ГЛАВА 29 ПОСТСКРИПТУМ 25 страница

Бывший губернатор Вирджинии Линвуд Холтон разделял это мнение.

«Прошлое Элизабет Тейлор вряд ли существенно скажется на политических планах Джона, — заметил он. — Она поможет ему привлечь к себе внимание и ничуть не повредит его кампании. Единственное, что от него требуется — это преодолеть вероятно создавшееся и, разумеется, неверное мнение о нем как о плейбое. А еще ему придется расстаться с легкомысленной прической».

Уорнер поделился с Элизабет своими честолюбивыми планами, объяснив, какая жизнь ожидает ее в качестве супруги политического деятеля — беспрестанные политические кампании, обмен рукопожатиями, улыбки, поцелуи — и все ради того, чтобы в июле 1978 года получить на съезде республиканской партии кандидатский мандат, ради этого Уорнер был готов выставлять себя как простого сельского фермера. Элизабет же придется стать фермерской женушкой.

«Уверяю вас, я старомоден, я приверженец старых традиций и именно такую жизнь намерен вести и далее, — заявил он репортерам. — Элизабет понимает это, причем отлично понимает, я несколько раз брал ее с собой на ферму, неизменно подчеркивая, что именно так оно и будет».

Поскольку Элизабет отчаянно стремилась к браку и стабильности, она пообещала Уорнеру приспособиться к его образу жизни.

«Если Джону необходимо участвовать в избирательной кампании, я всегда буду рядом с ним и не отойду от него ни на шаг, — сказала она. — Я влюблена в Вашингтон и Вирджинию. И меня не пугает политика. По-моему, в этом есть нечто увлекательное».

«Время дорогих драгоценностей и всевозможных побрякушек закончено, — предостерег ее Уорнер. — Это не по моей части».

Элизабет поспешила заверить его, что ее исполинские бриллианты для нее ровным счетом ничего не значат, по сравнению с тем спокойствием и умиротворенностью, которые она ощущает, находясь вместе с ним на ферме.

«Это чем-то напоминает мне мои детские годы в Англии, — заявила она и принялась мечтательно рассказывать «о коровах на фоне луны». — Я чувствую здесь себя как дома. Я уже давно не испытывала ничего подобного. Как мне кажется, я, наконец, обрела покой».

Влюбленные решили, что следующие шесть месяцев после свадьбы, по образному выражению Уорнера, станут для них проверкой на прочность, необходимой для того, чтобы убедиться, как жители Вирджинии реагируют на их политический союз. Если все пойдет гладко, Уорнер объявит о своем намерении баллотироваться в Сенат. Если же нет, то все равно объявит. Уорнер и Элизабет согласились подписать особые добрачные контракты, с тем, чтобы гарантировать — каждый своим детям — их личные капиталы и не допустить смешения собственности.

«У меня нет никаких видов на ее наследство, а у нее — на мое», — заявил Уорнер. Тем не менее, Элизабет, с ее романтической склонностью к теме смерти, настояла на том, чтобы в их завещаниях было записано, что они будут похоронены рядом. Не способная жить без мужа, Элизабет не могла обойтись без него и на том свете.

«Наконец я обрела корни, и они крепко сидят в почве, — заявила она. — Мы выбрали себе место для погребения. По-моему, это просто очаровательно. Нас похоронят рядом друг с другом».

Разделить с любимым человеком место последнего успокоения было для Элизабет высшим воплощением любви, не случайно она добавила: «Если я кого-нибудь люблю, то на все сто процентов. Я люблю уют, мое понимание семьи — это всегда быть вместе, вместе идти по жизни, вместе стареть — и умереть тоже вместе».

В августе она улетела в Австрию, чтобы начать работу над «Маленькой ночной музыкой». Джон планировал в октябре навестить ее в Вене, где они и объявят о помолвке.

«Я человек устоявшихся взглядов, — сказал он. — И мы с ней непременно пройдем через все формальности».

