Умереть со смеху 13 страница

Нет. Беатрис сильнее потому, что ее питает не просто смех, а сокровищница всех сохраненных человечеством шуток. Она разместила Ложу в самом чудесном уголке мира, не на суше, не на море, а сразу в обеих стихиях. Гора Сен-Мишель – сама по себе геологическая шутка.

Он печатает:

«Создание романа похоже на рождение живого существа».

Следовательно: «Все романы можно считать… длинными анекдотами! »

И добавляет: «Быть может, и человеческая жизнь – всего лишь шутка? »

«Быть может, любая форма жизни – всего лишь шутка? »

«Быть может, юмор – высшее достижение разума? »

«Быть может, смысл эволюции любой формы жизни – становиться все смешней и смешней? »

Он погружается в размышления.

Неожиданно раздается звонок.

Он открывает входную дверь новым дистанционным пультом управления.

На центральном острове появляется Лукреция.

Она переходит по мостику и приближается к Исидору.

Она в туфлях на высоком каблуке, мини-юбке и блузке, на которой изображен пронзенный мечом дракон, но не в китайском, а в венецианском стиле. Длинные светло-каштановые волосы уложены в сложную прическу с завитками на лбу и на висках.

Она целует Исидора в лоб.

– Ну? – спрашивает Исидор без церемоний.

Лукреция бросает на стол номер «Современного обозревателя». На обложке крупный заголовок: «Великий секрет». А сверху, помельче: «Эксклюзивная информация о смерти Циклопа».

Исидор поднимает глаза.

– Вы убедили Тенардье? Браво, Лукреция, не думал, что вам это удастся.

Он берет журнал и разглядывает обложку. Последняя фотография Дария – он на сцене «Олимпии», приветствует публику, приподняв повязку над глазом с розовым сердечком.

– Подумать только, этот жест и был ключом к разгадке, – вздыхает Исидор. – Все сочувствовали ему из-за его физического недостатка, а это было доказательство преступления. Возможно, маленькое сердечко даже намекало на его роман с Катрин Скалез. Все было ясно с самого начала. Вот в чем смех.

Он открывает журнал, находит статью. Видит фотографию могилы артиста и заголовок белыми буквами на черном фоне: «Гибель Дария Возняка. Шокирующие документы. Эксклюзивное расследование Кристианы Тенардье, материалы с мест событий – Флоран Пеллегрини».

Исидор не успевает произнести ни слова, Лукреция его опережает:

– Это было непременным условием. Тенардье, над которой в открытую смеются из-за того, что она за всю жизнь не написала ни строчки, решила реабилитироваться.

– А Пеллегрини тут при чем? Разве это он написал статью?

– Нет, статью написала я. Но, по словам Тенардье, читатели привыкли, что все серьезные расследования проводит Флоран Пеллегрини. Это, как она выразилась, «залог доверия читателей».

– Понятно.

– Но меня тоже упомянули.

Действительно, рядом с повторяющимися в конце каждой страницы именами авторов Исидор обнаруживает приписку мелкими буквами, курсивом и в скобках: (Документы предоставлены Лукрецией Немрод).

— Лучше, чем ничего. Тридцать одна страница. И заплатили хорошо. Даже очень хорошо. Меня повысили: теперь я получаю пятьдесят евро за страницу. Хватит на хлеб с маслом.

Исидор ничего не отвечает. Он просматривает начало статьи.

– И это еще не все. Тенардье согласилась возместить все расходы, рестораны, гостиницу, бензин!

Исидор не разделяет энтузиазма Лукреции.

– Ну, это минимум за статью, заголовок которой вынесен на обложку, – замечает он.

Лукреция продолжает:

– Тенардье меня поздравила. Она даже обещала рассмотреть мое зачисление в штат. Сказала, что поговорит об этом на верхних этажах.

Исидор переворачивает страницу и читает подзаголовок: «Дарий умер на сцене, как великий Мольер, игравший в „Мнимом больном“».

– Это вы написали?

– Нет, это идея Пеллегрини.

