Контролируемый ущерб 4 страница

Луна начинает садиться, пока Люпин все еще *внутри* Гарри - и вот он отрывается, завыв от боли, а потом корчится на земле, меняясь. Он заглушает стоны, превращаясь в человека, лежит, дрожа, у основания алтаря.

Я вижу, как он пытается приподняться, чтобы увидеть, все ли в порядке с Гарри, но охрана утаскивает его прочь из комнаты.

Охранные заклинания сняты, но я медлю, заставляю себя оставаться на месте, обмениваясь парой слов с моими уходящими коллегами. Слышу возгласы разочарования из-за того, что ничего не случилось – ничего *больше* не случилось. Но женщины выглядят раскрасневшимися, а мужчины возбужденными. Петтигрю дергает своего раба за собой; Уизли с искаженным лицом до последнего пристально всматривается в центр комнаты.

Я чувствую что-то непонятное во взгляде Драко, когда он смотрит на меня – но у меня и в самом деле нет ни сил, ни желания пытаться отгадать, что он думает в этот момент. Он ненавидит меня за то, что я забрал у него Поттера, за то, что ему пришлось уступить – и что? Я вполне могу жить с этим.

В конце концов, мне позволено идти – и этот момент исполнен облегчения и страха. Это мгновение, когда я могу забрать мальчика отсюда, и знаю, что некоторое время, пусть даже недолго, никто не причинит ему боли. Что будут только он и я, и возможно, я даже смогу обмануть себя и поверить, что на самом деле могу защитить его.

Дыхание Поттера громкое, прерывистое. Он все еще удерживает ноги широко расставленными, хотя в этом больше нет нужды – и это зрелище по какой-то причине оказывает на меня гораздо худшее воздействие, чем все остальное.

Он выглядит потрясенным - что-то сломано в нем, и он не может вернуть самоконтроль, у него нет сил даже попытаться это сделать.

- Поттер, - говорю я – и когда он не реагирует, вздыхаю и наклоняюсь к нему. Его пальцы очень холодные, несмотря на то, что ночь довольно теплая, и они так сильно сжаты - ногти впились в кожу бедер - что я боюсь сломать тонкие косточки, разжимая их.

Как только я расцепляю его руки, он падает с алтаря на пол, свернувшись в такой тугой клубок, что мышцы кажутся деревянными. Я опять вздыхаю и набрасываю на него свой плащ. Я надеюсь, что никто на нас не смотрит, все слишком утомлены, чтобы задержаться дольше – на самом деле, у меня просто нет другого выхода, если я хочу забрать его отсюда.

- Поттер. Все закончено. Ты можешь идти? Ты ведь не хочешь, чтобы я применил к тебе Mobilicorpus, верно?

Кажется, некоторые из моих слов доходят до него. Его черная голова со слипшимися от масла волосами слегка шевелится, когда он кивает.

Я не могу снять с него плащ, когда он встает и ужасно медленно идет за мной. Я просто думаю, что если кто-нибудь увидит и начнет задавать вопросы, отвечу, что не хочу, чтобы мой раб простыл. Но все, должно быть, к этому времени уже спят. Начинается новый день, слепящее солнце льет свет сквозь окна в коридорах Хогвартса.

В своих комнатах я снова с ним заговариваю.

- Иди в ванную, Поттер. Тебе надо вымыться, чтобы я мог проверить, были ли …

- Не было, - говорит он невыразительным – почти нормальным голосом. Его руки под плащом обхватывают тело - как будто на самом деле он хочет закрыть лицо, но знает, что ему этого не позволено. Затем плащ падает на пол, и он идет в ванную.

Он пережил это, думаю я. Там, на алтаре, он так трясся, паниковал, был сломлен – а теперь его самообладание снова вернулось, его плечи распрямились как обычно, голова слегка склонена. Как всегда. Я следую за ним взглядом. О, нет – он не пережил это. Он похоронил воспоминания глубоко внутри себя, как делает это со всем случившимся, с тем, что Драко-Хагрид сделал с ним, с тем, что Темный Лорд и я с ним сделали. Все это там – и я не думаю, что это когда-нибудь оттуда уйдет.

