*По воле бога и дьявола (латынь) 5 страница

- Это естественно, мой мальчик, на вашем нынешнем уровне развития.

- Должен сказать, что вы очень противный старик. Вы меня так мучаете!

- Если в вашей жизни не случится ничего похуже, чем эти мучения, то вы неплохо со всем справитесь. Теперь давайте на чистоту — чего вы пытаетесь достичь с помощью инвокации Пана и всего остального?

- Ну, мне кажется, Ти Джей, что если мне удастся получить Пана, то мне удастся получить и всё остальное. Только не думайте, что я живу в иллюзиях. Я прекрасно знаю, что никакой космический козел не материализуется на коврике у камина, но я верю в то, что если я могу сломать светящуюся оболочку опала, то что-то во мне, что начало гноиться, или просто глубоко вросло, или зерно чего просто есть внутри меня сейчас, сможет соприкоснуться с чем-то в духовном мире, с чем-то, что соответствует ему, но все же не является чисто духовным. Я не хочу никакой духовности, это не мое, я пресытился этим еще в Оксфорде. Чего я хочу, так это чего-то очень важного, того, что, как я чувствую, существует где-то во вселенной и в чем, как мне кажется, я нуждаюсь, но не могу до этого дотянуться. Это и было тем, на поиски чего я отправился в Париж, когда не нашел этого в браке, как ожидал изначально. Теперь я называю это Великим Богом Паном, и вы знаете, Ти Джей, если я этого не найду, то я скачусь в депрессию и загнусь.

Старый книготорговец пристально посмотрел на него своими ярко-голубыми глазами из-под рыжеватых бровей.

- Люди не умирают от психологических проблем, - сказал он.

- Вы полагаете, Ти Джей? А я, смею вас заверить, не намерен жить с ними.

*под серебряной ложечкой здесь и далее подразумеваются деньги Пастона

Глава 7.

Хью Пастон, которого сонный книготорговец прогнал в кровать, обнаружил, что сон от него далек. Его ум как никогда ранее был возбужден вечерним разговором и возникавшие в его голове образы сменяли друг друга с огромной скоростью. Дом, который он планировал купить и обустроить как великолепнейший храм Древних Богов — по факту он стал бы даже не храмом, но монастырем, ибо должны были найтись и другие люди, для кого будет удовольствием присоединиться к нему в его поиске — принимал в его воображении всевозможные формы, пока ночь медленно клонилась к своему завершению. Во-первых, он должен быть построен в классическом стиле, с главным входом, напоминающим Парфенон, над дверью которого художник, с которым дружит Джелкс, вырежет девиз «Познай самого себя». Войдя внутрь, посетитель обнаружит себя в просторном коридоре с колоннами, призванными пробудить воображение. Все будет сделано из белого мрамора. Затем он решил, что мрамор больше подходит для отделки ванной комнаты, и дом в его воображении приобрел совсем уж обычный вид; зато как только открывалась главная дверь, посетитель обнаруживал себя в таинственном полумраке Египетского Храма и огромные призрачные образы божеств нависали над ним. Он решил позаимствовать идею из романа «Наоборот» и поставить при входе угольно-черного дворецкого. Однако потом он решил, что это не сработает; чернокожий слуга сбежит, как кролик, почувствовав первые же признаки чего-либо сверхъестественного. Возможно, китаец больше подошел бы на эту роль. Но будет ли присутствие китайца уместно в Египетском Храме? Хью Пастон сдался. Он должен был дождаться выбранного Джелксом художника.

Он лежал на спине, на перине, разглядывая темные очертания косого балдахина, смутно вырисовывавшегося в слабом свете, который всегда проникал в лондонские окна, и думал о том, где же закончится его поиск, если он вообще когда-нибудь закончится. Он с большой уверенностью рассказывал старому Джелксу о своем поиске Пана, но действительно ли он верил в это сам? Одно и только одно он знал наверняка — он испытывал отчаянную жажду чего-то важного, съедавшую его изнутри и разрушавшую его так, как если бы что-то питалось его тканями, и эта его жажда могла быть утолена только тем, что он называл Паном, чем бы тот ни оказался в конечном итоге. Это был икс в его вычислениях. Он мог не давать ему определения в настоящий момент. Он мог бы возвести алтарь Неизвестному Богу, если бы захотел.

