Annotation 47 страница

В этой связи огромный интерес представляет совершенно неизвестный большинству специалистов документ — рапорт об опросе русских пленных дивизионного генерала Михала Сокольницкого (1760–1816), составленный для Наполеона 10 сентября 1812 г. в Можайске. О своих полках пленные из 1-й гренадерской дивизии сообщили: «Их потери считаются до трети [состава], что связано с трусостью офицеров, которые прятались в кустарниках и покидали строй.

Два полка егерей, приданных… этой дивизии и находившихся впереди, в беспорядке бежали…

…Человек по имени Григорий из Пскова… прослуживший 19 лет в Санкт-Петербургском полку, заявил, что он никогда не видел полк столь потрепанным… как в этом деле. Он говорит, что перед делом генерал Кутузов проехал перед строем и обратился с речью к войскам, однако она не произвела сильного эффекта».268

Как видите, моя монография — это фактически сборник документов, здесь нет места моим пристрастиям: лишь только факты. О том, что офицеры и солдаты покидали строй (часто укрывались в вагенбурге) свидетельствуют и первоисточники с русской стороны. Вскоре после Бородина проблема дезертирства вообще встала весьма остро, а после перехода в 1813 году границы — только усугубилась. Этого не заметил ни один мой предшественник, но идея заградотрядов родилась именно в 1812 году (когда Кутузов столкнулся с вышеозначенными трудностями). Но точно определить дату сложно. К примеру, заведующий канцелярией Кутузова Сергей Иванович Маевский (1779–1848) гордо приписывает эту «заслугу» себе — и относит ко времени битвы при Лютцене (Люцене) — в конце войны 1812–1813 г. (перед летним перемирием).269

На самом деле, эти опросы русских пленных солдат невероятно важны. Задумайтесь: из-за их поголовной неграмотности у историков не осталось, так сказать, «окопной правды»! Основные сведения исследователи вынуждены были черпать из победных реляций «кофейника» М.И. Кутузова и эффектных мемуаров высших офицеров (многие из которых — немцы). Наградные документы — это особый вид источника, к которому надо относиться предельно критично, но и они составлялись, естественно, офицерами. Таким образом, мнение и оценку происходящего простых солдат спросили только противники: и о том мы имеем «живой» документ. Можно только сожалеть, что нет возможности узнать именно «окопную правду» от рядовых (по истории Второй мировой войны у нас есть весьма показательные свидетельства, расходящиеся с генеральскими реляциями и мемуарами: полагаю, что многие ситуации на фронте обеих войн могли совпадать!).

Почему этот важнейший для русских бой был ими проигран? Да, мы уже знаем, что расположение войск было преступно ошибочным, что М.И. Кутузов почти не командовал, но все же офицеры и солдаты были в обороняющемся положении — и могли хотя бы и без талантливого перехода в наступление, но просто отстоять свои позиции. Что нам сообщают документы? Многое объясняет приказ самого М.И. Кутузова по армиям от 10 сентября (29 августа — ст. стиля) 1812 года. В нем он, в частности, вынужден браниться: «…в сражении при Бородине заметил я, что рядовые при самом начале оного, в большом числе оставив команды свои, уходили назад под предлогом препровождения раненых или отзываясь, что расстреляли все патроны… в преграду чего предписывается всем гг. командующим частьми войск объявя солдатам под опасением строгого взыскания, наблюсти, чтобы они не стреляли иначе, как в дистанции верного выстрела… Раненых же провожать только тем, которые из ополчения в ряды вступили, и только до первой цепи, назади линии нашей расставленной».270 И далее про поимку упомянутых трусов «воинской полицией». Таким образом, речь идет о массовом явлении уклонения от боя, фактически трусости. Как же так? В такой день, после молебна, перед лицом своих товарищей?! Кстати, возвращаясь к теме недосозданного еще тогда «русского» языка: обратите внимание на неудобочитаемость текста — хотя М.И. Кутузов, как человек большую часть жизни использующий французский, как мог свою речь культивировал.

