Родриго Кортес 18 страница

Однако чертов Бергман так и не основал на этом чудовищном, вопиющем ряде улик ни единого процессуального действия… Мак‑ Артур усмехнулся – судя по тому, что рассказал ему один из офицеров, Тедди был неравнодушен к этой крашеной стерве. По меньшей мере, двое свидетелей видели, как Бергман обнял Нэнси Дженкинс после освобождения от заложничества и даже назвал ее «солнышком»… Хо‑ хо!

«Тедди… Тедди… – усмехнулся Мак‑ Артур, – такой опытный коп, а надо же: на чем обделался! На бабе! »

– Вы понимаете, о чем я говорю? – напомнил о себе гость. – Все это время она хотела кого‑ нибудь убить!

– Да, конечно! – с энтузиазмом кивнул Мак‑ Артур. – Продолжайте!

– Вот, в общем‑ то, и все… – пожал плечами доктор и вдруг явно испугался. – Только у меня к вам огромная просьба: не надо обо мне упоминать журналистам… у меня ведь, сами понимаете, какая клиентура… да еще и клятва Гиппократа и все такое…

Мак‑ Артур решительно кивнул.

– Обещаю, док. Но вот врачебное заключение я бы у вас все‑ таки попросил… – и, увидев мгновенный испуг Левадовски, торопливо поправился: – Не для публикации, нет… просто как опорный документ. Так сказать, психологический портрет преступника, составленный квалифицированным экспертом.

Скотт Левадовски густо зарделся и удовлетворенно пробормотал:

– Исключительно из уважения к вам, мистер Мак‑ Артур. Исключительно из уважения.

***

Салли было очень плохо. Сразу же после возмездия, ища, куда скрыться от вездесущей полиции, он кое‑ как отмылся в ручье от крови безбожного пастора, наскоро простирал рубашку и брюки и побежал в летний парк. Пробрался в мужской туалет и спрятался в единственное подготовленное им убежище – за полированным щитом.

Здесь было темно, прохладно и безопасно, и поначалу Салли испытал огромное облегчение, а потом пришли мысли, и все изменилось. Салли прекрасно помнил, что по законам Библии всякого, кто посягнет на пожертвованное господу, следовало публично закидать камнями. А значит, пастор умер слишком легкой и далеко не такой позорной, какой заслуживал, смертью.

Но Салли тяготило не только это. Соблазнившись покарать пастора, он поставил под вопрос успешность своей следующей акции – публичное наказание Висенте Маньяни! И – хуже того – теперь Салли вообще не был уверен, что все делает правильно! Он не мог этого объяснить, но теперь ему вовсе не казалось, что именно продавший душу дьяволу Висенте – главный источник греха. Он всей кожей чувствовал: вокруг него бродят, проникая даже сквозь стены, куда как более могущественные и страшные силы… но что с этим делать, Салли не знал.

***

Бергман использовал все свое влияние. Сразу же после отстранения от должности он навестил прокурора, пользуясь старой дружбой, заставил себя выслушать и на пальцах объяснил, почему считает Нэнси Дженкинс невиновной в убийствах.

– Но ведь она – сущая психопатка! – обомлел прокурор, выслушав Бергмана.

– Верно, – кивнул Бергман, – вот только все ее душевные проблемы категорически не вяжутся с убийством. Она скорее жертва.

– И что ты от меня хочешь? – недоверчиво прищурился прокурор.

– Не дайте им сконцентрировать следствие на Нэнси. Рядом ходит куда как более опасный зверь, – прямо сказал Бергман. – А Мак‑ Артур наверняка пойдет по легкому пути – лишь бы дело закрыть.

– Хорошо, это я понял, – кивнул прокурор. – А что за второе дело, о котором ты говорил?

Бергман помрачнел.

– В руках Мак‑ Артура сейчас находится все, что я собрал на Маньяни.

Прокурор растерянно моргнул и побледнел.

– Бог мой… ты хоть представляешь, что тебя теперь ждет?

– С трудом, – сжал губы в ниточку Бергман.

– Да тебя на клочки разорвут! – заволновался прокурор. – Ты хоть понимаешь, с кем связался?! А теперь еще и Мак‑ Артур! Он же тебя с превеликим наслаждением этому Маньяни сдаст!

