ГЛАВА 29 ПОСТСКРИПТУМ 22 страница

Именно так и обстояли дела в сумасшедшем браке Элизабет и Ричарда. Сорокавосьмилетний муж, вечно пьяный и плохо отдающий отчет в своих поступках, публично унижал собственную жену — например, он подарил восемнадцатилетней официантке, с которой, как поговаривали, у него был роман, кольцо с рубином и бриллиантами.

«Милое очаровательное дитя, — заявил Бертон. — Она чем-то напоминает мне мою старшую дочь, Кейт».

Когда же Ричард велел директору подыскать для этой девушки роль в его картине, Элизабет хлопнула дверью. Ей, наконец, стало ясно, что истинная угроза их браку заключается вовсе не в молоденьких женщинах, а во всеобъемлющей любви Бертона к собственным страданиям.

«Ричард был больной человек, — вспоминал режиссер Теренс Янг. — Когда мне стало ясно, как далеко он зашел, я всем сказал, что нам пора закруглиться со съемками». Ему приходилось прилагать неимоверные усилия, он буквально выдавливал из себя слова... Я пригласил к нему врача, и тот сказал: «Этот человек одной ногой стоит в могиле. Через три недели он отправится на тот свет».

Ричарда, у которого поднялась температура, доставили на скорой помощи в госпиталь св. Иоанна в Санта-Монике. У него обнаружили больные почки, грипп и трахеобронхит. Ему в срочном порядке сделали переливание крови и начали проводить детоксикацию. Через несколько недель, одурманенный действием транквилизаторов, Бертон вышел из больницы. Он передвигался, опираясь на двух телохранителей. Его лицо, по словам одного из очевидцев, «прекрасное и отмеченное печатью порока», было бледным и осунувшимся, а седые волосы придавали ему трогательный вид убеленного сединами старца. Бертон утверждал, что цирроза печени у него нет и в помине, однако был согласен с тем, что пить ему больше не следует.

«Я едва не погубил самого себя, — сказал он. — Я больше не хочу мучиться головными болями, судорогами и ужасным чувством похмелья. Никогда больше, никогда... Я не алкоголик, но я из тех пьющих людей, кому мало одного мартини перед ленчем. Вместо одной порции мне требуется тридцать два мартини, а потом за ленчем еще семь бутылок вина, а когда официант приносит мне «Реми Мартэн», я говорю: «Не уносите бутылку». Но теперь этому положен конец. Подобное больше никогда не повторится».

Это обещание, как и все предыдущие, уже мало что значило для Элизабет. Она дала распоряжение своему адвокату подать в Швейцарии на развод, по причине несходства характеров, а сама вернулась в объятья торговца подержанными автомобилями.

Через несколько дней, 26 июня 1973 года, она оставила его на пару часов, чтобы войти под своды суда в горнолыжном курортном городке Заанен, что возле Гштаада, для получения развода со своим пятым мужем. Бертон прислал из Нью-Йорка медицинскую справку, в которой говорилось, что болезнь воспрепятствовала его личному присутствию на судебном заседании — повторив то, что Ники Хилтон сделал двадцатью шестью годами ранее. И вот теперь, в возрасте сорока двух лет, Элизабет, не раз побывавшая замужем и прошедшая через три развода, уже лучше владела своими эмоциями, нежели в ту минуту, когда она в первый раз переступила порог суда. Но все-таки она была вынуждена надеть солнечные очки, чтобы скрыть слезы.

«Верно ли то, что совместная жизнь с мужем стала для вас просто невыносимой? » — задал вопрос судья.

«Да, — отвечала Элизабет. — Жизнь с Ричардом стала невыносимой».

«Почему период примирения оказался бесплодным? »

«Между нами так мало общего, — отвечала Элизабет. — Я испробовала... буквально все».

Судью ответ удовлетворил, и через несколько минут Элизабет получила развод.

