Татьяна Алюшина 6 страница

Она разлепила веки и увидела размытое большое голубое пятно, которое двигалось и, похоже, говорило.

Она снова закрыла и открыла глаза. Пятно стало приобретать четкие контуры и оказалось медицинской рубашкой, надетой на незнакомого большого мужчину.

– Молодец! – похвалил ее за что‑ то мужчина – Ну, как ты у нас тут?

«Где – у них? » – подумала она растянутой длинной мыслью.

– Давай‑ ка проверим, – бодрым тоном сказал он и показал ей три пальца. – Сколько пальцев?

– Три, – еле слышно пролепетала она.

– Хорошо! – обрадовался мужчина ее знанию математики, отвернулся и приказал куда‑ то в сторону: – Дайте ей попить!

Перед ней появилось еще одно незнакомое лицо, женское. Ей что‑ то сунули в губы, она потянула, поняла, что это вода и что она очень хочет пить.

– Все, хватит, – сказал мужчина, и трубочка из ее рта исчезла. – Пока много пить нельзя. А теперь скажи мне свое имя и фамилию.

– Дарья Васнецова, – чуть громче прежнего ответила она.

– Совсем молодец! – радостно похвалил он и, как ребенку, взялся объяснять: – Дашенька, ты находишься в больнице, мы сделали операцию, и теперь ты идешь на поправку.

– Зачем вы делали мне операцию? – удивленно спросила она.

– Ты попала в автомобильную аварию…

И тут она вспомнила!

И холодный, дикий ужас ухватил ее лапой за горло!

Четыре секунды! И грузовик, несущийся на них!

Ей стало нечем дышать, а в голове ударил большой, гулкий колокол.

– Тихо, тихо, – поспешил успокоить ее мужчина, – теперь все хорошо, все уже в прошлом!

Он сделал какой‑ то знак рукой, что‑ то сказал тихо и непонятно. К другой стороне кровати подошла женщина, которая ее поила, и что‑ то вколола в капельницу. И Дашка только сейчас обнаружила, что игла от капельницы воткнута в сгиб ее локтя.

– К тебе тут пришли, – улыбнулся ей мужчина, как Дашка поняла, доктор. – Я разрешил тебя навестить, но только недолго. Тебе надо отдыхать.

Он отошел от кровати. С кем‑ то тихо поговорил в отдалении, а к кровати приближался другой мужчина, она почему‑ то не могла двигать головой и поэтому рассмотрела его, только когда он подошел совсем близко.

– Власов, – узнала она, в глазах защипало и так сильно захотелось плакать.

– Не надо, не плачь, – попросил он, наклонился и поцеловал в уголок губ. – Привет.

– Привет, – пыталась справиться со слезами она. – Как остальные?

– Не знаю, – очень убежденно уверил Власов, – они в другой больнице, в районной.

– А я?

– А ты в областной.

– Это ты меня сюда привез?

– Нет, тебя привез вертолет МЧС. – И поделился секретом: – У меня там знакомые есть.

– А Гришка как?

– Жив твой Гришка, – заверил Власов. – Ты его спасла.

– Это он меня спас, – грустно улыбнулась Даша. – Он меня утащил к себе на заднее сиденье, допрос учинять про тебя.

– Теперь все хорошо будет, слышала, что Антон Иванович сказал. А он знает, он твой доктор.

– А моим сообщили?

– Пока нет. Я решил подождать, когда ты в себя придешь, чтобы сразу с хорошими новостями.

– Там же бабушка и Лидия Ивановна. Они с ума сойдут! – разволновалась Дашка.

– Тихо, тебе нельзя волноваться, – погладил ее по щеке Власов. – Ты же сама им звонила и сказала, что приедешь завтра вечером, чтобы они не ждали и не нервничали. Помнишь?

– А сейчас какой день?

– Сейчас как раз завтра вечер, – улыбнулся ей Власов. – Я бы тебе самой дал поговорить с ними, но здесь нельзя включать телефон. Я выйду отсюда и сразу позвоню твоей Кате и маме. И мы решим, как лучше сообщить твоим бабулькам.

