Annotation 29 страница

Об агрессивных планах союзников говорится в статье VI: «Хотя обе высокие договаривающиеся стороны считают приобретение Норвегии тесно связанным с принятым ими взаимным обязательством осуществить совместно и объединенными силами высадку в Германии, они договорились, что это присоединение будет осуществлено, с точки зрения последовательности военных операций, раньше чем диверсия, предусмотренная статьей IV настоящего договора, которым торжественно обещано и закреплено также и присоединение Норвегии к Швеции; е. в-во император всероссийский предоставляет с этой целью корпус своих войск, предусмотренный статьей IV настоящего договора, в полное распоряжение Швеции и под непосредственное командование его королевского высочества наследного принца Швеции для использования в операциях, имеющих целью присоединения Норвегии к Швеции».105

О четкой координации действий коалиционеров говорится также в статье XI: «Поскольку войска е. в-ва императора всероссийского, находясь под командованием его королевского высочества наследного принца Швеции, будут на равных основаниях с войсками е. в-ва короля шведского делить славу и опасности общих предприятий, они во время пребывания на территории вражеской страны будут пользоваться одинаковыми с ними преимуществами в том, что касается их содержания за счет этой страны».106

Столь подробное и обильное цитирование объясняется принципиальной важностью проблемы.

Договор официально вступал в силу, когда одна из сторон либо «объявит войну Франции», либо последняя сама начнет военные действия (статья XIX наступательного и оборонительного союза). После перехода Наполеоном границы Н.П. Румянцев писал возглавлявшему русскую делегацию по переговорам со Швецией (инженеру нидерландского происхождения…) П.К. Сухтелену (Иоганн Питер ван Сухтелен: 1751–1836): «…поскольку casus foederis налицо, необходимо, чтобы в. с — во предоставили себя в распоряжение е. к. выс-ва для приведения в исполнение всех постановлений союзного договора, и в частности для осуществления экспедиции на Зеландию, которая позволит Швеции приобрести Норвегию».107

Новоявленный шведский кронпринц Ж.-Б.Ж. Бернадот так охарактеризовал ситуацию: «Мир с Англией — это единственное обстоятельство, сдерживающее меня. Как только он будет подписан, начнутся наши боевые операции, и я жду лишь этого мгновения, чтобы привести в исполнение планы, согласованные между в. в-вом и королем».108 Наследный принц имел в виду сухопутный театр военных действий, ибо на море шведские крейсера уже захватывали французские суда, по крайней мере, с начала мая.109 Швеция реально оказала большую помощь России тем, что остановила в Германии большие силы французов, причем Великобритания, как и 1805–1807 гг. уплатила за участие шведской стороны в войне 150 тыс. фунтов стерлингов уже к концу сентября.110 Кроме того, она отвлекала Данию (Датская дивизия была в составе резервов Великой Армии).

В апреле 1812 года начались ожидаемые Ж.-Б. Бернадотом переговоры между Россией и Швецией — с одной стороны, и Англией — с другой. Сначала они проходили в Стокгольме, но позже они были перенесены в Эребру, где 18 июля были подписаны англо-шведский и русско-английский договоры о сотрудничестве.111 Все эти соглашения являлись оборонительными и наступательными союзами.112 Была проведена специальная конференция уполномоченных России, Англии и Швеции. Из протокола заседания 18 июля: «В случае войны е. в-во император всероссийский и е. в-во король шведский совместно пригласят е. в-во короля Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии присоединится в качестве полноправного участника к этому договору о наступательном и оборонительном союзе и гарантировать его постановления».113 Отметим, что еще 11 июня (!) Александр писал сестре: «Я надеюсь в скором времени известить вас о мире с Англией, но пока — никому ни слова».114

В 1812 году у России был еще один союзник, на плечах которого лежала почти половина бремени войны. Я имею в виду Испанию.115 Русско-испанский союзный договор был подписан в Великих Луках 20 июля (8 июля но старому стилю) 1812 г. Александр I одновременно признал и «его католическое величество дона Фердинанда VII, короля испанского и индийского», и «генеральные и чрезвычайные кортесы», и конституцию (само католическое величество и король индийцев ее не признавал). Вот наиболее интересные тезисы документа:

«Статья I

Между е. в-вом императором всероссийским и е. в-вом королем испанским и индийским, их наследниками и преемниками и между их монархами, да будет не только дружба, но также искреннее согласие союза.

