суда и кончину света».11 И вы хотите в этой «палате номер шесть» устроить праздник сознательности и наскрести смыслов на «Отечественную» войну? Нет, ну для распила юбилейного бюджета можно праздновать что угодно, конечно… Вообще же, читая источники о бреднях, которыми власти пичкали русское население в 1812 году, живо вспоминаешь и ту пропаганду (о «страшных и бездуховных» европейцах и американцах), которой одурманивают население и в наши дни.

Подобное невежество энергично подогревал психически неадекватный генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин. Вот что вспоминал по этому поводу Егор Андреевич Харузин (1802–1875) — выходец из богатой купеческой семьи, предок которого, астраханский князь Мурза Абдрахман Хорудза, обосновался в России еще во времена Ивана Грозного (1530–1584): «2 сентября (по старому стилю — прим. мое, Е.П.) 1812-го г. Пред вступлением неприятеля в Москву были распущены в массах среднего сословия жителей ни на чем не основанные нелепые слухи (вероятно, от гр. Ростопчина в видах сдержанности населения и особенно распущенных фабричных), что якобы скоро должны прибыть к нам вспомогательные английские войска; чему простодушно тогда верили и неглупые люди. Но чтобы Москва была отдана без кровопролитной битвы, того — после мистификаций ростопчинских афиш — никому и в голову не приходило.

Вследствие такой настроенности вступающих французов многие приняли за англичан-союзников и владельцы дома (существующего и теперь на своем месте, против Рождественского монастыря), где жили наши родные и где мы с матушкой были захвачены, поспешили с такой радости отличиться гостеприимством, выславши с своим сыном и служанкою за ворота двора два горшка с маслом и с полдюжиною хлебов. Следовавшие мимо французы, видя такую любезность, спешились и начали хватать подаваемые им помазанные маслом ломти хлеба; к ним присоединились и прочие товарищи…»12

Но вернемся все же к так называемой элите. Про франкофилов и галломанию мы уже говорили, теперь обратимся к англоманам. В 1812 году в Москве даже существовал Английский клуб, однако в него старались подчас попасть весьма колоритные персонажи. Вот что нам известно об одном из них: «Среди четырех господ, забаллотированных 20 декабря 1802 года, была одна московская знаменитость — актер Сила Николаевич Сандунов (груз. ზანდუკელი: 1756–1820 — прим. мое, Е.П.). Его настоящая фамилия Зандукели, и происходил он из грузинских дворян, как, скажем, и князь Багратион, ведущий свое происхождение из царского грузинского рода. Однако Зандукели занялся делом низким и для дворянина непристойным. Служил чиновником, а потом стал вдруг играть на сцене Московского Петровского театра. К тому же и роли он любил преимущественно слуг-пройдох, чаще всего бывающих умнее своих господ… Супруга Сандунова — выдающаяся певица Елизавета Семенова, рожденная Уранова, происхождением, наоборот, не блистала, зато блистала талантами… Жизнь ведь не сцена, где Сандунов провалов не знал. К тому же знаменитые семейные скандалы актерской четы, веселившие всю Москву, должны были быть приняты во внимание при приеме в Английский клуб, где скандалов вообще старались не допускать. Однако История привела всех к общему согласию. Бессмертные Сандуновские бани, которые содержала эта чета, не слишком надеясь на мизерное актерское жалование, стали любимым после Английского клуба местом пребывания многих его членов. И более ничего Силу Николаевича с Английским клубом не связывало. Кстати, злые языки в Москве говорили, что не самой последней причиной семейных скандалов Сандуновых была как раз дележка доходов от банного промысла…

До некоторой степени Сила Николаевич мог утешиться тем, что в день его забаллотировки из состава клуба был исключен за злостную клевету в общественном месте один из старейших членов — господин Галлиндей, „как разглашающий во многих домах, что он имеет сомнение как в целостности кассы, так и в верности счетов, вверенных одному из господ старейшин Дмитрию Евсеевичу Цицианову (1747–1835: также из грузинского княжеского рода Цицишвили; этот „русский Мюнхгаузен“ славился своими невероятными рассказами — прим. мое, Е.П.)“».13