– Власов, ты что тут, со мной, целые сутки?

– К тебе меня не пускали, я в гостинице ждал.

– Игорь Николаевич, – откуда‑ то сбоку сказала женщина, – больше нельзя.

Он кивнул, наклонился, поцеловал Дашку в щеку и в уголок губ.

– Все, Даш, мне пора. Я завтра утром приду.

– Не надо, Власов, – попросила она. – У тебя же там полная запарка! Я ж отсюда никуда не денусь, буду лежать и выздоравливать, а у тебя там дел полно!

– Я приду завтра, – сказал он тоном, не допускающим возражений.

Поцеловал ее еще раз и ушел.

А Дарья медленно погрузилась в то, из чего совсем недавно выбиралась, – в плотную непонятную темноту.

Она то приходила в себя ненадолго, то снова проваливалась в ощутимую темень, а когда по‑ настоящему пришла в осознанное состояние, первое, что увидела, – это сидевшего рядом с ее койкой Власова.

– Привет, – улыбнулся он и взял в ладони ее руки. – У меня целая куча хороших новостей.

– Ты так и не уехал.

– Я так и не уехал. Катя летит из Италии, она будет здесь у тебя завтра, Лиза осталась с твоей мамой. Бабушкам мы сказали, что произошла небольшая авария, у тебя сломана нога и тебе придется лежать в этой больнице. И совсем замечательная новость: у тебя никаких осложнений нет и ты быстро поправишься.

– Спасибо за семью и бодрый оптимизм, – поблагодарила Даша. – Как остальные?

– Тоже поправляются, – уверил он.

– Власов, я тебя прошу, езжай ты в свое Кукуево, тебе же там надо быть! – настаивала она.

– Дарья, я же тебе объяснял, что никуда ты теперь от меня не денешься!

– А я могу куда‑ то отсюда деться? – улыбнулась немного печально она.

– А кто тебя знает! – сделал попытку развеселить ее Власов. – Ты девушка шустрая! Можешь и сбежать.

– Вот те крест, начальник, с кровати ни‑ ни! – шуточно поклялась Дашка.

– Ну хорошо, вот завтра Катю встречу, устрою, приведу к тебе, тогда и уеду.

Когда Власов первый раз увидел Дашку на этой койке, думал, поубивает кого‑ нибудь, жаль, виноватого не найти!

Загипсованная правая нога, подвешенная на вытяжке, загипсованное правое плечо, распухшее лицо в синяках и мелких порезах, левая рука под капельницей, все в порезах мелких и глубоких.

Как она вообще выжила?!

Антон Иванович строго‑ настрого предупредил, что ей нельзя говорить о погибших и вообще стараться не напоминать о самой аварии, да никто и не собирался. Он быстро справился с потрясением и кровожадными инстинктами, только сердце ныло от боли за нее.

Она жива. Все. Точка.

Но и на следующий день, утром, хоть и знал, что увидит, он испытал тот же минутный шок, царапающий сердце и разум болью.

За два дня они с мужиками справились со всеми скорбными делами, посидели вечером, выпили печальную, а рано утром они уехали, собираясь и в Москве помочь Татьяне Анатольевне. А через три часа он встретил Катю на железнодорожном вокзале.

Игорь увидел ее в первый раз, но узнал сразу. Не явно, но чем‑ то неуловимым они были с Дашкой похожи. Она первым делом попросила разместить ее как можно ближе к больнице.

– Не хочу к ней такая идти, – объяснила она. – Я уставшая как черт, грязная. В Италии жара, в Москве жара, домой заскочила вещи Дашкины взять, бабулек успокоить – и на поезд, а там еще хуже – грязь, жарища.

Ближайшая гостиница, которую они нашли, оказалась далеко не лучшей, «беззвездной», как назвала ее Катерина. Власов настаивал, чтобы она поселилась в другой, Катя отмахнулась:

– Какая разница! Я все равно буду сюда только спать и мыться приходить. Главное – тут пешком пять минут.