Статья II

Обе высокие договаривающиеся стороны вследствие сего обязательства предоставляют себе условиться без отлагательства о постановлениях сего союза и вместе согласиться во всем том, что может относиться ко взаимным их пользам и к принятому ими твердому намерению вести мужественно войну против императора французского, общего их неприятеля, обещаясь с сего часа рачить и содействовать искренно всему тому, что может быть полезно для той или другой стороны».116

Вопреки расхожему мнению о том, что в 1812 г. у России и Англии не было программы совместных действий (что, кстати, не спасло союзников от поражения в войне Третьей антифранцузской коалиции в 1805 г.), приведу собственноручную записку Александра I (совершенно не замечена отечественными историками). В ней уже в апреле (!) 1812 г. говорилось о необходимости поддержки от испанцев и португальцев, о том, что предстоящая война будет «последней», а «роль Англии заключается в помощи военно-морскими силами, в доставке военных припасов и в исполнении должности кассира… для всех держав, могущих нуждаться в деньгах…».117 Подобное означало списание для России голландского займа (более 87 млн гульденов). 6 (18) декабря русский посол в Лондоне Х.А. Ливен сообщал Н.П. Румянцеву об отправке из Англии в Россию 150 000 тыс. английских ружей. В начале 1813 года (т. е. еще во время войны) стало поступать и артиллерийское вооружение.118

Англия уже в период заграничных походов обещала дать значительные государственные субсидии, но еще в 1812 году стали собираться деньги частных жертвователей (и об этом тоже не написал ни один из предшествующих исследователей войны). Так, например, сам принц-регент внес 2 000 фунтов стерлингов, а герцог Йоркский — 300 ф. ст., лорды Ливерпуль, Каслри, Букингемшир, Харроуби (все — члены Кабинета) и газета The Times — по 100 ф. ст. Некоторые пожертвования проходили по месту работы или по роду профессии.119 В итоге получилась достаточно значительная сумма (в общем, настоящий «ленд-лиз»).

Многие современники с обеих сторон рассматривали будущую войну как антифранцузскую коалицию против Наполеона, когда речь еще не шла о подписании официального договора между Англией и Россией.120

В войне с Наполеоном на стороне России активно участвовал и английский флот. Еще 19 мая 1812 г. министр иностранных дел Британии лорд Роберт Стюарт, виконт Каслри (1769–1822) писал вице-адмиралу Джеймсу Сумаресу (также Сомарец: 1757–1836), чтобы тот принял меры к «покровительству» над русскими кораблями.121 Все это было грубейшим нарушением условий Тильзита: Россия не просто не прервала отношений с Англией — но и часто действовала совместно с ней. Стоит сказать, что и сам английский посол в 1807 г. не покинул Россию, а по хитрому решению Александра отправился на местный «курорт». 18 августа 1812 г. российская эскадра адмирала Дж. Тета получила приказ доставить корпус генерал-лейтенанта графа Ф.Ф. Штейнгеля (1762–1831) в Ригу, который сражался против корпусов наполеоновских маршалов Николя Шарля Удино (1767–1847) и Этьена-Жака-Жозефа-Александра Макдональда (1765–1840). Эти войска принимали участие в обороне Риги, в порту которой уже с 24 июня стояла эскадра английских судов. Позже англичане отличились в сражениях в районе Шлока и в бою на реке Больдер-Аа, после чего русские смогли временно занять Митаву. Многие британские генералы получили высшие ордена России. В ноябре уже русский флот прибыл в Англию и встал под команду адмирала Юнга.122 Начались тяжелые бои с французскими морскими силами.

Историк русского флота, геральдист, нумизмат и участник Цусимского сражения П.И. Беловенец (1873–1932) так писал об адмирале А.С. Грейге (1775–1845): «Англичанин родом, но по пользе принесенной России и русскому флоту, более русский, чем многие россияне».123 Англия, кроме того, оказала огромную помощь России участием ее армий во главе с Веллингтоном в Испании.