ГЛАВА 22

Вновь разведенная Элизабет вылетела в Лос-Анджелес, чтобы вместе с Генри Уинбергом заняться поисками подходящего семейного гнездышка. Им особенно понравилась одна вилла в Голливуд-Хиллз — там в гостиной стояли греческие статуи, бассейн во дворе украшал фонтан, и внутренний дворик был полон тропических цветов. Элизабет, будучи крайне суеверной, предложила для пробы заняться любовью в спальне, чтобы проверить здешнюю «энергетику». Лучшего дома, заключила она, им не сыскать, за исключением спальни, которая оказалась слишком темной и действовала угнетающе. По настоянию Элизабет комнату оклеили серебряными зеркальными обоями, чтобы они с Генри, будучи в постели, могли любоваться своими искаженными отражениями. Кроме того, Элизабет потребовала, чтобы они спали вместе в двуспальной кровати, с тем, чтобы она всегда могла чувствовать его присутствие.

«А затем — ведь ей постоянно нужен кто-то, кто бы заботился обо всех мелочах, — она позвонила мне», — вспоминает Руди Урибе, исполнявший обязанности мажордома актрисы. После смерти Дика Хенли свита Элизабет состояла лишь из двух человек — Раймона Виньяля, ее секретаря-француза из Гштаада, и Артура Брукаля, ее парикмахера из Беверли-Хиллз. Поскольку она и раньше не могла обойтись без управляющего, ей срочно потребовался человек для ведения домашних дел.

«Элизабет сказала: «Руди, ты должен поселиться у меня и выполнять мои поручения». Поэтому я переехал к ним: к ней и Генри — я готовил, убирал, возил ее повсюду в ее «роллс-ройсе», приводил в порядок дом для ее вечеринок. Элизабет говорила мне: «А теперь, Руди, ты будешь открывать дверь моим гостям, но если я кого-нибудь не пожелаю видеть, ты говори им, что я больна, лежу в постели и меня нельзя беспокоить». Я согласился и впускал только тех, кого Элизабет хотела видеть».

Среди постоянных гостей актрисы были Питер Лоуфорд, Сэмми Девис-младший, Родди Макдауэлл, доктор Рекс Кеннамер, Дэзи Арназ-младший, Лайза Миннелли, Оливия Хасси и Макс Лернер, который теперь преподавал в колледже Помона. Лернер не видел Элизабет целых тринадцать лет — с самого окончания их романа в 1961 году и до того момента, как он возобновил контракт в Южной Калифорнии. Они регулярно виделись друг с другом и почти ежедневно общались по телефону. «Между нами уже не осталось любви, — рассказывал Лернер. — Мы просто были хорошими друзьями».

Другими гостями — теми, о ком Элизабет даже не догадывалась, — были молодые женщины, которых Генри Уинберг в ее отсутствие развлекал на вечеринках у бассейна — в костюмах Евы.

«Помню, как однажды я приехал к ним домой — в тот самый дом, который Элизабет снимала для себя и Генри — и застал там одновременно трех разных девиц. Двое из них дожидались в соседней комнате, пока Генри кончит пользовать третью».

«В отсутствие Элизабет Генри разъезжал повсюду в ее «роллс-ройсе» и снимал девочек, — вспоминал парикмахер Дон Крайдер. — Но мы ее так любили, что ни за что не решались сказать ей об этом».

Сорокалетний мужчина, которого Элизабет выбрала себе в любовники, в ее присутствии был само внимание, однако друзья не раз слышали от него жалобы, что она постоянно требует от него подтверждения его чувств.

«Генри говорил, что если он пять раз на дню не скажет Элизабет, что любит ее, она обязательно надуется», — рассказывал один из партнеров по бизнесу.

«На своих друзей Элизабет щедро изливает свою любовь, но, с другой стороны, ей требуются и постоянные заверения в любви к ней. Ей неизменно требовались доказательства того, что она самая красивая и самая главная, а с тех пор как она развелась с Ричардом Бертоном, ей это стало необходимо как никогда. Элизабет, что весьма мудро с ее стороны, окружила себя такими людьми, как Руди Урибе и Дон Крайдер, которые неизменно уделяли ей все свое внимание и время».