Уорнер начал работать над эскизом трехцветного кольца — красного, белого и синего — с небольшими рубином, бриллиантом и сапфиром, в знак того, что они познакомились в год двухсотлетнего юбилея США.

21 августа Элизабет вела машину через Венский лес, направляясь в ресторан, когда неожиданно вслед за ней увязались три автомобиля, до отказа забитые фоторепортерами. «Они были настроены столь агрессивно, что я даже была вынуждена обернуться, — вспоминала актриса. — Самое обидное то, что я совершенно не понимала, почему они меня преследуют. Мне все стало ясно лишь тогда, когда я вернулась к себе».

После неудачной попытки Ричарда получить скорый развод на Гаити, Элизабет согласилась пойти для него на любые уступки, и в конце июля супруги, наконец, получили развод.

Многочисленные документы свидетельствуют о том, что в финансовом отношении Элизабет и Ричард на протяжении многих лет были тесно связаны друг с другом через разнообразные корпорации, такие как, например, «Сэйфти Программе», «Оксфорд Продакшенс», «Тайбер Продакшепс». Через своих адвокатов бывшие супруги ввязались в тяжбу, пытаясь поделить капиталы, вложенные в «Харлек Телевижн» и корпорацию «Нассау», созданные ими ради уклонения от американских налогов на наследство. В 1978 году Ричард предпринял попытку окончательно освободиться от финансовых пут, связавших его с Элизабет, заявив, что хочет продать свою долю доходов бутика Викки Тиль, но сохранить свою квартиру на Тенерифе, на Канарских островах. Он потребовал, чтобы Элизабет заплатила ему 202 тысячи долларов, которые та якобы была ему должна. В противном случае он грозил взыскать деньги через суд.

«После этого он женился, но мне ничего об этом не сказал, — рассказывает Элизабет. — Я узнала обо всем из газет и телепередач, и даже позвонила, чтобы поздравить его и Сюзи, потому что я искренне желала им счастья».

В сопровождении одиннадцати гостей Ричард Бертон и Сюзи Хант вылетели в Арлингтон, штат Вирджиния, где для вступления в брак не требовалось ждать определенный срок, а необходимые анализы крови могли быть получены в день брачной церемонии.

«Мистер Бертон хотел, чтобы все было тихо и приватно, и строго следил за тем, чтобы не было никакой шумихи», — вспоминал окружной клерк.

По окончании пятиминутной церемонии пятидесятилетний актер и его двадцативосьмилетняя невеста воскликнули: «Ну вот, опять влипли! » Все рассмеялись, а парочка направилась в аэропорт, чтобы самолетом вернуться в Нью-Йорк, в отель «Ломбардия».

«Мы правильно сделали, что поженились, — заявил Ричард репортерам. — Я хотел бы, чтобы этот брак продолжался вечно».

«Я полностью, на все сто процентов, влюблена в него, — призналась новоявленная миссис Бертон. — Ричард — единственный человек в мире, ради которого я готова пожертвовать всем на свете. Я дала ему обещание, что буду с ним неразлучна и стану делать все, что полагается образцовой жене».

Когда Бертона спросили, что думает насчет его последнего брака Элизабет Тейлор, он улыбнулся:

«Она истинная леди и оставит свое мнение при себе, — сказал он. — Тем не менее, как мне кажется, у нее нет оснований испытывать к Сюзан слишком теплые чувства». В Вене Элизабет выразила свое отношение к двум своим предыдущим бракам с Ричардом одним словом: «Kaput! »

«Мне кажется, когда некоторые мужчины достигают известного возраста, им становится страшно жить дальше, — заметила она. — Возникает впечатление, что чем старше мужчина, тем моложе должна быть его жена — так что не исключено, что я просто слишком для него стара... Разумеется, я до сих пор люблю Ричарда — разве можно любить кого-то на протяжении пятнадцати лет, а затем взять и совершенно выбросить из своей жизни. Не так-то легко преодолеть душевные муки».