Уже в июле — августе 1812 года многие представители дворянства стали чувствовать неладное и постепенно готовиться к отбытию из Москвы (хотя абсолютное большинство пребывало во власти обмана, чинимого властями). В то же время Ростопчин подумывал об удалении из города особенно заметных сенаторов: подозрительный ко всем, он особенно не доверял людям видным. Мы же можем вспомнить и то, что в 1612 году самые именитые бояре России присягнули польскому королевичу…

Запалив костер войны, царь Александр и его министры принялись изыскивать «патриотов» буквально всюду: даже в московских психбольницах, тюрьмах и среди разного рода маргиналов. Сразу после открытия кампании министр полиции А.Д. Балашов предписывал Ф.В. Ростопчину: «Содержащихся в смирительном и работном Московских домах за пьянство и распутство мещан и господских людей взять в рекруты с зачетом и отправить во вновь формируемые полки. Не имеющие ремесла, жилища и состояния отставных и нижних классов гражданских чиновников праздношатающихся, при первом новом с стороны их проступке, отсылать к военному начальству для обращения в военную службу нижними чинами».14 Отнюдь не удивительно, что подобные кадры вскоре превратятся в вооруженное сборище мародеров и насильников.

Министерство по православным делам (так называемый Синод) также приказало церквям отчислять часть доходов от своего бизнеса. В синодском Указе от 25 июля (ст. стиля) значилось: «…из прибыльной суммы, получаемой от свечной в церквах продажи и поступившей в Санктпетербургский и Московский Опекунские советы, для обращения из процентов, отдать пособие к составлению новых сил…»15 Тяжелее всех было помещикам (в том числе подмосковным), у которых правительство забирало на свои капризы собственность (рабов): «Помещики-бедняги пишут слезные прошения начальникам ополчений, указывая на тяжелые условия своей жизни. За помещиком Тайдаковым Нижегородской губернии числится 13 душ: а берут воина…»16

С каждым днем трагикомедия набирала обороты, превращаясь в фарс: 16 августа император и самодержец Всероссийский Александр I своим указом разрешил следующее — забирать в рекруты людей со следующими «пороками и недостатками» (сохраняю орфографию Высочайшего подлинника):

«Редковолосых.

2-е. Разноглазых и косых, ежели только зрение их позволяет прицеливаться ружьем.

3-е. Имеющих бельмы, или пятна на левом глазе, лишь бы правой глаз был совершенно здоров.

…4-е. Заик и косноязычных…

5-е. Неимеющих до 6 или 8 зубов боковых, лишь бы только были в целости передние, для скусывания патронов необходимые.

6-е. С маловажными на черепе наростами, непрепятствующими носить кивер и каску.

7-е. С недостатком одного пальца на ноге, естьли только представляемый в рекруты не может затрудняться в свободной и скорой хотьбе.

8-е. Имеющих на левой руке один какой-либо сведенный (скрюченный) палец непрепятствующий заряжать и действовать ружьем.

9-е. Кастратов, т. е. неимеющих двух яиц, или детородного уда, но только совершенно здоровых».17

Вы только представьте этот кошмар в стиле нидерландского художника Иеронима Босха (Ерун Антонисон ван Акен: около 1450–1516): Великая армия европейцев должна была просто испугаться одного вида сих «чудо-богатырей» — и обратиться в бегство еще до сражения… Да, что и говорить: были люди в то время — не то, что нынешнее племя интернета и атеизма.

Слыша о подобных указах из Петербурга, свидетельствующих о панике в тамошних кабинетах, некоторые прозорливые москвичи поняли, что ситуация аховая, что лубочные «ростопчинские афишки» — и стали постепенно проявлять свой «патриотизм» в сторону отъезда из «матушки-Москвы» (и ее древних святынь).