– Понятно. Великие артисты умирают на сцене. Жертвуют собой, развлекая зрителей. Настоящие герои. Интересный вариант для обвинения.

Он издевается надо мной. Он что, не слышал, что Тенардье обещала взять меня в штат? Или думает, что она не сдержит слово? Почему он всегда все портит?

Обиженная Лукреция пытается вырвать журнал у него из рук.

– Не стоило мне приходить. Я знала, что не надо этого делать. Я уже не хочу, чтобы вы читали дальше.

– Наоборот, мне как раз становится интересно.

– Я вам расскажу, что там написано. Дарий работал как каторжный. Своими произведениями он сумел сгладить противоречия между целыми поколениями. Он искал и растил молодые таланты. Он не заботился о своем здоровье, потому что тратил все силы на помощь ближним. Он стремился к совершенству, его требовательность к себе граничила с одержимостью. И скорее всего, именно из-за этого стремления к совершенству он и умер на сцене.

– Вы не упоминаете в статье о деле Катрин Скалез?

– Я все подробно рассказала Тенардье.

– И что?

– Я предложила намекнуть на эту историю таким образом, чтобы не навлечь на себя неприятности с правосудием. Она мне ответила: «И речи быть не может о том, чтобы бросить тень на репутацию Дария, тем более что сейчас рассматривается вопрос о перенесении его праха в Пантеон».

Исидор медленно кивает.

– Ладно вам, Исидор! Мы давно знаем, что правду публиковать нельзя. Во всяком случае, в современной французской прессе. Да она, кстати, никому и не нужна, эта правда. Тенардье так и сказала: «Оклеветать Дария – значит потерять читателей».

– Что ж, по крайней мере, ее точка зрения понятна. А я люблю разоблачать обман, которым потчуют публику, если принадлежу к тем немногим, кто знает правду. Это утонченное удовольствие.

Исидор кладет журнал и подходит к бассейну. К бортику немедленно подплывают дельфины и акула. Он кормит их селедкой.

– Она сказала: «Дарий вселяет надежду в сотни тысяч молодых людей, живущих в нищих предместьях. Они хотят подражать ему. А вы собираетесь им рассказать, что это был циничный и пресыщенный человек, которого развлекала лишь смерть других комиков? Человек, который глубоко презирал зрителей? Нарцисс и наркоман, страдавший манией величия? »

– То же самое говорили и об аргентинском футболисте Диего Марадоне, который тоже, между прочим, был идолом молодежи. И ничего страшного не произошло. Он даже не потерял популярности.

– Публика не простит комику того, что простила футболисту.

Исидор продолжает кормить своих питомцев.

– Тенардье добавила: «Вы хотите бунта, мадемуазель Немрод? Положение в стране неустойчивое. По результатам опросов, большинство французов считает Циклопа прекрасным гражданином. Это как минимум двадцать миллионов человек. А вы хотите доказать, что они не могут отличить хорошего человека от подлеца! »

– Тенардье в чем-то права. Нельзя говорить мазохистам, что им нравится страдать. Нельзя говорить дуракам, что они дураки. Они обижаются.

Исидор возвращается к столу, берет журнал и читает первую попавшуюся фразу:

– «Дарий, великий артист, чей комический талант навсегда останется в памяти народа». Лукреция, вам не кажется, что вы перестарались? Зная истинное положение вещей, вы бы могли… Как бы это выразиться?.. Поумерить пыл.

– Когда выбраны заголовок и стиль подачи материала, правда становится не более чем вспомогательным элементом. Вы, так же как и я, знаете, что не это в статье главное. Так вы еще, чего доброго, станете меня обвинять в том, что я продала первородство за чечевичную похлебку!

Исидор сочувствующе кивает. Лукреция начинает раздражаться.

– Увы, Исидор, но я все еще часть системы! Я должна зарабатывать на жизнь! Я вынуждена писать то, чего от меня требуют, а не… эту никому не нужную правду!

– Зачем же тогда искать ее с таким остервенением?

– Быть может, то, что действительно произошло в «Олимпии», оказалось для меня неожиданностью.