В начале июня, еще до открытия боевых действий, была достигнута устная договоренность с Австрией, которая даже позволила некоторым авторам говорить, что она фактически «означала союз России с Австрией против Франции».124 Автор новейшей биографии австрийского министра иностранных дел князя Клеменса Венцеля Лотара фон Меттерних-Виннебург-Бейльштейна (1773–1859) Энно Крейе справедливо пишет: «Роли Австрии и России поменялись. Политика Меттерниха в 1812 году в точности совпадала с политикой Александра в 1809 году». И еще: «Несмотря на заключение союзного соглашения от 14 марта и вторжение Наполеона… в Россию, Меттерних все еще пытался добиться мира путем переговоров».125

Русско-прусские отношения прошли долгий путь трансформации от союзной военной конвенции от 17 октября 1811 г.126 до тайных переговоров в период кампании 1812 г. Независимо от этого весь прусский корпус стал опасной антифранцузской силой (об этом речь пойдет ниже): 30 ноября 1812 г. генерал И.Д.Л. Йорк (1759–1830) заключил Таурогенскую конвенцию.127 Французский офицер И. Руа справедливо отмечал: «Пруссаки с затаенной болью в сердце становились под знамена человека, который принес им столько зла, который нанес столько оскорблений их национальной гордости… Они прекрасно сознавали, что лишь крайняя необходимость заставила их короля заключить союз с этим человеком; связь подобного рода, соединявшая их с французами, не могла быть, конечно, прочной; она могла продержаться лишь до первого случая, который не замедлил представиться.

Австрийцы, в течение 20 лет перед тем воевавшие с Францией, теперь краснели от стыда, будучи вынужденными стать в ряды ее союзников, и громко роптали по этому поводу. Как это впоследствии было доказано, решение австрийского кабинета войти в союз с Наполеоном было продиктовано исключительно политическими соображениями, перед которыми должен был умолкнуть голос национальной вражды».128

Отдельной темой является участие в коалиции Русско-Германского легиона (состоял из дезертировавших и пленных немцев наполеоновской армии, к апрелю 1813 г. он насчитывал 1 254 чел.), а также пленных испанцев и португальцев: 30 июня их полк состоял из 3 738 солдат и офицеров (все они были отправлены против Наполеона на испанский фронт). Эти обстоятельства также свидетельствуют в пользу концепции VI антифранцузской коалиции.129 Отмечу, что эти сведения нам будут полезны при рассмотрении проблемы потерь Великой армии в 1812 г.: уже сейчас мы можем отметить, что дезертиры из контингентов, предоставленных государствами-участниками прошлых антифранцузских коалиций, часто неверно засчитываются авторами в летальные потери (да и плененными в бою их в основном считать нельзя) — в то время, как они по больше части остались живы.

Россия также сумела заключить выгодный договор с Португалией.130

Под коалицией в России в эпоху наполеоновских войн понималось (термин появился в 1790 г.; он имеет латинскую и французскую этимологию): «Объединение, союз партий, государств и т. п. для достижения общих целей (курсив мой — прим. Е.П.)».131

Меня может только удивлять, почему все (!) мои предшественники не обратили никакого внимания на первые и главные строки первого «Приказа Военного Министра Войскам Западных Армий», изданного в первые часы войны — 25 июня 1812 года? От лица М.Б. Барклая де Толли солдатам и офицерам внушалась весьма своеобразная идея, напрямую связывающая события происходившего сию минуту со всеми антифранцузскими коалициями, начавшимися после революции: «Воины! Наконец приспело время знаменам вашим развиться перед легионами врагов всеобщего спокойствия; приспело вам предводимым самим МОНАРХОМ, твердо противостоять дерзости и насилиям, двадцать уже лет наводняющим землю ужасами и бедствиями войны!»132 Здесь стоит напомнить, что в предшествующие 5 лет (и до последней минуты) с этим ужасным «врагом» сам православный «монарх» был в союзе, а солдаты могли лицезреть их публичные объятия на том же Немане. Более того, в 1809 г. русские войск пусть и нехотя и не нанося противнику особого урона, но воевали на стороне «дерзости и насилия» против Австрии, которая тогда вновь напала на наполеоновскую Францию. Таким образом, как обычно, идеологические приемы оболванивания армии и народа снова полились бурным потоком. Процитированный документ также ставит крест на россказнях про заранее продуманный «скифский план» отступления до Волги: из данного призывного текста видно, что царь желает изобразить из себя наступающего и всех побеждающего полководца: дальше в тексте вспоминаются победы Петра Великого, походы против Фридриха Прусского и победы над Турцией (практически всё вышеперечисленное — войны наступательные).