Способность Элизабет справляться с любой ситуаций проистекает из ее умения жить настоящим днем и всегда смотреть в будущее, не давая прошлому взять над собой верх. Она верила не в загробную жизнь, а лишь в жизнь на этом свете, которую, по ее мнению, надо прожить сполна.

«По-моему, надо делать то, что необходимо делать именно сейчас, — заметила она. — Пока вы здесь. Нечего ждать, или надеяться, или рассчитывать на что-то такое, что вы получите после смерти. По-моему, такая позиция ничего хорошего не сулит».

После гибели Майка Тодда Элизабет была охвачена неподдельным горем, однако очень быстро нашла выход к новой жизни, прибившись к Эдди Фишеру. Когда же на нее обрушились упреки за якобы неприличный роман с певцом сразу после гибели мужа, Элизабет быстро заткнула критикам рот: «Что же мне прикажете делать? Спать одной? » После того как брак с Эдди Фишером потерпел фиаско, Элизабет тотчас переключилась на Ричарда Бертона. Он стал любовью всей ее жизни, ее всеобъемлющей страстью. Когда же он остыл к ней и оказался не в состоянии отвечать любовью на ее любовь, Элизабет заставила себя двигаться дальше, чтобы только не выпустить из рук счастье. «У меня же есть Джон, — заявила она, — впереди у меня целая новая жизнь».

В тот день Элизабет позвонила Джону Уорнеру, и тот вылетел в Вену раньше намеченного срока. Он поселился вместе с ней в отеле «Империал» и каждый день рано утром отправлялся на съемочную площадку в ее семиместном кадиллаке — подобных автомобилей Австрия еще не видывала. «Она представляла его всем и каждому, причем это получалось у нее совсем по-детски, — вспоминала Флоренс Клотц, художник по костюмам. — По моему мнению, Джон держался довольно мило, хотя и был ужасно серьезен, но Элизабет была от него просто без ума. «Он просто чудо! — восклицала она. — И я его люблю! » Я работала тогда над ее свадебным платьем и дорожным костюмом, но все делалось по секрету, потому что они еще не объявили о своей помолвке и еще не назвали даты бракосочетания».

Впервые в жизни оказавшись на съемочной площадке, Джон Уорнер ничуть не растерялся. Когда Элизабет появилась перед камерой в платье со слишком глубоким вырезом, он отозвал ее в сторонку и, не церемонясь, порекомендовал ей не выставлять напоказ грудь. Она согласилась, и ее костюм тотчас был переделан.

«Он любитель покомандовать, привык отдавать распоряжения и чем-то напоминает Майка Тодда», — рассказывал кто-то из съемочной группы. Уорнер полностью разделял это мнение: «Это точно. Какие могут быть вопросы! » Однако далеко не на всех из окружения Элизабет эта его привычка раздавать ценные указания произвела впечатление. «Джону по-прежнему кажется, будто он секретарь по делам флота, — фыркнул парикмахер Артур Брукель. — Он попытался было дать мне какое-то поручение, но я живо осадил его. Я сказал ему, что работаю на Элизабет Тейлор, причем все двадцать четыре часа в сутки, после чего предложил ему поискать себе собственного секретаря, чтобы тот был у него на побегушках».

О помолвке было объявлено 10 октября, там же в гостиничном номере. Вместе с Элизабет и Джоном находилась его восемнадцатилетняя дочь Мэри, двадцатитрехлетний сын Элизабет Майкл Уайлдинг, который к этому времени уже развелся с Бет, его гражданская жена Джо и их маленькая дочь Наоми. Здесь же присутствовала девятнадцатилетняя Лиза Тодд и Норма Хейанн, близкая подруга Элизабет.

«Мое кольцо на этот раз не тянет на двести десять карат, — объявила Элизабет представителям прессы, — его выбрал сам Джон, и это значит для меня гораздо больше, чем все мои предыдущие кольца. Оно такое простое, совсем неброское, зато смотрится очень мило».

Играя в картине «Маленькая ночная серенада» роль Дезире, Элизабет, по ее признанию, отождествляла себя с немолодой актрисой, решившей оставить сцену и выйти замуж.

