ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Луваен проснулась привязанной к дереву. Что-то холодное и мокрое растеклось по ее бедру, а спина царапалась о грубую кору. Каждый мускул в ее теле кричал, каждая кость гудела, когда она села прямее и прищурилась одним затуманенным глазом из-за занимающегося рассвета. Она подняла руки, чтобы коснуться лица, но обнаружила, что они связаны кожаным шнуром. Ее ноги тоже были связаны, а босые пальцы выглядывали из-под изодранного подола ночной рубашки. Похитители не позаботились об обуви, но не дали ей замерзнуть до смерти, набросив на нее один из плащей ее отца.

Нахлынули воспоминания: колеблющийся свет лампы в гостиной, заколдованное зеркало, ставшее ее проклятием, похотливое выражение лица Джименина, когда он заглядывал в зеркало. И больше всего – искаженное изображение его кулака перед тем, как он ударил ее достаточно сильно, чтобы подбить ей один глаз и выбить несколько зубов.

Было уже не предрассветное время, и они больше не находились в ее гостиной. Розовый утренний свет сменился тенями, и она была окружена сторожевыми насаждениями из недавно распустившихся берез и дубов. Неподалеку паслось стадо лошадей, и запах дыма от костра дразнил ее ноздри. Они направлялись в Кетах-Тор.

Луваен повернула голову на знакомый голос отца, зовущий ее по имени. Несмотря на то, что боги и удача оставили ее, они не покинули Мерсера. Раскрасневшийся от холода, перепачканный и связанный, как и она, он, тем не менее, казался невредимым.

Ее распухший язык словно приклеился к небу, и она зашипела, когда ее потрескавшиеся губы разомкнулись.

– Воды, – прохрипела она. Свинцовые гири повисли на ее ресницах, и она закрыла глаза.

– Не спи, Лу, – настаивал Мерсер. – Не спи. Я принесу тебе воды.

Она приподняла веко, намереваясь спросить его, как он собирается это сделать, ведь он был так же крепко привязан к своему дереву, как и она к своему. Пара прекрасных сапог, блеск которых потускнел от грязи, появилась в ее поле зрения. Она подняла голову, пересиливая головокружение, и встретила удивленный взгляд Джименина.

– Приятно, что вы присоединились к нам, госпожа Дуенда. Хорошо спалось?

Если бы ее рот не был лишен слюны, она бы плюнула на него. Он протянул чашку, но отстранился, когда она потянулась к ней.

– Ради бога, мужик, – огрызнулся Мерсер. – Прояви немного милосердия. Разве избиения было недостаточно?

Джименин уставился на Луваен, и его рот изогнулся в легкой улыбке, которая не коснулась его глаз.

– Не совсем. Возможно, если убить ее на месте, – он грубо сунул чашку ей в руки. – Для вас обоих хорошо, что она все еще нужна мне.

Ее замерзшие пальцы дрожали, расплескивая воду. Ей хотелось жадно выпить ее, но вместо этого она сделала глоток, радуясь прохладной жидкости, которая скользнула по ее распухшему языку и пересохшему горлу. Луваен почувствовала соленый привкус крови, но, по крайней мере, во рту больше не было ощущения, будто она съела тарелку с песком. Еще одна или две чашки утолят ее жажду. К сожалению, Джименин не был в великодушном настроении. Он выхватил чашку из ее рук как раз в тот момент, когда она осушила ее.

– Достаточно. Мы теряем время, – он жестом приказал одному из своих людей развязать Мерсера, в то время как самзанялся веревками Луваен. Он разрезал веревки, которыми она была привязана к дереву, оставив одну, чтобы накинуть ей на шею. Затем освободил ее ноги, оставив связанными руки. Закончив, он потянул кончикверевки, свисающий с самодельного ошейника, чтобы рывком поднять девушку в вертикальное положение. Она покачнулась и подавила стон. Избиение Джименином и падение с лестницы убедили ее в том, что она превратилась в один огромный синяк. – Езжай спокойно, или ты испробуешь на себе еще больше моих кулаков, – предупредил он.

Несмотря на унижение, вызванное тем, что ее держали на поводке, как собаку, она оставалась молчаливой и послушной, не протестуя, когда он предоставил ей уединение в кустах можжевельника, чтобы удовлетворить природные потребности. Но когда он грубо швырнул ее на спину своей лошади, она не удержалась от стона. Его смешок зазвенел у нее в ушах, когда он сел на лошадь позади нее и взял поводья.

– Будет больно, – сказал он хриплым от предвкушения тоном и застыл у нее за спиной.

От этихслов у нее будто кожа начала слазить с костей. Он пришпорил коня, пустив его в галоп, и Луваен забыла о своем отвращении к его близости. Он был прав: было действительно больно. Каждый раз, когда копыта ударялись о землю, ей казалось, что одно из ее ребер трескалось. Каждый вдох казался смесьюледяного воздуха и осколков стекла, оседавших в ее груди.