«Сколько раз Элизабет говорила: «Приди ко мне в спальню и ложись ко мне в постель, давай мы вместе посмотрим вестерны», — рассказывал Руди. — Я всегда смотрел вместе с ней телевизор, чтобы она не чувствовала себя такой одинокой».

Постоянное внимание к Элизабет со стороны ее свиты значительно облегчало жизнь для Генри Уинберга, который был просто не в силах выдерживать той эмоциональной напряженности, которая требовалась Элизабет. Тем не менее, в самом начале их романа она любила его так сильно, что не стеснялась изливать перед ним душу, рассказывая о своем предыдущем опыте. Элизабет ничего от него не утаивала. Она до самых интимных подробностей обсуждала с ним все свои браки, все свои разводы и любовные романы, включая мимолетный роман с Фрэнком Синатрой в годы молодости. Затем, как это всегда случалось в ее отношениях с мужчинами за исключением Майка Тодда, она попросила Уинберга жениться на ней. Но, в отличие от всех предыдущих ее возлюбленных, Генри ответил отказом. Будучи уже однажды разведенным и имея сына, он не имел ни малейшего намерения снова взваливать на себя эту обузу. Его понятия о верности и преданности не шли дальше сожительства. Однако поскольку Элизабет не унималась, он приобрел в знаках союза два одинаковых золотых кольца, которые они оба какое-то время носили на левой руке. Но о браке, настаивал он, не могло быть и речи. Более того, если верить утверждению Уинберга, когда Элизабет сделала ему предложение, он пошел в ванную, где и нарисовал на куске туалетной бумаги брачное свидетельство, которое затем прилепил к зеркалу.

«Большинство бумажек, — заявил он, — кончают свою жизнь в унитазе».

Элизабет приклеила на своем зеркале собственный комментарий на куске туалетной бумаги, в котором просила Уинберга узаконить их отношения перед судьей.

«Хватит с меня неприятностей с судьями, — возразил Уинберг. — Я могу сам себе нарисовать любое свидетельство».

Некоторые из пережитых Уинбергом неприятностей с судьями проистекали еще с тех пор, как он предстал перед калифорнийским судом по обвинению в четырех случаях финансовых махинаций в особо крупных размерах. Уинберг продавал подержанные машины, у которых счетчик пробега был прокручен назад Уинберг полностью признал себя виновным. Позднее судья заменил формулировку приговора на более мягкую, оштрафовав мошенника на тысячу долларов, и присудил ему три года условно. Это дело наделало много шума, тем более что за ним последовало еще одно — Уинберг был обвинен в «заигрывании» с юными девушками. В своем доме в Беверли-Хиллз он накачивал их алкоголем и наркотиками, после чего делал фотографии «откровенно сексуального характера».

Кое-кто из друзей Элизабет предостерегал ее от каких бы то ни было серьезных отношений с этим человеком. Многие подозревали, что он не более чем приспособленец, заинтересованный лишь в бесчисленных романах с такими богатыми и знаменитыми женщинами, как Дэви Сукарно, Тина Тернер, а также с бывшими женами Дина Мартина и Клинта Иствуда. Тем не менее, никто не взялся бы отрицать, что в его компании Элизабет лучилась счастьем.

«Секрет Генри Уинберга заключался в том, что он брал на себя заботу буквально обо всем, — вспоминал Макс Лернер. — Элизабет сказала мне: «Знаешь, Макс, я его люблю. Я знаю, что вам он не нравится, но мне все равно, для меня он хорош, и, главное, он заботится обо мне. А еще ему нет равных в постели. Я, конечно, понимаю, куда ему тягаться с такими умниками, как ты, но он заботится обо мне, а это самое главное».

Находившийся на другом берегу Атлантики Бертон был полностью с ней согласен.

«Все, что ей нужно — это я, — заявил он. — Нужен для развлечений, а, кроме того, еще какой-нибудь милый мальчик на побегушках». Бертон отказывался принимать всерьез этого «милого мальчика» — если верить его утверждениям, он даже не знал, как зовут этого Уинберга. Ричард называл его то «этот парнишка Вайсберг», или «как-его-там-Уинборг». Обычно он презрительно отзывался о своем сопернике как об «этом ужасном торговце подержанными машинами». Когда же ему рассказали о пресловутых огромных гениталиях Уинберга, Бертон съязвил: «Уверен, что подобно подержанным машинам, которые он продает, это когда-нибудь отпадет само собой».