Он выживает снова и снова. Но я не в силах удержаться от мысли о том, что придет день, когда все окажется для него слишком.

Я слышу, как он открывает воду, и вхожу внутрь, он на меня не смотрит, стоит под душем. Вода обтекает его смазанные маслом лицо и волосы, соскальзывая с них – масло слишком жирное, чтобы его можно было так просто смыть. Его ресницы трепещут под падающими на них каплями воды.

А затем… Я не знаю, что со мной случилось – почему я стою так близко, и его лицо оказывается у меня в руках, мои пальцы вплетаются в его скользкие, терпко пахнущие волосы – и я его целую, покрываю поцелуями все его лицо, ощущая горький вкус масла на губах.

Мое дыхание громкое и прерывистое, будто мне не хватает воздуха – и поцелуи беспорядочны: губы, нос, подбородок, лоб. Как будто я пытаюсь получить как можно больше за минимальное время. Мои руки мнут его волосы, ладони баюкают голову.

И действительно, времени очень мало, всего через пару секунд я понимаю, что делаю, и силой возвращаю контроль над собой, и отрываюсь от него, отпускаю его волосы, его лицо. У него потерянный, недоуменный взгляд – глаза влажно блестят, и я чувствую резкую горечь секрета волчицы у себя на языке.

Он смотрит на меня, в его близоруких глазах застыло смутное, затуманенное выражение. Я делаю шаг назад от ванны, обхватываю себя руками – будто защищая себя. Словно этот жест поможет мне перестать к нему прикасаться.

- Прости, - говорю я. Мерлин, это слово - я не знал, сумею ли когда-нибудь сказать его ему. Я хотел произнести это так много раз - а сейчас это вылетело прежде, чем я смог остановить себя. - Прости меня, прости…

Мерлин, Мерлин, какие тут могут быть объяснения? Я себя выдал. Теперь он знает. Он знает, что я его хочу. Все мои действия, все мои попытки заставить его чувствовать себя в безопасности со мной – все это впустую. Я всего лишь еще один, кто вожделеет его тело.

Я резко отворачиваюсь и иду к двери.

- Заканчивай мыться, - говорю я.

Позже он молча стоит передо мной, а я проверяю его тело на наличие укусов. Там есть несколько синяков, которые он поставил себе сам, и те, что оставил Люпин. На его спине я вижу длинные красные царапины.

- Это от камня, - говорит он, - он не слишком мягкий.

Я киваю, хотя он не может меня видеть, и провожу палочкой, исцеляя его.

- Ты можешь отправляться в постель, - говорю я. В такое время все, как правило, уже встают, но я не думаю, что кого-то будет волновать, если он не будет соблюдать правильный режим.

Я жду минут сорок пять. Я не знаю, заснул он или еще нет – он лежит очень тихо, даже не повернулся ни разу с тех пор, как лег в постель, туго обернувшись одеялом, как в кокон.

В любом случае, я ухожу. Сонная охрана, глазевшая на представление, пускает меня к камерам без вопросов.

Люпин лежит на полу клетки, и с первого взгляда я вижу, как ему плохо. Он практически серый, его глаза окружены громадными черными кругами, из-за чего кажется, будто на нем черные очки. И подходя ближе, я слышу, как он заходится в кашле, брызгая кровью. На его подбородке я тоже вижу засохшую кровь.

Его запавшие глаза с неестественно расширенными зрачками смотрят на меня, когда я подхожу, – со страхом и надеждой. Это не те эмоции, которые ему следует испытывать, ему следует на меня смотреть с ненавистью - за то, что я хладнокровно отравил его, за то, что я сделаю это снова, если потребуется.

За то, что я заставил его пройти через весь случившийся кошмар, каждую секунду понимая, что он делает с сыном своего друга, с мальчиком, которого он любит.

- Он в порядке? - шепчет он хриплым, надломленным голосом.