Они ехали до тех пор, пока солнце не коснулось верхушек деревьев и отдаленный вой волчьей песни не донесся до них сквозь деревья. Луваен подсчитала, что если они продолжат в том же темпе, то доберутся до Кетах-Тор к полудню следующего дня. Если заклинание Эмброуза все еще работает. Если нет, то она проведет почти неделю в отвратительной компании Джименина. Часть ее надеялась, что чары рассеялись. Конечно, к тому времени те, кто находится в замке, будут знать, что к их двери направляются враги, и примут меры предосторожности, а именно уведут Циннию подальше от опасности.

Унылая поляна, очень похожая на ту, на которой она проснулась ранним утром, стала их временным лагерем. Луваен приняла еще одну чашку воды, но отказалась от черствого хлеба, который ей сунул один из людей Джименина. Ее желудок скрутило при мысли о еде, а челюсть заныла при мысли о том, чтобы жевать что-то более жесткое, чем каша.

– Тебе нужно что-нибудь съесть, дочь, – Мерсер сидел рядом: слишком далеко, чтобы она могла дотронуться, но достаточно близко, чтобы он мог тихо говорить с ней.

– Я не голодна, папа. Кроме того, я бы не стала доверять ничему, что дал мне Джименин или ему подобные. Я удивлена, что еще не умерла от выпитой воды.

– Как ты себя чувствуешь?

Как будто она проехала, привязанная к копытам лошади Джименина, а не сидела на ее спине. Напряженное выражение лица отца остановило ее от перечисления множества жалоб. Она пожала плечами:

– Я не буду устраивать пляски с барабанами в ближайшие несколько дней.

– Я же говорил, тебе не следовало возвращаться в Монтебланко.

Она вздохнула:

– Знаю, но мы здесь и должны сделать все возможное, что остаться в живых так долго, чтобы я смогла вырезать сердце этой жабы своим кухонным ножом.

Как будто услышав ее угрозу, жаба неторопливо прошла через лагерь с зеркалом в руке туда, где она сидела, привязанная к столбу, который один из мужчин вбил в землю. Он что-то бросил в нее. Оно ударилось о ее плечо, отскочило и пьяно покатилось к ее ноге – яблоко, красное и блестящее. Воспаленный рот Луваен наполнился слюной при виде этого зрелища, хотя ее зубы предупреждающе стучали. Она перевела пустой взгляд на своего похитителя.

– Чего ты хочешь?

Джименин указал на яблоко:

– Знаешь, они неплохие. Прямо из погреба твоей соседки.

– Украли, без сомнения.

Он пожал плечами:

– Она не будет скучать по ним, – он поднес к ней зеркало, заставив ее прищуриться от солнечных бликов на стекле. – Мне нужно ее увидеть. Призови ее.

Ее ужасное отражение смотрело на нее в ответ: подбитый глаз, распухшее лицо, разбитая губа. Ее пальцы чесались от желания вырвать зеркало у него из рук и разбить стекло на тысячу осколков. Однако Джименин был осторожен и держал его подальше от нее.

– Зачем? Ты скоро увидишь ее лично.

Его хмурый взгляд предупредил, что она испытывает его терпение.

– Самая прекрасная женщина из всех. Какой человек, если не слепой, не захотел бы насмотреться досыта? – он еще сильнее нахмурился. – И затем, что я так сказал. Теперь призови ее.

Луваен нахмурилась так же, как и он, но сделала, как он приказал. Поднялся туман, за которым последовало колеблющееся видение каменной стены, которое так же быстро исчезло, превратившись в тонкие миазмы. Ее сердце остановилось на крошечный вдох.

Джименин потряс зеркало, прежде чем сунуть его ей в лицо.

– Что не так? Сделай это снова.

Она позвала Циннию по имени во второй раз, на этот раз с удовольствием. Произошло то же самое: туман, стена и снова туман, но Циннии не было. Если бы она не думала, что умрет от усилий, она бы вскочила на ноги и закричала от радости. Кто-то в Кетах-Тор узнал о ее судьбе, и Эмброуз поступил так, как она надеялась. Она одарила своего заклятого врага мягким выражением лица, когда он повернулся к ней. Он прыгнул вперед, запустил руку ей в волосы и дернул, откинув ее голову назад и обнажив горло. Луваен вскрикнула, а слезы затуманили ее зрение. Тонкий край холодного металла прижался к ее плоти.

Дыхание Джименина обдавало ее лицо прогорклыми клубами, а его глаза блестели:

– Что ты сделала с зеркалом, ведьма?

Она старалась говорить холодно и без эмоций:

– Ничего.

Он сильнее прижал лезвие к ее горлу:

– Лгунья! Почини зеркало.

– Я не могу исправить то, чего не ломала, ты, болван, – Луваен схватила его за запястье и впилась взглядом в пустые глаза Джименина. – Или режь, или оставь меня в покое!

