ЛИДЕРСТВО МЕЖДУ СТРОК.

Место встречи осталось постоянным, солнце развернулось, домашние котики стали грызть людям глотки, а мы приходили всегда к одному и тому же месту. Многие сходили с ума, твердили про божественный умысел Всемирной революции. Появился целый культ, который утверждал, что умер Бог, и теперь ему ищут замену адские легионеры... люди - идиоты...
Хотя, если бы Бог умер, самым простым способом было бы истребить его подданых.
Нас, людей... ведь все остается по старому, мы не меняем ни богов, ни характеров, ни мест встреч.
Небольшая парковка перед разрушенным, обворованным теперь уже, сетевым магазинчиком. Ранее мигавшая вывеска " ГородОК" теперь покосилась и порядком проржавела, из треснувших ступенек торчит иссохшаяся полынь. Мелко метет снег, холодно, асфальт блестит инеем, кажется, что к нему можно примерзнуть, если коснуться языком. Шелестя катится цветастое перекати-поле старого пакета из супермаркета неподалеку. Мы стоим и курим, Роман курит много, по мужицки затягиваясь, я же лишь смакую едкий дым: легкие всегда были моим слабым местом, заболеть сейчас и вовсе казалось чем-то катастрофическим.
Ветер начинает крепчать, наши металлические значки, по которым можно определить партию, накаливаются и индевеют на морозе. Я бросаю сигарету, скурив лишь до половины, в глотке словно кошки нагадили. Выжидательно смотрю на Романа, небольшое пространство асфальта между его ступнями заполняется слюной, мой друг сплевывает время от времени... друг, я этого честно говоря не понимал, как мы еще не разбили друг другу ебальники? Ну или... почему он мне не втащил?
Мы слишком разные, оба это понимаем, и оба знаем все эти различия, они для нас - ахиллесовы пятки, если так можно исказить приевшийся фразеологизм. Ахиллесов среди нас многовато последнее время... каждый хочет стать сыном Фемиды, даже отрицать глупо, этот факт тоже можно считать за участок кожи под двумя морщинистыми пальцами богини-матери. Мы давно уже приняли все свои психозы, поняли, чем они вызваны, и выявили всевозможные пути их преодоления. Разве что, хочется сохранить остатки человечности: никогда не ходим этими путями. Для нас правильный поступок = скука. Для нас интриги и трения = красивейшая мыльная опера.
Вот вам и сходство, вот вам и дружба. Это скорее общая ненависть, но за ненависть эту мы оба встанем горой. Готовы на двоих обокрасть сад Гесперид и яблоки раздать соратникам, лишь бы уловить кусок славы, вгрызться в него и смаковать в стороне от золотого пиршества, нами и вызванного. Кто-то сказал бы мне, что этот человек слишком много обо мне знает, но второго " знающего" просто нет, а точнее, его здесь нет... он есть у меня, но будто не в этой жизни, будто где-то в других рядах, но скуренный пепел и прах залетает время от времени в нос и просит чихнуть. Серебрянные драконьи крылья в воздухе разкинутся обдав нас ледяными кольями и арктический циклон приморозит нас к асфальту. Задохнуться морозным воздухом, и в восторге, поддавшись воспоминаниям, громогласно провозгласить: " Я - дракон".
Пар мешается с дымом, от холода уже сводит пальцы, город перестал быть жилым местом, бетон теперь не дает, а поглощает тепло, тепло дают лишь гнилостно пахнушие трупы, лежащие тут и там на промерзших проспектах. Этот тот самый ебанутый мятеж, о котором мы молили...
- Завтра снова в бой? - не люблю молчать, к тому же, диалог согревает.
- А за что? - Роман насмешливо поднял брови, - за кого?
- Ну...
Меня перебил отдаленный звук цоканья копыт. Мы пригнулись и приставными шагами отошли за сгоревший автомобиль. На площадку вышла белоснежная оседланная лошадь, в седле сидела девушка с черными волосами и кротким выражением лица. Ее глаза с ужасом расширились когда она увидела Романа со вскинутым пистолетом. Дуло было направлено прямо ей в лицо. Я взглянул на нашивки: монархист... по уставу она должна была уже быть мертва. Я перевел взгляд на друга, почему он медлит?
- Люци.. ахнула девушка, что-то тяжелое перевернулось у меня в душе... лицо Романа исказилось праведной злостью.
- Не стоит пытаться меня подставить, - в злости его голос принимал самый спокойный тон. Девушка онемела от страха