То, что Элизабет выбрала себе в любовники мужчину младше Ричарда на восемь лет и находившегося в прекрасной физической форме, несомненно свидетельствовало о том, что это было сделано намеренно, в расчете на то, чтобы взбесить Бертона, который изо всех сил пытался сохранить видимое спокойствие.

«Насколько мне известно, он может быть временной заменой, — заявил Бертон репортерам. — Мы с Элизабет часто разговариваем по телефону. Это может показаться забавным, но она никогда о нем даже словом не обмолвилась». Презрение было взаимным. Уинберг, который совершенно искренне полагал, что теперь именно он единственная любовь Элизабет, смотрел на Бертона как на неудачника, погубившего свой талант в алкоголе. В то время Генри Уинберг мог позволить себе подобную самоуверенность. Он не сомневался в том, что любовь и привязанность Элизабет принадлежат только ему. Она действительно не представляла свою жизнь без Генри и искренне стремилась помочь ему во всех его делах. Вместе они образовали фирму по производству косметики, выбросив на рынок духи с ее именем. Генри вел для Элизабет переговоры об ее участии в торговле бриллиантами. Разумеется, он извлек для себя выгоду из обоих проектов. Позднее, по настоянию Элизабет, он сопровождал ее в Ленинград на съемки первого в истории совместного советско-американского фильма «Синяя птица» и даже получил работу фотографа при проведении проб.

Отлично понимая, что присутствие Элизабет идет ему на пользу, Генри частенько приглашал ее с собой в деловые поездки. Элизабет никогда ему не отказывала. Однажды, когда ее мучили сильные боли в спине, она все-таки поднялась с постели, чтобы вылететь с ним в Сан-Клементе. Дело в том, что один его японский знакомый собирался брать интервью у Джулии Никсон-Эйзенхауэр, и ради этого события Уинберг хотел прихватить с собой Элизабет Тейлор.

«Учитывая ее состояние, это было либо героизмом, либо глупостью, или, возможно, и тем и другим одновременно, — рассказывал Макс Лернер. — Однако даже если она и считала, что обязана поддержать Уинберга, он был тоже достаточно настойчив, чтобы требовать от нее сделать подобный шаг».

Скоро сам Лернер попал в весьма неловкое положение, написав для одного из журналов статью под заглавием «Элизабет Тейлор. Побеждая время». И хотя эта статья была пронизана симпатией и теплотой, прочитав ее, Элизабет едва не растерзала Лернера на мелкие кусочки.

«Она позвонила мне, клокоча от ярости, — вспоминал он позднее. — Я написал, что она — легенда, в то время как Мэрилин Монро — миф. Возможно, я имел в виду американскую версию мифа о богине любви, но Элизабет все же решила меня отчехвостить за эти слова.

«Ах ты, чертов сукин сын, — визжала она. — И как только у тебя хватает наглости заявить, что Мэрилин была мифом, в то время как я всего лишь жалкая легенда. Я куда красивее этой Мэрилин Монро, я уж не говорю про актерские данные. Что, черт тебя подери, я должна сделать, чтобы стать мифом? Умереть молодой, совершив самоубийство? »

В своей статье Лернер рассуждал о том, что Элизабет всю свою жизнь бросалась от сильных мужчин к слабым. По мнению Лернера, это началось еще с ее первого мужа, Ники Хилтона, который, хотя и был молод, отличался сильным характером. Вскоре его место занял обаятельный, но слабохарактерный Майкл Уайлдинг, которого в свою очередь сменил напористый Майк Тодд. После Тодда в жизнь Элизабет вошел милашка Эдди Фишер, которого затем вытеснил Ричард Бертон. И вот теперь, рассуждал Лернер, Элизабет вновь вступила в фазу «слабого партнера» в лице Генри Уинберга.