– Я знаю, – вздохнул Бергман. – Поэтому за себя и не прошу. Просто хочу, чтобы если где‑ то что‑ то на меня всплывет, ты знал, откуда ветер дует.

Прокурор покачал головой.

– Боже, Тедди… как я тебе сочувствую!

***

Шли часы, затем наступило утро, а предназначенное господом испытание все никак не осуществлялось, и никто в туалет не заходил. А потом Салли уже не смог терпеть, покряхтывая от боли, вывалился наружу и принялся растирать до бесчувствия затекшие ноги. Сумел встать на ноги, не без труда выбрался на яростное летнее солнце и, прихрамывая, подошел к щиту для объявлений и рекламы. Некоторое время разбирал буквы самого большого объявления и вдруг все понял. Явно по наущению нечистого хитрый Висенте отменил торжество в связи с трагическим для всего города событием – смертью его преподобия пастора Джерри.

Салли бессмысленно уставился в щит. Насквозь греховный город не собирался отдавать ему одного из своих предводителей. Хуже того, они вовсе не собирались выбросить труп богопреступного священнослужителя собакам; они хотели похоронить его, как мученика – при огромном стечении народа, с речами и молитвами, под неусыпным контролем все того же Висенте Маньяни, губернатора и даже срочно прибывающего в город епископа.

Салли стиснул зубы. Он понимал важность публичного наказания всех – и Висенте, и губернатора, и, вероятно, такого же богопротивного, как и пастор Джерри, епископа. Но он понимал и другое. Подойти к этой троице ближе чем на сотню футов ему точно не позволят!

И только тогда он вспомнил, что в тайнике неподалеку от автозаправки итальянца Паоло так и лежит зарытый в песок, некогда забытый шлюхой Нэнси Дженкинс в кабинете мэра пистолет. Это был шанс.

Салли торжествующе усмехнулся и одним рывком сорвал огромное, превосходно отпечатанное объявление о панихиде в честь пастора Джерри. Теперь он, словно Иона – посланец и пророк божий, – собирался прямо указать этому городу на его место в глазах всевышнего.

***

Рано утром, за шесть часов до начала официальной церемонии погребения принявшего мученическую смерть пастора Джерри, на стол Мак‑ Артуру положили небольшой, определенно выдранный из школьной тетради листок, исписанный мелким бисерным почерком.

– Что это? – нахмурился начальник полиции.

– По всему городу расклеено, сэр, – вытянулся в струнку лейтенант Шеридан.

Мак‑ Артур недовольно вздохнул и поднес листок поближе к глазам.

– Грехопадение Израиля… наш избранный господом народ… империя зла… – он хмыкнул и поднял на Шеридана недоумевающий взгляд. – Что за чушь?

– По‑ моему, это угроза, сэр, – заявил Шеридан. – Вы дальше читайте… там, в конце.

Мак‑ Артур недовольно крякнул и уставился в самый конец текста.

«Величием славы Твоей Ты низложил восставших против Тебя, – шевеля губами, прочитал он, – Ты послал гнев Твой, и он попалил их, как солому».

– Господи, Шеридан, что за чушь вы мне принесли? Кто это написал?

Лейтенант как‑ то странно посмотрел в сторону и неопределенно кивнул.

– Я… без вашего приказа… экспертам такую же отдал.

Мак‑ Артур прищурился. Он строго‑ настрого запретил офицерам хоть как‑ то отступать от его распоряжений.

– Они говорят, – сказал Шеридан, – отпечатки те же, что были на машине Марвина Гесселя и в кабинете покойного мистера Тревиса.

Мак‑ Артур побледнел.

В принципе, он предполагал, что сидящая фактически под домашним арестом Нэнси Дженкинс, дабы избавить себя от подозрений, как‑ то свяжется со своим дружком… но чтобы так быстро?

– А отпечатков самой миссис Дженкинс здесь, естественно, нет… – задумчиво проговорил он, – хотя семья у нее религиозная, и идея этого, скажем так, послания, в принципе, могла принадлежать ей.

Он поднял глаза на лейтенанта.

– Что молчишь, Шеридан? Могла идея послания принадлежать ей?

– Я не знаю, сэр, – хмуро буркнул в сторону тот.

– Еще бы ты знал… – усмехнулся Мак‑ Артур. – Вы здесь с этой стервой все заодно.