Тем не менее, объясняя причины поражения русской армии, необходимо начинать с констатации безответственности, лени и непрофессионализма главнокомандующего — М.И. Кутузова. Именно он неверно расположил войска, он фактически не руководил боем, он способствовал созданию ненормальной психологической атмосферы в штабе (когда интригам был дан ход, а сам Кутузов часто отдавал приказы нижестоящим, минуя командующих 1-й и 2-й Западных армий, тем самым подставляя их). Тот же Кутузов не начал отход вовремя (утром), когда уже было очевидно, что сражение проиграно, и можно было хотя бы сохранить боеспособность армии.

Вина была и на многих генералах, которые дурно распоряжались, на немалом числе офицеров, которые трусливо бежали с поля боя, покидая своих солдат (впрочем, и среди них были дезертиры и мародеры). Мало кто знает, но после сражения не были награждены не только упомянутые Ф.П. Уваров, но еще 13 генералов регулярных войск! Более того — ВСЕ генералы казачьих войск (и атаман М.И. Платов) и ополчения (!) остались без наград! Но самый показательный факт (о нем не упомянул ни один из авторов описаний войны 1812 года) касается рядовых и унтер-офицеров: лишь 4 % из них получили Знак отличия!271 Это как же плохо надо было себя проявить в тот решающий день?! Были и другие бытовые проблемы, негативно повлиявшие на исход баталии для русской стороны — среди них пьянство (оно уже отмечалось французскими мемуаристами во время Смоленского сражения). К примеру, участник сражения, вюртембергский обер-лейтенант Генрих фон Фосслер (1791–1848) вспоминает о том, что «многие из них (из русских — прим. мое, Е.П.) были пьяны».272

Продолжая выяснять итоги битвы — узнаем потери сторон.

Практически все русские историки-участники войны 1812 года, а затем исследователи девятнадцатого века определяли потери русской армии в 50–60 тыс. человек!273 Журналисты газеты «Литовский курьер» в статье от 16 сентября 1812 года исчисляли потери русских в 50 тысяч человек.274 Автор первого обстоятельного описания Русской кампании (в 1812 г. — подпоручик Свиты Его Императорского Величества), генерал-майор Дмитрий Петрович Бутурлин (1790–1849), называл цифру в 50 000 чел.; адъютант М.И. Кутузова А.И. Михайловский-Данилевский свидетельствовал о потерях в 55 000 чел.; осведомленный французский историк, крупный государственный деятель и современник событий Луи Адольф Тьер (1797–1877) определял ее в 60 000 чел.275

Заслуженный профессор и почетный член Императорской Николаевской военной академии, генерал от инфантерии, известный военный историк Н.П. Михневич (1849–1927) заявлял: «Русские потеряли почти 50 процентов».276 Тот же Н.П. Михневич на страницах знаменитого семитомного издания (коллективная монография), посвященного столетнему юбилею, который подводил итог достижениям историографии дореволюционного периода, называет точную цифру: 57 000–58 000 человек.277 Авторы другого коллективного исследования 1912 года определяли потери армии Кутузова в эти же 57 000–58 000 чел.278

Однако в советское время, в юбилейном 1962 году один из официозных монополистов темы (получивший влияние еще при И. Сталине) Л.Г. Бескровный (1905–1980) неожиданно указал цифру в 38,5 тыс. чел.279 Его вопиющий непрофессионализм и неуважение к читателю и коллегам поражают, ведь в том же 1962 году под его редакцией выходит сборник документов, посвященный Бородину, где опубликована архивная ведомость, называющая потери русской армии (без учета нескольких подразделений): 45 633 человек!280 Очевидно, Л.Г. Бескровный или сам не читал сборник документов, или понадеялся, что широкая аудитория его не прочитает, а специалисты не посмеют обратить на это внимание — пропагандисту было выгодно занижать потери армии М.И. Кутузова.

