НАЧАЛО КОНЦА.

Дочитал уже до этого момента, проглатывая мои помарки и неточности речи? Хватило тебя?
Это хорошо, потому что, наверное, пришло время рассказать ответы на все загадки... а их было много, ты разгадал? Не зря же я пишу для тебя ночами...
Но страх сковывает меня, заставляет меня дрожать средь бела дня, я боюсь не успеть, боюсь быть непонятым... но я знаю, что кто-то, может быть, даже ждет, когда я закончу. Спасибо тебе, Читатель.
Я тороплюсь, солнце стремительно катится на восток, завершая свой ошибочный круг по грязному небосводу. Если концовка выйдет скомканной, прости меня, Читатель... мне сложно писать, не представляю, как я дошел до этого момента: каждое воспоминание, каждая строчка вызывает такие эмоции, что меня скручивает, корежит, я задыхаюсь... спасибо, что ты со мной, надеюсь, что не разочарую. Не зря же я создал Наднебесье, не зря же глотал мой кальциевый препарат.
Не может все это быть напрасным.
* * *
Окровавленные планеты катятся по залу с высоким потолком, огромные гранитные шары толкают демоны, впереди идут знаменосцы. Над легионами реет флаг розовой мыши. Это убитые планеты, очищенные, Лилит выполняет задачу, возложенную на нее Наднебесьем, именно за этим Лана привела ее к власти, именно поэтому от общества порочной Лилит страдает Скульд, поэтому Люцифер занимается самоанализом. Умер Яхве, его убила Девочка, рассказала ему, как сотрется его имя из памяти людей, лишь намекнула, чтобы он поднял смертельный бокал. И бог стерся, люди просто забыли его, остались без власти. Для них спасение = смерть. Жатва Лилит = благородство. Беда скрыта в другом - всемогущему господу нужна замена, ведь даже всемогущие должны умирать иногда.
* * *
- Ну и что теперь? Я этот вопрос постоянно, видимо, задавать буду, - лицо Пилигрима пылало от злости. То, что создавалось шесть тысяч лет, теперь разрушилось за три месяца, - я, конечно, люблю цифру три, но не так, чтобы она каждый день мне напоминала, что я идиот.
- Мы все тут идиоты, - промычала Скульд. Она была в самом подавленном состоянии, глаза на мокром месте, но подбородок гордо вскинут вверх. Лана глотала вино, не отвлекаясь на собрание, запах винограда почему-то у всех в носах сменился на грейпфрут, но никто ничего не сказал, потому что побоялся быть непонятым.
Лана икнула:
- Ну Кир, не гонись.
- Не. Называй. Меня. Так, - намеренно дробя слова, отчеканила Скульд.
- В наших старых именах нет ничего постыдного, милая, - пока Лана, заплетаясь, выговаривала слова, на стол вновь скакнула розовая мышка. Суккуб схватила ее за хвост и, сильно запрокинув голову, начал медленно приближать мотающегося зверька к своему рту. Пищащий комок уже коснулся демонических клыков, когда Пилигрим ударил Лану по плечу. Мышь хлопнулась на пол и рванула прочь.
- Совсем ебанутые, - Пилигрим всячески старался контролировать себя, но ничего лучшего не нашел, кроме как выйти из зала.
Скульд неловко отвела взгляд, а Люцифер, все это время молча сидевший в углу, вновь почему-то зарделся и издал нервный смешок.
* * *
Они все опять в кругу, все ссорятся, все обещают не возвращаться. Но они здесь, и никто теперь уже не уйдет, кажется. Неизменно растерянный и нерешительный Пилигрим, грустная Ребро, ушедшая в свои мысли, тонущая в этом революционном огне, Лана, не вызывающая больше никаких эмоций, и не показывающая их, Сильф, настолько неуверенная в себе, нашем деле, чем либо, лишь ветер в голове, наигранно жестокая Лилит, легкомысленный Люк, отторгающая революцию Скульд.