Он отшвырнул ее от себя. Она упала и откатилась в сторону на случай, если он решит нанести еще один удар. Джименин взревел от разочарования и зашагал обратно туда, где его люди собрались вокруг костра, настороженно наблюдая за ним.

Ее первая победа с тех пор, как он вломился в ее дом и похитил ее и Мерсера. Луваен спрятала лицо за спутанными волосами, не желая, чтобы он заметил ее улыбку. Она повернулась к отцу и быстро кивнула ему, заверяя, что с ней все в порядке, несмотря на последнее мучительное столкновение с Джименином.

Он приходил к ней еще дважды: она призывала оба раза и не смогла вызвать образ Циннии ни в одной из попыток. Зеркало все еще было маяком и, следовательно, представляло проблему, но, по крайней мере, оно больше не показывало Циннию его похотливому взгляду. После этого он сдался, но его неспособность наблюдать за своей добычей в зеркале подстегнула его к более изнурительному темпу. Они ехали всю ночь. Усталость Луваен пересилила ее отвращение, и она заснула, прижавшись к груди Джименина. Он разбудил ее, столкнув со своей лошади с грубой командой, чтобы она сходила в туалет, прежде чем он потащит ее обратно. Ошеломленная и запыхавшаяся от падения с седла, она захромала к ближайшему кусту, успев вернуться до того, как Джименин выкрикнул «Восемь».

Ближе к вечеру они добрались до участка леса с заклинанием Эмброуза. Пояс водянистого воздуха, испещренный лентами голубого свечения, тянулся слева направо, далеко за пределы видимого горизонта. Луваен пересекала его во время своих поездок в Кетах-Тор и обратно. И Плаутфут, и Воробышек начинали паниковать из-за скручивающего, деформирующего ощущения, когда их перебрасывали с одного места на другое быстрее, чем щелчок пальцев. Не подозревая о заклинании, мужчины двинулись к заколдованной стене. Только лошади почувствовали странность. Они ржали и беспокойно гарцевали под своими всадниками.

Луваен боролась с желанием предупредить Джименина о заклинании. Если бы она это сделала, то ему захотелось бы знать, почему она не сказала об этом раньше, а затем допросил бы о ее способностях. Ей не хотелось, чтобы он узнал о том, что дар ее матери к колдовству позволял ей видеть магию там, где другие не могли. Она оставалась спокойной и держалась за луку седла, готовясь к переходу из равнинного леса в горный.

Ее желудок подкатил к горлу, прежде чем она упала на колени, когда они проехали сквозь заколдованную стену и попали в белый вой метели. Она застыла на своем месте, пока Джименин пытался обуздать своего запаниковавшего скакуна. Их организованный отряд распался на хаотичную толпу орущих людей и взбрыкивающих лошадей. Потребовалось несколько минут криков Джименина и несколько безумных бросков в деревья, прежде чем все упорядочилось. Луваен вгляделась в окутанную снегом толпу и с облегчением увидела, что ее отец испытал всего лишь испуг. Он сидел позади одного из приспешников Джименина, уставившись на нее широко раскрытыми глазами.

В серых сумерках лицо Джименина приобрело дикий вид: губы растянулись, обнажив обесцвеченные зубы, зрачки расширились так, что глаза потемнели до черноты. Он встряхнул ее:

– Что это за колдовство? Где мы находимся? – пронзительный ветер превратил его голос в раздраженный скулеж.

Луваен смахнула снежинки с ресниц и посмотрела через ущелье на строение, примостившееся на выступе скалы. Она забыла о холоде, боли, страхе за отца и сестру. Магия затопила ее чувства, и она тихо всхлипнула. Поток усилился: не медленным приливом, а гигантской волной, сокрушающей все вокруг. Голубые искры пронеслись по воздуху, к ним присоединились волны того же света, которые омывали замок и окружающие земли. Подъемный мост был опущен, а решетка поднята. Либо Кетах-Тор стоял заброшенный, либо их ждали. Ей ничего так не хотелось, как спрыгнуть с лошади Джименина и помчаться по мосту. Где-то в этой разрушенной крепости ждал не менее разрушенный человек – совершенно безумный, совершенно нечеловеческий.

Не услышав ответа, Джименин потянул ее за волосы. Она зашипела и указала на замок.

– Кетах-Тор, – прокричала она, перекрикивая шум ветра. – Вы достигли Кетах-Тора.

Он наклонился к ней, его влажный рот коснулся ее уха:

– Если это уловка, я разделаю твоего отца прямо здесь и выброшу куски в овраг. Потом натравлю на тебя своих людей. Здесь не слишком много людей, не таких разборчивых, как я. Подойдет любая теплая дырка. Ты истечешь кровью на снегу, если не замерзнешь раньше.

Дрожь, поднявшаяся от кончиков пальцев ног и охватившая каждую часть тела, чуть не свалила ее с лошади. Она поздравила себя с тем, что каким-то образом сохранила спокойствие в голосе.