«Там в фильме есть одна реплика, которая звучит как вопль моей собственной души, — призналась она. — Дезире разговаривает с дочерью и замечает: «Как бы ты отнеслась к тому, если бы у нас наконец появился наш собственный дом, а я стала бы играть лишь тогда, когда мне этого захочется». Именно этого мне хотелось все эти годы. Я всегда мечтала о собственном доме, о том, чтобы мне играть лишь тогда, когда для этого появится настроение».

Как и следовало ожидать, известие об очередной помолвке Элизабет Тейлор Хилтон Уайлдинг Тодд Фишер Бертон Бертон произвело фурор. Один из газетных заголовков в частности гласил: «А вот и снова она Семерка для Лиз! » В Вашингтоне Джон Уорнер удостоился нескольких удивленных взглядов, пытаясь благочестиво объяснить, что женился на Элизабет, поскольку-де «его детям нужна мать». Соседи поспешили напомнить ему, что у троих его подростков-детей уже имеется мать. Более того, она приобрела в Джорджтауне дом по соседству с Уорнером, чтобы дети могли свободно общаться с обоими родителями и не чувствовали себя обделенными.

За редким исключением, большинство знакомых желали новобрачным счастья. «Лиз из тех женщин, что не могут жить без любви, потому что она — чувствительная, любящая натура, — заметил дипломат Аршедир Захеди, — для Джона она настоящая находка... Я искренне рад за них обоих, ведь они оба мои друзья».

«Как мне кажется, этот брак будет прочным, — сказала Барбара Уолтерс. — Джон — очень милый человек, преданный своим детям. У них обоих есть что дать друг другу. Он именно тот, кто ей нужен, ведь он не из тех мужчин, кто привык заглядываться на других женщин. Кроме того, он еще и трезвенник».

Реакция широкой публики на объявленную помолвку свелась к мнению, что Джон Уорнер ловко устроился — нашел себе в спутницы жизни очередную красавицу. «В некотором смысле он ужасно напоминает Джеки Онассис, — заметила одна дама, — он умеет найти выгодную партию».

Однокашники Джона Уорнера вспоминают, как он, сидя за партой, изучал списки вновь поступивших, отмечая девушек, пришедших из таких близлежащих школ, как Суитбрайер, Холлина, Мэри-Болдуин и Рэндольф-Мейкон. «В этом не было ничего особенного, — рассказывал один из его приятелей, — мы все обычно изучали списки вновь поступивших девчонок. Но Джон добавил к этому нечто свое — держа под рукой «Книгу благородных семейств», он еще и проверял происхождение каждой из девушек».

Близкие друзья Элизабет, узнав о помолвке, испытали глубокое облегчение — наконец-то ей встретился человек, способный помочь ей залечить нанесенные Бертоном душевные раны. «С этим парнем Уорнером от скуки помереть можно, зато по сравнению с Ричардом он неплохо смотрится на снимках в газетах», — прокомментировал кто-то из их знакомых.

«Ей больше ничего не оставалось, как связать свою жизнь с этим человеком», — заметил другой.

«Женщине нельзя без семейного гнездышка», — отозвалась секретарь Элизабет Чен Сэм.

После того, как съемки в Австрии завершились, Элизабет вылетела в Вирджинию. Там она сопровождала своего жениха во время кампании в поддержку выборов президента Форда на второй срок, правда, при этом продолжала потихоньку поддерживать Джимми Картера. Политический дебют жениха и невесты состоялся в Лексингтоне, в вирджинском Военном институте, где Джон прочитал речь в честь Дня Основателей. Уорнер старался подчеркнуть, что их приезд сюда не имеет никакой политической окраски. «По-моему, было бы просто некрасиво принять приглашение приехать сюда, а затем использовать свое пребывание на этой священной земле ради того, чтобы преследовать какие-то политические цели». В середине своей речи Уорнер представил присутствующим Элизабет: «Моя невеста прибыла сюда, чтобы поприветствовать курсантов школы». Без каких-либо колебаний Элизабет поднялась и отсалютовала рядам молодых людей, вынудив их тем самым расслабиться и забыть о строгой военной выправке, в воздух дружно полетели фуражки. В этот момент Джону Уорнеру стало ясно, что он выбрал себе в политические союзницы самую удачную кандидатуру.