История — дама, любящая курьезы. Все вышеописанные приготовления новой коалиции творились русским царем против Наполеона — кавалера двух высших наград Российской империи: ордена Святого апостола Андрея Первозванного с девизом «За веру и верность» и ордена Святого благоверного князя Александра Невского (девиз — «За труды и Отечество»); сегодня они хранятся в Государственном историческом музее в Москве.133

Рассмотрим теперь важнейший сюжет нашего повествования — цели и планы русского командования перед войной 1812 года.

Еще выдающийся историк, внук Николая I и дядя печально известного Николая II, генерал и великий князь Николай Михайлович в своем известном труде, посвященном императору Александру I, откровенно рассказал о серьезной проблеме, стоящей перед историками: «Задача наша не из легких, мы это сознаем: во-первых, потому что многие источники отсутствуют, благодаря систематическому истреблению их Императором Николаем I; другие, хотя и существуют, но с большими пробелами…»134

Николай I действительно уничтожил много документов, могущих пролить свет на вину России в агрессивном развязывании войны против Франции в 1812 г., способных опозорить царскую семью и разрушить до основания миф об «Отечественной» войне. Уже и сам Александр I концептуальные решения часто обсуждал с генералами и сановниками исключительно устно, а значительную часть переписки утилизировал сразу по получении. Тем же самым занимались и его братья, сестры, генералы и министры. У историков остались в прямом смысле слова километры и тонны документов, но подобные материалы зачастую имеют, так сказать, технический характер. Мы знаем, к примеру, тысячи писем бытового характера, поденные расписания полков и даже рот, штат слуг дипломатической миссии, дворцовую опись тарелок и ложек, но уничтожались как раз те документы, в которых открывались цели и планы, а также истинные взаимоотношения между ключевыми персонажами. Поэтому иногда ученым приходится реконструировать здание исторической истины по «осколкам» — по отдельным фразам и случайным упоминаниям. Однако при кропотливом труде и профессионализме и эти «осколки» способны выдать главные тайны своих «мастеров».

Сразу скажу, что красивая сказка про «скифский план» была выдумана задним числом много позже, чтобы попытаться оправдать позор отступления и преступления российского правительства и военного командования. Русские генералы в 1812 году действовали совершенно хаотически, полностью под давлением Наполеона, который на протяжении всей войны владел инициативой и расстроил целый ряд замыслов противника. Вместе с тем для «скифской тактики» ни большого ума, ни самого этого заграничного и цивилизованного термина «тактика» не надобно: ибо все сводилось лишь к тому, что русские генералы сами сжигали собственные города и села, убегая от гениального полководца. И все это происходило не по заранее продуманному плану завлечения врага из школьного учебника фальсифицированной истории вглубь не менее напридуманной России, а под действием сиюминутных обстоятельств. О подобном безоговорочно свидетельствуют абсолютно все подлинные документы, которые я в изобилии сейчас приведу. Однако — обо всем по порядку.

Изначальное отношение лицемерного и мстительного русского царя к новому союзнику, а также противоположные ему щедрые жесты Наполеона прекрасно видны на примере послов, которых Александр направил в Париж. Это весьма проницательно описывает доктор исторических наук Н.А. Троицкий:

«После долгого раздумья Александр назначил послом боевого генерала графа П.А. Толстого — „цареубийцу“ и (подобно его брату обер-гофмаршалу Н.А. Толстому) врага Франции.

…„Враг человечества“ устроил Толстому великолепный прием в Фонтенбло. Взяв посла под руку, он говорил ему, что дни, проведенные с Александром I в Тильзите, считает „лучшими в своей жизни“ и что к русскому народу преисполнен „величайшего уважения“. Наполеон поселил Толстого в роскошном особняке, выкупив его у И. Мюрата за 1 млн. франков (выделено мной, Е.П.), приглашал его на приемы особо доверенных лиц к себе и к Жозефине, но Толстой не поддался на все эти любезности, ни разу не позволил себе смягчить в разговорах с Наполеоном то ледяное, то скорбное выражение лица и вообще делал все от него зависящее, чтобы привести русско-французские отношения к разрыву.