– Маяк зеркала сработал, – сказала она. – Это дом Гэвина де Ловета.

Джименину не хватало чести и морали, зато он обладал лидерскими качествами. В короткий срок он собрал своих людей и приказал им перейти подъемный мост. Они медленно начали продвигаться вперед: Джименин во главе, и зацокали по скрипучему дереву моста. Закутавшись в тонкий плащ своего отца, Луваен поежилась и прищурилась, вглядываясь в снежные вихри, кружащиеся вокруг них. Погода не была такой плохой, такой суровой, когда она уезжала в Монтебланко, и она задавалась вопросом, использовал ли Эмброуз свое колдовство, чтобы усилить последнюю власть зимы над Кетах-Тором.

Они пересекли мост, прошли через барбакан и оказались в пустынном дворе без происшествий. В то время, как ветер перешел от завывания к стону, повалил сильный снег. Замок возвышался над ними, окутанный сумерками. Справа от нее послышался шепот, свистящий и шелестящий. Волосы у нее на затылке встали дыбом. Она знала этот ненавистный звук. И если лошади его не знали, то все равно распознали угрозу хищника. Конь Джименина шарахнулся в сторону, и его уши прижались к голове. Остальные лошади последовали его примеру. Луваен вгляделась в тень и отпрянула.

Злобные розы Изабо поглотили половину двора и почти всю башню. Силуэты колючих лоз змеились по камням, проникая в окно спальни Балларда. Те, что были на земле, раскачивались из стороны в сторону, их темные соцветия походили на щелкающие челюсти. Люди Джименина делали пальцами знаки, отгоняющие зло, и вслух гадали, каким черным колдовством изобилует Кетах-Тор.

– Придержите языки и зажгите несколько факелов, вы, кучка идиотов, – приказал Джименин. – Я не позволю какому-то говорящему цветку прогнать меня.

Удар кремня и шипение искр по смолистому сосновому дереву породили вспышки света, которые осветили полуразрушенное здание и извивающиеся розы. После паузы заговорил Джименин:

– Цинния вышла замуж из-за этого? – сказал он насмешливым голосом.

Луваен испытала искушение подразнить его, сказать ему, что женщина, которую он так страстно желал, вышла замуж за де Ловета, несмотря на его очевидную бедность, потому что она любила его и будет жить в лохмотьях или в одиночестве, нежели сдастся Джименину.

– О, Цинния, – позвал он певучим голосом. – Выходи, где бы ты ни была.

Луваен затаила дыхание, когда мерцание свечей внезапно появилось в окне, затянутом пергаментом, и главные двери со скрипом медленно открылись.

В дверях появилась хрупкая фигура со свечой в руках. Луваен ничего не могла с собой поделать. Она вскрикнула при виде своей сестры, закутанной в плащ с капюшоном:

– Цинния, оставайся внутри!

Джименин ткнул стволом одного из своих пистолетов в ее неповрежденный бок.

– Заткнись, – сказал он. Он еще раз обратился к приближающейся фигуре. – Подойди и поприветствуй нас, прекрасная дева. Твой отец и сестра очень хотят тебя видеть.

Цинния изящно пробиралась через двор. Луваен прищурилась и наклонилась вперед, чтобы лучше рассмотреть: Циннию окружала аура лазурного света. Пламя свечи заплясало на холодном ветру, и на мгновение лицо Эмброуза уставилось на нее из тени капюшона.

Луваен дернулась от неожиданности, не обращая внимания на рычание Джименина, призывавшего ее оставаться на месте. Она почувствовала изменение в дыхании своего похитителя: учащенные, нетерпеливые вдохи и быстрый ритм его черного сердца, когда колдун приблизился. Фальшивая Цинния подняла свечу, открывая прекрасное лицо, которое привело их всех в этот момент и в это место. Карие глаза были серьезны, полные губы неулыбчивы, но все еще соблазнительны.

– Я здесь, Дон Джименин, – сказала она слащавым тоном, в котором была только Цинния и ничего от Эмброуза. – И чего ты от меня хочешь?

Еще не уверенный в своем триумфе и не полностью захваченный красотой и близостью своей жертвы, Джименин крепко удерживал Луваен и держался на расстоянии от Циннии.

– Где твой муж, девочка?

Ее глаза наполнились слезами:

– Он мертв, сэр.

Эта Цинния могла быть иллюзией, но горе было настоящим. Луваен подавила рыдание. Гэвин был мертв. И если он был мертв, то и Баллард тоже. Что-то внутри нее треснуло: старая рана, нанесенная, когда она потеряла Томаса. Смерть Балларда вновь открыла ее, и рана болела в тысячу раз сильнее. Она была с Томасом, когда он умер. Она была привязана к дереву или привязана к лошади Джименина, когда Баллард сдался, уничтоженный, наконец, его собственной рукой или его сыном. Розы рассказали историю о своем завоевании башни, но она цеплялась за слабую надежду, что двое мужчин могут быть спасены, несмотря на поток, затопивший Кетах-Тор. Им не удалось снять проклятие Изабо. Она уставилась на Эмброуза, переодетого Циннией, на мрачное отчаяние в его зачарованных глазах.