- Да, - отвечаю я. - В порядке. Вот, это для тебя.

Я вытаскиваю из кармана флакончик – когда он его видит, на мгновение в его глазах высвечивается такое отчаяние, такое *разочарование*.

Я сажусь на корточки и протягиваю ему флакон, он берет его окровавленной рукой и подносит его ко рту. Зелье густое и белое, и он с усилием пытается проглотить его. Затем его голова обессилено падает на пол.

Как ни странно, но мне снова хочется попросить о прощении. За то, что я вылечил его, за то, что не позволил умереть. Но он… он сам несет за это ответственность. В точности, как и я. Мы оба это знаем. Мы оба солдаты в этой войне, и мы не можем умереть бесцельно, не принеся хоть какой-нибудь пользы.

Я забираю флакон из его обмякших пальцев и встаю. Люпин дрожит, свернувшись на полу, его глаза закрыты. Ресницы у него влажные. И я ухожу прежде, чем вижу, как он плачет.

***

Мне следовало это предвидеть. Это все моя вина. Когда Драко посмотрел на меня тогда, в ночь полнолуния - когда я вздрогнул и отвел взгляд, всего на мгновение – мне следовало это предвидеть. Это было слабостью, мне ни в коем случае нельзя было ее допускать; ничтожное облегчение, которое я получил тогда – теперь оно обернулось огромными проблемами.

Я понимаю это во время ужина в Большом Зале, когда Темный Лорд поворачивается ко мне, и я вижу, как сквозь снисходительность в его глазах просвечивает нечто острое и пытливое.

- Ты слышал, Северус? Драко говорит очень интересные вещи о тебе и о твоем рабе. Что ты слишком с ним нежничаешь. Что твоя привязанность к нему делает тебя уязвимым.

У меня чудовищное ощущение дежа вю. Однажды такое уже было. Обвинения Малфоев и необходимость их опровергнуть. Любой ценой. Пожалуйста, пожалуйста, не дай этому произойти снова.

Но я знаю, что это уже произошло.

В его голосе нет гнева, лишь изучающие, пытливые нотки – но Мерлин помоги мне. Я выпрямляюсь, отбрасываю салфетку с выражением отвращения на лице. Это правильно. Я могу позволить себе быть слегка возмущенным. Я на стороне Лорда уже больше трех лет после его возрождения и никогда не давал ему оснований во мне сомневаться.

- Чепуха, мой повелитель!

- Да, конечно, я тоже так думаю, - перебивает меня Темный Лорд. Кажется, он даже пытается меня успокоить. – Мы все знаем, что восприятие малыша Драко некоторым образом затуманено завистью, - он обводит всех взглядом, как будто в ожидании поддержки, и окружающие раболепно хихикают. Впрочем, Люциус обрадованным не выглядит. - И все же...

Все же. Я не хочу, чтобы это случилось, я хочу, чтобы все закончилось, раз и навсегда. В горле поднимается желчь; я усилием подавляю тошноту. И все же. Снова. Ему снова нужны доказательства. Доказательства моей верности. Моей ненависти к Поттеру. Доказательства того, что я - правильный выбор, чтобы сделать жизнь Мальчика-Который-Выжил невыносимой.

Это когда-нибудь прекратится?

Я не смотрю на Поттера - он сидит на полу у моего кресла - не проявляя ни малейшего интереса. Понимает ли он, что случилось, знает ли, чего ожидать? Я не знаю, замерли ли его плечи от напряжения, стал ли снова его взгляд отстраненным, безучастным – будто он ускользнул в место, где никто не может его коснуться; даже Темный Лорд. Даже я.

- Тот факт, что ты не включил своего раба в сегодняшнее представление, дает некоторую пищу для размышлений, Северус, - говорит Нарцисса, взмахивая ресницами.

- Прошу прощения, - отвечаю я резко. - Я думал, что твои рабы уже заняли всю сцену.