(…) Александр уже через год заменил П.А. Толстого А.Б. Куракиным — столь же рьяным, как Толстой, врагом Наполеона, но в противоположность Толстому изысканным дипломатом».135

Итак, русский царь послал в Париж врагов Наполеона (причем, что постыдно — первый из послов был участником заговора с целью убийства отца самого Александра!), а Наполеон, я подчеркну, сделал своим представителем при российском дворе молодого и наивного сторонника мира с Россией Армана де Коленкура.

В письме к матери, вдовствующей (во многом благодаря сыну…) императрице Марии Федоровне, Александр сообщал (уже в сентябре 1808 г.), естественно, по-французски: Тильзит — это временная передышка для того, чтобы «…иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного времени наши средства, наши силы. Но мы должны работать над этим среди глубочайшей тишины, а не разглашая на площадях о наших вооружениях, наших приготовлениях и не гремя публично против того, к кому мы питаем недоверие».136 Для сравнения приведем два высказывания Наполеона. Еще до переговоров в Тильзите, 14 марта 1807 г. он пишет Ш.М. Талейрану: «Я убежден, что союз с Россией был бы нам очень выгоден».137 И уже после заключения мира (итоговые подписи были поставлены 7 июля 1807 г.) Наполеон наставляет А.Ж.М.Р. Савари: «…если я могу укрепить союз с этой страной и предать ему долговременный характер (et y faire quelque chose de durable), ничего не жалейте для этого».138

К новой войне против Наполеона страдающий буквально манией Александр I стал готовиться с первых дней Тильзитского мира — еще в 1807 году! Военный бюджет был увеличен в разы. Этим царь разорил финансы: начался тяжелый кризис. В докладе царю от 8 декабря 1808 года канцлер империи граф Н.П. Румянцев (1754–1826) писал, что главная причина кризиса отнюдь не торговый разрыв с Англией, а расходы на оборону! Но психически неадекватному самодержцу подобные доводы были неважны, он повторял как мантру: «Наполеон или я, он или я — вместе мы не можем царствовать». Сегодня историки стараются замалчивать позорнейший для дома Романовых факт: в 1810–1811 гг. Александр I продал в крепостное рабство около 10 тысяч государственных крестьян.139 Никого не жалеть ради собственной блажи! Затем 2 февраля 1810 года и 11 февраля 1812 года последовало резкое увеличение всех налогов.

В итоге: с 1810 года (!) русские армии уже стояли в боевом развертывании на границах Герцогства Варшавского.140 При этом я напомню, что император французов объявил очередную мобилизацию лишь в феврале 1812 г., а наполеоновская Великая армия получила корпусную организацию лишь 1 апреля 1812 (причем некоторые корпуса и части — только в июле и осенью, уже во время войны).

16 марта 1810 г. царю уже подана служебная записка М.Б. Барклая де Толли (1761–1818), в которой излагались варианты войны против Наполеона.141

Показательно выглядит количество заказов Военного ведомства России: к примеру, Тульскому оружейному заводу: 1806 г. (когда воевали с Францией, помогая Пруссии) — 56 616 ружей, «мирный» 1810 г. — 95 944 ружья, 1812 г. — 144 тыс.142 В январе — мае 1808 г. (сразу после подписания союза с Наполеоном!), маскируя от французской разведки под видом «металлолома», из Австрии в Россию было переправлено 24 тыс. ружей, 15 тыс. сабель «и много другого военного снаряжения».143 Осенью 1808 г. русское правительство принялось переоборудовать оружейные заводы: как обычно, русских квалифицированных специалистов не нашлось — и стали (втайне от Наполеона) разыскивать таковых в Австрии.144

Чем еще промышляли российские власти? Интереснейший факт: уже около 1809 г. представитель России в Австрии вошел в контакт с тирольцами — и для поднятия восстания против Наполеона (кстати, в непосредственной близости к границам Франции) начал снабжать их огромными суммами денег!145 Удивительно, но часть посвященных этому документов были опубликованы (правда, мизерным тиражом и мельчайшим шрифтом) в СССР еще в 1962 году (официальное издание МИД СССР: Внешняя политика России XIX — начала ХХ века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия I, т. 6, с. 634–635, 781).