Бракосочетание было намечено на День Благодарения, но Элизабет накануне упала с лошади и была вынуждена провести праздники в больнице. К тому времени, как она встала на ноги, ее мать Сара и все ее дети успели разъехаться. Элизабет заранее оповестила их, что желает сочетаться браком на закате, на вершине холма, где Джон Уорнер сделал ей предложение. «Таково желание Элизабет», — пояснил ее будущий муж. На следующий день им предстояло отправиться в епископальную церковь в Миддлберге, чтобы вместе принять причастие, затем вылететь в Израиль, на церемонию освящения Леса Двухсотлетия, после чего отправиться в Англию, где, по признанию Элизабет, ей хотелось похвастаться Джоном перед всем и каждым, и, наконец, на Рождество они планировали вылететь вместе с детьми в ее шале в Швейцарию.

Брачная церемония состоялась в субботу 4 декабря 1976 года, около пяти часов пополудни. На протяжении целых суток до этого момента Элизабет и Джон, хотя и жили под одной крышей, нарочно избегали друг друга. «Я искренний приверженец старых добрых традиций, — заявит он. — Возможно, это звучит несколько старомодно, но это именно то, чего нам обоим хотелось». Проведя весь день охотясь на лис, Уорнер вместе с сыном взошел на Холм Обручения, как окрестила его Элизабет, и вместе с небольшой группой родственников, друзей и работников фермы стал дожидаться прибытия невесты. Достопочтенный Нил Морган из миддлбергской епископальной церкви в своих белых кружевных одеяниях смотрелся посреди этой буколической картины несколько не к месту. Ранее другой священник отказался свершить таинство брака, однако мистера Моргана все предыдущие разводы Элизабет ничуть не смутили, и он дал согласие. По просьбе Джона Морган должен был прочесть двадцать третий псалом, а для Элизабет — отрывок из книги Руфи.

«Все было весьма просто, — рассказывал он позднее, — никакой музыки, ничего особенного, все очень, очень просто».

Незадолго до заката появилась невеста — в серых замшевых сапогах, лилово-сером кашемировом платье и пальто, отделанном серебристым песцом. Голову Элизабет венчал причудливо закрученный лиловый тюрбан, а в руках она держала веточку вереска. Внутри ее серой лайковой перчатки находилось золотое обручальное кольцо, приготовленное для мужа — его изготовили для нее из золотой безделушки, подаренной ею отцу незадолго до его смерти. Джон шагнул к ней, а затем заставил всех вздрогнуть, громкими криками подозвав к себе свои стада. Любопытные коровы побрели в сторону холма, и в этот момент Элизабет крепко схватила его за руку и, сжав изо всех сил, пообещала любить, уважать и слушаться его, пока их не разведет смерть, после чего Джон надел ей на палец скромное золотое колечко, которое за пятьдесят лет до этого его отец подарил его матери.

Джон запечатлел на губах жены нежный поцелуй, а затем разразился торжествующими возгласами: «Мы поженились! Мы все-таки поженились! »

«Я еще никогда не была так счастлива, — заявила Элизабет, со слезами на глазах. — Я всей душой люблю Джона. Как мне кажется, мне еще ни разу не было так хорошо, прежде я никогда так не радовалась тому, что я влюблена. Джон замечательный человек! »

В качестве свадебного подарка фермер преподнес супруге голубую силосную башню, на которой он нарисовал сердце со словами: «Джон любит Элизабет». Жена фермера подарила мужу двух коров и бычка.