Сам же царь Александр действительно впал в почти дамскую истерику. Хотя война только началась, и Наполеон преследовал убегающую русскую армию в направлении Москвы, русский император буквально видел Петербург в руках победителя. Он не надеялся ни на талант и отвагу своих генералов и армии, ни на патриотизм атомизированного населения, который он пытался возбудить самыми низкими ухищрениями и манипуляциями. Уже 16 июля (!) 1812 г. он приказал председателю Комитета министров графу Н.И. Салтыкову начать подготовку эвакуации Петербурга (я сохраняю орфографию подлинника): «Все сии обстоятельства заставляют помыслить заблаговременно о предмете разговора нашего незадолго перед моим отъездом, то есть о возможности неприятеля пробраться до Петербурга. Я бы желал, чтобы Ваше Сиятельство внимательно подумали о сем предмете и, по крайней мере, чтобы уже решено было по здравом размышлении все то, что надобно будет увезти из Петербурга, и о способах сего увоза (…).

Совет. Сенат. Синод. Департаменты Министерские. Банки. Монетный двор. Кадетские корпуса. Заведения, под непосредственным начальством Императрицы Марии Феодоровны состоящие. Арсенал. Архивы. Коллегии Иностранных дел. Кабинетской (архив — прим. мое, Е.П.). Из протчих все важнейшия бумаги. Из придворнаго ведомства: серебро и золото в посудах. Лучшия картины Эрмитажа, также и камни резные хранящиеся также в ведении придворном одежды прежних государей. Сестрорецкой завод с мастеровыми и теми машинами, которыя можно будет забрать.

По достоверным известиям, Наполеон в предположении вступить в Петербург намеревается увезти из оного статую Петра Великаго… то обе статуи Петра I-го, большую (имеется в виду скульптура Э.М. Фальконе — прим. мое, Е.П.), и ту, которая перед Михайловским замком (Б.К. Растрелли — прим. мое, Е.П.), снять и увезти на судах, как драгоценности, с которыми не хотим разставаться.

…Я бы думал также разобрать бережно дом его, возле крепости состоящий, и равномерно на галиоте увезти — все трофеи, хранящиеся в крепости, в Исакиевской церкви, в арсенале, в Петергофской слободской церкви…

Везти можно все сии предметы водою по Мариинскому каналу и частию, что можно, сухим путем, в наряженных подводах. …Статую Суворова с Царицынскаго луга (работа М.И. Козловского, Александр I присутствовал на ее открытии которой в мае 1801 г. — прим. мое, Е.П.). Лучшие мраморныя статуи из Таврическаго дворца».18

Таким образом, все самое важное для государства предполагалось удалить аж в Казань! И при таких параноидных планах царя (спустя всего три недели после начала кампании!) мои коллеги-исследователи спорят об итогах Бородина — насколько исход сражения мог бы повлиять на решение царя пойти на мир и перестать мучить собственный народ?! Традиционно считается, что Аустерлиц был образцом полной победы Наполеона: но (об этом историки не задумывались) после Аустерлица он вовсе не стал преследовать разбитую русскую армию, а после Бородина двинулся дальше. И по итогам Аустерлица жаждущий крови и не щадящий своих солдат и бюджет Александр продолжил войну в 1806–1807 гг. Но в 1805 году Наполеон получил мир от императора Австрии, у которого не было безразмерной страны и рабски послушного населения.