И только много позже архивист С.В. Шведов дополнил данные этой ведомости другими архивными материалами (учитывающими неучтенные части) — и выяснил самую достоверную на данный момент цифру потерь русских — 53 тысячи человек (то есть научным способом вернулся к выводам участников боя).281 Я полагаю, что, если изыскания на сей счет будут продолжены, то данная цифра может быть уточнена только в сторону ее увеличения.

Таким образом, М.И. Кутузов потерял почти половину регулярных войск! Это была катастрофа — ведь армия разгромлена: подобного масштаба уничтожения живой силы противника Наполеон не достигал даже под Аустерлицем и Фридландом. Солдаты М.И. Кутузова были буквально расстреляны в упор — и без всякого смысла. Многие мемуаристы в один голос вспоминают: некоторых русских полков уже практически не существовало. Более того: в самый вечер сражения ситуация оказалась еще более чудовищной — ведь многие солдаты и офицеры просто разбежались (и возвращались в свои части лишь постепенно). Страшно читать подобные свидетельства русских офицеров (слова М.С. Воронцова): «Я был ранен в этом сражении, дивизия, которой я командовал, совершенно уничтожена, и я даже не представил вовсе донесения о принятом нами в нем участии».282

Теперь обратимся к французским потерям. К большому научному сожалению, долгие годы некоторые отечественные «историки» повторяли комическую сказку, вброшенную еще «сумасшедшим Федькой» (так называла Ф.В. Ростопчина Екатерина II) про 58 тыс. человек. В 1813 году генерал-губернатор и поджигатель Москвы опубликовал агитационную фальшивку — мнимый список потерь французских корпусов при Бородине. Но те, кто открывали этот список, могли лишь посмеяться: в него был, например, включен некий «10-й армейский корпус А. Монсея». На самом деле, 10-й корпус действовал у Риги! И командовал им Ж.Э. Макдональд! А маршал Б.А.Ж. де Монсей (1754–1842) вообще никогда в России не был. В той же «сказке» упомянуты и огромные потери (аж 5 095 чел.) 7-го армейского корпуса, который, увы, также был в сотнях километрах от поля сражения.283

Тем не менее нерадивые «историки» (среди них и один из монополистов темы войны 1812 г. в советскую эпоху Л.Г. Бескровный) умудрились всего этого не заметить. Хотя современные исследователи давно в курсе разоблачения ростопчинской фальшивки, мастера графомании в Википедии(приходится упоминать — специально для широкой аудитории читателей) смело приводят ее как «одно из мнений». В силу невежества они не могут отличить фальсификацию и простой «ляп» от Мнения, основанного на документах. Таким образом, публикация Ф.В. Ростопчина про «58 тысяч» — это не документ, свидетельствующий о потерях французов, а документ, свидетельствующий о бесчестии представителей российского правительства, не гнушавшихся никакими подлогами и убогими авантюрами.

Подлинные архивные документы, опубликованные еще в 1842 году инспектором смотров Главного штаба Великой армии Пьером Полем Денье (1781–1848), дают нам конкретные репрезентативные цифры (собранные им же самим для Наполеона непосредственно в 1812 году!): 28 086 человек (6 567 убитых и 21 519 раненых) — за оба (!) дня боев (у Шевардина 5-го сентября и 7-го числа — в генеральном сражении).284 Именно от этих данных уже более 150 лет отталкиваются многие серьезные авторы западной историографии, а в последние 30 лет — и солидные отечественные исследователи.285 Любопытно, что тот же Денье на той же странице приводит и свое мнение о потерях русской армии (50 000), однако большинство авторов, не читавших его книгу лично, а лишь пользующихся чужими ссылками (и то хорошо…), об этом не знают: получается так, что я сейчас об этом вам рассказываю первым.