Порочность происходящего на самом деле тошнотворна. Их заставляют совокупляться, пока хозяева едят, едва глядя на них. Эта девочка, Уизли, выгибается, когда Томас входит в нее, его ладони скользят по ее грудям. Она беременна, я вижу пока еще слабо выраженную выпуклость ее живота – интересно, известно ли, кто отец. Мальчик прикасается к ней нежно, почти благоговейно.

Ее брат стоит на коленях, его ноги широко раздвинуты, и он ласкает себя, но на его лице выражение, которое далеко от удовольствия. Рядом с ним младший Криви – сколько ему? Пятнадцать? Он издает короткие, приглушенные звуки каждый раз, когда его брат входит в него, толкая его вперед, еще глубже на член Лонгботтома у него во рту.

Единственная вина братьев в том, что старший когда-то так открыто восхищался Поттером, постоянно снимал его на камеру - тогда, целую вечность назад. Конечно, за такое преступление им пришлось заплатить.

Кто-нибудь вне Хогвартса хоть знает, что происходит здесь с этими детьми? Уизли – их же так много. Я не знаю, что теперь с близнецами, они пропали после того, как мы захватили Хогвартс. Но они хотя бы представляют, что случилось с младшими? Уизли – члены Ордена. Если они знают, то почему ничего не делают?

Я осторожно разжимаю под столом кулаки.

- Ты же знаешь, что я нахожу эти оргии в стиле “ах, какой я римлянин” безвкусными, Нарцисса.

Это звучит чуть резковато, и немного запоздало я понимаю, что это как пощечина для тех, кто наслаждается зрелищем. Но Темный Лорд не выглядит разозленным. Кажется, он позабавлен.

- Тогда, вероятно, ты покажешь нам, что ты считаешь “представлением со вкусом”, Северус?

Я знал, что все закончится этим. Теперь выхода нет.

И я даже не могу позволить себе подумать, как мне жаль, даже не могу позволить себе кинуть на мальчика взгляда. Мне нужно полностью сфокусироваться на том, что я должен сделать. Слабость погубит нас обоих; мне нужна вся моя сила, чтобы пройти через то, что я должен сделать.

Мне так сдавило грудь, что я почти не могу дышать.

- С удовольствием, мой повелитель, - бормочу я.

Я медленно встаю и поднимаю Поттера за предплечье бесстрастным и обезличенным жестом. Я не могу позволить себе нерешительность. Я не могу позволить себе никаких чувств. Я веду его в центр Зала и окидываю взглядом с головы до ног.

Что еще я могу с ним сделать? Что еще не сделано с ним? И это должно быть настолько ужасно, чтобы Темный Лорд остался доволен. Как еще можно осквернить его тело, как использовать, как сломать, чтобы развлечь окружающих?

Темный Лорд с интересом смотрит на меня.

И внезапно я понимаю, чего он от меня хочет – как будто могу читать его мысли. И это не еще одно изнасилование, не еще одно избиение.

Я запускаю руку в нагрудный карман мантии и достаю палочку Гарри.

Я вижу, как на одно мгновение меняется выражение глаз мальчика. Он все прекрасно понимает – ему уже причинили так много боли, что он сразу же думает о наихудшем варианте. Но спохватывается, сильно прикусывает губу – и восстанавливает защитную стену за своим взглядом. Отсекая меня. Отметая все, что я могу сделать – прочь.

- Подержите его, – я киваю двум Пожирателям Смерти – Он может отреагировать на это неразумно.

Они хватают его за руки и заворачивают их за спину – хотя я знаю, что он не будет сопротивляться, он ничего не сделает. Возможно, было бы лучше, если бы он попытался.

Я держу его палочку в руках, так, чтобы все видели – на мгновение мои глаза встречаются со взглядом Темного Лорда, и я вижу в нем одобрение, вижу удовлетворение.

Он боится, внезапно осознаю я. Он боится этой палочки, которая однажды поразила его, там, на кладбище. Он хочет, чтобы она была уничтожена. Но он слишком горд, чтобы признать это.

