СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ. М е н о н к е л ь. Вот петелька, а вот и пьедестальчик. (Ставит табурет под виселицей и сажает на него осужденного.)

СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ

Возвращается Менонкель, неся табурет и веревку со скользящей петлей; веревка позолочена.

М е н о н к е л ь. Вот петелька, а вот и пьедестальчик. (Ставит табурет под виселицей и сажает на него осужденного. )

К а р л о о. Уленшпигель, обратите внимание на почести, которыми вас окружают. Вы удостоены кресла, и вам предоставлена передышка, достаточно долгая для того, чтобы вздохнуть полной грудью перед тем, как испустить дух.

О с у ж д е н н ы й. Спасибо! Но...

Э р м е с д е Ф о н с е к а. Уленшпигель, заметьте, что мы ведем вас на казнь в великолепный день и в восхитительном месте, в разгар праздника, несмотря на то, что за ваши непотребные поступки вас следовало бы повесить как собаку на Конном рынке, в слякотное утро, под улюлюканье v черни Марольского квартала.

Осужденный. Спасибо! Но...

Ж о д е м. Уленшпигель, обратите внимание, что хотя я не смог добиться вашего помилования из-за того, что вы слишком намозолили нам всем глаза, я все-таки настоял, чтобы вас повели на смерть в новой рубахе и чтобы орудие правосудия было заново выкрашено.

О с у ж д е н н ы й. Спасибо! Но...

О н д е к е т т е р. Уленшпигель, добрая душа, вы тысячу раз правы, что выражаете благодарность. Благодарение господу богу, а также нашему прославленному владыке! Знайте, что в былые времена преступники не всегда имели право на исповедь и слово последнего утешения. Для того, чтобы они получили эту священную поддержку, нужно было крестом и хоругвью заклинать священника согласиться сопроводить их до порога вечности. А сейчас, заметьте, я составил вам компанию и силой моих молитв открыл вам лазейку на небеса.

О с у ж д е н н ы й. Спасибо! Но...

M е н о н к е л ь. Уленшпигель, заметьте, что «петелька»—так на языке специалистов называется веревка — позолочена, и янадену ее вам па шею, как цепь ордена Золотого Руна, со всем уважением, приличествующим вашему плачевному состоянию. Сверх того, магистрат пожаловал мне эту новую одежду и эти перчатки из собачьей кожи, чтобы доставить вам удовольствие. Вы будете вздернуты самым лучшим образом и не менее прилично вынуты из петли.

О с у ж д е н н ы й. Спасибо! По...

С н о к. Уленшпигель, заметьте, что после повешения ваше тело не будет чернеть на виселице и его не будут клевать хищные птицы. Я добился разрешения разрезать его на куски на благо искусства анатомирования.

О с у ж д е н н ы й. Спасибо! Но...

Э р м е с д е Ф о н с е к а. Но — что? Разве этого мало?

О с у ж д е н н ы й. Это даже слишком хорошо, но...

К а р л о о. Нет, это не слишком хорошо. Мы будем стремиться к еще лучшему, в надежде на то, что правосудие, становясь более человечным, покажет пример ворам и убийцам, и они будут обращаться со своими жертвами менее сурово, а может быть, даже и нежно.

Эрмес де Фонсека. Высокоморальное соображение! (С пафосом. ) Братья мои! Мы можем еще долго рассуждать на эту тему, восхищаясь в основном смягчением наших и без того уже снисходительных законов. Но не волнуйтесь — мы прекрасно сознаем, что такое переход в лучший мир, и, как истые сыны Брабанта, долго еще не перестанем испытывать сочувствие по этому поводу. Вы видите, я готов пролить слезы над судьбой этого преступника. Но это не помешает нам повесить его без промедления: вышеупомянутый Уленшпигель сам заметил в конце концов, что умирает свободным от оков и волен произнести свое последнее слово.

Ж о д е м (осужденному). То есть вам дано право жестикулировать и разглагольствовать, несчастный смертный, хотя при этом стечении обстоятельств величие заключается в определенном лаконизме.

К а р л о о (осужденному). Лучшее, что вы можете сделать после ваших признаний, — это выразить свое чистосердечное раскаяние...

О с у ж д е н н ы й. Спасибо! Но...

Э р м е с д е Ф о н с е к а. Никаких «но»! Ни возражений, пи сомнений; углубитесь в себя, раскайтесь и поймите, что в приговоре ваша казнь должным образом обоснована. Судья! Зачитайте нам его!

К а р л о о (разворачивая свиток). Дело в том, что приговор этому одному-единственному субъекту включает сто семьдесят семь главных пунктов обвинения.