– Мне жаль, – прошептала она. – Мне очень жаль.

Еще одно осознание выжало последний глоток воздуха из ее легких. После смерти Гэвина, что случилось с настоящей Циннией?

Эмброуз моргнул длинными, мокрыми от слез ресницами и молча кивнул. Он снова обратил свое внимание на Джименина. Луваен не могла видеть лица мужчины, но удовлетворение в его голосе было достаточно явным.

– Это значительно облегчает жизнь для всех, – он убрал пистолет с бока Луваен. – Ты поменяешься местами со своей сестрой и уйдешь со мной. Никакой борьбы, никаких протестов, и я оставлю твоего отца в живых.

– А как насчет Луваен?

– Посмотрим.

Эмброуз взглянул на нее, его взгляд был твердым, как гранит, и в нем читалось безмолвное послание: «Будь готова». Их короткие отношения всегда состояли из взаимных оскорблений и осторожных перемирий, но она прониклась уважением к коварному колдуну и оказала ему доверие, которое он так доблестно заслужил, когда шел среди врагов, чтобы спасти ее. Она наклонила голову.

Он одарил Джименина ясным взглядом.

– Я пойду с тобой, – просто сказал он.

– Цинния, пожалуйста! – крикнул ее отец со своего места позади одного из прихвостней. Луваен хотела сказать ему, чтобы он замолчал, но ее команда могла выдать игру. В его протесте была и неожиданная польза. Если Эмброуз одурачил Мерсера своей иллюзией, он одурачил и всех остальных.

Колдун уронил свечу в снег и поднял обе руки к Джименину.

– Как же мне ехать?

Как будто этот вопрос пробудил Джименина, он сильно оттолкнул Луваен в сторону и нетерпеливо потянулся к своему новому пленнику. Она вылетела из седла и растянулась в снежном сугробе. Лошадь закрывала большую часть ее обзора, но она заметила потрясенное выражение лица Джименина, прежде чем он дернулся и свалился со своего места на противоположной стороне.

Эмброуз взревел своим глубоким голосом:

– Шевелись, Луваен!

Вспышка обжигающего света пронеслась по двору. Ослепленная, Луваен на четвереньках поползла прочь от стука копыт, когда во второй раз испуганные лошади бросились врассыпную. Серия оглушительных раскатов добавила хаоса, и мучительные крики раненых присоединились к хору лошадиного ржания. Где-то в этом хаосе люди Джименина либо перестреляли друг друга, либо застрелили своих лошадей, либо, не дай боги, застрелили ее отца или Эмброуза.

Предупреждающее шипение роз Изабо прозвучало в опасной близости, и она отпрянула, поскользнувшись на участке ледяной грязи. Свисающие концы лошадиного хвоста хлестнули ее по щеке, когда одно из животных проскакало достаточно близко. Она была на волосок от того, чтобы быть растоптанной.

Как только ее зрение восстановилось после взрыва светового заклинания Эмброуза, последовало еще одно, развеяв ее опасения, что кто-то застрелил Эмброуза.

– Стойте на месте, вы, белобрысые оборванцы! – проревел Джименин, перекрикивая шум. – Стреляйте в женщину и старика!

Угроза Джименина заставила Луваен замолчать, и она молилась, чтобы Мерсер сделал то же самое. Тяжелый удар тела о землю заставил ее подпрыгнуть. Шипение превратилось в бешеный шелест, когда дьявольские розы вцепились в жертву. Крики мужчины прорвались сквозь шум, переходя в неземные визги, от которых каждая капля крови в ее жилах застыла, превратившись в мокрый снег. Двор замер. Даже оставшиеся лошади стояли тихо. Тишину нарушали только приливы и отливы предсмертных криков одной несчастной души.

Благодарная за милость временной слепоты, Луваен продолжила ползти по двору к тому месту, где, по ее предположению, могла находиться дверь. Если она попадет внутрь, то сможет вооружиться одним из многочисленных видов оружия Балларда. Меч был не очень полезен против кремневого ружья, но лучше, чем то, что у нее было сейчас, то есть ничего. Она снова остановилась, когда жалобный вой заглушил затихающие крики умирающего приспешника. Волчий, дикий, к нему присоединился другой, крик больше похожий на рев, от которого земля задрожала у нее под ногами.