ГЛАВА 25

На а протяжении многих лет Элизабет лично высказывала одобрение на каждое своефото, за исключением снимков, сделанных папарацци. Безжалостно работая ножницами, она кромсала не понравившиеся ей снимки и возвращала клочки фотографам. Она никогда не подписывала автографы.

«Большинство актрис не любят своих фотографий, сделанных во время съемок, потому что именно на этих снимках, как на ладони, видны все их недостатки. У Лиз был двойной подбородок, у Мэрилин Монро - тройной. Бетт Дэвис - одна из тех немногих, кто спокойно воспринимал собственное лицо. Она ничего не боится», — рассказывал фотограф Ларри Шиллер.

Редкие интервью давались только тем людям, которые, как было ей известно, напишут восторженный отзыв. Таковы были ее прерогативы как кинодивы, и она беззастенчиво пользовалась ими. Теперь же, став женой политика, ей придется иметь дело с нахальными поклонниками, досужими репортерами и любопытными фотографами. Во время предвыборной кампании ей предстоит направо и налево раздавать автографы, отвечать на вопросы и улыбаться в объективы, все время оставаясь при этом милой, доброжелательной и незамысловатой.

Для женщины, которая пила, курила, любила крепкие выражения, которая не стыдясь рассказывала о своей личной жизни, роль супруги политического деятеля должна была стать самой трудной за всю ее артистическую карьеру. Элизабет дала мужу обещание, что не станет щеголять глубокими декольте и хвастаться бриллиантами. Она также пообещала сдерживать себя и в других отношениях, хотя и не давала никаких гарантий.

«Как личность, наделенная правами, я всегда открыто выражала свои чувства и не могу ничего с этим поделать, — сказала она. — Возможно, со мной нелегко, но такая уж я».

Уорнеровский «блицкриг» по Вирджинии с целью «зондирования почвы» начался в январе 1977 года в Ричмонде на балу Золотых Сердец, куда супруги приехали обыкновенным рейсовым автобусом.

«Почему бы нет, — пожала плечами Элизабет. — Я еще ни разу не ездила в автобусе».

В феврале они вылетели в Кембридж, штат Массачусетс, где Элизабет была вручена награда «Женщина года», присуждаемая институтом Хесси Педдинг. Вручение состоялось во время ежегодной постановки, которую давали члены гарвардского театрального общества. После этого их путь пролег через Марион, штат Вирджиния, где Элизабет удостоилась почетной сеточки для волос и не менее почетного звания официантки колледжа Эмори и Генри. Элизабет выразила желание провести там семинар по актерскому мастерству, правда, при условии, что в зале не будет ни камер, ни микрофонов, ни магнитофонов. Студентам она заявила следующее: «Вы можете расспрашивать меня о «Нэшнл Велвет» или о чем угодно в моей карьере, но только никаких личных вопросов».

В марте Элизабет председательствовала во время благотворительного чаепития, устроенного Армией Спасения в Норфолке, вручала в Берривилле награды победительнице женских скачек «Блю Ридж», помогла собрать 17500 долларов во время губернаторской кампании Джона Долтона, посетив городок Александрия, и даже целовала лысого судью на обеде адвокатской коллегии в Ричмонде. Во время каждого из этих мероприятий она собирала вокруг себя тысячные толпы. Одному политическому обозревателю это дало повод заявить:

«Никому и в голову не могло прийти, на что способна кинозвезда. Мы даже и не подозревали, что это не просто кинозвезда, а Кинозвезда».

В апреле Элизабет перерезала ленточку на открытие кафе-мороженого в Плейнсе (население 374 человека), вручала дипломы выпускникам средней школы Хэндли и увенчала почестями королеву фестиваля «Цветущих яблонь Долины Шепарда» в Винчестере.