Исидор поворачивается к ней спиной и идет к холодильнику, чтобы достать оттуда большой кусок говядины для акулы Джорджа.

– Вы лукавите. Я, например, не сомневался, что все этим и закончится.

Раздосадованная Лукреция садится. Она берет в руки журнал, словно не желая, чтобы Исидор прочел статью целиком.

– А как ваш роман?

Исидор бросает мясо в воду. Акула открывает челюсти с двойным рядом острых зубов и рвет добычу на части.

– Он станет полной противоположностью вашей статье. Можно сказать, дополняющей противоположностью. Я расскажу все, как было, и мне никто не поверит. Но правда будет сказана. И я привлеку внимание людей к вопросу, который кажется незначительным, а на самом деле является основополагающим: «Почему мы смеемся? »

– И каков ответ?

Он идет к стереоустановке. Из динамиков звучит «Аквариум» из «Карнавала животных» Камиля Сен-Санса.

Исидор снимает одежду, надевает очки для плавания и ныряет в воду. Он играет с дельфинами. Акула Джордж притворяется, что ведет нелегкую борьбу с куском мяса.

Он бесит меня.

Лукреция тоже раздевается и, оставшись в трусиках и лифчике, прыгает в бассейн. Она подплывает к Исидору.

– Вы ведь успели заглянуть в «Шутку, Которая Убивает» до того, как я ее разорвала?

– Я увидел первую фразу.

– Ну, и на что была похожа голова дракона?

– Лучше я не буду вам говорить, это… слишком потрясет вас.

– Я хочу знать. Хотя бы первую фразу из трех. Без оксида азота и без двух других частей она не опасна.

– Не совсем так. Первая фраза производит очень сильное впечатление. Я даже боюсь вообразить, каковы вторая и третья.

– Вы издеваетесь надо мной, Исидор?

– Хорошо. Честно, я ее не сумел прочесть. И ее никто никогда не прочтет.

Как понять, когда он шутит, а когда серьезен? Может быть, он лжет? Боится за меня?

— Я навел справки, говорит Исидор. Катрин Скалез больше в Госпитале Помпиду не появлялась. Она исчезла.

– Она отомстила. И осталась безнаказанной.

К Лукреции подплывает Джон. Он подставляет девушке свой плавник, и она впервые получает возможность почувствовать, как приятно кататься на дельфине.

Какое наслаждение! Фантастика!

Через некоторое время Джон доставляет ее обратно к Исидору.

Исидор неподвижно висит в воде и пристально смотрит на Лукрецию. Осторожно касается ее мокрых волос. Она не отстраняется.

– Лукреция, я должен вас поблагодарить. Я многому научился во время этого расследования. И я не смог бы провести его один.

– Исидор, я думаю, что тоже должна вас поблагодарить. Я тоже многому научилась во время этого расследования. Но я… смогла бы провести его одна. Во всяком случае, без вас.

Она с вызовом смотрит ему в глаза.

– Лукреция, а если бы я предложил вам пожить здесь некоторое время, вы бы согласились?

Она подплывает к нему, быстро целует в губы и отвечает:

– Нет, спасибо. Я предпочитаю оставаться вашим другом. Я уже нашла квартиру и перевезла вещи. Даже купила новую красную рыбку. Императорского сиамского карпа величиной с ладонь. Его зовут Левиафан-два. Вы увидите его, когда придете ко мне выпить чаю, и я уверена, что он вам понравится.

Исидор больше не улыбается.

– А не сыграть ли нам в три камешка? Если вы выиграете, то отправитесь домой, к Левиафану-два, а я буду иногда приходить к вам на чай. Выиграю я – вы переедете в мою водонапорную башню, и мы будем жить вместе.

– Перееду?

– На несколько дней. Просто чтобы лучше узнать друг друга.

– На несколько дней? Так сразу! Вечно у вас или все, или ничего, Исидор.

– Но ведь так смешнее, Лукреция!

Лукреция колеблется, потом соглашается. Они вылезают из бассейна, садятся на бортик, берут по три спички и вытягивают вперед сжатые кулаки.