Возможно, думаю я беспомощно, если бы он понял, что Гарри больше не будет представлять для него угрозы, он... он оставил бы его в покое. Это всего лишь мысль, за которую я должен цепляться. Палочка ломается в моих пальцах.

Гарри дергается. И почему я думал, что было бы лучше, если бы он каким-то образом проявил свои чувства? Теперь, когда он бьется в руках тех, кто его держит, я почти не могу этого вынести. Его руки выкручены за спиной, плечи вывернуты под совершенно невероятным углом, а его взгляд не отрывается от моих рук. Он молчит.

Я еще раз ломаю палочку, этот звук оглушает. А затем еще раз. Кусочки все еще соединены, их держит перо внутри. Я роняю ее на пол и направляю свою палочку.

Я зажигаю огонь, он медленный и слабый, и проходит несколько минут, прежде чем он охватывает сломанные кусочки. Поттер перестает сопротивляться и стоит, глядя на это, отблески пламени отражаются в его очках.

Я взмахиваю палочкой, когда не остается ничего, кроме пепла.

- Можете отпустить его.

***

Он неловко прижимает левую руку к груди, пока идет следом за мной в мои апартаменты. Они не церемонились с ним, когда держали. Но это не имеет значения. Ничто не имеет значения. То, что я сегодня разрушил - это гораздо хуже всего остального, что было сделано с его телом.

Даже насилуя его вместе с Темным Лордом, думаю, я не причинил ему такого ущерба, как сейчас.

Я с ним не разговариваю. Мне нечего сказать, а мысль о том, что его передернет от звука моего голоса, просто невыносима. Кажется, я мечтал о том, что он, может быть, когда-нибудь сумеет простить меня. До отвращения глупо, не правда ли?

И неважно, что это был приказ Темного Лорда, ведь это мои пальцы сломали его палочку. Это мой мозг породил эту идею.

Я думал, что смогу контролировать ущерб, который ему причиняется – вот, почему я все это начал. Какая ирония… Разве кто-нибудь другой причинил ему подобную боль?

Я сижу на кровати, пока он моется. И притворяюсь, будто читаю – беспомощная, никудышная игра, которой я не могу никого обмануть. Но, возможно, он думает, что я на подобное вполне способен, что я такой и есть, бессердечный… разве не таким я всегда стремился быть?

Может, ему вообще безразлично, что я делаю.

Он возвращается в свою комнату и ложится на диван лицом к стене. Я жду. Жду, когда он заснет. Он заснул бы быстрее, если бы я мог дать ему какое-нибудь зелье – но я не могу заставить себя подойти к нему, произнести его имя. Буду ли я когда-нибудь способен думать о чем-то другом, кроме слабого пламени на полу в Большом Зале? Будет ли он когда-нибудь способен увидеть что-то другое, глядя на меня?

У меня болит голова. И душа тоже. Как банально. Я всегда думал, что это дурное клише. Но я именно так себя и чувствую.

Я не знаю, сколько прошло времени, два часа или три. Он не шевелится. Он, должно быть, уже спит, я уверен. Я встаю и иду в лабораторию.

Прошла почти неделя с тех пор, как я был здесь в последний раз. Было время, в начале того периода, который я называю “последней эрой Хогвартса”, когда работа с зельями помогала мне чувствовать себя лучше; заставляла меня забыть, порой даже на несколько часов, чем я должен заниматься днем. Это давно уже перестало помогать. Я тупо смотрю на полки, уставленные флакончиками и жестянками. Здесь довольно холодно, не так ли? Но мысль о том, чтобы затопить очаг, вызывает у меня тошноту.

Мне надо взять себя в руки. Что со мной происходит?

Я чувствую, как мои губы изгибаются в язвительной улыбке, и я обхватываю себя руками. Руки и занавес волос - совсем недостаточно, чтобы почувствовать себя защищенным.