Однако следует иметь в виду, что данная ведомость была составлена для маршала Л.А. Бертье (начальника Главного штаба), по всей видимости, 21 сентября — и туда попали многие солдаты и офицеры, погибшие в стычках у Можайска и других авангардных перестрелках. К примеру, мы точно знаем из донесений, что дивизионный генерал, генерал полковник-кирасир, граф империи (с 1810 г.) Огюстен Даниэль Бельяр (1769–1832) был легко ранен в икру ноги 8 сентября 1812 г.286 В Бородинском бою под ним убило двух лошадей, но сам он чудом остался абсолютно невредимым! Другие примеры: упомянутое в ведомости Денье ранение Луи Леже Буальдьё не подтверждается исходящей корреспонденцией и документами его части, генерал Клод Пьер Пажоль (1772–1844) — ранен только 9 сентября 1812 г. (прожил долгую жизнь — и был губернатором Парижа) и т. д.287 Всего разночтений по персоналиям высших офицеров — примерно на 20 %: по всей видимости, это (среди прочего) именно те потери, которые были понесены в течение нескольких дней после генеральной битвы.

А дальше мы обращаемся к свидетельству гвардейского генерала П. Бертезена: «Ведомости, представленные частями, доводят потери до 22 600 человек, но при этом следует обратить внимание, что полковники пользуются случаем сражения, чтобы скрыть от контроля людей, оставшихся под тысячей разных предлогов в тылу. Учитывая это, я считаю правильным уменьшить цифру потерь на несколько тысяч. Кроме того, среди тех, кто в рапортах указан ранеными, 4[000] или 5000 человек получили лишь царапины и следуют с армией в Москву».288 Можно предположить, что помимо сводной ведомости, сделанной несколькими днями позже (и опубликованной Денье), существовали еще рапорты, поданные Наполеону сразу после битвы: и они характеризуют урон в 22,6 тыс. человек. Это вполне коррелирует с выясненным нами обстоятельством: с включением в ведомость Денье потерь, понесенных несколькими днями позднее главного сражения. Весомый факт: такой авторитетный участник событий, как Главный хирург Великой армии Доминик Ларрей утверждал, что французы потеряли всего 21–22 тыс. чел.289 Ряд других известных мемуаристов называли числа в 15 тыс. и 18 тыс. чел.290 Автор, очевидно, самой популярной и часто переиздаваемой во Франции и Италии объемистой биографии Наполеона (она опубликована в 1827 году, но до русского читателя и даже до специалистов не дошла до сих пор…), барон Ж.М. де Норвэн (Jacques Marquet de Montbreton, baron de Norvins: 1769–1854) занимал в годы империи высокие чиновничьи посты и имел допуск в самые разнообразные архивы. Этот осведомленный историк эпохи определял потери Великой армии в 12–13 тыс. чел. раненых и 9 тыс. убитых.291

В 1947 г. «Revue historique de l’armee» (ежеквартальный журнал Военного архива в Венсенне) опубликовал документ за подписью Наполеона под названием «Состав сил французской армии после сражения у Москвы-реки».292 Сравнивая численности Великой армии до и после сражения (по упомянутому документу), цифра потерь приближается к 20 тысячам.

Я полагаю методологически ошибочными (хотя и интересными) попытки исчислять потери солдат, исходя из сравнения потерь офицерского состава (на основе некорректного сравнения потерь в разных сражениях наполеоновской эпохи). Подобные расчеты некоторые авторы проводили на основе данных об офицерах в известном, но позднем справочнике Аристида Мартиньена (составлен почти сто лет спустя после 1812 г.).293 Дело в том, что качество армий сражающихся сторон, особенности рельефа и укреплений, интенсивность и длительность боя — всегда разные. Кроме того, списки Мартиньена пестрят ошибками: это выясняется при скрупулезном их сличении с архивными данными отдельных полковых историй.294