– Просто я думаю, нам надо искать мужчину, а не вешать все на Нэнси, – внезапно отважился посмотреть начальству в глаза Шеридан.

– А Дженкинс, по‑ твоему, невиновна, – усмехнулся Мак‑ Артур.

– Нет, сэр! – вытянулся в струнку Шеридан. Мак‑ Артур бросил листок на стол и задумался.

Он был абсолютно уверен, что эта парочка работает в тандеме, – об этом говорили все собранные Бергманом факты, но как это доказать?

– Знаешь что, Шеридан, – вдруг улыбнулся он. – А давай‑ ка мы проверим, кто есть кто.

Лейтенант непонимающе вытянул шею.

– В общем, так, – сразу сосредоточился Мак‑ Артур. – Ребят из ее дома убрать; передвижению по городу не препятствовать.

Шеридан оторопел, и Мак‑ Артур весело ему подмигнул.

– А к вечеру посмотрим, что из этого выйдет.

***

Когда Нэнси объявили, что все ограничения с нее сняты, она даже поначалу не поверила, а в обед к ней заехала Роуз Лестер.

– Слушай меня, Нэнси, в город не ходи.

– Почему? – искренне удивилась она. – Сегодня же как раз похороны пастора Джерри!

– Именно поэтому, – мрачно вздохнула Роуз. – Мак‑ Артур чего‑ то ждет, и, знаешь, если ты на чем‑ то засыплешься, они с тебя уже не слезут.

Нэнси прикусила губу. Ее снова пытались запугать – даже через Роуз. И поддаваться этому она не собиралась.

***

Бергман старался побывать везде. Он тщательно обошел все подсобные службы, готовившие обряд, перезнакомился с рабочими, поговорил со штатным организатором и лично, пешком прошел каждый метр улицы, по которой должны были пронести гроб.

Он сразу увидел масштабы поставленной самому себе задачи. В отличие от Хьюго Тревиса, которого в последнее время горожане не слишком любили, пастор Джерри вызывал всеобщее уважение своим кротким нравом и воистину академической образованностью. Он легко вступал в дискуссии, но никогда не стремился поставить оппонента в неловкое положение. Он охотно помогал, но никому не напоминал об оказанной некогда поддержке. Он был настолько безупречен, что даже просто в его присутствии людям хотелось сделать что‑ нибудь хорошее.

Именно это и создавало проблемы теперь. Народу предполагалось много – тысяч восемь, не меньше, а в такой толпе «Библейский потрошитель» мог подобраться к кому угодно совершенно незамеченным.

Собственно, Бергман предполагал, что у потрошителя будут три основные цели: новый мэр, губернатор и епископ. Проституток и прочий простой люд этот сумасшедший «гурман» не резал уже давно. Но вот как он собирается к ним подойти на расстояние удара шилом, Бергман не представлял.

Теоретически можно было допустить, что на этот раз потрошитель отойдет от привычной схемы и купит, к примеру, пистолет. Хотя, насколько помнил Бергман, маньяки крайне редко меняют однажды избранный способ убийства.

Но проглядывался вариант и похуже. Того же мэра или епископа можно было попробовать застать врасплох по пути в город, пока вокруг них будет относительно немного охранников. В таком случае в город приедет очередной труп, но тут уж ни Бергман, ни кто другой ничего поделать бы не смог.

И Бергман шел, заглядывал в проулки и виноградники, оценивал расстояние и время, подходы и пути к отступлению, старательно отгоняя от себя мысли о том, что параллельно тем же самым занимается вся городская полиция, а сам он изгнан, и вскоре его ждут в лучшем случае полное забвение, а в худшем – неизгладимый позор.

***

Никогда еще Нэнси так не боялась. Придя к дому мученически погибшего пастора, она все время вертела шеей, но вовсе не была уверена ни в том, что узнает Салли, когда увидит, ни в том, что это вообще должен быть тот самый Салли.

Но главное, невзирая на колоссальный опыт, сегодня ей впервые за много лет никак не удавалось подобрать к этому своему страху нужный ключик, так, чтобы превратить его в нечто иное, не такое постыдное.

Собственно, вариантов было немного, и Нэнси знала их наперечет. Во‑ первых, если совсем уж невмоготу, страх можно было довести до его крайней точки, буквально до абсурда. То есть бояться так азартно и демонстративно, чтобы самой стало смешно. Пожалуй, это было первое, чему она научилась, – еще в начальных классах. Господи, как же они тогда с девчонками ржали!