Причудливые храмы покинули его мысли и он лежал на мягком холме перины, думая о том, что же произойдет теперь, когда он целенаправленно и сознательно освободил своего внутреннего Пана и выпустил его на поиски Пана Космического подобно тому, как Ной выпустил голубя из Ковчега. Наверняка он вернется к нему хотя бы с одним листиком плюща в клюве. Интересно, думал он, что в действительности представляет собой симпатическая магия; то, как описывали ее антропологи, было форменным идиотизмом; но он подозревал, что антропологи никогда не докапывались до истинной сути вещей. В симпатической магии некто, подражая чему-либо, вступал с этим чем-то во взаимодействие. Какое суеверие, сказали бы антропологи. Как по-детски воспринимал мир мозг первобытного человека! Но Игнатий Лойола говорил: «встань в молитвенную позу и вскоре ты почувствуешь себя так, как если бы ты на самом деле молился»; а уж основатель иезуитства считался очень мудрым психологом. Если некоторые из тех методов, которые он описывал в своих «Упражнениях», не были формой симпатической магии, то чем же, хотелось бы знать Хью Пастону, они тогда были! А если симпатическая магия была основой иезуитской подготовки, то, возможно, здесь стоило бы сказать что-нибудь в защиту мировоззрения древних, которые, по крайней мере, обладали достаточными знаниями для того, чтобы построить пирамиды.

Хью Пастон не без успеха разгребал беспорядок на полках пыльной библиотеки. Книги, которые Джелкс больше всего ценил, его личная библиотека, так сказать, были перенесены во внутреннюю комнату и находились теперь вдали от рук, которые могли их осквернить, и эти книги Хью просматривал с особой тщательностью. Систематическая работа была не в его природе; изучать, комментировать, сопоставлять и экспериментировать, как это делал старый книготорговец; но он был настоящим экспертом в том, что касалось вылавливания сути книги с минимумом затрат на ее чтение, ведь это было единственным способом оставаться в курсе всех новостей на Мейфейре. На одну вещь он обратил свое внимание при перелистывании четырех потрепанных книг с загнутыми уголками бумажных обложек, на которых слово «магия» было написано с К* - когда маг проводил магическую операцию, он окружал себя символами особой силы, призванными помочь ему в достижении концентрации. Это был полезный практический момент, думал Хью Пастон; это подтверждало его мысль о том, что сила воздействия симпатической магии, описанной в «Упражнениях» Лойолы, может быть с успехом увеличена при помощи всех украшений храма. И если не только украсить храм, но и жить такой жизнью — разглядывая каждый предмет, одевая каждый наряд, произнося каждое слово или слушая то, что говорят другие, настраиваясь при этом на одни и те же образы в течение длительного периода времени — разве эффект не будет усилен в сотню раз? Не эта ли идея лежала в основе тех ретритов, которые глубоко верующие люди совершали незадолго до Пасхи?

Он решил искать Пана точно также, как другие люди искали Христа. Было ли это чудовищным богохульством? Возможно, большинство людей и считало так, но он совершенно не возражал против этого. Было ли это Черной Мессой? В каком-то смысле да, но все же она не казалась ему черной. У него, безусловно, не было намерения осквернять что-либо из того, что кто-то другой считал священным. Он не получил бы никакого удовольствия от того, что бросил бы на землю священные облатки и попрыгал на них сверху, как «ужасающий каноник», которого, казалось, веселили подобные вещи. Он мог бы попробовать провести свою Мессу на животе обнаженной леди, если, конечно, нашел бы хоть одну, которая не слишком боялась бы щекотки, но он сомневался, что это будет все еще радовать его после того, как пройдет ощущение новизны. В подобных вещах не было никакого наслаждения для человека, привычного к кабаре. Нет, думал он, всё это было лишь немногим лучше, чем писать непристойности на стенах. Те, кто шли этим путем, могли таким образом избавляться от своих комплексов, однако его этот путь нисколько не привлекал, поскольку его собственные комплексы были совершенно другими. Ему казалось, что Черная Месса, не важно, описанная Гюисмансом или А. Е. В. Мэйсоном, была чем-то деструктивным и опасным, и не несла в себе ничего конструктивного; она была символическим освобождением человека от внутренних запретов; она не требовала присутствия какой-либо внешней силы. Возможно, Исабель Гауди совершала нечто чуть более конструктивное, когда сбегала на церковное кладбище танцевать с Дьяволом, но и в этом поступке тоже была огромная доля абреакции**. Он представлял себе средневековых женщин, задавленных религией и традициями, крадущихся по узким улицам обнесенных стенами городов, группами из двух или трех человек, в темноте, при свете Луны, чтобы оказаться на ужасающем шабаше и попробовать на вкус свою дорогостоящую свободу, расплатой за которую так часто становились вязанка хвороста и мучения. Он также думал о найденном в другой книге упоминании о том, как ведьмы, которые не могли посетить шабаш, натирали себя наркотической, возбуждающей мазью, ложились на кровать и концентрировались на том, что в тот момент происходило на пустоши или в лесу, и вскоре оказывались там во сне или в видении. Это опять же было тем, что делал Игнатий, только он делал это в обратном порядке. И чем больше он об этом думал, тем больше крепло в нем осознание того факта, что все методы являлись в действительности одним и тем же методом. Полетам средневековых ведьм на метлах предшествовал храмовый сон, или высиживание, древних греков, в результате которого служитель, спящий в храме, получал в награду возможность увидеть свое божество. Так может быть и ему удастся найти Пана в конечном итоге?