Власов представил Катю Антону Ивановичу, остальному медперсоналу, и они пошли в палату к Дашке. Он знал, какой шок испытает Катя, увидев сестру, но она, молодец, быстро справилась, да и он помог, попросил ее выйти ненадолго. Придвинул стул к самой койке, наклонился совсем близко к Дашке:

– Я уеду сейчас. Приеду на следующей неделе. Денька через три тебя переведут в другую палату. Там можно пользоваться телефоном, я его Кате отдам, в нем твоя симка. Буду звонить тебе часто.

– Тебе же некогда болтать, Власов, зачем часто звонить? – Она смотрела на него внимательно синими глазищами, казавшимися на исхудалом, побитом лице огромными.

– Я не буду болтать, буду слушать твой голос, – пояснил он. – Сейчас я тебя поцелую и уйду, а ты мне пообещаешь хорошо себя вести и выполнять все назначения врачей.

– Зуб на выброс! – поклялась Дашка.

– Мне кажется, что с тебя более чем достаточно травм, оставим зубы на месте, – усмехнулся Власов.

И медленно, очень осторожно поцеловал ее в губы, продлив немного поцелуй.

Для Дашки потянулись долгие часы преодоления. Первые несколько суток ее держали на серьезных обезболивающих, поэтому она почти не чувствовала ни боли, ни тела – засыпала, просыпалась, снова засыпала. Катюха находилась рядом постоянно, ухаживала, старалась шутить, как можно больше отвлекать.

– Дашка, давай, что ли, в города поиграем? – бодро предлагала сестра.

– Улан‑ Удэ, – сразу высказалась Дарья.

– Почему Улан‑ Удэ? – рассмеялась Катька.

– Там сейчас хорошо, холодно и просто чтобы ты отстала.

– Ну надо же чем‑ то занять твои мозги! – тормошила ее сестра.

– Почитай вслух политэкономию, я засну сразу же, – выдвигала вариант занятости мозгов Дарья.

Ей было нестерпимо жарко, она плавилась под гипсом, в простынях кроватных, и, хоть боли сильной не чувствовала, все тело ныло и стонало. Ей было тошно, немного страшно, и она вредничала.

Через три дня Дарью перевели из палаты интенсивной терапии в реабилитационную палату, в которой лежали еще две женщины. Власов по телефону настаивал на одиночной палате, но она отказалась: зачем, так веселее будет.

Даше назначили другой режим обезболивания. И вот тут‑ то пришла и закрепилась надолго дикая боль, такая, что порой темнело в глазах и зубы скрипели. Она терпела, старалась бороться, не замечать и все порывалась двигаться, переворачиваться, ну хоть садиться для начала.

Власов звонил, как и обещал, каждый день, первый раз через двадцать минут после того, как ее перевезли в другую палату:

– Ну, как ты там?

– Как попавшая в аварию, – пробурчала она.

– Капризничаешь? – понял Власов.

– Жарко, тошно, танцевать хочется, – пожаловалась Дашка.

– Завтра там у вас видео поставят, смотри комедии и мультики, отвлекайся.

Он звонил по два раза в день, знал расписание ее процедур и режим дня. Они разговаривали недолго, иногда Даше приходилось прилагать огромные усилия, чтобы он не услышал боли в ее голосе. Он все рвался приехать, но никак не получалось, а Дашка только радовалась этому обстоятельству.

Ей совсем не хотелось, чтобы он видел ее такую – больную, некрасивую, терзаемую болью, с искусанными губами. Она бы и Катьку отослала от себя, но сестра слышать не хотела ничего об этом и даже немного с ней поругалась.

День на пятый после перевода ногу с вытяжки сняли, и Дашка старалась хоть как‑ то двигаться под возмущенные Катькины причитания и молчаливое одобрение Антона Ивановича.

Она плохо спала ночами, когда начиналась самая трудная, грызущая, изматывающая боль. И тогда начинала перебирать воспоминания, убегая и прячась в них от страха, тяжелой боли и накатывающей волнами безысходности.