Во‑ вторых, страх достаточно легко превращался в допинг, например, перед экзаменом или, если уж на то пошло, перед первым запланированным соитием. Нэнси опробовала этот способ многократно, и он всегда срабатывал.

Но безусловно лучшим, хотя и самым сложным и непредсказуемым был третий вариант: превращение страха в восторг. Позволить страху быть и беспрерывно пробовать его на вкус, позволить ему беспрепятственно расти, чтобы довести его до космических размеров и просто купаться в нем – как в море.

Нэнси научилась этому довольно поздно, будучи уже достаточно взрослой женщиной, и с тех пор изо всех сил пыталась удержаться «на гребне волны». Но – бог мой! – как нечасто это удавалось по‑ настоящему.

А вот теперь ей не удавалось ничто, ни первое, ни второе, ни третье. Впервые за много лет Нэнси просто боялась – даже постороннего взгляда ей в затылок.

***

Салли увидел знакомый затылок, только когда толпа длинным языческим змеем, перебирая чешуйками голов, подобралась к установленному на площади перед храмом помосту. В глазах сразу же поплыло, и он рванулся вперед, расталкивая фальшиво скорбящих зевак, пробился футов на двадцать и намертво застрял в беспорядочно копошащейся, зеленого блевотного цвета, массе бойскаутов. А едва он, стиснув зубы, попытался пробиться, на помост вышел мэр города Висенте Маньяни.

Толпа охнула и замерла.

– Друзья, – скорбно начал седой красивый мэр. – Граждане.

Салли взвыл и, чувствуя, что господь вот‑ вот снизойдет и тогда станет поздно, отчаянно работая локтями, начал пробиваться к помосту.

– Сегодня мы прощаемся…

Знакомый затылок мелькал совсем рядом с помостом, в двух десятках футов от возвышающегося над толпой мэра. Салли зарычал, поднажал и… все‑ таки прорвался через проклятых бойскаутов!

– Преподобный Джерри был…

Затылок, заветным поплавком, снова исчез и снова вынырнул, и Салли с упорством обреченного на муки ада, не обращая внимания на гневные окрики вслед, пошел прямо на него.

***

Нэнси слушала мэра невнимательно. Ей все время с параноидальным постоянством казалось, что в затылок ей кто‑ то смотрит. А потом выступил с краткой речью губернатор, и только когда на помост вышел сам епископ, Нэнси превратилась в слух.

– Дети мои… – протянул руки вперед его святейшество. – Сегодня мы плачем…

Он говорил и говорил, и Нэнси неожиданно для себя словно выпала из этого пространства. Потому что только теперь поняла, откуда все происходит, ибо, говоря о покойнике, на самом деле епископ говорил о страхе. Он говорил о геенне огненной, ожидающей святотатца, о мщении, которое непременно воздаст ему господь, а главное, о том священном трепете, в котором столь праведно и, увы, столь недолго жил пастор Джереми, уже в силу своих глубочайших познаний понимающий, сколь велика и всесокрушающа сила всевышнего.

Нэнси вспомнила все: это бесконечное запугивание преисподней под видом Благой Вести, неделями сыпавшееся на ее маленького Ронни, едва он попадал на лето к бабушке; эту жуткую семейку Джимми, где никто, ни один из членов семьи, даже мужчина, не начинал нового дела без разрешения такого же вечно запуганного пастора; всю эту жуткую, многолетнюю давильню… и душа ее замерла.

«Бог мой, я не с тех начинала, – впилась она глазами в епископа. – Вот где настоящий сеятель ужаса! »

***

Салли шел к своей цели, как таран. Но когда начал выступать епископ, он остановился и замер – буквально в двух шагах от Нэнси Дженкинс. Ибо только теперь он понял, откуда исходят грязные потоки греха. А епископ говорил и говорил, даже не отдавая себе отчета в том, что столь решительно и беззастенчиво отсылаемый им в геенну подвижник божий может стоять внизу, у самых его ног.

И когда речь закончилась, Салли вырвал из‑ за пазухи пистолет и начал безостановочно стрелять прямо в эту толстую, ненавистную, пропитанную продажностью и грехом рожу.