Где Россия и интересы ее нищего населения — и где Тироль?! То было подлинной подрывной деятельностью Александра против его официального союзника-Наполеона, которого православный русский царь по заведенной между европейскими монархами традиции в переписке лицемерно именовал «брат мой». Вся эта история с финансированием «боевиков» тех лет мне живо напоминает деятельность советского правительства, поддерживающего разного рода маргинальные элементы по всему миру — лишь бы насолить цивилизованным странам Запада. И вообще тема, так сказать, актуальная…

Александр I буквально разорял Россию финансово, но, что еще хуже, требовал все больше «пушечного мяса», объявляя все новые рекрутские наборы. Однако рекруты нередко сбегали, а помещики и крестьянство стонали от непомерных реквизиций рабочих рук, сыновей и мужей (об этом подробнее в двух следующих главах). В 1810–1811 гг. был объявлен 80-й набор (забрали 94 589 душ), сразу 81-й (120 тыс. чел., хотя рассчитывали на 135 тыс. чел.). В 1812 г. провели аж три чрезвычайных набора, сильно сократив требования по росту, здоровью и количеству телесных недостатков. 83-й набор вместо искомых 181 585 чел. дал всего лишь 166 563 «душ» и т. д.146 Разительной противоположностью этому выглядит ситуация во Франции, где людей берегли. Вот показательный и полностью документированный факт: за всю эпоху Наполеона в Париже (где, подчеркну, полиция могла легко контролировать ситуацию и выявлять уклонистов) из законно подлежащих призыву мужчин было призвано всего 31,87 %!147

Великий император упорно не слушал своих советников, которые предупреждали его не верить Александру (Наполеон ведь жил по логике: если союз выгоден обеим державам, значит, обе державы его будут сохранять). Более того: французский полководец начинает выводить свои войска из немецких земель! У нас на руках сегодня есть ценнейшие документы! 9 января 1810 г. Наполеон отдает распоряжение военному министру Анри-Жаку-Гийому Кларку, герцогу Фельтрскому (17 октября 1765 — 28 октября 1818): «Прикажите вице-королю (имеется в виду вице-король Италии Евгений (Эжен) де Богарне — прим. мое, Е.П.) вернуть в Италию все его французские полки, которые были в Германии, и разместить их в местах их постоянной дислокации, переведя их на штат мирного времени».148 В другом письме тому же министру значится: «Я хочу использовать укрепление континентального мира, для того чтобы навести экономию в моих вооруженных силах».149

Честный и взаимовыгодный мир и союз с Россией был главной целью внешней политики Наполеона с самого начала его правления. И данный период — не исключение. Еще один документ — из речи перед депутатами Законодательного собрания Франции (да, я напомню, что миф о полновластной диктатуре Наполеона — это тоже миф, живущий сегодня только в сознании необразованных людей) от 3 декабря 1809 г.: «Мой союзник и друг, император России, присоединил к своей обширной империи Финляндию, Молдавию, Валахию и один из округов Галиции. Я не жалею ни о чем, что могло бы идти на благо этой империи. Мои чувства к ее великому монарху полностью согласуются с моей политикой».150

Таким образом, ради сохранения союза Наполеон закрывал глаза на все захватнические войны России! Совершенно противоположное осуществлял царь.

Факт практически неизвестный: с 1810 г. царь Александр через некоего Франсиско Сеа Бермудеса (Francisco Cea Bermúdez: 1779–1850) вступил в секретные переговоры с испанскими повстанцами — с Центральной хунтой (да, было время, когда Россия поддерживала самую настоящую хунту, которая инспирировала религиозный терроризм). Степень паранойи и желания напакостить Наполеону была такой, что упомянутые переговоры монарх вел лично и втайне от собственного государственного канцлера Н.П. Румянцева (!), который был сторонником мира с Францией.151 Царя не смущало даже то, что этот оборотистый Ф.С. Бермудес был сыном лавочника: ненависть к Наполеону делала русского деспота демократичным. Он бы, очевидно, вступил в сговор с самим чертом. Любопытно, что тот же пронырливый Бермудес стал посредником и в тайных переговорах императора с Англией! Нужны ли вам еще доказательства того, что Александр не просто готовил новую войну в будущем, но и никогда не соблюдал условия мира — с самого его подписания. Подобное маниакальное рвение, не в последнюю очередь, приходится объяснять и причинами психиатрического свойства.