Котел, в котором я варил “новейшее, усовершенствованное” зелье для Люпина, все еще на очаге, хотя и давно потухшем. На дне густая, почти черная жидкость, на вид очень едкая. Как это беспечно с моей стороны - оставить здесь все неубранным. Если кто-нибудь найдет это, могут возникнуть ненужные вопросы. А с другой стороны, если кто-то войдет сюда без моего разрешения, к тому времени это уже не будет иметь никакого значения, потому что, в любом случае, я уже буду по уши в проблемах.

Я смотрю на черную жидкость. На дне осадок, переливающийся, как ртуть. Я беру ковшик и зачерпываю.

Это чистейшее безумие, я не знаю, что делаю. Я не оборотень, мне это не нужно… я понимаю это с потрясающей четкостью, пока подношу ковш к губам. От едкого запаха перехватывает дыхание, глаза начинают слезиться. Я делаю глоток, а потом пью, пока ковшик не пустеет.

Ты идиот, Северус. Это так глупо.

Я вспоминаю о книге, которую однажды прочел, о способах, которыми люди кончают с собой. Глотают ключи, вдыхают иглы, сами себя кастрируют. И когда ударяет дикая боль, ко мне приходит мысль, что я могу понять их. Иногда бывают вещи, которые тебе просто необходимо сделать. Просто не можешь удержаться.

Мерлин… Мерлин, как Люпин это смог выдержать? Как смог прожить почти двадцать четыре часа – если * это* хоть отчасти похоже на то, что он чувствовал? Я судорожно пытаюсь ухватиться за край стола, но он ускользает от меня, пол плывет под ногами. Я падаю, прижав руки к животу, где непрекращающаяся боль прожигает дыру. Котел падает следом за мной.

Жжет и жжет, и я чувствую, как кислота пожирает мои внутренности, и на мгновение перспектива смерти, в которой я отказал Люпину, выглядит в моих глазах необычайно соблазнительной.

Затем дверь распахивается, и там стоит мальчишка, зеленые глаза гневно сверкают. Я беспомощно смотрю на него с пола.

Что он тут делает? Ему не следовало приходить сюда, я не разрешаю ему, он не должен видеть меня в таком состоянии, в такой личный момент, знаете, иногда мне необходимо…

Он стоит прямо надо мной, его лицо искажает ярость, когда он шипит мне в лицо:

- Ублюдок гребаный, что ты принял?

О, Мерлин, нет, это не то, что он думает, я не пытаюсь совершить самоубийство. Если бы я хотел это сделать – я был бы уже мертв. Он сжимает кулаки в дюйме от моих плеч, как будто хотел схватить меня и встряхнуть, но так и не сделал этого.

- Как ты посмел? – шепчет он. – Где противоядие?

На самом деле это хорошо, что он здесь. Потому что я не в состоянии дотянуться до зелья сам. Я показываю рукой на полку.

- Белое… вон там…

Он хватает флакон, двигаясь невероятно быстро – или это мое сознание работает в прерывистом режиме; потому что следующее, что я осознаю, это он, стоящий на коленях рядом со мной и прижимающий флакон к моим губам. Я чувствую, что вместе с зельем в рот попала прядь волос, но не осмеливаюсь ее убрать. Я просто глотаю – и чувствую захват его пальцев, потрясающе сильных, на тыльной стороне шеи.

Когда флакон пустеет, он отпускает меня. Я соскальзываю на пол, чувствуя, как жжение медленно проходит. Поднимаю руку и убираю надоедливую прядь.

Поттер стоит и смотрит на меня, на его лице отвращение.

- Это не то, что ты думаешь, - говорю я. - Я не пытался…

- Мне без разницы, - его лицо становится замкнутым. И меня вдруг осеняет. Он пытался меня спасти. Он спасал меня. Но почему? Разве он не обрадовался бы, увидев, как я умираю? Я не думаю, что он здесь из-за того, что ему стало бы хуже без меня. Не похоже, что у него вообще есть инстинкт самосохранения. Я смотрю на него, чувствуя себя слишком слабым, чтобы сделать попытку подняться.

Затем он делает шаг вперед и поднимает мою палочку с пола. Я непроизвольно дергаюсь. Но… что бы он ни сделал, я ему это позволю.