Белый психиатр, Яна, Ирина, Софья, Взрослая девочка, Роман, Кира. Это тот момент, когда порядок действительно важен. Они были людьми, но стали стражами Наднебесья однажды. Они прошли миллион жизней, и они сломали их. И теперь они ломают для себя, нового Бога, чтобы он создал нечто новое, прекрасное, преобразил этот мир... но как, если сам он создан по образу и подобию их самих? Как, если он воспитан Наднебесьем?
- Мальчик (с придыханием) готов? - спрашивает Лилит.
Сильф рапортует:
- Он прожил три революционные жизни, он убил 84 человека, совершил 89 самоубийств и 98 раз переживал смерть любимых...
- Да, наверное, можно...
Компания склонилась над последней планетой.
- Твой ход, - Лилит нехотя кладет в руку Скульд маленькую белую таблетку. Скульд подходит к шару, сжимая ее в кулаке, ее рука покрывается татуировками с греческими письменами, таблетка - надежда.
- Отпускай, - шепчет в левое ухо Люцифер. Сознание кричит об обратном...
Таблетка падает на шар...
Несколько секунд полета, как в замедленном видео...
Ядерный взрыв...
Людские вопли...
Вспышка!
* * *
Желтые листья устилают аллею, солнце светит меж веток молодых березок. По потрескавшемуся асфальту идет мальчик. Он спотыкается о маленькие камушки, он стряхивает с волос сухие березовые сережки. Он живой, ему еще многое предстоит совершить.
Но его ведь здесь нет, он не идет... и он уже не живой. Он в коме, в трансе, будто зомбированный. Рядом идет бабушка, она просто молчит, она не хочет ничего говорить, ей хорошо. И мальчику хорошо, пусть он этого и не осознает окончательно. Он ведь не здесь, он ведет своих друзей га смерть, спасает любимых ему девушек, делает то, чего ему точно не совершить. Его стеклянные в этом мире глаза, видят счастья, азарт и грусть в другой Вселенной, своей, он создаст что-то новое, прекрасное... он почувствует что-то, эмоции охватят его. И глаза заблестят, наплевав на циничность разума.
- Что ты делаешь, Вить? Почему молчишь? - бабушка решила нарушить тишину. Глаза мальчика наполнились несколько досадным осознанием происходящего.
- Я... я играю...
- Играешь? - бабушка улыбнулась.
- Да, сам с собой, мне так интересней.
Солнце продолжало светить, ветер продолжал шелестеть листьями. Все было в порядке, сознание сверкало хрусталем. Над несущимися по небу облаками абсолютно ничего не было. Понимаете? Ничего... Это ли не чистота... Чистота...
* * *
Под расколотой планетой лежал скукожившийся маленький человечек, тело его было в ожогах, имтирующих странный письменный орнамент. Он встал и окинул наднебесную свиту безумным, болезненным взглядом.
- Привет, мальчик. (с придыханием)
А что оставалось " мальчику"? Пойти и крутить рубильники, переключать рычаги, вновь зажигать Южный крест над Австралией. Развернуть солнце обратно: с востока на запад. И знаете что, он сделала все, как того требовала его совесть. Лана по его воле разорвала крылья и продолжила жить по желтому билету. Ребро под руку с Пилигримом навсегда отправились возрождать человеческие колонии, под предводительством нового Всевышнего. О них надолго можно было забыть... Люцифер тоже потерял крылья, был отправлен на одну из " восстановленных" планет, где, как поговаривают, умер от передоза наркотой, чем вызвал злорадный смех на просторах Наднебесья. Хотя... ему ли не знать, что не всякий смех означает одобрение? Не мальчику ли знать?
Скульд просто зарезалась от тоски глиняным осколком с греческим орнаментом, гарпии долго отмывали ихор от плитки мостовой... а мальчик, мальчик был подхвачен ветром, диким и необузданным, идеализированная Сильф раздувала его, пока не отказали ее силы... а что оставалось мальчику? Все, вроде бы, очевидно... нет?