Ее зрение прояснилось как раз вовремя, чтобы увидеть, как черная фигура вылетела из двери во двор, где прыгнула на ближайшего мужчину так быстро, что у него не было шанса вскрикнуть прежде, чем пара блестящих когтей разорвала его от пищевода до желудка. За ним последовала вторая фигура так же быстро. Походка была другой, больше похожей на паучий бег, чем на бег вприпрыжку. Как и первое существо, оно бросилось в бой, нападая на всех, до кого могло дотянуться. Среди новых криков и грохота пистолетной стрельбы Луваен распласталась на земле. Она лихорадочно искала своего отца и Эмброуза в скрывающем снегопаде и увидела обоих мужчин, съежившихся за тушей мертвой лошади.

По ту сторону двора, превращенного в поле боя, Джименин и его люди сражались с нападавшими. Одно из чудовищ повернулось, и в лунном свете она увидела сверкающий блеск серых глаз, ощетинившийся мех и приплюснутую морду гигантской летучей мыши. Луваен вскрикнула. Гэвин выжил. Если сын выжил, то, возможно, и отец тоже. Она выглядывала другое существо и обнаружила, что оно занято превращением одного из приспешников Джименина в груду разодранных в клочья частей тела. Кровь брызнула во все стороны, и еще одна пара глаз сверкнула в полумраке. Баллард. Или то, что когда-то было хозяином Кетах-Тора.

Это жестокое существо не имело никакого сходства с человеком, которого она полюбила, точно так же, как в летучей мыши-волке не было и следа Гэвина. Ужасная мука во взгляде Эмброуза ранее была вызвана не тем, что они были мертвы, а тем, что они все еще были живы.

Ее кошмар наяву принял худший оборот. Настоящая Цинния появилась в дверях и бросилась во двор. Луваен вскрикнула и вскочила на ноги. Забыв об осторожности, она бросилась к двери, размахивая руками.

– Цинния! Ради всех богов, вернись внутрь! Иди внутрь!

В этот момент мир замедлился, и звуки боя стихли. Она увидела лицо Циннии, бледное и залитое слезами, ее взгляд был прикован исключительно к Гэвину. Краем глаза она заметила какое-то движение: Джименин повернулся, его пустой взгляд сменился с испуганного на злобный. Он рванул к ним, пистолет в его руке был поднят и нацелен на Циннию. Луваен бросилась на нее. Щелчок спускового курка отдался в ее ушах, и она вздрогнула в ожидании сопутствующей вспышки и приглушенного грохота свинцовой пули, вылетевшей из ствола, чтобы поразить ее сестру.

Ничего. Мир снова ускорился, и боги ответили на отчаянные молитвы. Джименин выкрикнул разочарованные проклятия, когда пистолет дал осечку. Он наполовину взвел курок, но так и не получил возможности полностью взвести его. Как только он прицелился в Циннию во второй раз, его глаза расширились, и он пошатнулся вперед. Его рука безвольно повисла вдоль тела, и он рухнул на колени, прежде чем упасть лицом в грязь и снег. Нож королевы воинов торчал у него между лопатками. Мерсер стоял позади него: дышал тяжелее, чем запыхавшаяся лошадь, осунувшиеся черты лица потемнели от мрачного торжества.

Шок от того, что ее кроткий отец расправился с их самым ненавистным врагом, не остановил Луваен. Она, прихрамывая, подошла к упавшему Джименину и осторожно вынула пистолет из его неподвижных пальцев. Она потянулась к руке Мерсера:

– Уходи, папа. Поторопись.

Она потянула его, удерживая в вертикальном положении, когда он, спотыкаясь, шел рядом с ней, пытаясь добраться до Циннии.

Проклятая пара отца и сына жестоко расправилась со своими последними противниками, оставив в живых только Луваен, Циннию, Мерсера и Эмброуза. К сожалению, ни она, ни Мерсер не были достаточно быстры. Не успела она сделать и двух шагов, как Гэвин вприпрыжку пересек двор и присел между ней и Циннией. Шерсть на его сгорбленной спине встала дыбом в знак предупреждения, и он зарычал, обнажив впечатляющие размером клыки.

Они с Мерсером замерли. Луваен взвела курок пистолета, который выхватила из мертвой руки Джименина. Если Гэвин нападет на них или на Циннию, у нее не будет другого выбора, кроме как выстрелить. Он не сделал ни того, ни другого, но шерсть на его спине вздымалась при каждом их вздрагивании и подергивании. Луваен наблюдала, как он расхаживает взад-вперед, и ее осенила идея. Он защищал свою пару. Где-то в этом зверином мозгу человек Гэвин вспомнил Циннию, вспомнил любимую жену и попытался защитить ее от тех, кто мог причинить ей вред. Взгляд Циннии, сидевшей напротив нее, по-прежнему был прикован к ее проклятому мужу.

– Гэвин, – промурлыкала она. – Мой дорогой муж, вернись ко мне.

Луваен сморгнула слезы, увидев тоску в мольбе своей сестры и недоумение на зверином лице Гэвина, когда он изо всех сил пытался понять ее слова. Что, во имя богов, они должны были теперь делать?