***

Едва раздались выстрелы – один, второй, третий, толпа охнула и мигом пришла в движение. Что‑ то кричал пригнувшийся к помосту капитан Мак‑ Артур, что‑ то кричал патрульным Шеридан, но ситуация вышла из‑ под контроля мгновенно. Люди бросились врассыпную, давя и отталкивая друг друга и внося еще большую сумятицу.

И только спустя бесконечно долгие три или даже четыре минуты, в основном благодаря настойчивому руководству начальника полиции Джона Мак‑ Артура, Нэнси Дженкинс выдернули из поредевших рядов и, тыча ей в лицо подобранным где‑ то неподалеку пистолетом и требуя немедленного признания, потащили к ближайшей полицейской машине.

– Ну, что, Дженкинс, – поигрывая желваками, поинтересовался Мак‑ Артур. – Теперь‑ то запираться не будем? Это твой пистолет?

Нэнси глянула на сунутую ей в лицо старенькую «беретту» и обреченно кивнула.

– Мой.

***

Когда Салли понял, что промазал, он пришел в неистовство, но толпа понесла его прочь от этого места так мощно, что вернуться и довести дело до конца он уже не мог. И только за два квартала от места его величайшего позора люди брызнули и рассыпались в разные стороны, а Салли повел вокруг глазами, растерянно хлопая себя по пустым карманам.

Господь уже давно снизошел на него, но чем осуществить возмездие, он не знал. И тогда он просто выхватил из толпы первую попавшуюся шлюху, повалил ее на землю и, брызгая слюной и сыпля проклятиями, принялся душить эту тварь и душил до тех пор, пока его самого не сбили с ног и не поволокли прочь, осыпая ударами полицейских дубинок.

Битва с Сатаной была безнадежно проиграна.

***

Тем же вечером, в нарушение всех писаных и неписаных правил, Джон Мак‑ Артур с одобрения мэра города Висенте Маньяни дал пресс‑ конференцию.

– Я пригласил вас, господа, – с прищуром оглядев битком набитый зал пресс‑ клуба муниципалитета, начал он, – чтобы сообщить самое главное: так называемый «Библейский потрошитель» взят.

– Женщина не могла такое натворить! – выкрикнули снизу.

– Я тоже так думал, – кивнул Мак‑ Артур. – До сегодняшнего дня. Я даже допускаю, что у нее может быть… я подчеркиваю, не должен, а может быть помощник. Но будьте уверены, у нас в руках, так сказать, идеолог и провозвестник, а зачастую, как сегодня, например, и непосредственный исполнитель всей этой жуткой и кровавой эпопеи.

– Откуда такая уверенность?! – снова выкрикнули из глубины зала.

Начальник полиции улыбнулся и пододвинул к себе тоненькую синюю папку.

– Вы ведь сказали, что женщина не могла такое натворить? – напомнил он в зал.

– Верно!

Мак‑ Артур снова улыбнулся – криво и недобро.

– Но дело в том, что мы имеем дело не совсем… как бы это сказать… с женщиной.

Зал зашумел.

– Я поясню, – поднял руку вверх начальник полиции и неторопливо раскрыл синюю папку.

Он медленно и торжественно вытащил оттуда единственное, что там было, – стандартный, густо исписанный листок и показал его залу.

– Вот заключение эксперта. Доктор медицины, действительный член Американской ассоциации душевного здоровья, мистер Скотт Левадовски тщательно описал здесь все наблюдавшиеся в течение многомесячной и, увы, безрезультатной терапии миссис Дженкинс симптомы.

Он аккуратно водрузил экспертное заключение на место и, оглядев мигом притихший зал, добавил:

– По понятным соображениям это заключение публичному оглашению не подлежит, но заверяю вас, господа, все черты так называемой «фаллической одержимости» Нэнси Дженкинс описаны весьма детально и точно соответствуют всем материалам следствия.

Зал зашумел, задвигался, но в этом движении и шуме уже не было протеста, а только животное любопытство и – местами – омерзение.

И тогда со своего стула поднялся мэр города Висенте Маньяни. Он оглядел мгновенно начавший стихать зал суровым и значительным взглядом и тихо, заставляя к себе прислушиваться, и при этом веско произнес:

– Усилия, которые предприняли силы правопорядка и муниципалитет, слава всевышнему, принесли свои плоды, и в городе наконец‑ то воцарились законность и порядок. Поэтому особая просьба к господам журналистам – хватит биться в истерике. Сенсаций больше не будет.