* * *
Под расколотой планетой лежал скукожившийся маленький человечек, тело его было в ожогах, имтирующих странный письменный орнамент. Он встал и окинул наднебесную свиту безумным, болезненным взглядом.
- Привет, мальчик. (вновь с придыханием)
А что оставалось этому грустному " мальчику"? Пойти и крутить рубильники, переключать рычаги, сместить Южный крест чуть в сторону, чтобы накрыть его светом Уральские горы. Ускорить солнце, чтобы разжечь его в людских сердцах, заставить их биться в 27 раз быстрее. Давить злость, разрешить Лане забрать пару планет, разделить оставшиеся между Сильф и Скульд... глотать вино на троне, это идеал 250-ого этажа, главное, чтобы моча не залила розы. Розовая крыса навсегда осталась висеть на Наднебесных штандартах. Мальчик упивался собой и ненавидел себя, сидел на троне, желая расплавить его и изваять стальную женскую статую, удовлетворяющую всем канонам золотого сечения. Сидеть и восхищаться ее невиданной красотой, и на себя ругаться, что подобного не достоин... а что оставалось мальчику? Все, вроде бы, очевидно... нет?
* * *
Под расколотой планетой лежал скукожившийся маленький человечек, тело его было в ожогах, имтирующих странный письменный орнамент.
- Привет, мальчик. (с опасливым придыханием)
А что оставалось " мальчику"? Он не встал, лежал еще минут пять, пока наднебесная божественная свита смотрела на него. И только тогда они забеспокились, забегали вокруг... все правильно, лучше убить себя прямо сейчас, Всемогущий бог стал настолько " всемогущим", что у него хватило сил прикончить себя ментально. И он молодец, что не дал обитателям Наднебесья к себе привыкнуть... кто знает, может быть о нем даже кто-то бы поплакал, а так... все промолчали, Ребро опустила уставшие руки, Пилигрим глотнул вина из глиняной чаши, Лана грустно закурила, Люк опять громко прочистил горло и перевел взгляд на сконфуженную Лилит. Она виновато посмотрела на Скульд, когда та подошла к мертвому мальчику и закрыла его опухшие от слез глаза. Сильф же не выразила никаких эмоций, разве что, может быть уголки ее глаз, стали чуть более мокрые, чем обычно, может она снова что-то заметила, чтобы снова, что-то забыть... но теперь уже поздно, малтчик всегда все делал слишком поздно... остается только надеется, что девушка хотя бы мальчика не забудет. Нет, ну а что оставалось мальчику? Все, вроде бы, очевидно... нет?
Никто не знает, что стало дальше, никому может быть и ничего не стоило знать... Остается надеяться, что Наднебесье еще будет существовать, а может быть, даже и надеяться то не стоит...
Главное чтобы на руинах, этого вечного города была высечена колонка имен... наших имен.
* * *
Желтые листья устилают аллею, солнце светит меж веток молодых березок. По потрескавшемуся асфальту идет мальчик. Он спотыкается о маленькие камушки, он стряхивает с волос сухие березовые сережки. Он мечтает, он далеко, он не здесь, он видит перед собой странных людей, он их не понимает, больше не хочет понимать, но видеть хочет каждый день. Он видит маленького скукоженного человечка... бабушка зовет:
-Что ты делаешь, Вить? Почему молчишь?
Мальчик поднимает голову, в глаза ему попадает ослепительно белый лучик солнца, и мысль угасает в его глазах.
- Я... я играю, - говорит он. Его ноздри заполняет какой-то знакомый запах, он ассоциируется с чем-то, вызывает воспоминания, это что-то, чего человек не может понять... у всех у нас есть такой запах. Запах любви...
В небо выстилается дорожка, она светится, с вершины мальчику машет девочка, она зовет его... его маяк, его личный небесный наркотик... он ползет вверх по лестнице, оставив бабушку на алее, но белый лучик снова в его глазах, снова просит его остаться, он плачет, он не может понять, почему кто-то должен расставаться.