Она схватила отца за руку и наклонилась, чтобы прошептать ему на ухо:

– Медленно отступай, папа.

Возможно, если бы они не были так близко, Гэвин сосредоточил бы свое внимание меньше на них и больше на Циннии. У нее, из всех людей, был самый большой шанс достучаться до него.

Они остановились, когда каждый волосок на покрытом мехом теле Гэвина встал дыбом. Его глаза сверкнули, а губы изогнулись, обнажив клыки, когда он уставился на что-то за ними. В лунном свете лицо Циннии побелело.

– Осторожно, Лу, – предупредила она тихим голосом. – Де Совтер позади тебя.

Предупрежденная, Луваен медленно повернулась и прикусила губу, пытаясь не закричать.

Каждый ребенок вырос на историях о народе терна: темные существа, рожденные злыми мыслями людей, их страданиями и яростью. Они рыскали по ночам, прятались за занавесками, на краю окон и под кроватями, готовые вырвать непослушных детей из их дома и сожрать их целиком. В детстве одиннадцатилетняя Луваен делила постель с трехлетней Циннией. Много ночей она не спала после того, как они ложились спать, сжимая в руках одну из маминых стиральных бит на случай, если ей придется отбиваться от сородичей терна, ищущих полуночный перекус. Они с Циннией выросли и оставили те ночные ужасы в памяти детства. Никогда в своих самых мрачных мечтах она не представляла, что они реальны, или что она может столкнуться с одним из них, став взрослой.

Когда она видела его в последний раз, перемены в Балларде были поразительными. Они придали причудливый оттенок побегам, вплетенным в его волосы и вокруг новоиспеченных рогов, прорастающих из головы, сравнив его с одним из древних богов природы. Однако его глаза заставили ее насторожиться. Последний поток навсегда превратил их из темно-коричневых в желтые, цвета соснового сока, со змеиными зрачками. Она сорвала росток, погладила участки кожи, сделанные из коры, и поцеловала закрытые глаза рептилии. Несмотря на физические искажения проклятия, он все еще был терпеливым, благородным мужчиной, в которого она влюбилась.

Сейчас же перед нейстоял не мужчина. Кора, ранее покрывавшая его тело лоскутными узорами, теперь поглотила его, превратив в древесного и потрескавшегося, как старый дуб. Пучки щетинистых волос пробивались сквозь кору в случайных местах. Извилистые шрамы, врезавшиеся в его торс, шею и лицо, прорезались и затвердели, поднимаясь вверх по коже головы, пока не переплелись с шипастыми рогами и не увенчали его голову короной из сучковатых корней и оленьих рогов. Его руки и ноги истончились и удлинились, как будто он каким-то образом пережил пытки на дыбе, с костями вытянутыми, как ветви, заканчивающимися огромными суставчатыми ладонями и стопами, с которых капала кровь.

Хуже всего было то, что он уставился на Гэвина с искаженным, неузнаваемым лицом. Скелетообразные скулы изогнулись под впалыми глазницами, в которых вместо глаз сияли точечки белого цвета – света, холодного и далекого, как звезды. Он зарычал, издав странный скребущий звук, не похожий ни на звериный, ни на человеческий, но какой-то потусторонний. Луваен содрогнулась при виде разинутой пасти с черным языком и рядами острых, как копья, зубов. Это был не лесной король, а демон.

– Баллард, – сказала она.

– Его больше нет, Луваен, – Эмброуз заговорил через двор между Гэвином и Баллардом. Как и Мерсер, он покинул безопасную конную баррикаду и медленно приблизился к ним. Тени играли на его угрюмых чертах. Он остановился, когда Баллард обратил на него горящие глаза. Зубы демона щелкнули в вызове, свирепом, как любой волчий капкан. Он вернул свое внимание Гэвину и повторил действие.

Гэвин ответил рычанием, гораздо менее сверхъестественным, но столь же угрожающим. Одна когтистая рука ударила по воздуху, и он предупреждающе топнул ногой по грязи. Цинния тихо заговорила позади него, все тем же успокаивающим голосом, который умолял его вспомнить, кто он такой, вспомнить своего отца.

– Любовь моя, ты – Гэвин де Ловет. Это ваш дом, мы – ваша семья. Твой отец стоит перед тобой – человек, который любит тебя, который защитил тебя от проклятия Изабо, – она беспрерывно уговаривала волка, радуясьтому, что его большие уши, похожие на уши летучей мыши, поворачивались, когда он слушал ее и не сводил глаз с химеры, царапающей землю когтями и издававшей странные звуки из древесного горла.

Луваен шепотом повторяла про себя: «Вспомни, вспомни». Гэвин был последним ключом к разрушению проклятия. Как грубое животное, движимое агрессией и жаждой крови, его шансы вспомнить человека, которым он был, были маловероятны, но он инстинктивно бросился к Циннии, защищая ее от тех, кого считал угрозой. Где-то там, внутри, горела искра этого человека. Если кто и мог разжечь пламя, так это его жена. Шанс спасти одного, если не обоих, все еще существовал.