Он попробовал уснуть на спине, ибо он давно замечал, что эта поза способствует возникновению сновидений, и отправил свой разум вовне, в долины Аркадии, на поиски Пана. В своем воображении он воссоздал «композицию места», используя те обрывочные сведения, которые мог вспомнить из классики, так тщательно и так бесполезно утрамбованной в его голову в Хэрроу. Редкие дубовые и сосновые леса; море темного винного цвета внизу; жужжание пчел в ладаннике и греющиеся на солнце ящерицы, а над ними — стада резвых коз, перепрыгивающих с камня на камень. Он услышал звуки тонкой пастушьей свирели, которая в любой момент могла оказаться флейтой Пана; он почувствовал запах хвои в разреженном сухом воздухе; он ощутил жар солнца на своей коже; он услышал шум прибоя, с грохотом разбивавшегося о камни далеко внизу. Он услышал крики чаек. Были ли чайки на греческих островах? Он этого не знал, но он действительно их слышал; они возникли здесь сами собой.

Но переключение внимания и вопросы о чайках разрушили всю магию, он снова вернулся в свою кровать и Греция отдалилась от него так, как если бы он стал смотреть на нее в другой конец театрального бинокля. И все же он увидел достаточно для того, чтобы утолить свою жажду. Эти чайки были необычайно реальными и ему не приходилось выдумывать их так, как он выдумывал козлов. Он действительно их слышал.

Он повернулся на бок и спокойно лежал в ожидании сна, лениво размышляя о только что пережитом опыте; о своих разговорах со старым Джелксом в пыльном книжном магазине; он вспомнил точный маршрут дистанции, которую он бежал в школе, будучи еще в прекрасной форме; солнце согревало его спину через тонкую футболку для бега точно также, как солнце Древней Греции, пока он, согнувшись, ожидал старта. Ему вспомнилось лицо его жены, сидевшей и прихорашивавшейся перед зеркалом; она была без платья, а сорочка с вырезом на спине обнажала ее атласную кожу и округлые мускулы, так сильно отличавшиеся от мужских. Она повернула голову, чтобы заговорить с ним, и он внезапно понял, что это была не его жена, но какая-то незнакомка. Однако он увидел ее лишь мельком и сумел различить только блеск ее глаз, нос и рот. Он не узнал это лицо, но оно точно не было лицом его жены.

Затем он обнаружил себя на склоне холма, в редком лесу из дубов и сосен, а перед ним мелькала в легкой тени спина с атласной кожей. Он последовал за ней вприпрыжку; она не становилась ближе. Он ускорил шаг; он был уверен, что когда эта женщина выйдет на солнечный свет, чего не могло не произойти в таком лесу, он сможет разглядеть ее лицо; но этого не произошло и он потерял ее из виду, оказавшись в чаще леса, среди густых и темных зарослей лавра. И эта темнота внушала ему странный, холодный, пьянящий ужас, граничивший с паникой.

Он понял, что сидит в своей кровати, испуганный и удивленный. Должно быть, что-то внезапно разбудило его. Но что это было? Он прислушался, уставившись в темноту. Его уши ничего не услышали, зато почувствовал нос. Вокруг явственно пахло гарью.