– Ноль, – начинает Лукреция.

– Один, – отвечает Исидор.

Они открывают пустые ладони.

– Браво, Лукреция. Вы угадали. Но это только начало.

– Странно, у меня такое ощущение, что мы продолжаем турнир «Пуля за Смех», – говорит Лукреция, торжественно откладывая в сторону одну спичку.

– Борьба двух интеллектов всегда похож на дуэль. И задействованы все те же три силы: Эрос, Танатос и Гелос.

Начинается второй раунд. Лукреция начинает:

– Три.

– Четыре, – отзывается Исидор.

На его ладони три спички. Ее ладонь пуста.

– Красиво, – признает он.

Игра продолжается. Лукреция объявляет:

– Четыре.

– Три.

Исидор выигрывает. Он откладывает в сторону спичку. Теперь начинает он.

Он говорит «два», она – «один». Исидор снова выигрывает.

– Две победы у каждого. Решающий раунд.

Их сжатые кулаки соприкасаются. Исидор не сразу называет цифру.

– Один, – решается он.

Лукреция набирает воздух в грудь, закрывает глаза.

– Два, – отвечает она.

Он открывает ладонь. Одна спичка. И у Лукреции одна. Она выиграла.

– Я проиграл, Лукреция. Я недооценил вас, и ошибся. Так мне и надо.

Ни от одного мужчины я не слышала таких слов. Я потрясена. Вот, может быть, в чем его сила. Он не боится признать поражение.

— И ошибся я не только в этом. Я ошибся в вас. И во многом другом.

– В чем же? Продолжайте, мне интересно.

Пусть заплатит за все мои унижения.

— Я говорил, что не люблю шутки. Во время этого расследования я понял, как важен юмор, который раньше казался мне бессмысленным и ненужным. Смех стал чрезвычайно важен для меня. Способность шутить – это высшее достижение человеческого разума. Когда ты все понял, ты начинаешь смеяться.

Лицо Исидора становится печальным.

– В чем еще вы ошиблись?

– Мне кажется, что теперь я вас… действительно ценю.

Ценю? У него что, язык отсохнет, если он скажет, что любит меня?

— Очень ценю, – добавляет он.

В этот момент дельфин Ринго выпрыгивает из воды и окатывает Лукрецию целым фонтаном брызг. Исидор приносит теплое сухое полотенце и набрасывает на плечи Лукреции. Укутывая девушку мягкой махровой тканью, он обнимает ее и, прежде чем она успевает произнести хотя бы слово, нежно и страстно целует ее в шею, в щеку, а затем в губы. Лукреция не сопротивляется. Когда их губы размыкаются, она бросает на Исидора долгий взгляд.

Время останавливается. Они смотрят друг на друга, и ни один не решается нарушить молчание. Исидор первым выходит из оцепенения. В его глазах Лукреция видит искру, которой не было еще секунду назад. Маленький сумасшедший огонек, пляшущий на дне зрачков. Такой же огонек зажигается в зеленых глазах Лукреции. На ее щеках появляются крошечные ямочки. Такие же ямочки появляются на щеках Исидора. В то же мгновение, минуя этап улыбки, Исидор разражается хохотом. Лукреция следует его примеру.

Исидор и Лукреция смеются долго и безудержно. Они освобождаются от напряжения, накопившегося с самого начала расследования.

– Если бы сейчас мы вдохнули веселящий газ, то умерли бы, – сквозь смех выговаривает Лукреция.

– Не факт, – возражает Исидор, словно продолжая игру в три камешка.

Они продолжают хохотать.

– Мне кажется, я тоже способна признать ошибки. Я меняю свое решение, – говорит Лукреция. – Я перееду сюда на неделю. Но только на неделю. Я привезу с собой Левиафана. Я уверена, что он отлично поладит с Джорджем, Ринго, Джоном и Полом. Но у меня есть три обязательных условия. Во-первых, не прикасаться ко мне. Во-вторых, не будить меня по утрам. В-третьих…

Он прижимает палец к ее губам.

– Боюсь, что не сумею подчиниться стольким запретам, – признается он. – Искушение будет слишком сильным.