Она так крепко сжала руку отца, что пальцы онемели. Они наблюдали, как Гэвин на мгновение закрыл глаза, покачал головой и открыл их, чтобы показать радужки, зеленые, как весна. Сдавленный крик застрял в горле Луваен, когда он уставился на Балларда и произнес два слова, достаточно отчетливых, чтобы они поняли:

– Мой отец, – сказал он и упал на колени.

Тот же гулкий треск и сотрясающая волна, которые обрушились на замок, когда две сестры признались в любви отцу и сыну, теперь прокатились по двору. Мерсер столкнулсяс Луваен, которая наклонилась вбок и чуть не упала, когда на нее обрушился приступ головокружения. Двор замка изменился, превратившись в искаженный пейзаж, как будто она смотрела сквозь толстое волнистое стекло. Проклятия, крики и нечеловеческие вопли раздавались вокруг нее вместе с шипением кровожадных роз Изабо. Она изо всех сил старалась держаться прямо и прояснить свое и без того помутневшее зрение. Гэвин остался стоять на коленях, схватившись за голову и раскачиваясь взад-вперед в объятиях Циннии. Волна заклятия обрушилась на него, превращая его из зверя в человека и обратно. Как и Луваен, Эмброуз изо всех сил пытался удержаться на ногах. Он вытянул руки, чтобы удержать равновесие, и несколько раз покачал головой.

Искажение исчезло, и шипящий хор роз замер. Луваен обняла отца и заглянула ему в глаза:

– Ты в порядке?

Он кивнул, прежде чем воскликнуть задыхающимся шепотом:

– Милосердные боги, Лу. Смотри!

Она проследила за его взглядом и ахнула. Существо, похожее на летучую мышь-волка, исчезло. На его месте был Гэвин, без сознания и на руках Циннии. Луваен резко обернулась, чтобы найти Балларда. Ее ликование испарилось, когда она обнаружила, что он не изменился. Все еще испытывая муки, вызванные ненавистью его давно умершей жены, он покачнулся и вцепился когтями в свою узловатую макушку.

Ее голос сорвался на рыдание:

– Отпусти его, Изабо. Я умоляю тебя.

Нельзя было отступать, даже когда сила Изабо была сокрушена. Баллард слишком долго терпел разрушительное воздействие проклятия. Разрушенное, оно все еще держало его в плену. Она отказывалась терять надежду. В отличие от Циннии, она не была спокойной женщиной с миловидным выражением лица или успокаивающим голосом. Она также не была женой Балларда, но если методы ее сестры оказались успешными с Гэвином, то, может, они помогут и ей с Баллардом. Она должна была попытаться, другого выхода у нее не было.

– Баллард, – тихо сказала она. – Ты помнишь меня, лесной король? Я помню тебя, как ты и приказал, – она отпустила отца, чтобы постучать пальцем по своей груди. – Строптивая, сварливая торговка. Кто поможетмне стать нежной, если ты не вернешься?

Время шло медленное, шаркая, словно одряхлевший старик. Баллард моргнул, глядя на нее, сияющие глаза не темнели и не показывали проблеска узнавания. Его кожа оставалась корой, зубы острыми, а ноги и руки тонкими и жесткими, как ветки без листьев. Слезы потекли по ее щекам.

Мерсер коснулся ее руки:

– Слишком поздно, Лу.

– Пристрели его, Луваен, – строгий приказ Эмброуза разнесся по двору. Она дернулась и уставилась на него здоровым глазом. Кремневый пистолет лежал в ее руке, почти забытый и все еще полностью взведенный. – Пристрели его, – повторил он. – И даруй ему милосердие, которого он заслуживает.

Тяжесть пистолета свела ее руку судорогой.

– Еще немного, – умоляла она. Проклятие было снято. Если они подождут еще несколько секунд…

Гэвин застонал в объятиях Циннии. Баллард присел на корточки, проводя черным языком по изрытым губам. Зазубренные веточки, торчащие из его локтей и лопаток, задрожали, а пучки шерсти встали дыбом. Позади нее Цинния закричала, когда он прыгнул вперед, бросаясь на беспомощного Гэвина.

– Сейчас, Луваен! – взревел Эмброуз. – Пристрели его!

Она подняла пистолет. Полуслепая и дрожащая от холода, она прицелилась в прыгающее чудовище и нажала на курок. Свет вырвался дождем искр. Она отвернула лицо от яркой вспышки пороха, когда пистолет выстрелил. Она лишь мельком увидела мчащуюся темную фигуру, отброшенную назад. Последовало ворчание и глухой удар чего-то, упавшего на землю.

Пистолет выскользнул из ее пальцев, едва не задев при падении пальцы ног.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 19 20 21 222324 Следующая ⇒