Для проверки сведений специальных рапортов я сравнил данные состояния Великой армии перед сражением (опубликованы Ж. Пеле и уже упомянутым нами Ж. Шамбре) и после (при вступлении в Москву): за вычетом потерь в прочие дни и с добавлением соединений, дошедших между Бородиным и Москвой. Результат совпадает.295 В итоге, я полагаю, что реальные потери французской армии составили около 22 тыс. чел., причем убитыми и серьезно раненными — на несколько тысяч армейцев менее. Таким образом, я сейчас возвращаю историографию еще и к оценке барона Фредерика Франсуа Гийома де Водонкура, который стал автором первого солидного труда о русской кампании 1812 г. (скороспелые записки и компилятивные очерки по официальным реляциям мы сейчас в расчет не берем) — и определял потери Великой армии как «более двадцати тысяч человек».296

Мнение этого блестящего офицера, генерала (в 1812 г. он состоял при Эжене де Богарне и был свидетелем Бородинского сражения) и известнейшего военного писателя наполеоновской эпохи мои коллеги умудрились просто-напросто проигнорировать.

В отличие от русской стороны, где тяжелораненых было на порядок больше (и основной процент из них или оставили без попечения — или затем просто заживо сожгли свои же в Москве!), несколько тысяч французских раненых совсем скоро вернулись в строй. Также следует упомянуть, что процесс уточнения численности потерь обеих сторон будет еще долго продолжаться, но а) авторы точно не смогут внести принципиальных изменений в итоговые цифры, б) в связи с упомянутой диалектикой состояния раненых — точных цифр (до одного человека) мы никогда не узнаем (однако для сравнительного аналитического вывода /а это главное/ подобное и необязательно).

Итак, имея больше войск, Кутузов потерял минимум 53 тысячи человек — против 22 тыс. чел. у наступающих на русские укрепления французов (даже если принять без проверки и анализа исходные данные П.П. Денье в 28 тыс. чел., суть не меняется). При этом практически все эти 53 тыс. чел. с русской стороны следует считать в графе «убитые» (ибо большинство раненых погибнет при сожжении русскими Москвы). На основе объективных архивных документов мы получили лишь новый аргумент в пользу вывода о серьезном поражении русской армии. Урон армии Наполеона был значителен, но сообразен (и даже мал) сложности задачи и дискомфорту общего контекста кампании.

Продолжим анализ итогов битвы. Многие русские военные, оставившие нам письменные свидетельства, признали Бородино поражением своей армии — и победой Наполеона. Среди них, к примеру, храбрый и принципиальный А.П. Ермолов, заявивший: «неприятель одержал победу».297 Вскоре после боя адъютант Владимира Ивановича Левенштерна (1777–1858) офицер Фадеев писал А.Д. Бестужеву-Рюмину «Неприятель непременно войдет в Москву, потому что наша армия совсем погибла». Генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин сообщал: «Я написал записку министру полиции, что я не понимаю этой победы, потому что наши армии отступили к Можайску…»298 М.Б. Барклай де Толли выразился так: «Если в Бородинском сражении армия не была полностью и окончательно разбита — это моя заслуга»299 (он имел в виду то, что фактически спасал положение во время боя, пока М.И. Кутузов бездействовал вдали). Известные участники-офицеры войны 1812 г. И.Т. Радожицкий и А.А. Щербинин отдавали честь победы французам.300 Помимо перечисления тех русских генералов и офицеров, которые открыто говорили о собственном поражении, стоит обратить внимание и на тот кричащий факт, что весьма сложно сыскать таких, кто бы посмел до того завраться, чтобы не признать победу за Наполеоном.