Так упаковывали экспонаты из Императорской Академии художеств: в 213 ящиках уместились «формы античных фигур», в 39 — учебные модели античной архитектуры (а где же т. н. «исконно русские» шедевры?!). Мраморная статуя Екатерины II и бронзовая статуя императрицы Анны Иоанновны (1693–1740) с арапчонком «в обвертке» были помещены в отдельные крупные ящики.19 Паковали также архивы и разные другие хранилища. Отмечу, что некоторые вещи при попытке эвакуации бессмысленно потонули еще в самом начале пути. Еще были эвакуированы 205 воспитанников Академии художеств (вскоре 48 исключили «за дурное поведение»…). Среди прочих на телегах по направлению к Петрозаводску отправлялись и награжденные золотыми медалями молодые дарования Сильвестр Щедрин (1791–1830), Константин Тон (1794–1881), Михаил Теребенев (1795–1864).20

Но пока еще летом 1812 года мирная православная жизнь в первопрестольной продолжается: работорговля идет полным ходом! Продавали не только людей, но и средства улучшения жизни: «Продается мазь для избавления от клопов в баночках, от которой точно исчезают… каждая баночка по 15 к. сер., Хамовнической части 1 квартала под № 87, в приходе Неопалимыя Купины, на валу, в доме Г. Василькова у нанимающих. Спросить служителя Александра Петухова».21

Развлечений было множество — и все заграничные! «Московские ведомости» от 22 июня (№ 50) радуют новостями: «С дозволения Правительства. Г-н Транже и недавно приехавшая кампания Г. Роббе, показывавшая свое искусство в С. Петербурге имеет честь известить Почтеннейшую публику, что с 23 числа сего месяца каждое воскресенье, вторник и четверток откроют они представления свои в Нескушном саду.

Кампания сия покажет искусство свое на лошадях.

Молодой Американец будет волтижировать и показывать искусство свое.

… Г-жа Роббо, бывшая мамзель Хиарини покажет искусство свое, никогда здесь виданное.

Кампания сия будет делать разныя сальтомортальныя скачки взад и вперед. Молодой Роббе будет скакать трампелино через шесть человек и через шесть лошадей…»

И естественно учили французский язык. Газета «Московские ведомости» от 17 июня (№ 45) объявляет: «В новооткрытом книжном магазине Ивана Готье (органичное имя — прим. мое, Е.П.), состоящем на Никольской улице в доме И. Глазунова, бывшем Графа Шереметева, между Синодальной Типографией и Ремесленной управой под № 3 продается на днях отпечатанный Новый Самоучитель Французскаго языка или Способ в скорейшем времени не только малолетним, но и всякого возраста людям научиться, без помощи наставника, читать и правильно произносить по-французски, с приобщением употребительных в обществе разговоров, сочинен. Матвеем Блемером. М. 1812. В тип. Решетникова».

Однако в почете был не только французский язык: «На Никитской, близ дому Г. Пашкова, в доме купцов Якобиев у нанимающаго Николая Иванова поступил в продажу самой старой Ямайский Ром, превосходный как во вкусе, так и по запаху, также разные Голицынския сладкия и на манер Французской водки, особливо Кизлярская, которая почти ничем не уступает настоящей Французской» (Московские ведомости, № 53, 3 июля). Вот оно как: оказывается, образцовой водкой в России считалась водка французская!

На самом деле, документы свидетельствуют о повальном увлечении изучением европейских языков (особенно французского и немецкого). У нас сохранилось множество ведомостей «по полицейской части», в которых перечислены имена и все подробности, касающиеся учителей — на каждый район города их приходилось по несколько десятков!22

Любопытно узнать, какие среди прочих книги читал немногочисленный в России класс обученных грамоте людей? Обратимся, к примеру, к рекламным объявлениям в одном из январских выпусков (за 1812 г.) газеты Санкт-Петербургские ведомости:

— Оракул гадательный, или Астролог, славного Тихобраге, состоящий из 12 разных книг… (речь идет о Тихо Браге /лат. Tycho Brahe: 1546–1601/ — датском астрономе, астрологе и алхимике);

— Новый полный и подробный сонник, означающий пространное истолкование каждого сна, второе издание, 1811 г., с картинками, цена 2 р. 50 коп.;