- А ты красивая, - я любил покуражиться, глупо улыбнулся до смерти напуганной девочке.
Роман оценил мою игру и ухмыльнулся уголком рта.
- Да, знаешь, иногда перед битвой страх в рядах противника гораздо важнее смерти одного из них.
Роман никогда не промахивался. Он перевел пистолет чуть левее и выстрелил. Пуля аккуратно коснулась щеки девушки, порвав мягкие связки, как шелк. Она выскользнула из седла и будто белый лепесток слетела на землю. Роман вернул пистолет в кобуру и подбежал к истекающей кровью девушке. Я же сначала подошел к лошади, дабы она не убежала... даже как-то стандартно. Я ухмыльнулся... Роман оторвал кусок тани от рубашки монархистки и этой грязной тряпкой замотал девушке голову. Мы закинули ее тело на лошадь, обагрив кровью белоснежную кожу животного. Стянув два тела седельными ремнями мы пустили лошадь в скач в сторону линии фронта: если монархисты получат наш " подарок", мы будем рады, не получат - нам все равно.
- Все же красивая, да? - небрежно бросил я, глядя вслед удаляющемуся силуэту.
Роман не ответил, в голове его крутились странные образы с белой девушкой, повторяющей его имя... спустя секунд пять он будто проснулся, поймал мой непонимающий взгляд и улыбнулся: в застенках своего сознания вертел он на хую всю эту белизну... и действительно, гори она огнем революции!
* * *
Люцифер ворвался в тронный зал, Лилит вздрогнула от неожиданности.
- Обязательно тебе нужен был этот концерт? - у Люка сорвался голос, и он неловко пискнул.
- А ты о ней жалеешь? - со взглядом, отражающим истинную невинность пропела Лилит.
Люцифер лишь в гневе ударил кулаком о угол мраморного стола, пара капель золотой крови осталась под его костяшками. Лилит широко открыла рот, на языке ее сидела розовая мышка, она протяжно пищала, пока Люк пытался найти подходящие слова. Правда, вскоре он махнул рукой и, развернувшись, вышел из зала. Лилит звонко щелкнула языком, и мышь, прервав свой надоедливый писк, ускакала под стол.
- Девочка, хех - Лилит нарочито драматично столкнула с игрального стола маленькую белую фигурку.
* * *
Мы выступили на следующий день. Командование дало мне некоторый шанс доказать свою полезность в ходе кампании. Бойцом я был никчемным, единственной моей силой был мой язык. Как мне казалось, я мог разговаривать с толпой, мог понимать людей. Но следущий день расставил все на свои места, доказав мне обратное. Я как обычно с наивностью и самоуверенностью подростка вскарабкался на возвышение, стараясь придать своей персоне тот романтический героизм, что так часто мы можем видеть в старых художественных фильмах. Но я давно уже не главный герой своей жизни... что-то у меня явно пошло не так. Прослушав мою вдохновенную речь, солдатский строй не выразил ни одной эмоции. Роман же, спокойно выслушав меня, даже не поднимаясь на мой ебливый импровизированный пьедестал, просто крикнул снизу что-то невнятное. Мата было больше, чем обыкновенных слов, казалось, и ума в словах то не было. Но толпа воодушевленно вскрикнула демократические лозунги, и люди рванулись в бой, опьяненные безрассудной отвагой.
Что-то колкое ударило меня в грудь, эмоции как-то постыдно захлебнулись, я готов был разреветься, но на востоке разорвался невиданной силы снаряд, озарив остатки города ослепительным белым светом... многие могли даже подумать, что солнце вновь изменило направление своего бега... мы направились в бой, необдуманно повторяя ту, произнесенную Романом, вульгарную фразу.

Стою у изгороди и держу в руках увесистый камень...
За желтыми зубами забора, как в пасти Харибды, стоит А. Н. Жесткий суховей развевает ее волосы, песчинками царапает щеки в кровь. А Н. вдыхает пыль, частичками кварца устилает язык. Ловит ветра и... бросает камни. Те неловко падают на плешивый уже газон, вытоптанный митингом восставших нейронов. Крик и гвалт в Обломовке под романсы Ильинской. И можешь глотать слезы или краснеть в злобе, но камни продолжат падать просто потому, что не тебе что-то менять. Ты можешь лишь взять и докинуть. А Н. кричит на тебя сейчас:
" Але, уебок, давай! "
Она кричит, пробуждая сокровенные, еще привитые детскими сказками воспоминания, предвещаяя очередной третий, волшебный раз.
" Ты трус? Чего ты боишься, тряпка? "
Толпа скандирует революционные лозунги, бьет на барабанах марши. Жанна д'Арк горит в ее глазах, восстание против природы, как таковой. Ангелы умиляются ей на небесах, они и ужасу твоему умиляются. А А. Н. кричит им, пока камень опять выскальзывает из твоей руки, мокрый от твоих потных рук, она катится в сточную канаву, какой-то идиот выкопал посреди чистейшего района акведук для нечистот, смрад которых застилает небо. Молнии бьют о кристаллы слез А. Н. С каждым ударом грома она кричит в унисон:
" Идите на хуй! Я не такая! "
Ответом ей служат вздохи восхищения. Она рвет на себе одежду, оголяя тело татуированное скандинавскими рунами.
" Как я вам блять теперь? "

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