– Дашка, я не успеваю к началу! – позвонила ей Катька, когда прозвенел уже третий звонок, приглашающий зрителей в зал. – Тут неожиданно такой снег повалил, движение просто встало! По «Авторадио» сказали, что встала вся Москва! Я, если выберусь из пробки, наверное, домой поеду!

– Езжай! – недовольно пробурчала Дарья. Она бы и сама с удовольствием поехала домой!

Но Катька, сестра дорогая, ей плешь проела этим спектаклем, уговаривала, билеты заранее доставала. И Дарья, с утра одевшись в вечерний наряд, прихватив с собой туфли к нему, прямо с работы отправилась в театр.

Поддерживая в себе недовольство, спектакль не заценила в должной мере, немного посмеялась в особо удачных местах, а ближе к антракту притомилась от шумного и перенасыщенного действия на сцене и пошла в антракте в буфет в надежде выпить чаю.

Долго выбиралась со своего места – кто‑ то затормозил движение в конце ряда, и все стояли и ждали – и, добравшись в буфет, обозрев очередь, решила, что бог с ним, с чаем, не стоять же очередину такую из‑ за него. И уже уходила, когда кто‑ то громко ее окликнул.

Она обернулась, поискала взглядом, кто это мог быть, и сильно удивилась, поняв, что ее позвала Юля Байкова. Она стояла у буфетной стойки в очереди и махала ей рукой.

Дашка с безнадежной какой‑ то досадой подумала, что для полной обоймы ей как раз общения с Юленькой и не хватало! Ну, чтоб наверняка уж все плохо!

Но, как говорится, поздняк метаться, не сообразив сразу, что лучше ретироваться, сделав вид, что не услышала, она уже автоматически махнула рукой в ответ и только потом поняла, что попала.

Пришлось пробираться к Байковой. Навстречу из буфета выходила компания, и Дашка, пропуская их через узкий проход между столиками, посмотрела в сторону Юльки и заметила стоящего у нее за спиной мужчину.

У Дарьи вдруг почему‑ то зазвенело под коленками, и она перепуганно как‑ то подумала: «О господи! »

И больше ни единой мысли в опустевшей почему‑ то голове не проклюнулось. Она что, испугалась?

По ощущениям вроде нет!

Потрясение чувствовала: «Откуда, какое, с какого боку и почему? Непонятно».

Она присмотрелась внимательнее через плечо последнего проходившего перед ней человека. Мужчина возвышался сзади Юльки, выглядывающей Дарью среди людей, на целую голову. Темные, почти черные волосы, скучающее выражение лица, черты которого с такого расстояния подробно не рассмотреть.

Но что‑ то в его облике вызывало у Дарьи коллапс в голове, слабость в коленях и сбой сердечного ритма.

«Дура! » – обругала она себя, возвращаясь в разум из временного не пойми чего, перевела взгляд на Юльку, махнула ей в ответ и больше на мужчину старалась не смотреть.

Когда Дашка с ходу что‑ то шутливое ответила Юльке на ее идиотский вопрос, мужчина сделал некое движение корпусом, как бы собираясь защищать ее, и Дарья испытала такое неприятное, горькое разочарование!

Следом за которым, как чугунная плита, навалилась усталость сегодняшнего дня.

Теперь уж она вообще на него не смотрела, убедившись, что они вдвоем, обращалась только к Юльке и не помнила, о чем они говорили. Но когда Юлька представила их друг другу, Дашка на мгновение встретилась с ним взглядом и…

«О господи! » – снова тюкнуло в голове, как заевшая старая пластинка.

Высокий, сухощавый, лет за тридцать пять, темные, слегка вьющиеся волосы, с нитками седины, нос с горбинкой, чувственные губы с намеком на снисходительную улыбку правым уголком, волевой подбородок и серо‑ голубые с металлическим отливом глаза.

У нее возникло ощущение, что она его узнала, некое иное чувство узнавания, не так, как человека, которого когда‑ то точно видел и пытаешься безуспешно вспомнить, где и при каких обстоятельствах.

Этого Игоря Николаевича, как представила его Юлька, она не видела никогда. Уж это точно!