— Брюсов календарь на 200 лет, 1 р. 20 коп. (имеется в виду календарь, названный по имени Якова Брюса /James Daniel Bruce: 1670–1735/ — сподвижника Петра I; полное название первого издания сочинения: «Календарь или месяцеслов христианский. По старому стилю или исчислению на лето от воплощения Бога Слова 1710. От миробытия 7217. Напечатан в Москве, лета Господня 1709. Декабря в день»);

— Игрище на святках, комедия в 1 действии, 50 коп.;

— Эротические стихотворения, российское сочинение на английской бумаге, СПб., 1811 г., 2 р.;

— Гамлет, трагедия в 5-ти действиях, в стихах, подражание Шекспиру, соч. Висковатого; СПб. 181 г., 2 р.23

Итак, на беззащитное сознание православных граждан выливали тонны макулатуры шарлатанов-астрологов и толкователей снов; все это перемежалось эротическими сюжетами (напечатанными, в отличие от прочего, на дорогой бумаге) и неуклюжими попытками подражать европейским гениям. Страшно представить, какой бардак и хаос царил в головах читающих подобное. Всё сие, весь перечисленный ассортимент, весьма живо напоминает то, чем пичкают телеканалы и киоски печати и сегодняшних граждан РФ.

Отмечу, что уже к июню 1812 г. ситуация временно изменилась (но буквально в 1813 году постепенно вернулась к прежним трендам): из-за активизации цензуры и пропаганды стали на скорую руку печатать военные рекомендации А.В. Суворова, наполеоновского офицера и военного аналитика Антуана-Анри Жомини (1779–1869), а также австрийского имперского фельдмаршала графа «Кевингеллера» (правильное написание — Людвиг-Андреас Кевенхюллер /Ludwig Andreas Graf Khevenhüller/: 1683–1744).24 Любопытно, что А.-А. Жомини участвовал в Русской кампании Наполеона и был назначен императором на должность губернатора оккупированного Вильно, а затем Смоленска: и в то же самое время его сочинение о прошлых триумфальных походах Наполеона издавалось в Петербурге, чтобы учить (вовремя…) русских генералов сражаться против французов… Вспоминается строчка Дениса Давыдова (из «Песни старого гусара» 1817 г.):

Жомини да Жомини!

А об водке — ни полслова!

Но вернемся в допожарную Москву… Вокруг Кузнецкого моста еще с прошлого века стал формироваться «французский квартал». Моды и эстетика Франции уже захватили и покорили «матушку-Москву». Парфюмер из Меца Эразм Пенсемай (? — 1776/1777) поселился в Москве в 70-е годы и вошел в компаньоны к Жану-Батисту Прену. Совместно они торговали косметикой, бакалеей и парфюмерией. Еще можно вспомнить известного ювелира Эдма Лажуа. Коммерсанты Александр Дорезон и Франсуа Гранмезон производили карты. Уже прославившийся в Петербурге часовщик Марк Фази в 1764 году устроил в Москве часовую фабрику.25

Накануне 1812 года французские магазины стали местом встреч высшего русского общества. Особой популярностью пользовалась фирма Обер-Шальме, продававшая севрский фарфор (я рад видеть подобные предметы и в моей личной коллекции) и роскошные ткани. У Татона был магазин с вином, табаком, прованским маслом и деликатесными сортами сыра. В 1799 г. распахнул свои двери большой книжный магазин В.Ж. Готье. Другим успешным книготорговцем был Морис-Жерар Аллар (1779–1847). Здесь же властвовал над местной элитой и бывший парикмахер самой Марии-Антуанетты Леонар Отье (1750–1820): в 1790 году он бежал в Лондон, затем в Германию, а в 1800 году переехал в Москву. На том же Кузнецком мосту иностранцы открывали и фешенебельные гостиницы. Особенно славился «Отель де Пари» господина Лекена (родственник легендарного трагика «Комеди Франсез» Анри-Луи Кайна /известный как Лёкéн: 1729–1778/, обожаемого Вольтером). «В бельэтаже», «С парижским вкусом», «Храм хорошего вкуса» — вот те вывески, которые украшали центр Москвы в 1812 году.26