- Думаешь, что я могу тебя убить, - говорит он, и я слышу в его голосе жестокую нотку. – Но я не стану. Ты будешь жить. Как я живу.

Его лицо искажается.

- Я говорил тебе, Поттер, - продолжаю я, - я не пытался…

- Mobilicorpus, - произносит он. Мое тело рывком взмывает вверх. Мерлин, как же я ненавижу это заклинание.

- Отпусти меня, - ровно говорю я. Он смотрит на меня мгновение, палочка подрагивает в его руке, а затем говорит:

- Да. Сэр.

Я приземляюсь на ноги и хватаюсь за угол стола. Он смотрит на палочку в своей руке. Да, верно, он может использовать палочку другого человека. Она, возможно, будет не так хороша, как его собственная, но магия, которая соединяла их с той, единственной – ушла навсегда.

- Не думай, что я никогда не задумывался об этом, - продолжает он. – О том… чтобы покончить со всем. Даже до того, как ты сказал мне о… о том, что этого от меня ждут. Иногда я представлял себе… я мог бы просто откусить очередной гребаный член, который они пихают мне в рот, - просто, чтобы забрать с собой одного из этих ублюдков. Ты знаешь, почему я этого не сделал? Почему я никогда не пытался убить себя, тем или иным способом?

Я не отвечаю, и он, видимо, не ждет моего ответа.

- Потому что все ждали, что я это сделаю, - говорит он. - Потому что они сделали все, чтобы заставить меня. Потому что не делать этого - было единственным, в чем я мог быть сильнее их. Единственное, в чем у меня был выбор.

Он смотрит на меня, кладет палочку на стол в паре дюймов от моей руки и отворачивается. Его острые лопатки исполосованы припухшими незалеченными рубцами, которые оставил я.

Я не хочу, чтобы он уходил. Даже если он меня ненавидит, даже если между нами нет ничего, кроме предательства и вины – я не хочу, чтобы он уходил.

Затем он оглядывается и говорит очень, очень тихо:

- Вы дали Ремусу Wolfsbane, верно? - Я молча смотрю на него, и он продолжает. – Его глаза. Они были человеческими. Я заметил. Как вам это…

- Другая формула, - слабо отвечаю я. – Очень токсичная. Он сейчас в порядке, - хрипло добавляю я.

Он бросает взгляд на перевернутый котел на полу и на флакон с противоядием. Я взмахом палочки убираю остатки зелья с пола. Поттер выходит, а я, собрав все свои силы, следую за ним.

Я накладываю охранные заклинания на дверь лаборатории - это то, чем мне не следовало пренебрегать сегодня ночью – и когда я захожу в его комнату, то Поттера на диване нет. Я иду в спальню, и он там, лежит на самом краю моей постели, лицом от меня. Его очки на прикроватной тумбочке. Глаза закрыты.

Я тихо подхожу к своему краю и ложусь.

- Спокойной ночи, - говорю я. В темноте слышно его мерное, успокаивающее дыхание, звук, который я слушаю до тех пор, пока не засыпаю.

***

Этой ночью мне снится зеркало Еиналеж. Я вижу – все они там: высокие и взрослые, на несколько лет старше, чем сейчас. Они хорошо одеты – в вечерних мантиях, а некоторые в униформе - колдомедиков и авроров. Они беседуют между собой, в руках чашки с хогвартским пуншем. Большой Зал украшен в дурацкой, яркой манере, как это любил Альбус – много желтого, зеленого, красного и синего.

Это похоже на встречу выпускников, думаю я в своем сне.

Да, похоже, десятилетие выпуска или что-то в этом роде. Их черты с возрастом стали более определенными – но в их лицах есть что-то общее. Они выглядят счастливыми. Здоровыми. Уверенными в себе. Там Поттер, рядом с ним девушка, ее лица я не вижу, и Уизли, беседующий с Лонгботтомом… и Грейнджер, она улыбается своему собеседнику. Затем поворачивается и весело машет мне рукой.