Он выскочил из кровати, распахнул дверь, выбежал на площадку и позвал Джелкса. Этот старый дом сгорит, как свеча, если пожар уже начался. Услышав наверху топот, он понял, что старик проснулся, и в тот же момент над перилами появился свет.

— Слышите меня, Джелкс? - закричал он. - Я проснулся от запаха дыма. Я думаю, нам лучше проверить все в вашем заведении.

Джелкс подошел к нему и они стояли на ступенях, принюхиваясь и пытаясь понять, не может ли дым идти снизу. Но дым оттуда не шел. Они прошли в комнату Пастона и обнаружили здесь не только слабые голубые завихрения дыма, но и очень отчетливый запах. Старик спокойно стоял, уставившись на эти голубоватые завихрения в свете свечи, и даже не пытался что-либо с этим сделать. Хьюже носился по комнате, словно ищейка; заглянул под кровать, заглянул в камин, распахнул окно, чтобы понять, не шел ли дым снаружи. Но он ничего не обнаружил. Старый Джелкс все еще стоял неподвижно.

— Дым-то есть, - сказал Хью, закрывая окно. - Но я не могу понять, откуда он идет.

— Не можете, - ответил Джелкс. - И вероятнее всего не сможете, потому что это место находится не здесь.

— Где же оно тогда? В соседнем доме?

Старик отрицательно помотал головой.

— Нет, оно вообще не в этой реальности. Вы поняли, что это запах тлеющего кедра?

Внезапно он почувствовал, что его схватили за плечи и закружили по пыльной площадке в диком танце. Хью Пастон, совсем не обращая внимания на свою дырявую пижаму, исполнял сарабанду.

— Ти Джей, - кричал он. - Вы понимаете, что начало положено? Мы смогли это сделать!

— Дьявол, - выругался Т. Джелкс, поскольку обжег свой большой палец воском упавшей свечки.

*слово «магия» в современном английском пишется как magic, но устаревшая форма этого слова пишется с «k» на конце — magick. И кстати, эта устаревшая форма была заново введена в обращение мистером Алистером Кроули — чтобы отличать всякую кухонную магию от настоящего магического искусства.

**абреакция - отреагирование; разрядка; термин в психоанализе, означающий повторное переживание травматического события, с целью дать выход избытку сдерживаемых эмоций (с) Википедия.

Глава 8.

Холодный утренний свет как всегда отрезвляюще подействовал на двух мужчин в старом книжном магазине. Хью Пастон гадал, были ли его опыты прошлой ночью лишь чистым воображением, а Т. Джелкс пытался понять, как же он будет теперь лавировать между Сциллой и Харибдой, с которыми он столкнулся. Здравый смысл не переставая твердил ему оставить все это в покое; он влипнет в очень веселенькую историю, если зайдет еще хоть немного дальше. Оккультизм неплохо смотрелся под обложками книг, особенно романов; но в реальной жизни он, вероятно, мог оказаться достаточно взрывоопасной вещью, если только речь не шла о такой чуши, как создание сновидений. Сам он по натуре был сновидцем, созерцателем; мистическая философия привлекала его теми ответами, которые она давала, и была для него способом побега от ограничений его жизни, которую он жил на весьма ничтожный доход. Но Хью Пастон не был мистиком; что бы он ни узнавал, он тут же применял это на практике. Старый Джелкс понимал, что в тот момент, когда утенок, которого он высидел, прикоснулся к воде, как можно было судить по всем признакам, он и сам вынырнул на поверхность из своих глубин.

Ему казалось, что последней каплей стал тот момент, когда он заставил Хью Пастона смириться с фактом, что его никогда не любили, но обманывали с самого начала, и поступив таким образом, он сорвал с него последние остатки самоуважения. Такая терапия могла либо убить его, либо исцелить раз и навсегда. Он сокрушил этого человека до основания. Насколько бы мужественно Хью Пастон не выносил всего этого, он, тем не менее, лежал головой в пыли. Старый книготорговец лечил его простым гомеопатическим способом, тыкая его носом в эту пыль в надежде, что хотя бы это, если уж не что-то иное, заставит его поднять голову хотя бы из чистой злобы. Если в Хью Пастоне еще осталась способность хоть на что-то реагировать, то пришло время применить стимуляторы, и это должны быть жесткие стимуляторы. Он не посмеет теперь остановиться или у него на руках окажется довольно жуткого вида развалина. Старый книготорговец вздохнул, жалея о том, что вообще начал эти игры с душами.