«Чушь собачья, — неистовствовала Элизабет. — Да вы ни хрена не понимаете в Уинберге. Все думают, будто он слабак. Как бы не так. В некотором отношении Ричард в подметки ему не годится».

Дни, проведенные в обществе Генри Уинберга, проходили возле бассейна, на солнце, за едой и питьем. Ночи, полные любовных восторгов, порой сопровождались употреблением амилнитрита — сердечного препарата, якобы усиливающего оргазм.

«Как любовник Генри приносил ей ни с чем не сравнимое удовольствие, — рассказывал один из уинберговских партнеров по бизнесу. — А, кроме того, с ним было легко и весело, я помню, как однажды они послали меня купить резиновую секс-куклу в натуральную величину — с волосами и прочими анатомическими подробностями — знаете, такую надувную. Лиз хотела подложить эту игрушку в спальню к доктору, который должен был к ним приехать, чтобы тому было чем заняться ночью. Значит, я поехал в секс-шоп в Санта-Монике и купил, причем недорого, настоящую куклу с открытым ртом, которую затем привез к ним домой. Мы ее надули, назвали Марианной, и Генри сфотографировал это страшилище в постели Элизабет. Позднее Элизабет подложила ее в постель врача, притушила свет и сказала, что пока тот живет у них, он может рассчитывать на самое полное гостеприимство. «Мы обеспечиваем у себя все услуги, какие только могут вам понадобиться», — пошутила Элизабет. Вечером бедняга вошел к себе в спальню и, наткнувшись на Марианну, едва не грохнулся в обморок. Генри с Элизабет, стоя за дверью, покатывались со смеху. По их рассказам, они забрали куклу к себе в комнату, чтобы самим с ней поиграть».

В Калифорнии Элизабет часто навещала свою мать, которая теперь жила в Палм-Дезерт. Кроме того, она частенько отправлялась проведать таких своих старых знакомых, как Сидни Гилярофф и Хелен Роуз, а также устраивала званые обеды, на которые приглашала Джорджа Кьюкора, Рока Хадсона, Мирну Лой и Марлона Брандо.

«Я помню, как однажды Элизабет позвонила в «Чейзен», чтобы там приготовили обед, а я должен был сервировать его на кухне, — вспоминает Руди Урибе. — И вдруг, ни с того ни с сего, я слышу ее голос. Я вбегаю в столовую и застаю там Элизабет — она кричит и ругается на чем свет стоит. Неожиданно она превратилась в Марту из «Вирджинии Вульф». Она вечно так делает, а я и говорю ей, что она меня пугает. Но она такая великая актриса, что ничего с собой не может поделать. Даже когда утром встает с постели, начинает играть и не может остановиться, притворяясь, что она кто-то другой. Однажды утром она перевоплотилась в Маргарет Резерфорд и говорила точно как она».

Для актрисы, которая вживалась в роли, которая постоянно играла разные роли, и которыми жила, водораздел между фантазией и реальностью частенько оказывался довольно расплывчатым, но Элизабет, похоже, это не доставляло особого неудовольствия.

«Она все время пыталась помочь Оливии Хасси, — вспоминал Руди Урибе. — Элизабет давала уроки Оливии прямо дома, она показывала ей, как ходить, как разговаривать, как держаться перед камерой. Элизабет знает буквально все об освещении, о режиссуре, о съемках».

Как-то раз во второй половине дня, когда Урибе готовил небольшой званый обед в честь Марлона Брандо, тот позвонил, чтобы еще раз уточнить время.

«Я сказал ему, чтобы он сразу ехал к нам, потому что я ждал Элизабет и Генри с минуту на минуту, однако он даже не желал меня слушать и все время повторял: «Позвоните мне, когда Элизабет вернется домой». А я ему в ответ: «Но, мистер Брандо, она уже едет домой». И тогда Марлон Брандо расхохотался и говорит: «Нет, братец ты мой. Ты не понимаешь. У этой женщины нет никакого понятия о времени. Я помню, как однажды пригласил ее на обед, но она так и не появилась. Зато позвонила мне через три дня из Рио и сказала, что едет ко мне. Так что я даже с места не сдвинусь, пока не удостоверюсь, что она уже дома».