А кто же заявил о «победе» русских? Кто положил начало формированию совершенно психически и фактически неадекватного мифа о «победе», после которой потерявшая половину армия бежит к Москве, сдает Москву, а потом растворяется, мародерствует и еле собирается в далеком лагере? Ответ прост: это все тот же «кофейник Зубова», «проспавший» всю битву, человек, на котором во многом лежит ответственность в страшном поражении — Кутузов. Он весьма и весьма хитро (в духе царедворца восемнадцатого века) отписал царю красивую реляцию со словами «неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли» (что, как мы уже знаем, было абсолютной, стопроцентной ложью). Таким образом, в Петербурге успели обрадоваться, рассудили, что Наполеон остановлен, что Москва спасена!301 Царь на ложных радостях пожаловал Кутузову фельдмаршальское определение и 100 000 рублей! Однако, когда вскоре обман про «победу» выяснился, Кутузов всего этого не вернул (хотя царь и писал ему раздраженные письма!)…

Об этом позорном мошенничестве ярко живописует участник войны — знаменитый генерал Ж.-Б.А.М. де Марбо: «Хотя русские были побеждены и вынуждены покинуть поле битвы, их главнокомандующий Кутузов имел дерзость написать императору Александру, что он только что одержал над французами великую победу! Это ложная новость достигла Санкт-Петербурга в день рождения Александра (уточняю — не Дня рождения, а тезоименитства — прим. мое, Е.П.) и вызвала там большую радость. Были отслужены молебны. Кутузова провозгласили спасителем родины и произвели в фельдмаршалы. Однако правда вскоре стала известна. Радость превратилась в траур. Но Кутузов уже стал фельдмаршалом! Именно этого он и хотел. Любой другой монарх, помимо робкого Александра, строго наказал бы нового фельдмаршала за его грубую ложь, но Кутузов был нужен, поэтому он остался во главе армии».302

Здесь мне придется заметить, что русским официальным реляциям вообще доверять не стоит (а более внимания следует уделять личным письма, дневникам и документам со статистическими материалами). На этот документ пока не обратил внимания никто из моих коллег, но вот что, к примеру, сообщал генерал А.П. Ермолов в личном письме к А.А. Закревскому 17 августа 1818 г. (речь идет о публикации очередной брошюры, посвященной кампании 1812 года): «…Толь (Карл Федорович Толь — прим. мое, Е.П.) под своим именем слово в слово напечатал мою реляцию о кульмском деле (бой при Кульме 29–30 августа 1813 г. — прим. мое, Е.П.), которую я представил графу Остерману (А.И. Остерман-Толстой — прим. мое, Е.П.), поручившему мне написать другую и от его имени».303 Таким образом, русские офицеры не гнушались бесчестно «подмахивать» чужие рапорты и писать под чужими именами (а уже упомянутый К.Ф. Толь еще и нарочито фальсифицировал историю, выдумав долгую оборону Семеновских флешей, чтобы его вина в поражении в Бородинском сражении не казалась потомкам уж столь очевидной). Ничего подобного среди французских офицеров выявлено не было. И уж такой кошмарной лжи, какую позволил себе Кутузов, среди европейских генералов и представить невозможно! При этом, как мы уже не раз замечали, Кутузов по разным поводам врал всем: царю, жене, подчиненным, лицемерил перед образами и т. д.

Продолжим перечисление документальных свидетельств поражения русских. Знаменитый военный теоретик Карл фон Клаузевиц в 1812 году находился при русском штабе, мечтал о возрождении Пруссии и от этого недолюбливал Наполеона, и всячески пытался обелить русских. В письме от 30 сентября он однозначно признается: «Мы проиграли сражение».304

Выдающийся ум эпохи, литератор и философ, один из основоположников политического консерватизма, посол короля Сардинии в Петербурге (1803–1817) Жозеф-Мари, граф де Местр (1753–1821) умел облекать свои мысли в четкие формы. В письме графу де Фрону от 19 октября он произвел собственный анализ случившегося: «В соответствии с теорией, которую Ваше Превосходительство имело возможность усмотреть в последних депешах моих касательно выигранных и проигранных баталий, вы не можете сомневаться в мнении моем о битве при Бородине (или Можайске): побеждать — это значит идти вперед, отступать — быть побежденным. Москва отдана, сим все сказано. Удержание поля битвы на несколько часов и число убитых — это все вздор; надобно смотреть лишь на последствия. Французы не только приписывают себе победу в официальных бюллетенях, что само по себе ничего не доказывает, но говорят о том же и в частной переписке, известной по перехваченной корреспонденции. Особливо заметил я те письма, кои писал интендант армии Дарю (Пьер-Антуан-Ноэль-Матье Брюно Дарю: 1767–1829) — генерал-интендант армии Наполеона во время похода в Россию — прим. мое, Е.П.), к любезному нашему Талейрану; он пишет совершенно бесхитростно: „Победа решилась в нашу пользу только к десяти часам“…