Несколько застопорившихся мгновений они пробалансировали в перекрестье взглядов, как перед озарением, когда ты совсем близко, на грани понимания того, что тщетно пытался понять, но Юлька что‑ то сказала, и момент растаял легким дымочком. И Дашка, чувствуя неловкость перед самой собой, поспешила смыться.

И всю дорогу домой перед ее мысленным взором стояли его лицо, и эта кривая, потрясающе эротичная, немного саркастическая усмешка правым уголком губ, и его серо‑ голубые глаза. И этот странный взгляд.

И она вдруг на себя так разозлилась! Прямо ух!

И, пользуясь тем, что находится в лифте, поднимающем ее домой, одна вслух наподдавала себе остужающих выводов:

– Так! Он с Юлей, а это уже диагноз! Клиника! Или такой же, как она, или до такой степени циник, что ему по фиг, что думает и говорит женщина! Ну и аминь!

И мысленно добавила: «И как говорится: счастья! А за Юльку можно только порадоваться! »

Дашка вспоминала его.

Не каждый день, разумеется, за работой и семейными делами не до отвлеченных мыслей, но почему‑ то, когда делала новую книжку, часто думала именно о нем. Может, поэтому сюжет сам собой получился о рыцарях, состязаниях‑ подвигах и, разумеется, с главным призом в финале – прекрасной принцессой. Даже главный герой, самый‑ рассамый рыцарь, у нее получился на него похож.

Впрочем, все это ерунда, и она отмахивалась от изредка всплывающего воспоминанием образа этого непонятного Игоря Николаевича.

Через три месяца, в середине мая, у Лизки был день рождения, аж пять лет барышне их исполнилось! Возраст!

Дашка воспользовалась служебным положением и закатила праздник с кучей приглашенных детсадовских и дворовых Елизаветиных друзей, которых родители доверили Дарье и еще трем мамочкам. Ирина и Оксана согласились взять на себя роль больших игрушек в костюмах и оформили площадку возле беседок в заказанном ресторане.

Детей после игр рассадили за столы, Дарья со ступеньки, ведущей в беседку, с весьма выгодного наблюдательного пункта, зорко следила за малышами, когда услышала за спиной ровный, низкий, насыщенный тонами голос:

– Здравствуйте, Даша Васнецова.

Она развернулась резко, скорее от неожиданности, и увидела этого мужчину. Первое, что Дарья почувствовала после естественного удивления, – странную радость, как волной прокатившую от головы до ног. И следом – разочарование, неприятное, чуть горчащее, вспомнив про Юльку и свои тогдашние выводы о них двоих и о нем в частности.

– Здравствуйте, Игорь Николаевич, – постаралась скрыть эмоции и вежливо поздоровалась Дарья.

– Вы запомнили, как меня зовут, – улыбнулся он своей потрясающей кривой улыбкой правым уголком губ.

– Запомнила, – холодила ледком Дарья.

А он помолчал недолго, внимательно ее разглядывая.

– Юля не моя любовница, она дочь моего хорошего знакомого, если вас это беспокоит, – перестал улыбаться Игорь Николаевич, плеснув металлом взгляда.

А Дашке вдруг стало безудержно весело! И она от души, искренне расхохоталась. Как она вообще могла подумать, что он может иметь близкие или какие‑ либо еще отношения с Юлей? Это же бред! С такой‑ то улыбкой и нечитаемым, непонятным взглядом!

– Беспокоило, Игорь Николаевич, – призналась она. – Я совершенно не знала, как с вами разговаривать!

Они еще о чем‑ то говорили, Дашка от чувства освобождения, что ли, не запомнила, что они говорили, да к тому же вмешалась любопытная Елизавета, внеся существенную лепту в легкость разговора.

Дашке было перед собой немного стыдно, что сделала тогда о нем поспешные выводы, и еще она не понимала, зачем он сейчас к ней подошел. Поздороваться? Да с чего бы! Подумаешь, мимолетно знакомая три месяца назад, да к тому же показавшая себя не в самом лучшем свете, Юленьку обидела несколько раз, дочь хорошего знакомого.