Он взглянул на своего визави, завтракающего напротив него за столом, и увидел, что тот мрачно смотрит в огонь. Серьезный разговор был невозможен, ибо домработница все еще вертелась вокруг, словно огромная синяя муха, да и в любом случае идти дальше было бессмысленно до тех пор, пока он не узнает точно, чем может помочь. Было бы жестоко давать ему надежду, а затем разрушать ее. Он твердо решил, что никаких дальнейших бесед не будет до тех пор, пока он не подготовит все к тому, что все равно должно было случиться.

Хью решил проблему за него, внезапно сказав:

— Мне придется переговорить с матерью сегодня. Не могу больше держать дела в подвешенном состоянии.

Джелкс кивнул.

— Вернетесь к обеду? - поинтересовался он.

— Нет, вернусь к ужину - если позволите.

Убедившись, что его гость благополучно покинул помещение, Джелкс сменил свой халат на старый Инвернесский плащ и вышел на улицу. Идти ему было недалеко. Пара поворотов и он был на месте. Он нажал на кнопку одного из многочисленных звонков сбоку обшарпанной двери под вычурным портиком. Визитная карточка, приколотая булавкой позади него, гласила, что владелицей звонка была мисс Мона Уилтон, дизайнер и ремесленник. Джелкс прислонился плечом к одной из пилястр, находившихся по бокам портика, и приготовился ждать, ибо он знал, что даже если мисс Мона Уилтон была дома, ей потребуется некоторое время, чтобы спуститься с верхних этажей этого высокого узкого дома и впустить его внутрь. Вскоре его терпение было вознаграждено; он услышал, что кто-то идет по голым плиткам пола в холле, дверь открылась и перед ним возникла девушка в выцветшем льняном халате голубого цвета.

Он пристально, почти с подозрением, посмотрел на нее, и увидел то, что и ожидал увидеть — повешенный нос, пустота в глазах; не смотря на ранний час, девушка выглядела истощенной и уставшей, и во всем ее облике было что-то тревожное. Так выглядят люди, которые давно ничего не ели. Джелкс почувствовал себя ужасно виноватым в том, что он не зашел проведать ее раньше.

При виде старого книготорговца глаза девушки наполнились слезами и она не смогла сказать ни слова.

— Почему ты не зашла ко мне? - спросил Джелкс, глядя ей в глаза.

— Я в порядке, - ответила девушка разбито, впуская его в пыльный, пустой коридор, в котором не было ничего, кроме вонючей детской коляски.

Он последовал за ней наверх по широкой, каменной лестнице без ковра. Они поднимались все выше и выше; наконец, голый камень сменился гулким деревом и лестница стала круче. Каждый пролет был украшен бутылками из-под молока, полными и пустыми; а также пепельницами — конечно же, полными.

Наконец они пришли к узкой винтовой лестнице, ведущей на чердак. Наверху были шаткие стеклянные перегородки. Они вошли внутрь и девушка закрыла за ними дверь.

— Боже, ну и высота! - воскликнул запыхавшийся книготорговец. - Не удивительно, что ты сохранила хорошую фигуру, моя дорогая.

— Это того стоит, - сказала девушка. — Ты же видишь, я могу закрыть за собой дверь и уединиться здесь, в то время как никто больше в этом доме не может этого сделать. Добавь к этому прекрасный вид и закаты.

Джелкс подумал, что закаты были слабым утешением лондонским летом, когда эта каморка превращалась в настоящую жаровню под черепицей.

Девушка провела его в небольшую гостиную, свет в которую проникал сквозь маленькие мансардные окна, расположенные на скошенных стенах, и усадила его в одинокое кресло, словно бы он был почетным гостем. Огонь в камине не горел, но пуховое одеяло, соскользнувшее на пол позади кресла, много говорило о том, как именно она предпочитала согреваться.

Мисс Уилтон села на маленький пуф, обхватив руками колени — чтобы не дрожать от холода, подозревал он, и улыбнулась ему, любезно пытаясь казаться веселой.

— Что занесло тебя сюда в такую рань? - поинтересовалась она.

— Есть работенка, - ответил Джелкс.

Ее лицо просияло.

— Для меня?

— Да, если ты за такое возьмешься.

— Что за работа?

— Это очень странная работа, но я думаю она принесет немало денег.

— Будет очень странно, если я за нее не возьмусь. Последняя газета подвела меня.

— Почему ты ничего мне не сказала?