Знаменитая французская трагическая актриса Жорж (Маргарита Жозефина Веймер известная как мадемуазель Жорж / m-lle George, а также m-me George — псевдоним по имени отца/ и Жоржина: 1787–1867) была абсолютным покорителем московской публики. Она приехала в Россию в 1808 году и имела неслыханный успех! Все русские актрисы (и прежде всего снискавшая известность Екатерина Семеновна Семенова: 1786–1849) учились мастерству на ее представлениях.27 Но театр у Жорж был не только на сцене. Историки имеют документальные доказательства того, что она умудрилась быть любовницей последовательно следующих исторических деятелей: Наполеона Бонапарта, его младшего брата Люсьена Бонапарта (1775–1840), а затем небезызвестного русского генерала А.Х. Бенкендорфа (они жили вместе и не скрывали того…).28 В.А. Жуковский (1783–1852) признавался: «Если мы выходим из театра с душою растроганною и если это впечатление столь сильно, что оно несколько времени не оставляет нас и посреди рассеяния или даже препятствует ему предаваться, то мы имеем право назвать автора превосходным, и, следовательно, имя актрисы превосходной принадлежит девице Жорж по праву».29

Таким образом, император и король Наполеон и его Великая армия могли бы чувствовать себя как дома…

Но время шло, русские армии терпели одно за другим позорные поражения от французских войск — и московский градоначальник стал отыгрываться на несчастных иностранцах, проживавших в Москве. А это были как раз те люди, которые дарили России цивилизацию: европейские врачи, учителя, книгоиздатели, художники, артисты, повара, учредители коммерческих домов и т. д. Безвинных людей (часто давно имеющих русское подданство!) арестовывали, секли, высылали в Нижний Новгород, Оренбург, Вятку, Пермь и т. д. На основании словесных (!) показаний некоего «мальчишки» (?!) был схвачен «кухмистр» (заведующий столом или старший повар) самого графа Ростопчина француз Теодор Турне. Согласно этому непонятному навету повар якобы говорил о том, что Наполеон идет за тем, чтобы дать «вольность». Кому мог о подобном рассказывать на французском языке повар (на кухне —?) никто объяснить не мог, но безвинного человека наказали кнутом (25 «горячих») и отправили в Сибирь (до Тобольска не довезли, а оставили в Перми аж на 7 лет)!30 Подобное, как бы мы сказали в наше время, «фашистское» (только еще архаичнее, абсурднее) поведение было нормой для российского правительства того времени.

Иностранцев и ставших уже русскими подданными (но с иностранными фамилиями) арестовывали и высылали без суда и следствия, без имущества. Не щадили ни женщин, ни детей. Их отправление на барках происходило под животный гогот и крики «ура» собравшейся подлой черни.31

Уже перед самой сдачей Москвы полоумный балабол Ростопчин выпустил одну из своих последних афишек с разухабистым призывом (я сохраняю орфографию и пунктуацию подлинника): «Не пустим злодея в Москву… Возьмите херугви из церквей и с сим знаменем собирайтесь тотчас на трех горах (возвышенность у Москвы-реки недалеко от Пресни — прим. мое, Е.П.). Я буду с вами и вместе истребим злодея».32 Об этом физически неприятно писать, но сам Ростопчин и не собирался ни на какие «три горы», более того — не надеялся, что туда кто-то сдуру пойдет из горожан. Вот что об этом записал С.Н. Глинка: «Встав с софы, граф присел к столику и летучим пером написал воззвание на три горы. Подавая его мне для напечатания в типографии (…) граф прибавил: „У нас на трех горах ничего не будет; но это вразумит наших крестьян, что им надо делать, когда неприятель займет Москву“».33

Что же произошло в итоге? Естественно, москвичи на три горы не явились, зато там собралось несколько сотен отрепья. Не дождавшись Ростопчина, обозлившись из-за обмана, они двинулись к центру города, по дороге опустошая и разбивая все питейные заведения.34 Вскоре к ним присоединились и часть деморализованных солдат армии М.И. Кутузова: поэтому, когда французы вошли в Москву, они узрели позорные сцены валяющихся на улицах пьяных русских солдат и маргиналов.