***

Обвинительное заключение по всем эпизодам было подготовлено за четыре дня. Понятно, что из него пришлось вымарать и восемьдесят тысяч долларов, и некий явно несуществующий черновик, якобы похищенные обвиняемой из сейфа оружейного магазина. Зато добровольное признание Нэнси Дженкинс в погроме офиса «Маньяни Фармацевтик» оказалось как нельзя кстати.

Как раз в это время завершила работу специальная комиссия по расследованию деятельности бывшего начальника местной полиции Теодора Бергмана. И материал, прямо изобличающий Бергмана в том, что он посадил невиновных мальчишек за преступление этой Дженкинс, подоспел весьма своевременно.

Главной же уликой был, разумеется, пистолет марки «беретта». Следствие обнаружило на нем те же отпечатки пальцев, что и на машине журналиста Марвина Гесселя, и они не принадлежали Нэнси Дженкинс. Однако под руководством молодого энергичного Мак‑ Артура полицейские абсолютно точно установили, что сам пистолет был приобретен братом обвиняемой Крисом Такером в 1963 году, а уже через год, в 1964‑ м подарен самой Нэнси. Чего она, впрочем, и не отрицала.

Так же детально было установлено, что все три выстрела в его святейшество были произведены именно из этого пистолета, а вскоре следствие отыскало и двух свидетелей, лично видевших, как Нэнси Дженкинс держала пистолет в руках, – вероятно, за доли секунды до того, как передать его своему сообщнику.

Конечно же, сыграли свою роль в обвинении такие точно установленные факты, как визит к Нэнси Дженкинс Роуз Лестер – за полчаса до нападения на нее неизвестного мужчины. И хотя своего сообщника Дженкинс так и не сдала, следствие было абсолютно убеждено, что журналиста Марвина Гесселя, имевшего неосторожность навестить обвиняемую и погибшего спустя час или два, убили по прямому указанию «Библейской потрошительницы».

И все‑ таки, несмотря на целый ряд прямых и косвенных улик, это дело испытывало на пути к суду колоссальные трудности. Во‑ первых, отчаянно сопротивлялись доведению дела до суда местные копы, к несчастью, знавшие Нэнси лично и введенные в заблуждение ее мнимым дружелюбием.

Во‑ вторых, активную деятельность по обелению этой Дженкинс развернул и явно заинтересованный в этом, сам находящийся под следствием Теодор Бергман. И вот с его доводами бороться было намного сложнее.

Так, Бергман занял достаточно удобную, надо сказать, позицию, требуя от следствия найти того, кто оставил отпечатки. И Джону Мак‑ Артуру пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить прокуратуру в самой очевидной вещи: нельзя не судить Гитлера, если по каким‑ то причинам еще не арестован какой‑ нибудь там рядовой Шванке.

К счастью, помогло экспертное заключение мистера Левадовски. Перед обстоятельным документом, составленным действительным членом Американской ассоциации душевного здоровья, пасовали даже вашингтонские бюрократы, которым Бергман, естественно, нажаловался в самую первую очередь. И, в общем‑ то, теперь дело было только за судом.

***

Скотт Левадовски был вынужден поставить крест на частной практике в течение суток. Первой к нему пришла миссис Майлз, которая сразу же потребовала отдать ему все записи, которые он вел во время сеансов с ней, а затем буквально за пять‑ шесть часов подтянулись и другие. Одни просто забирали папки со своими откровениями, другие норовили залепить пощечину, третьи обещали подать в суд… А потом наступил вечер, и доктор Левадовски признал, что обеспеченной, наполненной смыслом жизни частнопрактикующего психотерапевта пришел конец.

И тогда он позвонил в клинику.

– Сэм, – униженно попросил он, едва трубку взял его однокашник – теперь главный врач. – У тебя там для меня местечка не найдется?

В трубке закашлялись.

– Есть одно… но ты же знаешь наши правила… В прессу о пациентах – ни слова.

– Послушай, Сэм! – взмолился Левадовски. – Я не нарушал правил! Но ты же знаешь этих копов! В конце концов, это же наш профессиональный риск. Мы обязаны им сообщать…

В трубке снова закашлялись.