Э р м е с д е Ф о н с е к а. Огласите только первые, для формы.

К а р л о о (читая скороговоркой). Убедились, что некто Тиль Уленшпигель, известный злодей, именующий себя по профессии продавцом собак, взломал и опустошил сосуды для сбора пожертвований церкви де ля Шапель и нагло заявил, что предназначавшееся фарисеям годится и для простого люда; убедились, что он сочинил и распространил рифмованное сочинение, в котором утверждал, что нага, прославленный и высокочтимый государь заражен оспой и покрыт прыщами и что его гной отравит тело всей страны; убедились... (прерывается). Меня тошнит. Я думаю, достаточно...

Ж о д е м (осужденному). Желаете ли вы слушать дальше?

О с у ж д е н н ы й. Прошу прощения, но...

Ж о д е м. Он взыскует прощения!

О н д е к е т т е р. Считай, что ты получил его, сын мой! (Целует его. ) Ты непорочен и чист, как твоя рубаха. Самое время вознестись к небесам! Видите, он плачет.

С н о к. Да нет, смеется!

К а р л о о. Плачет или смеется?

О н д е к е т т е р. Это смех сквозь слезы.

Э р м е с д е Ф о н с е к а. Воспользуемся его приподнятым настроением. Менонкель, слышишь? В петлю!

В с е (кроме Жодема). В петлю! Да отделится он от земли.

Палач суетится — Жодем его отталкивает.

Ж о д е м. Соблаговолите повременить: я вижу на виселице сороку. Виселица построена для висельника, а не для сороки; прогнать ее!

Э р м е с д е Ф о н с е к а. Мы признаем, что ваша роль — задерживать исполнение приговора; однако птица — не помеха. Я повторяю и приказываю: в петлю!

В с е (кроме Жодема). В петлю!

Ж о д е м. Соблаговолите повременить: мой подопечный будет говорить — это его право.

К а р л о о. Пусть говорит, протестует, умоляет, заклинает, отчитывает, поет, богохульствует — это его право! И да внемлют ему ветер, облака, деревья, птицы, эхо, нимфы и сатиры, серафимы и черти, раз тут нет народа. Тихо!

Жодем помогает осужденному встать; тот пошатывается и делает жесты лунатика. Губы его шевелятся.

О с у ж д е н н ы й. Все это прекрасно... но...

Ж о д е м. Что «но»? Выкладывай же в конце концов?!

О с у ж д е н н ы й. Я... я..,

Ж о д е м. Взволнован?

О н д е к е т т е р. Тронут?

К а р л о о. Благодарен?

О с у ж д е н н ы й. Да... да... конечно... Все это прекрасно... но...

Ж о д е м. Этот человек потрясен. Он хочет сделать важное заявление.

О с у ж д е н н ы й. Да!.. Послушайте... я... я ведь... (И вдруг, как мешок, падает па землю. Его поднимают и усаживают, по он безжизненно выскальзывает из рук. )

Э р м е с д е Ф о н с е к а. Он уже высказался! В петлю!

С н о к. Позвольте продемонстрировать свое искусство?

Э р м е с д е Ф о н с е к а. Повремените, господин хирург. Палач, лезь на лестницу!

С н о к. Палач, не лезьте!

М е н о н к е л ь. Так вешаем или нет?

Э р м е с д е Ф о н с е к а. Вешаем!

С н о к. Нет!

К а р л о о. А почему, позвольте узнать?

С н о к. Потому что этот человек уже мертв.

В с е. Мертв?

Все склоняются над осужденным.

О н д е к е т т е р. Слава всевышнему! Его душа воспарила к солнцу! Ж-ж-ж-ж... Это восхитительно.

Э р м е с д е Ф о н с е к а (возмущаясь). Какой абсурд! Правосудие не может быть довольно таким исходом дела.

К а р л о о. А осужденный может? Мы приготовили ему такое прекрасное, такое дорогостоящее повешение! И вот он лишился этого удовольствия!

Ж о д е м. Приговор свершился естественным путем.

С н о к. Я требую выдачи тела.

К а р л о о. Берите, разрешаем. И узнайте, от какой болезни умер этот мошенник.

С н о к. От избытка радости, разумеется?

Ж о д е м. Вот к чему приводит стремление осчастливить ближнего!

Э р м е с д е Ф о н с е к а. Довольно! Покойника — в общую могилу! И пусть палач и хирург приступят к своему мрачному делу.

Г о л о с. Э-гей! Там, на Виселичной горе?

Все оборачиваются влево.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8910 11 Следующая ⇒