Самой большой проблемой для Руди Урибе было вовремя подготовить Элизабет для ее деловых и прочих встреч.

«Однажды к нам домой приехала одна дама, чтобы поговорить с Элизабет о «Синей птице» — картине, которую она и знаменитый режиссер Джордж Кьюкор собирались снимать вместе с русскими. Элизабет сказала мне, чтобы я предложил даме чего-нибудь выпить, что я и сделал. Дама прождала Элизабет целый час. Мне стало неловко. Я пошел в спальню и сказал Элизабет, которая сидела и красилась, чтобы она поторопилась. На что она мне ответила: «Скажи ей еще немного подождать. Подождет, если я ей действительно нужна. Не волнуйся из-за пустяков».

«Лишь одна вещь доставляла мне уйму хлопот — это ее бриллиант, самый большой. Мне постоянно приходилось его чистить и класть обратно в футляр. Но однажды Элизабет закричала, что не может его нигде найти. «Наверно, я его прошлой ночью спьяну спустила в унитаз». Мы вызвали слесаря, мы осмотрели все аквариумы с тропическими рыбками, потому что Элизабет всегда кормила своих рыб, не снимая кольца, но оно так и не нашлось. Так что, в конце концов, она сказала мне, чтобы я велел Раймонду позвонить в банк и связаться с Аароном Фрошем. Мы не стали говорить, что Элизабет была выпивши и смыла кольцо в унитаз. Мы просто сказали, что она его не может найти. Затем в один прекрасный день мой приятель Дон Крайдер нашел кольцо возле бассейна. Он надел его на мизинец и принялся смешивать для нее коктейль. Поначалу она не заметила кольца, но потом увидела, как оно искрится, и завопила от радости, уж так она сильно обрадовалась. Я сказал ей, что она должна быть повнимательнее, потому что все эти треволнения из-за бриллиантов отнимают у меня целые годы жизни».

Несмотря на то, что жизнь с Генри Уинбергом была полна удовольствий, чувственности и веселья, на ней все еще лежала тень Ричарда Бертона. Особенно это проявилось в октябре 1974 года, когда Бертон объявил о своей помолвке с принцессой югославской Елизаветой. Буквально через несколько дней с Элизабет случился мучительный приступ болей в спине, и страдалицу положили на растяжку в ее оклеенной зеркальными обоями спальне. К ее постели тотчас слетелись друзья, которых не на шутку перепугал восьмикилограммовый груз, растягивающий ей позвоночник. Никто не усомнился в ее страданиях, однако все сошлись на том, что все это каким-то образом связано с тридцативосьмилетней принцессой. Тем не менее, Элизабет не на шутку рассердилась, когда кто-то осмелился предположить психосоматическую связь между ее болями в спине и новой возлюбленной Ричарда Бертона.

«Ведь мой позвоночник разваливается на части! — кричала она. — Можете посмотреть мои рентгеновские снимки. Спросите моего врача — он скажет вам то же самое».

Когда ей через несколько дней позвонил Макс Лернер, Элизабет поинтересовалась:

«Слышал новость? Ричард женится на принцессе! »

«Тоже мне новость, ведь это ему не впервые, — галантно парировал Лернер. — Расскажи мне о ней. Она тебе нравится? »

«Она была одной из моих самых близких подруг», — процедила сквозь зубы Элизабет.

«Сколько, по-твоему, они смогут выдержать вместе — если, конечно, поженятся? »

«О, надеюсь, что целую вечность».

«А как, по-твоему, она будет себя чувствовать, когда он начнет бегать за юбками? Ей что, будет на это наплевать? »

«Как бы не так, — возразила Элизабет. — Как бы не так».

Скрипя от злости зубами, она позвонила бывшему мужу в Лондон, чтобы пожелать ему и его второй Элизабет счастья, но, повесив трубку, ощутила полную опустошенность. Бертон же немедленно заявил репортерам:

«С ней все в порядке. Мы остались друзьями».