... и мальчик повинуется, разжимает руки и падает в объятия лучика, пока не поздно, пока все не покрылось безутешной прозой бытия... пока не поздно.
- Какой краской ты покрасишь стены в моей квартире?
- Белой, бабушка, белой, как снег...
... но мальчик не повинуется, ползет дальше, цепляясь за руку светлой, небесной девочки, он знает, что так нужно, это его спасение, это его мечта... ему нужно спешить за ней, за этой высокой мечтой... пока не поздно.
- Какой краской ты покрасишь стены в моей квартире?
- Белой, бабушка, белой, как эти облака...
* * *
Все это - цилиндр из мела, мое плацебо...
Это цилиндр, но на него нельзя посмотреть с двух сторон одновременно.
Лишь с одной... вечно!
Плацебо = мой цилиндр.
Плацебо = моя жизнь.

ЭПИЛОГ.

Все как всегда начинается со смерти. И вот он здесь, серый, как грозовая туча, долгожданный, как летний дождь.
Здесь они все: Люк, Скульд, Ребро, Пилигрим, Сильф, Лана. Чувствую что-то странное здесь, непонятное, я не узнаю знакомых лиц. Все повторяется.
Люк аккуратно встряхивает тряпье наваленное на стул и внезапно оно начинает шевелится. Правда, я был бы чертовски рад, если бы хоть кто-то удивился, хоть раз на моей памяти. И вот, я, груда трепья, встрепенулся и ожил, теперь можно было различить отдельные черты лица весьма уродливого пузатого человечка, тянущегося к бутылке.
Дотянувшись, я жадно припал к горлышку, чмокая от удовольствия и позволяя вину стекать по подбородку. Напившись я взглянул хмельными глазами на человека у старых золотых весов.
- Представьтесь... эмм человек.
- Меня зовут Александр, - с лицом, не выражающим никаких эмоций ответил маленький серенький человечек.
Пилигрим встал со своего места и направился к нему, взял его за правую руку и начал нашептывать слова какой-то только ему известной молитвы. Ребро сделала тоже самое с левой рукой человека.
Так много раз я видел эту картину. Тело засветилось, стало искриться, из него со свистом вырвались все те же нити света, черных и белых цветов, они переплетались беспорядочно, но вскоре все же сгустились, рассортировались, белые к белым, черные к черным.
Муж и жена отпустили руки и светящийся силуэт погас, погас навсегда, стал бесцветным и блеклым, перед процессией стоял отблеск былого человека - его душа.
Пилигримм и Ребро взяли каждый свой сгустки невесомых нитей и положили их на весы. Они качались недолго, вспышка озарила вечно темное помещение. Белая вспышка...
- Поздравляю вас, вы - Праведник.
Человек будто выиграл еженедельную лотерею, таким голосом это было сказано. А я продолжал:
- Вы прожили счастливую жизнь, не омрачив ее убийством, кражей, похотью, алкоголем и наркоманией. Вы отказались от грехов и глупых мирских радостей, во имя служения мне, служения высокой цели. Вы стали идеалом. И потому, я вынужден спросить, хотите ли вы опять показать на своем примере, как должен жить праведник, хотите отказаться от греха вновь, хотите ли вы жить заново или вы предпочтете место на небесах?
Тишина в зале такая, что слышен стук сердца.
- Вы предлагаете мне вновь отказаться от похоти, ненависти и зависти, вновь прожить спокойную и беззаботную жизнь?
Я настороженно кивнул.
Человек потупил взгляд и впервые улыбнулся, показав белоснежные зубы. Он пристально посмотрел на меня и вдруг застыл. В полной тишине я вновь задал свой вопрос:
- Так хочешь ли ты такой жизни?
- Да, конечно, - ответил праведник.

* * *

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 14 15 16 1718