В мае Элизабет посетила автогонки в Шарлотте, Северная Каролина. На этот раз ей удалось избежать ошибки, допущенной ею несколько месяцев до этого во время «Вирджинского Спидвея» в Мартинсвилле: «Мне здесь ужасно нравится, — заявила она тогда двадцати тысячам мартинсвильских любителей автогонок, потягивающим пиво. — Я давно не чувствовала себя так здорово, со времен «Гран-при» в Монте-Карло! »

В июне Элизабет исполняла роль председательницы гала-представления «Вульф Трэп» («Волчья Западня») в Вене, штат Вирджиния, где также выступали кое-кто из ее старых друзей — Хальстон, Лайза Миннелли, Сэмми Дэвис-младший и Генри Фонда. Недоумевая по поводу ее растерянности, «Вашингтон Пост» писала, что Элизабет производила «испуганное впечатление», «будучи совершенно не в своей тарелке», когда пыталась представить звезд публике.

«Она не только запиналась и повторялась, но и вообще, казалось, ей стоило больших трудов вспомнить имена ее выступавших на сцене приятелей», — замечала газета.

Самый неловкий эпизод произошел, когда Элизабет забыла представить Кея Шауза, убеленного сединами «отца-основателя» «Волчьей западни». Пытаясь исправить допущенную оплошность, Элизабет снова выбежала на сцену, но занавес, приводимый в движение автоматически, опустился ей прямо на голову.

В июле на четвертых ежегодных Вирджинских Шотландских играх в Александрии Элизабет заявила: «Мои шотландские корни восходят к королеве Шотландии Марии — правда, вынуждена добавить, с обратной стороны документов».

В августе ее скрутил неожиданный приступ бурсита, и на Сорок Второй ежегодный съезд скрипачей ее привезли в инвалидной коляске, после чего она еще провела две недели в больнице.

В сентябре они с Уорнером устроили в Атоке «небольшой сельский ужин» на три тысячи гостей по платным билетам, тем самым, собрав 45 тысяч долларов в фонд избирательной кампании Джона Долтона. В том же самом месяце она выступила в роли почетного председателя вашингтонского «Бала Глаз» и даже завещала свои фиолетовые глаза Международному Глазному Фонду.

В октябре Уорнеры являлись сопредседателями Вашингтонского Международного Конного Шоу. Через несколько дней они вылетели в Нью-Йорк, где Элизабет предстояло выступить в роли почетной председательницы фонда Англо-американского современного танца, и Джону Уорнеру посчастливилось сидеть рядом с принцессой Маргаритой. Заметив в зале одного своего старого знакомого, он притянул к себе Элизабет. «Я хочу, чтобы ты познакомился с этой малышкой», — сказал он приятелю и, повернувшись к жене, добавил: «Эл — один из моих самых старых и добрых друзей», на что не без чувства юмора Эл заметил: «И сколько же нас всего таких? » — «Около семисот», — процедила сквозь зубы Элизабет.

В ноябре Уорнеры организовали в Вашингтоне сбор средств в поддержку одного республиканского конгрессмена. Там Элизабет дрожащим от волнения голосом объявила, что впервые получила возможность так близко общаться с людьми.

«До этого я вечно пребывала в одиночестве, меня всегда стремились оградить от личных контактов, — призналась она. — Мне ни разу не довелось испытать такого счастья, как на протяжении тех семнадцати тысяч миль, что я проделала вместе с Джоном».

Через несколько дней она появилась на республиканском митинге в Армхерсте. «Просто чудо, что я здесь, — сказала она. — Ваше присутствие вселяет в меня такое чувство, будто я отлично вписалась в жизнь Вирджинии». Накануне выборов Джона Долтона на пост губернатора, Элизабет, хотя и была больна, поднялась с кровати, чтобы полететь в Ричмонд.

«Из-за Долтона я сломала себе руку, сломала бедро, повредила себе барабанные перепонки и задницу, — заявила она. — И я вовсе не намерена оставаться здесь и упустить шанс увидеть его победу».