Стоит отметить, что русские очевидцы вспоминают вступление императора Наполеона в Москву в весьма торжественных тонах: «…проходил мимо нас на Сретенку и оттуда — в Кремль великолепный кортеж, которому предшествовала конная гвардия и несколько взводов кирасиров, в серебряных латах и сияющих касках, с конскими хвостами назади; музыканты играли торжественный марш. Кортеж этот состоял более, нежели из двухсот всадников, украшенных орденами, в разнохарактерно-богатых мундирах, касках, шишаках и шапках, в середине свиты два знаменщика, одетые герольдами, сомкнувшись рядом, везли большой, потемневший в походах, штандарт, на древке его сидел одноглавый золотой орел: тут был сам Наполеон… фланговые кричали „Vivat imperator“ и заставляли то же повторять собравшихся из любопытства жителей, которым свитские адъютанты бросали мелкую серебряную монету величиною несколько поболе нашего двугривенника. Легковерные зрители начали с удовольствием подбирать эту французскую манну…»35 Итак, москвичи ловили деньги победителей и кричали «Да здравствует император» — невольно вспоминается выступление Воланда в Варьете (эпизод романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»)…

Есть некоторые сведения о том, что кое-кто в Москве мог и ждать прихода Наполеона.

И все же, сдача города русскими генералами и бегство большинства жителей из города в тот сентябрьский день 1812 года стало для них катастрофой. Паника охватила все слои общества, не имея возможности взять с собой достаточно вещей, люди уходили в никуда. Многие больные и калечные не могли идти: они заживо сгорели в собственных домах и больницах. Плачь детей, оханье стариков и впечатлительных дамочек, моментальное воровство осмелевшей дворни, попы, пытающиеся вынести на себе как можно больше золота, побросавшие свои должностные обязанности чиновники всех рангов — вот мозаика типов и мизансцен, которые можно было тогда наблюдать. Нерадивый «главнокомандующий Москвы» Ф.В. Ростопчин писал в Петербург: «Женщины, купцы и ученая тварь едут из Москвы».36

Большую тему Москвы в 1812 году логично продолжать раскрывать именно с рассказа о ее генерал-губернаторе — графе Федоре Васильевиче Ростопчине (1763–1826). Присмотримся поближе к его личности и биографии. Внимательно изучив мемуары современников, а также портреты с натуры (в том числе писанные Орестом Адамовичем Кипренским и итальянцем Сальваторе Тончи /1756–1844/), мы узнаем его внешность: глаза на выкате, вздернутый капризный нос, обозначившаяся к 1812 г. лысина. Это был человек очень нервный, порывистый в поведении, легкий на демагогические речи и склонный к публичной буффонаде. В юности (в 1786–1788 гг.) он совершил гран-тур по Германии, Англии и Голландии, недолго слушал лекции в Лейпцигском университете.

Его близкий приятель тех лет Е.Ф. Комаровский (1769–1843) пишет: «Из наших русских (проживающих в Лондоне — прим. мое, Е.П.) я более всех виделся с графом Ростопчиным; мы с ним вместе ходили смотреть битву петухов, ученого гуся и ездили за несколько от Лондона верст смотреть кулачных бойцов…»37 Боксерские бои особенно возбуждали будущего генерал-губернатора. Возвратившись в Россию, он участвовал в русско-турецкой войне (был при штабе) и в русско-шведском столкновении. Но из его военной карьеры ничего не вышло: по недостатку способностей и храбрости.

⇐ Предыдущая 124 125 126 127 128129130 131 132 133 Следующая ⇒