– Ладно. Приходи. Найдем тебе место. Но оклад у нас, ты и сам понимаешь, не чета частной практике.

Левадовски понурился. Это он знал.

***

В участке Салли продержали недолго.

– Ну и чего ты на эту девчонку набросился? – сразу задал ему вопрос мордатый и наверняка грешный полицейский. – Ну?

– И сошел господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие, – пробормотал Салли. – И сказал господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать…

Полицейский покосился в сторону сидящего за печатной машинкой коллеги.

– Что скажешь?

– Прикидывается, – уверенно усмехнулся тот.

– Повторить вопрос? – наклонился над Салли коп.

– И рассеял их господь оттуда по всей земле; и они перестали строить башню, – с горечью произнес Салли. – Посему дано ему имя: Вавилон.

– Не‑ е… – с сомнением протянул мордатый. – Мне кажется, тут уже пора медиков приглашать.

И Салли приподняли, поволокли по длинному темному коридору, а потом ему заглядывали в глаза, просили произнести то или другое, спрашивали имя и место рождения, просили досчитать от пяти до одного и обратно, но он только смотрел на них печальными глазами так и не исполнившего свой священный долг ангела смерти и тихо проговаривал стих за стихом – все, что помнил.

***

Бергман пришел к Джимми Дженкинсу прямо домой.

– Скоро суд, – с порога объявил он.

Джимми втянул голову в плечи.

– А ты до сих пор ее не навестил, – напомнил Бергман.

– А это не ваше дело, – затравленно обрезал Джимми, – и вообще, я с ней развожусь.

– А дети? – удивился Бергман.

– Какие дети? – не понял Джимми. – Ее же лет на сорок упекут…

– Тем более навестить должны, – пожал плечами Бергман. – Уж это ты должен понимать?

– Нечего им там делать, – отрезал Джимми. – И так стыда на весь город.

Бергман сжал губы в ниточку.

– Слушай меня, Дженкинс. Внимательно слушай. Я тебе сейчас не как бывший начальник, а как мужик говорю: Нэнси невиновна, и дети должны это знать.

– Вы что – суд? – язвительно скривился Джимми. – Это суд должен решить, виновна она или нет.

Бергман раздраженно крякнул, явно хотел сказать что‑ то резкое, но в последний момент удержался.

– Суд может и ошибиться, – покачав головой, тихо произнес он. – А вот отец права ошибаться не имеет. Хорошо, если ты это поймешь.

***

На первый прием в клинике Салли привели только спустя два дня. Низко опустив голову, он прошел в тихий светлый кабинет, а потом искоса глянул на врача и замер. Перед ним сидел док!

– Мистер Левадовски? – оторопело выдохнул Салли.

– Бог мой! Салли! – вытаращил глаза док. – Ты‑ то как здесь?

– А вы? – впервые ответил вопросом на вопрос Салли.

Док смутился.

– Вот… – вздохнул он. – Решил работу сменить. Коллеги говорят, здесь мой опыт нужнее. Но ты‑ то как сюда попал? Или постой… – док стремительно открыл тоненькую коричневую папочку. – Нападение? Ты напал на женщину? Но почему, Салли? Что случилось?

Салли всхлипнул и повесил голову.

– Я не знаю, док… Я, наверное, чего‑ то не понял.

Левадовски вздохнул и сокрушенно покачал головой.

– А я тебе говорил, Салли, все надо анализировать до конца, по цепочке.

– Я анализировал, – всхлипнул Салли.

Левадовски расстроенно захлопнул папку и подался вперед.

– Слушай меня внимательно, Салли. Здесь не мой кабинет. То есть в смысле, не на воле… И чтобы отсюда выйти, ты должен делать все, что я скажу.

– Хорошо, док, – уже не так безнадежно всхлипнул Салли. – Я все буду делать. Вы только объясните мне, почему все всегда идет не так, как хочется.

Доктор медицины, действительный член Американской ассоциации душевного здоровья Скотт Левадовски криво улыбнулся, встал и подошел к огромному, густо зарешеченному окну. Отсюда на много‑ много миль вокруг было видно только одно – бескрайняя бледно‑ желтая техасская пустыня.

– А черт его знает, Салли, – с неожиданной даже для себя злостью тихо произнес он. – Черт его знает.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 15 16 171819 20 Следующая ⇒