– В таком случае, должна вас предупредить: если вы начнете настаивать, я могу и… уступить.

– Меня это устраивает, мадемуазель Немрод.

– Да, еще одно. Просто из принципа. Умоляйте меня остаться.

– Я умоляю вас, Лукреция, останьтесь со мной! Не на неделю, а дольше…

– Две недели.

– Две с половиной!

– Но не дольше трех! – отвечает Лукреция.

Они смотрят друг на друга и снова начинают хохотать. Лукреция отмечает, что Исидор стал держаться просто и естественно.

Он словно избавился от лишней ноши. Отдал мне то, в чем я так нуждаюсь. Это, наверное, и называется «нашли друг друга». Взаимная компенсация комплексов. Мизантроп и подкидыш.

Он вновь растирает и массирует ей плечи. Лукреция резко поворачивается, обнимает его за шею и приникает к его губам в долгом, страстном поцелуе, от которого у них перехватывает дыхание.

Исидор не успевает прийти в себя, как она бросает его на пол приемом «Лукреция-квандо». Прижавшись к его телу, приблизив губы к его губам, она шепчет:

– Я хочу заняться с вами любовью прямо сейчас, Исидор.

– Сегодня решаете вы, – отвечает он.

Она стягивает с него последнюю одежду, долго ласкает и целует все его тело.

Наконец-то он не сопротивляется! Сколько времени мы теряем на предварительные ласки!

Три дельфина и акула заинтригованы. Они подплывают к бортику бассейна. Ринго кажется, что два человеческих существа с розовой кожей слились в одно, с двумя головами и восемью конечностями. Чтобы лучше рассмотреть всю сцену, дельфины, стараясь оставаться незаметными, делают затяжные прыжки в воздух.

Джордж тоже пытается высунуть нос на поверхность, чувствуя, что на берегу происходит что-то новое и интересное. Но такое положение тела ему неудобно. Он думает, что было бы хорошо, если бы люди спустились к нему под воду.

Словно прочитав его мысли, Исидор и Лукреция скатываются в бассейн и продолжают ритуальный танец в воде.

Дельфины и акула плавают вокруг, рассматривая людей со всех ракурсов. Сначала два розовых тела неподвижно лежат на воде. Затем соединяются вновь. Их стоны сливаются в один вопль. Этот звуковой пузырь лопается, рассыпаясь лихорадочными раскатами смеха.

Они долго хохочут от счастья и блаженства.

Потом вплавь возвращаются на берег под одобрительные крики дельфинов, решивших последовать их примеру… несмотря на отсутствие среди них самки. Они хотят принять в свою компанию и акулу, но та пугается и прячется на дно бассейна.

Люди забираются на берег и падают без сил. Лукреция, улыбаясь, замечает:

– А ведь ученые ошиблись. Можно одновременно заниматься любовью и смеяться.

– Нужно просто найти партнера, который тебе подходит, – соглашается Исидор.

– Вы ведь мне так и не ответили, почему же мы смеемся?

Он размышляет несколько секунд, потом говорит:

– Быть может, в минуты просветления мы замечаем, что многое, что казалось нам важным, на самом деле таковым не является. Мы вдруг начинаем смотреть на жизнь отстраненно. Наш разум получает возможность оценить события непредвзято, и мы смеемся сами над собой.

– Неплохо. А у животных такого средства борьбы со страданиями нет.

Словно не соглашаясь с ней, дельфины начинают хором издавать звуки, похожие на смех.

Увы, милые мои «битлы», смеяться может только человек.

Исидор ищет более емкую формулу, подводящую итог его размышлений, и произносит:

– Мы смеемся, чтобы убежать от реальности.

Все есть в Едином. Авраам.

Все есть Любовь. Иисус Христос.

Все есть секс. Зигмунд Фрейд.

Все есть экономика. Карл Маркс.

Все относительно. Альберт Эйнштейн.

Все есть смех. Исидор Катценберг.

⇐ Предыдущая 27 28 29 30 31 32 333435 36 Следующая ⇒