В обществе я никогда не оспариваю таланты фельдмаршала Кутузова, но Вашему Превосходительству могу сказать, что блистал он только противу турок, а ныне стал дряхл и уж никак не ровня тому дьявольскому гению, с которым должен бороться».305

Наконец, сам Александр I косвенным образом признал Бородинское сражение поражением: в 1814 г. он подтвердил за маршалом М. Неем титул «князя Москворецкого» (данного ему Наполеоном за победу при Бородине)306 и сам никогда не посещал поле битвы. Победой французской армии Бородинский бой называл и отнюдь не поклонник Наполеона — вюртембергский участник похода 1812 года обер-лейтенант Генрих фон Фосслер.307

Н.В. Промыслов проанализировал важнейшие документы очевидцев — письма военнослужащих армии Наполеона, отправленные непосредственно после сражения: «Артиллерист голландской армии Ф.Ш. Лист выражал надежду, что после поражения на Москве-реке (так называли Бородинское сражение французы — прим. мое, Е.П.) и фактического уничтожения русской армии император Александр I должен скоро запросить мира». И далее: …генерал Ж.Л. Шерер в своем письме утверждал: «Сражение 7 сентября стоило русской армии как минимум 50 000 человек (поразительно точная оценка, подтверждаемая русскими архивными ведомостями — прим. мое, Е.П.). И это несмотря на укрепления и очень хорошую позицию», а шеф батальона 17-го полка Ж.П.М. Барье писал, что русские потеряли в битве 40 000. Музыкант 35-го полка Ж. Эйхнер утверждал: «Русские более не в состоянии вести кампанию против нас, так как им никогда не найти позиции, как под Смоленском и Можайском. …капитан старой гвардии К. Ван Бекоп, хотя и признавал, что французы понесли большие потери в Бородинском сражении, утверждал, что по его подсчетам, которые он произвел непосредственно на поле битвы, русские потеряли в шесть раз больше. …Су-лейтенант Л.Ф. Куантен насчитал 8 погибших русских на одного француза. (…) …лейтенант интендантского ведомства 25-го полка П.О. Паради, который в двух письмах — мадемуазель Женевьеве Боннеграс от 20 сентября и отцу от 25 сентября — утверждал, что лично насчитал 20 погибших русских на одного француза».308

Эти, без сомнения, абсолютно достоверные свидетельства участников сражения передают катастрофу русской армии, буквально расстрелянной умелым расположением французской артиллерии (кроме того, Наполеон сумел верно сосредоточить значительные силы на тех участках, которые Кутузов ошибочно ослабил). Подобные несоразмерные потери — это итог преступных профессиональных ошибок Кутузова. По всей видимости, самые большие из упомянутых цифр приводили те, кто участвовали в штурме батареи Раевского или после сражения посещали Багратионовы флеши.

Но главным следствием Бородина — была катастрофа капитуляции Москвы! Вскоре уже упомянутый командир батальон 17-го линейного полка Ж.П.М. Барье сообщал в письме к жене: «14-го (сентября — прим. мое, Е.П.) вступили в Москву. Взяли в городе много пленных. Их армия более не существует. Их солдаты дезертируют, не желая сражаться, все время отступая и видя себя битыми во всех случаях, когда они решаются противостоять нам».309 Этот документ безапелляционно свидетельствует о состоянии полного разгрома и разложения русской армии после Бородина. Сведения о массовом дезертирстве мы находим и во множестве русских официальных армейских документов (об этом чуть ниже).