Через несколько дней настроение Элизабет радикально улучшилось, после того как ей на глаза попалась статья, высмеивавшая эту помолвку.

«Послушайте-ка вот это, — вещала она по телефону кому-то из приятелей. — После того, как его свергла с трона королева, Бертону посчастливилось обзавестись принцессой которая, однако, совершит непростительную глупость, если выйдет за него замуж».

Принцесса, которая жила раздельно, но еще не развелась со своим вторым мужем, заявила репортерам, что Бертон — ее знакомый с 1968 года — в течение трех недель пытался добиться ее согласия. Первый раз он осмелился сделать ей предложение на лондонской выставке, посвященной столетию со дня рождения Уинстона Черчилля.

«Он все никак не отставал от меня, и я сказала «да». Вот и вся история».

В ту осень Ричард и Элизабет все чаще обменивались телефонными звонками. С приближением рождества ее отношение к нему заметно смягчилось, и она даже предложила Бертону, чтобы их приемная дочь Мария провела каникулы вместе с ним и принцессой в Швейцарии. Элизабет отдала в пользование брату Говарду и его семье свое шале в Гштааде, а сама оставалась с матерью и Генри Уинбергом в Лос-Анджелесе. Там к ней присоединились Кристофер Уайлдинг и Лиза Тодд

«Я до сих пор вспоминаю то Рождество, — рассказывал Руди Урибе. — На мой день рождения, за четыре дня до праздника, Элизабет подарила мне красивый французский свитер. Все покупки для нее делал Раймон. Это он и откопал где-то этот свитер, но открытку она подписала сама, и это было замечательно. Вот что она написала: «Надеюсь, ты по-настоящему счастлив, а еще я надеюсь, что ты проведешь все свои дни рождения со мной. Искренне твоя, Элизабет». Но чего мне вовек не забыть, так это рождественских подарков, которые она вручила мне, Лайзе Миннелли, Артуру Брукелю, Оливии Хасси и Раймону Виньялю. Она подарила нам каждому по кольцу с бриллиантом. Подобное ей подарил Ричард, и Элизабет так понравилась эта идея, что она отправила Раймона в фирму «Ван Клееф и Арпельс», что в Беверли Хиллз, чтобы там сделали копии для всех нас».

В течение предшествовавших Рождеству недель Элизабет смастерила для Лизы огромную тряпичную куклу, сшив ее из остатков кружев и бархата, которые принесла ей Эдит Хед. С большой любовью она пришила ей длинные черные кудри из пряжи и сиреневые блестки вместо глаз.

«Кукла получилась такая красивая, и Лиза ужасно ей обрадовалась, потому что Элизабет прежде никогда не делала ничего подобного, — рассказывал Руди. — В Рождество она усадила куклу на рояль, и я сказал ей, что когда буду писать свою книгу, я обязательно расскажу эту историю, чтобы все знали, какая она замечательная мать, но Элизабет ответила мне: «Нет, я предпочитаю оставаться в глазах людей стервой и никуда не годной матерью».

После этих слов она накинулась на меня: «А что еще за книга? » И я сказал ей, что это просто шутка».

Элизабет начали беспокоить мемуары ее бывшей прислуги, любовников и друзей, особенно после того, когда ей стало известно, что Эдди Фишер, объявив о банкротстве, задумал писать автобиографию. В этот момент Элизабет приказала своему адвокату разослать многим людям письма, в которых содержалась просьба ничего не рассказывать о ней без ее разрешения. В 1980 году, когда ее бывший служащий Данон Ли задумал написать о годах, которые они с Диком Хенли провели рядом с Элизабет, он получил от Аарона Фроша письмо, в котором говорилось, что единственным человеком, имеющим право на жизнеописание Элизабет, является она сама. «Любой, кто рискнет написать книгу о ее жизни, будет привлечен к судебной ответственности за моральный ущерб», — говорилось в этом послании.

Выразив согласие сыграть главную роль в фильме «Синяя птица» по фантазии Метерлинка, Элизабет села на строгую диету, чтобы к моменту отъезда в Ленинград снова прийти в форму. Все это время она перезванивалась с Ричардом Бертоном и в глубине души надеялась на примирение.