Они все живы. И не страдают.

Я знаю, что это всего лишь зеркало, я знаю, что это ложь – но когда я вижу их такими, меня переполняет счастье, и когда я просыпаюсь, это чувство все еще греет меня. Вера, что каким-то образом, хоть в каком-то отношении, все будет в порядке.

Поттер у меня в постели, совсем рядом – он не касается меня. Между нами добрых десять дюймов, он обнимает подушку – но каким-то образом я чувствую тепло его тела.

Он свернулся, как кот, почти полностью зарывшись под одеяло, на виду только макушка с взъерошенными волосами и ладонь под его щекой. Дыхание слегка хриплое, как будто у него заложен нос, но это почему-то успокаивает меня. Я хочу оставаться здесь вечно, просто быть в этой комнате, и чтобы он спал в моей постели, и ничего больше.

Я так страстно хочу продлить это мгновение, что даже не смотрю на него, чтобы случайно не разбудить. Но он уже шевелится, сонно вздыхает и подтягивает колени к груди.

Когда его ресницы поднимаются, и он смотрит на меня, я вижу, какие у него невероятно зеленые, затуманенные сейчас сном глаза. Взгляд слегка размыт, но он не тянется за очками, хотя обычно это первое, что он делает после того, как проснется.

Я смотрю на него, не говоря ни слова – просто не знаю, что сказать. Он снова громко вздыхает.

- Почему вы не прикасаетесь ко мне? – спрашивает он хриплым, сонным голосом. Я стискиваю зубы, потрясенный и испуганный – и мне почему-то больно, хотя причин для этого нет. Я не могу ждать от него ничего другого.

Это до странности смущает - смотреть на него, зная, что мое лицо для него сейчас – просто размытое пятно. И почему он не отводит глаз, если все равно ничего не видит?

- Несмотря на твое высокое мнение о привлекательности собственного тела, Поттер, - обретаю я, наконец, дар речи, - я вполне в состоянии держать руки подальше от тебя в это безбожно раннее время.

Он слегка хмурится, что-то в его лице меняется, затем он качает головой.

- Я не об этом. Я имею в виду… как в тот раз, когда я спал.

- Я не понимаю, о чем ты говоришь.

- Я знаю, что это были вы, - говорит он. – Никто другой не мог. Вы гладили мои волосы. Никто не прикасался ко мне так… никто никогда так меня не трогал. Почему вы сейчас не хотите?

Печаль накрывает меня душным облаком, мешая дышать, она пересиливает желание сделать то, о чем он говорит. Мои пальцы дрожат от желания прикоснуться к нему. Но я не могу. Я не приму от него больше ничего. Он не знает, что предлагает. Он так привык к боли, что любое прикосновение, которое просто не причинит ему страданий, может показаться желанным.

Я не воспользуюсь ситуацией. Даже если он не отдает себе в этом отчета, я-то прекрасно все понимаю.

- Пора вставать, Поттер, - говорю я и поднимаюсь с постели. И когда щелчком пальцев я приказываю подать завтрак, он перекатывается на край кровати и тянется к очкам.

- Как хотите, - бормочет он под нос.

Когда приносят завтрак, я уже одет, а он все еще в постели. В моей постели. На его обнаженной груди я сейчас не вижу рубцов и ловлю себя на том, что разглядываю ее.

Скоро мне придется снова наказать его.

Как бы я хотел однажды увидеть это тело без следов побоев на нем.

Он наливает себе какао, я знаю, что ему какао нравится гораздо больше, чем кофе. Стекла очков запотевают, когда он подносит чашку к губам.

Я внезапно сажусь на кровать и наливаю кофе для себя, пробормотав:

- Я тоже могу позавтракать.

Он даже не смотрит на меня, но что-то в его позе, как мне кажется, говорит, что он осознает мое присутствие - и он, по крайней мере, не пытается отдернуться прочь. И что я за идиот, строю какие-то надежды на этих неуловимых признаках? И какая здесь может быть надежда?

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 Следующая ⇒