Показательно сообщение газеты «Литовский курьер» от 17 сентября (литовская пресса, владевшая русским языком и добывающая информацию из разных источников, была весьма осведомленной) также сообщает по победе Наполеона в бою «под Можайском».310 А вот информация из газеты Франкфурта от 28 сентября: «Поражение русской армии и полная победа, достигнутая Его величеством императором Наполеоном в день 7 сентября не оставила врагу возможности защищать Москву».311 В Париже, в Милане (я напомню: Наполеон был еще и королем Италии), в Кане — повсюду устраивались торжества и салюты.312

Испившим чашу российской пропаганды читателям сложно будет в это поверить, но парижские газеты (причем официальные издания империи!) полностью, без купюр перепечатали в те дни все официальные русские реляции о Бородине, ростопчинские «афишки» — и даже знаменитый лживый текст, посланный М.И. Кутузовым царю.313 Конечно, это делалось во многом издевательски: поскольку после занятия Москвы и публикации десятков подлинных рапортов командиров корпусов Великой армии (и даже частных писем, присланных в Париж!), жители империи могли только посмеяться над царем, который одарил своего главнокомандующего за потерянную баталию и сданную Москву.

Я подчеркну — уровень свободы французской прессы был именно таким: публиковались и полные тексты официальных российских пропагандистских изданий, и статьи из английских газет с постоянными пожеланиями побед русской армии, и даже рапорты маршалов Наполеону, которые (не путать с официальными бюллетенями) могли бы составлять некую военную тайну. Все эти газеты сохранились полностью — и сегодня многие их номера легко доступны и в крупных российских библиотеках. Естественно, наполеоновские бюллетени и статьи, предположим, из французского «Монитора» не могли появиться в русских официозах: разница цивилизаций — колоссальная.

Еще одно живое свидетельство, которое до сих пор не замечено никем из моих коллег: английский путешественник Дж. Т. Джеймс, посетивший Россию в 1813 году, общался с представителями разных слоев российского общества и, безусловно, знал положение дел. Он не только рассматривал Бородино как победу Наполеона, но и делал вывод о том, что, если бы русские продолжили бой на следующий день, то успех императора французов был бы еще большим (замечательно оформленный двухтомный труд Джеймса — одно из украшений моей библиотеки).314

Далее. Известный литератор-роялист (подчеркиваю), современник 1812 года Франсуа Ансело, прибывший в 1826 году в составе дипломатического посольства на коронацию Николая I (почему-то данный источник полностью обойден вниманием исследователей войны) и специально посетивший Бородинское поле, долго беседовавший с местными крестьянами, знавший рассказы русских офицеров-участников боя, так сформулировал его итоги: «слава Кутузова померкла перед гением завоевателя Европы».315

Когда мы знаем свидетельства русских, французов и сторонних наблюдателей, зададимся вопросом: как же оценивал битву сам Наполеон? У нас есть ряд документальных свидетельств. Первое — официальное: в восемнадцатом бюллетене Великой армии, в котором было представлено описание Бородинской баталии как блестящей победы французов (и, кстати, очень точно отмечены и ошибки русского командования, и даже потери русских: в 40–50 тыс. чел.).316 Второе свидетельство — сугубо личное, интимное. В письме жене Марии-Луизе Наполеон сообщил (непосредственно после сражения), что «побил русских».317 Стоит подчеркнуть, что при всей официозности французские официальные сообщения из армии могли что-то приукрасить, но, в отличие от русских реляций (и позднейших пропагандистских концепций…), никогда не выдумывали самого явления. И в личных письмах Наполеон всегда был так же предельно откровенен. Что касается исковерканной и часто цитируемой отечественными пропагандистами позднейшей фразы («одержан наименьший успех»), то эту фальсификацию еще три десятилетия назад разоблачил доктор исторических наук Н.А. Троицкий.318

⇐ Предыдущая 120 121 122 123 124125126 127 128 129 Следующая ⇒