— О, да ладно, о таком ведь не расскажешь, правда? У тебя не больше средств к существованию, чем у меня.

— У меня достаточно средств для того, чтобы угостить тебя обедом, - сказал Джелкс серьезно.

— Ну, на самом деле, я была неподалеку прошлой ночью, но у тебя кто-то был, поэтому я не стала заходить.

Джелкс фыркнул и резко поднялся на ноги.

— Сейчас ты пойдешь со мной и пообедаешь, - сказал он. - И ты не получишь никакой информации до тех пор, пока не сделаешь этого.

— Ох, дядя Джелкс, я не откажусь. Я уже достаточно похудела для того, чтобы больше не беспокоиться о фигуре.

Оставив халат на крючке за дверью, она вышла к нему в потертом коричневом джемпере и юбке, которые еще больше подчеркивали желтизну ее кожи и тусклость ее черных волос; надела маленькую шерстяную шапку на голову; натянула коричневое твидовое пальто с потертым кроличьим воротником, и положила в карман свой ключ.

Джелкс почувствовал облегчение, глядя на нее. Было маловероятно, что Пастон наделает здесь каких-либо проблем.

Они зашли в книжный магазин и Джелкс, усадив ее греться к огню, откармливал ее сосисками и отпаивал чаем до тех пор, пока измученный вид не начал постепенно исчезать с ее лица и она не устроилась в углу дивана, который облюбовал Хью Пастон, и не угостила себя одной из его сигарет.

— Честное слово, дядя Джелкс! - сказала она, вдохнув ароматный дым, - У тебя неплохо идут дела. Эти сигареты, должно быть, стоили тебе немалых денег.

— Все в порядке, моя дорогая, - ответил Джелкс с ухмылкой. - Они даже не мои.

— Итак, что там на счет этой работы?

— Да, что на счет нее? - ответил Джелкс, запустив руку в то, что осталось от его волос. - Я даже не знаю, с чего начать. Есть один парень, которому нужно обустроить дом.

— Ты имеешь в виду, что он хочет, чтобы я придумала дизайн помещений, выбрала мебель и все там обустроила до конца?

— Да, именно так, - ответил книготорговец нерешительно. Это описание, хотя и достаточно точное, не раскрывало всей правды и вводило в заблуждение больше, чем любая изощренная ложь.

— И что дальше? - спросила мисс Уилтон. - Ты выглядишь виноватым, дядя Джелкс. Я уверена, что ты что-то скрываешь. Этого человека можно считать порядочным?

— Да, да, с этим все хорошо. По крайней мере, я на это надеюсь.

— Тогда в чем проблема?

— Я не уверен, что проблема на самом деле существует. Я боюсь, что я слишком старомоден. Я думаю, что ты и сама можешь позаботиться о себе, причем намного лучше, чем многие другие девчонки в твоем возрасте.

— Если бы не могла, - сказала Мона. - Я бы давно сдохла. Я буду поддерживать отношения с этим человеком до тех пор, пока он будет в состоянии мне платить. Только я не хочу, чтобы в результате у меня остались долги перед какими-либо фирмами, поскольку это плохо отразится на моей будущей репутации.

— Он достаточно платежеспособен. Он внук того человека, который основал Пастон, крупную фирму по продаже чая. Я полагаю, что она частично принадлежит и ему, и много чего еще кроме нее.

— А он никак не связан с тем человеком, чья жена недавно погибла в автоаварии, сбежав из дома?

— Да, это он и есть. Но она не сбежала. Ему не повезло. Она жила на два дома.

— Я бы сказала, что это мерзко.

— Это необычайно мерзко. И это наделало беспорядка в жизни этого человека. Я очень ему сочувствую.

— Зачем ему новая мебель? Он уже пришел в себя?

— Нет. Не совсем. Я думаю, что он просто не может видеть всю эту старую мебель, если тебе интересно мое мнение. Он отдал весь дом в руки аукционеров, чтобы они распродали оттуда все, что смогут найти.

— И он хочет, чтобы я выбрала для него новую мебель? Разве у него нет женщин, которые могли бы ему помочь с этим?

— Мне ничего об этом неизвестно. Я не увидел ни единого намека на то, что они есть. Но в любом случае, ему нужно место с совершенно особенной отделкой.

— Это должно быть интересно.

— Очень интересно, - сказал Джелкс сухо. - Я надеюсь только, что это не превратится во что-то слишком интересное к тому времени, как ты ввяжешься в это.