Неожиданно прерывая их разговор, началась суета, Жанна Михайловна, одна из мам, присутствовавших на празднике, тянула Дашку за руку разгребать неприятности.

И вдруг этот Игорь Николаевич предложил встретиться и попросил номер ее телефона! Обескураженная, подгоняемая Жанной Михайловной, она только успела крикнуть, что ее номер есть у администратора.

Инцидент затушили в зародыше, праздник закончили, реквизит с костюмами вынесли через заднюю калитку возле беседок, туда же вывели всех детей, рассадили по машинам. Дашка успела напоследок посмотреть на загадочного Игоря Николаевича, сидевшего за столом на веранде с двоими мужчинами.

А вечером она рассказала Катьке и про театр, и про сегодняшнюю встречу, а Лизка, толкавшаяся рядом с ними на кухне, услышав, о чем рассказывает Дарья, дала свой комментарий:

– Такой большой, – и, вытянув руки вверх, показала какой. – Кра‑ си‑ вый! – И закатила глазки.

– Берем! – рассмеялась Катька.

Катюшка на празднике не была, ездила забирать билеты назавтра, провозилась с делами дольше, чем рассчитывала, и ужасно расстроилась. Теперь расстроилась еще больше: и день рождения дочери пропустила, и большого красивого мужчину, проявившего интерес к Дашке.

– Да все это фигня, Кать! – утверждала Дарья. – Ничего серьезного! Давай лучше собираться.

Дашка проснулась от громких голосов.

С ней в палате лежали еще две женщины, лет на двадцать старше ее, милые и вполне доброжелательные. Они‑ то как раз с удовольствием воспользовались предложением Власова отвлечься и целыми днями смотрели видеофильмы, диски с которыми Катька таскала целыми пачками, пытаясь хоть как‑ то развлечь сестру.

С не меньшим удовольствием они пользовались и Катюхиной добротой – постоянно просили что‑ то принести, купить, помочь, правда не забывая благодарить много и с усердием. Катя практически поселилась в больнице, знала тут всех и все, ухаживала за Дашей, старалась занять чем‑ то, веселить и уходила только обедать, купить чего‑ нибудь да поздно вечером возвращалась в гостиницу спать.

Прошла неделя, как она находилась в этой палате, и одиннадцать дней после аварии. Даша не признавалась Кате, да и врачу тоже, что практически не спит ночами из‑ за непрекращающейся боли, и медсестру ни разу не вызывала, чтобы сделать обезболивающее. Ей казалось, если она научится контролировать свою боль, отслеживать, как она меняется, ослабевает, то будет точно знать, как движется процесс выздоровления, и это поможет ей скорее выкарабкаться.

Ночью шел дождь, под него хорошо думалось, вспоминалось, и равномерный дробный звук, залетавший в тишину палаты через распахнутые окна, отвлекал от непростого преодоления боли.

Катюшка ушла обедать и купить Дарье фруктов, а она заснула, убаюканная легкой прохладцей из окна после дождика, и проснулась от неожиданно громкого звука.

Санитарка, Даша не знала, как ее зовут, с громким звуком поставила ведро на пол, утвердив свое присутствие. Простая женщина, деревенского вида, лет за шестьдесят, говорившая без остановки, не сдерживая громкого голоса.

– Значит, здесь у меня лежачие. Хорошо. А то шастают по намытому или ногами под тряпку лезут!

Она отжала в ведре новомодную автоматическую швабру с ручным отжимом, плюхнула ее на пол, изобразив процесс трения оной по линолеуму.

– Щас протру у вас, шоб полегче вам было, а то жарища стояла! По телевизиру говорят, теперь прохлада будет, дожди. А то жарища, да в июне! Точно потепление это настало! Так какое тут сердце выдержит, жару‑ то палящую! Давить и давить.

Она терла‑ размазывала без особого усердия, соседки Дашины молчали, не вступая в разговор, да этой барышне, похоже, собеседницы не требовались.

– Так и инфаркт получишь, как тот водитель! Она пополоскала швабру в ведре, отжала, плюхнула на пол.