Пригласив в дом к Дину Мартину нескольких друзей на просмотр ленты «Место водителя» — странное, болезненное исследование психики сходящей с ума женщины, — Элизабет отвела Макса Лернера в сторонку, чтобы поговорить с ним о своем заветном желании.

«Можно тебя на минутку, Макс? — спросила она, подзывая его в соседнюю комнату. — Я не хочу, чтобы Генри это слышал. Я хочу поговорить с тобой о Ричарде. Он все еще с этой ужасной принцессой, но я готова поклясться, что ему в сущности на нее наплевать. Я чувствую, что мы предназначены друг для друга. Я в этом более чем уверена».

Лернер сочувственно слушал, пока Элизабет рассказывала ему, как она любит Бертона — куда более романтично и страстно, нежели в свое время Майка Тодда, и что она просто не в силах навсегда отпустить его от себя.

«Ей и впрямь хотелось вернуться к нему, помириться и вторично выйти за него замуж, — рассказывал он позднее. — Моим лозунгом в то время было ни за что не идти наперекор собственному организму, и поэтому я сказал ей, что ей следует поступать так, как ей хочется. Если все получится, что ж, отлично, сказал я ей, если же нет, что ж, круг замкнется, и тебе самой все станет ясно».

«Я так рада, что ты это сказал, потому что остальные меня не поддерживают», — отвечала она.

Через несколько дней Элизабет и Генри принимали у себя в гостях его мать, однако Элизабет неожиданно в середине вечера поднялась и собралась уходить.

«Ей на самом деле было нехорошо, — вспоминал Руди Урибе. — У нее болели зубы. Ей надо было съездить в свое бунгало в отеле «Беверли-Хиллз», где у нее были таблетки. Она сказала мне, чтобы я убедил Генри отвезти ее туда, но тот ни в какую. Ему не хотелось уезжать с вечеринки. Тогда я предложил, что отвезу ее туда сам, но Элизабет сказала, что ей хотелось провести там ночь и немного расслабиться. И тогда она заявила: «Именно сейчас я окончательно решила расстаться с Генри. Я больше не буду относиться к нему серьезно, больше не буду мечтать о совместном будущем. Он еще сам пожалеет об этом, потому что я возвращаюсь к Ричарду. Но сначала я должна сделать этот фильм в России. Я для этого им воспользуюсь, а потом брошу и снова выйду замуж за Ричарда».

Элизабет была столь решительно настроена на примирение с бывшим мужем, что даже отказалась изменить свое завещание, в котором содержалось требование в случае смерти похоронить ее рядом с Бертоном, по соседству с его родителями, в Уэльсе, на кладбище Иерусалимской церкви.

В январе 1975 года Элизабет устроила прощальный вечер перед отъездом в Россию.

«Присутствовала вся голливудская элита, — вспоминала писательница Гвен Дэвис. — Элизабет заявилась на собственный вечер с опозданием на час. На ней было платье из зеленого переливчатого шифона, а волосы перевиты какими-то искрящимися бусами».

«Ах, все это было просто прекрасно! — восклицал Руди Урибе. — Элизабет истратила уйму денег на то, чтобы все смотрелось красиво. Все было выдержано в сиреневых тонах. Там было цветов на пять тысяч долларов — фиолетовые орхидеи в столовой, лиловые орхидеи в центре зала, полутораметровые темно-сиреневые орхидеи вокруг бассейна и светло-сиреневые в гостиной. Скатерти тоже были сиреневые, а салфетки фиолетовые. Все предметы до единого гармонировали по цвету, будучи разных оттенков нежно-фиолетового и лилового. Вокруг бассейна были расставлены белоснежные свечи, сиявшие подстать бриллиантам Элизабет. Она заказала японские блюда, а к ним — официантов-японцев. Кроме того, к охране вечеринки была привлечена полицейская бригада — специально для охраны драгоценностей. Ведь там собрались все знаменитости — Генри Фонда, Эдит Хед и многие другие».

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