— К чему столько таинственности? Переходи к делу, дядя.

— Ну, как бы тебе сказать, Мона. Он погрузился к чтение романов Гюисманса, «Без дна» и «Наоборот», и он хочет развлечь себя тем, что пойдет и сделает нечто подобное.

— Он хочет провести Черную Мессу? Как интересно!

— Так, Мона, мне не хочется, чтобы ты говорила об этом в таком духе, даже в шутку. Он конечно же не будет проводить Черную Мессу или я не буду сводить тебя с ним. Что он хочет сделать, так это обставить дом в... ммм... эзотерическом стиле.

— И что он понимает под этим?

— Да чтоб меня повесили, если я знаю, о чем идет речь. И я не думаю, что он сам знает. Так что в этом должна быть некая доля импровизации.

— Конечно должна, если он сам такой же туманный, как и всё остальное, - ответила Мона. - Но даже если так, я не могу обманывать этого несчастного человека. В этом и заключается моя работа — следить, чтобы его никто не обманул.

— Да, это точно. Видишь ли, моя дорогая, он получил кошмарную встряску из-за этого происшествия с его женой; и я думаю, что если ему будет нечем заняться, то он совсем сойдет с ума. И я подумал, что ты можешь получить здесь не меньше выгоды, чем кто-либо другой.

— Огромное спасибо, дядя Джелкс. Я буду очень рада этой работе и я не стану обманывать его больше, чем было бы приемлемо и справедливо в данном случае, и позабочусь о нем в целом. Я полагаю, это от меня и требуется? Ты взял его под свое шерстяное крыло?

— Ну, честно говоря, да. Я очень сочувствую парню.

— Какой он? Он милый?

— Он не так уж плох. Один из этих светских людей, как ты могла догадаться.

— А он носит галстук старой школы*?

— Нет, ему это не нужно. У него все в порядке с одеждой.

— Ты циник, дядя Джелкс.

— Ну, моя дорогая, если человек выглядит как джентельмен, ему не нужен лейбл. Только если он выглядит, как живая реклама, он нацепит какой-нибудь знак, кричащий «посмотрите, я джентельмен, хотя вам может казаться иначе».

— Он привлекательный?

— Нет, совершенно обыкновенный.

— Ты переживаешь за мои моральные устои, дядя Джелкс?

— Не более, чем обычно, дорогая моя. Но я знаю, какими бывают эти светские мужчины.

— Полагаю, он считает горничных своими игрушками. Тогда совсем скоро я разрушу его иллюзии. Кстати, где находится его дом?

— Он еще не решил. Я думал, что тебе захочется помочь ему в его поисках.

— Дядя, это становится все забавнее. Я прежде никогда не имела возможности выбрать дом самостоятельно. Мне всегда приходилось делать лучшее, что было возможно, с тем, что выбирал кто-то другой.

— Это будет более чем забавно, Мона. Это станет действительно полезной работой, если ты направишь его по верному пути. Парню необходимо выбраться из собственной головы или он действительно разобьется о скалы.

— Сдается мне, что я должна отремонтировать его самого точно также, как и его дом. Когда я встречусь с этим бедным молодым человеком? Я так понимаю, он молод, иначе бы ты не опасался настолько за мои моральные устои?

— Тебе должно быть стыдно за себя.

— Над этим ты не властен, дядя. Не нужно размахивать приманкой у меня перед носом. Иначе как я смогу отказаться от нее? Но тебе незачем волноваться. Я буду общаться с ним только как профессионал. Я понимаю, что лучше не напрашиваться на неприятности.

— Тогда прекрасно. Ты придешь сегодня около семи вечера и поужинаешь с нами. И надень свое зеленое платье. Я не могу видеть тебя в этой ужасной коричневой одежде. В ней ты кажешься еще более серой. Почему ты все время носишь эти темные цвета? Они делают тебя похожей на покойницу.

— Я ношу их, потому что на них не видна грязь, дядя Джелкс. И я не могу надеть свое зеленое платье, потому что другой мой дядя забрал его. Ну, ты знаешь, процентщик. Так что, боюсь, этого будет достаточно. Но как бы то ни было, я не вижу смысла наряжаться ради мужчины вроде мистера Пастона, потому что в его глазах я выглядела бы в своем лучшем наряде так, как если бы была самой обычной горничной на выходном.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