– Правильно я, девочки, говорю? – обратилась она к Дашиным соседкам, которые на девочек тянули приблизительно так же, как сама санитарка.

– Спала жара, и слава богу, всем полегче, – отозвалась одна из женщина. – Дождь какой хороший ночью был! Я уж порадовалась, а то у меня огород на даче сгорит.

– Так вот и я про што! – обрадовалась санитарка завязавшемуся диалогу. – И огород погорит, и сердешникам в пекло‑ то совсем худо! – И остановила трудовую деятельность, обхватила швабру двумя руками, опираясь на нее, рассуждала: – Вон водитель тот раз – и помер в одночасье! Так и ладно б сам, так еще и четверых с собой прихватил! О как! Вот так ростишь, ростишь детей, а хто‑ то как въедет в них на своем драндулете – и нет дитя! О‑ хо‑ хо! Четвертая‑ то в районной померла, а пятая у нас, Леднева эта!

– Что‑ о‑ о?! – прохрипела Дашка, пытаясь сесть в кровати. – Ира Леднева? Умерла?!

– Дак уж схоронили, поди, а как же, неделю назад, как представилась! – с удовлетворением знающего информацию человека делилась она.

– Как! – заорала Дашка. – Пятеро?!

Она порывалась встать, не обращая внимания на безумную боль, огнем полыхающую во всем теле и стучавшую в голове набатом так, что темнело в глазах. Дашка пыталась встать, что‑ то делать, трясти эту санитарку, чтоб призналась, что придумала все ради красного словца.

– Да замолчите вы! – закричала одна из женщин на санитарку.

Та округлила глаза от понимания и запричитала:

– О господи, да што ж это я! – И прижала руку к губам, жестом заядлой проговорившейся сплетницы.

– Да что ты стоишь, дура! – прокричала с кровати вторая. – Держи ее, она же сейчас упадет!

А Дашка все рвалась встать в безумном, безотчетном порыве отчаяния, темной жижей заполонившего мозг. Не может быть! Этого не может быть!

В этот момент в палату вошла Катя и с порога, не осознав, что происходит, рванула к сестре, бросив сумки, пакеты, все, что держала в руках, на пол. Из одного пакета выпали и покатились по полу апельсины, как яркие точки, подтверждающие безысходность горя, в котором уже ничего не важно и ничего не исправить.

– Даша! – закричала Катя.

Она подхватила Дашку на краю койки, уложила назад, а Дашка пыталась встать, увернуться от ее удерживающих рук.

– Почему вы мне не сказали?! – кричала она, не осознавая себя.

– Да что случилось? – удерживая ее на кровати, проорала вопрос Катя.

– Да эта ей про погибших сказала, – пояснила одна из женщин, ткнув пальцем в сторону притихшей санитарки.

– Почему ты мне не сказала?! – кричала Дашка, вырываясь, ничего не соображая, кроме страшной безвозвратной беды.

Катька хлопнула рукой по кнопке вызова медсестры, навалилась худосочным телом на Дашку, прижав к подушке, ухватила одной рукой за подбородок так, чтобы она не крутила головой и смотрела ей в глаза, совсем близко – лицо к лицу!

– Потому что тебе нельзя было говорить, Даша! Даша! – трясла она сестру. – Посмотри на меня! Думай! Включись! Ответь мне! Если бы я сейчас лежала на твоем месте и тебе врачи запретили мне говорить об этом, ты бы сказала? Ты бы сказала, зная, что мое состояние ухудшится от твоих слов?

Дашка смотрела на нее глаза в глаза, не понимая, отвергая любые аргументы, находясь не здесь – там, в аварии, в горе, в потере!

Хлопнули двери палаты, кто‑ то что‑ то говорил, объяснял, снова громко хлопнули двери палаты, – они не слышали, смотрели в глаза друг другу.

– Нет, – выдавила из себя Дашка, переключившись из шокового ступора, сумев преодолеть бедовое отчаяние, и расплакалась, – нет, не сказала бы. Не сказала бы.