В декабре 1810 г. Александр вводит новый тариф, который резко ударил по французской торговле. Подобная мера была, безусловно, вопиющим шагом.152

Уже 6 января 1811 года Александр в письме А. Чарторыйскому сообщает, что планирует вскоре начать войну, причем — с присоединения Герцогства Варшавского («Польши») к России!153 25 февраля 1811 г. царь дает инструкцию своему послу в Австрии графу Густаву Эрнсту фон Штакельбергу (1766–1850): Россия «непременно должна» овладеть Польшей, а чтобы Австрия не мешала в предстоящем военном наступлении, он предлагает ей Валахию и Молдавию.154 Но этот план сорвал польский патриот князь Ю. Понятовский (1763–1813), который обо всем сообщил Наполеону.155Современный специалист по использованию артиллерии в войне 1812 г. А.Б. Широкорад отмечает: «Плачевное состояние западных русских крепостей к 1812 г. — не результат нехватки средств в Военном министерстве и не просчет генералов. Это результат стратегии Александра I — наступать и воевать на чужой территории».156

Таким образом, русский царь денно и нощно готовил очередное нападение на Францию — и о части событий Наполеон знал. Естественно, всех перечисленных фактов вы не найдете в советских и российских школьных и институтских учебниках: в этой почти уголовной макулатуре вопрос причин и подготовки войны 1812 года практически тотально сфальсифицирован.

Ч.Р. Дарвину и, конечно, провидению было угодно, чтобы ко мне в руки попал уникальный артефакт: никогда не публиковавшаяся и, так сказать, похороненная автором в столе кандидатская диссертация в будущем известного историка В.В. Пугачева (1923–1998) «Подготовка России к отечественной войне 1812 года» (Саратов, 1947, с. 406). Ее оригинал с многочисленными пометками автора был недавно приобретен мною у родственницы исследователя. В этом документе эпохи весьма обращают на себя внимание некоторые перечеркнутые молодым автором страницы и даже главы, касающиеся подготовки наступления России в уже в 1811 году. Безусловно, подобное шло вразрез с официальной историографией тех лет (т. е. давно не было новостью для ученых — но в послевоенную эпоху такие тезисы стали табуированными). Этот труд был проделан весьма добротно, автор изучил множество источников (в т. ч. на французском языке). После долгих страниц цитирования документов, в перечеркнутой главе под названием «Мысль о наступлении /январь — май 1811/.» (с. 241) В.В. Пугачев уверенно заявляет: «В начале 1811 года Александр I мечтал о вторжении в герцогство Варшавское и создании нового военного союза против Наполеона». Так с 1947 года эта диссертация свет и не увидела: хотя после многочисленных изъятий вдали от Москвы ее и позволили защитить, но ни одна страница из нее опубликована не была, а всю последующую жизнь историк занимался темой декабристов и т. д.

Продолжим. Александр I вновь с бешеной энергией начинает сколачивать антифранцузскую коалицию (шестую по счету). К середине 1811 года он уже почти уговорил прусского и шведского правителей начать войну с Францией. 5 (17 н. ст.) октября 1811 г. заключена секретная русско-прусская военная конвенция против Франции.157

Важнейшая дата, которую вы не встретите в российских учебниках истории: 27 и 29 октября 1811 г. был подписан ряд «высочайших повелений» корпусным начальникам русской армии, в которых приказывалось готовиться к переходу границы на Немане и к наступательной операции аж на реке Висле! Командиры этих пяти корпусов — П.И. Багратион, Д.С. Дохтуров, П.Х. Витгенштейн, И.Н. Эссен и К.Ф. Багговут. Тексты приказов давно и официально опубликованы еще царским правительством: Отечественная война 1812 г.: Материалы Военно-ученого архива Главного штаба. Отд. I, т. V. СПб., 1904, с. 268–270, 303–304, 313–315.158 Однако в последний момент император Австрии (с которым также несколько позднее велись тайные переговоры) и король Пруссии испугались вновь открыто воевать с Наполеоном — и согласились лишь на секретные договоренности о том, что в случае войны не станут серьезно действовать против России.159

⇐ Предыдущая 102 103 104 105 106107108 109 110 111 Следующая ⇒