В декабре Элизабет приняла участие в передаче Си-Би-Эс «Звезды салютуют Элизабет Тейлор» — экстравагантном шоу Международного эстрадного клуба, сборы от которого в сумме ста тысяч долларов пошли на сооружение больничного корпуса имени Элизабет Тейлор для детей-калек из бедных семей. Окруженная такими звездами, как Пол Ньюмен, Джоан Вудворд, Джанет Ли, Маргарет О'Брайен, Джун Аллисон и Кэррол О'Коннор, Элизабет заявила: «Только в Америке обыкновенная фермерская жена из Вирджинии может оказаться в окружении таких знаменитостей».

К концу 1977 года Элизабет успела нарушить все заповеди поведения супруги политического деятеля. Пожимая руки выстроившимся для этого людям, она потягивала на ходу бурбон. Она орала на фотографов, пытавшихся снять ее под неудачным, по ее мнению, углом. Она отказывалась идти на откровенности в интервью, если репортер не желал прислать экземпляр статьи на одобрение. Свое мнение она начала выражать в самых приземленных идиомах. Она орала на мужа в присутствии посторонних, сквернословила и даже оскорбляла потенциальных избирателей. Один мужчина заявил ей, что выиграет пятьдесят долларов у своего приятеля по фабрике, если она поцелует его в щеку. В ответ она только огрызнулась: «Приятель, ты проиграл свое пари».

Она как-то раз прервала мужа на полуслове, когда тот, пытаясь произвести солидное впечатление, зачитывал для одного репортера определение политического деятеля, данное лордом Честерфилдом. «Единственное, что я слышала об этом лорде, — встряла в разговор Элизабет, — что его тело обладало удивительным запахом. Это был такой приятный аромат, что женщины наперебой пытались заполучить его старые рубашки, которые затем, скатав, прятали среди своего нижнего белья». Джон Уорнер буквально остолбенел. Репортер, который также растерялся, все-таки заметил: «Какой, однако, у вас стойкий интерес к политике! »

«Да нет, — возразила Элизабет, — к нижнему белью». Никакая другая жена политического деятеля не рискнула бы появиться в «Студии 54» — пользовавшейся скандальной репутацией дискотеке — в компании Хальстона и Энди Уорхолла. Эта пара на некоторых консерваторов наверняка производила сомнительное впечатление. Однако Элизабет это мало волновало. Она позволила Хальстону устроить в честь её дня рождения скандальное празднование, умолчав перед Уорнером о другом таком подобном торжестве, устроенном для Бьянки Джаггер, во время которого голый негритенок вел по залу белого пони, на котором восседала голенькая чернокожая девочка. Поскольку на праздновании должен был присутствовать. Джон, Элизабет предупредила Хальстона, что праздник должен быть более благопристойным, чем юбилей Бьянки Джаггер. Хальстон внял ее просьбе — в зал пробились тридцать вполне одетых девушек из кордебалета, чтобы вручить Элизабет праздничный шоколадный торт, изготовленный в форме ее тела, и весивший пятьсот фунтов.

«Элизабет задула свечи, отрезала правую грудь и вручила ее Хальстону, — вспоминал Энди Уорхолл. — И пока Хальстон ее ел, камеры тут же взяли его крупным планом. Затем они с Элизабет танцевали вальс. Джон Уорнер сбежал».

Большинство жен политических деятелей ни за что бы не рискнули высказать свое несогласие по какому бы то ни было поводу, а вот Элизабет частенько пеняла на людях Уорнеру за его отказ поддержать поправку о равных правах.

«Я работаю с десяти лет, — говорила она, — я всегда содержала семью сама, даже пару мужей. Я уверена, что наделена такими же самыми правами. Я это чувствую, уверена, что те женщины, которым не повезло так, как мне, давно нуждаются в подобной поддержке... Я обеими руками «за! »

Когда же Уорнер позволил себе усомниться, по силам ли женщинам взять на себя ответственность за внешнюю политику или обороноспособность страны, Элизабет гневно обрушилась на него: «Нет никакого основания полагать, что женщина не сумеет разобраться в обороне так, как мужчина. Совершенно никакого основания. Все дело в образовании». Почувствовав, что дело идет к публичному скандалу, Уорнер попытался утихомирить жену, но Элизабет не желала сдаваться.

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