– Вот так! – немного расслабилась Катя, уперлась лбом в лоб сестры и повторила: – Вот так.

– Кто? – спросила Дашка, беззвучно плача.

Катя подняла голову и тревожно разглядывала выражение ее лица.

– Элла, Лена, Саша. Лену не довезли до районной больницы, а Ира на третий день здесь.

– Почему мне Власов не сказал? – Она смотрела на Катю невидящим обвиняющим взглядом, в полном несоответствии с которым из глаз катились и катились слезы. – Он должен был мне сказать!

– Он не мог, Даша! – тряхнула легонько ее еще раз Катя. – Ему запретили врачи! Они все, все и он боролись за твою жизнь, понимаешь? Ты была очень тяжелая! Он не мог!

– Он мне соврал, когда я спросила, как остальные, он сказал: выздоравливают в других больницах, – обвиняла Дашка.

– Он не соврал! Он сказал про тех, кто выжил, они действительно в других больницах, в этой только ты и Оксана. – И повторила: – Он не мог!

Прибежала медсестра, а за ней быстрым широким шагом вошел Антон Иванович. Медсестра сделала укол, Катя Дашку отпустила и встала рядом с кроватью, о чем‑ то перебросившись фразами с врачом.

– Васнецова! – грозно принялся отчитывать Антон Иванович, взяв за руку и проверяя пульс. – Ты что здесь устроила? Крик на все отделение подняла! Вон сестрицу напугала!

Дашка молчала, и только слезы лились и лились из ее глаз. Он погладил ее по голове большой, грубой ладонью.

– Ничего, девочка, ничего. В жизни всякое бывает. И проходит, уж поверь мне.

Он ушел тяжелой, усталой походкой, что‑ то сказав остальным двум пациенткам. Катя села рядом на стул и гладила Дашу по руке, успокаивая их обеих, сама перепугавшись до смерти.

– Это я виновата! – охрипшим горлом сказала Дашка, глядя куда‑ то в недоступное пространство. – Мы должны были выехать в двенадцать, а я задержала отъезд на час. Позвонила им, а они говорят: мы собираемся, ленимся, с детьми на речку пойдем, они уговаривают, искупаемся, я и отложила! Это я виновата!

– Да никто ни в чем не виноват! – наклоняясь к ней, утвердила Катя. – Гришка, что ли, твой виноват, что задержался на десять минут, водитель ваш, что ехал еле‑ еле, вместо того чтобы нормальную скорость набрать, дети в лагере, что не хотели твою команду отпускать, или водитель, что умер, или начальник его автоколонны, что выпустил на трассу с больным сердцем? Что за глупость, Даша! Это несчастный случай!

– Я за них за всех отвечала, Катя! Я! Настоять должна была! Запланировано в двенадцать – значит, в двенадцать! А я от Власова оторваться не могла! Я виновата в их смерти! – обвинила себя Дашка, рыдая.

– А может, все‑ таки Гришка? – спокойно рассуждала Катя, не повышая в ответ голоса. – Ведь, если бы он на эти десять минут не задержался, ничего бы не случилось. А может, Федор Михайлович, ваш водитель? Как установило следствие, он ехал со скоростью двадцать километров в час, а обязан был ускориться до шестидесяти. Там, перед перекрестком, знак стоит: «60». По‑ твоему, его от фонаря там поставили, этот знак? С той дороги постоянно грузовики выезжают, и, чтобы их не задерживать, такой скоростной режим установлен. А может, водитель КамАЗа? У него в то утро болело сердце, он от начальства скрыл, и таблетки у него были, но он их не принял. А может, все‑ таки дети? Они так не хотели отпускать твоих ребят, что им пришлось пойти с ними на речку и поиграть еще намного. Кого еще можно обвинить? Ах да, может, Власова? А что, он вообще самый лучший объект для твоих обвинений! Он же детям праздник устроил, значит, виноват! Иногда, Даша, так бывает, что в одном месте накапливаются сразу несколько ошибок технического и человеческого фактора, которые приводят к катастрофам. Следствие установило, что виноваты оба водителя. Вот так.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