Умереть со смеху 11 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 32 из 36Следующая ⇒

Она улыбается странной улыбкой, но сохраняет полное самообладание.

– Ну, тогда мы сможем понять друг друга. Внимательность – первый и, быть может, главный признак ума.

– Вы догадались о цели нашего визита?

– Вы, видимо, хотите знать, где находится «Шутка, Которая Убивает»?

– А также почему вы убили Дария, – более сухо добавляет Лукреция.

Доктор Катрин Скалез не выглядит удивленной. Она маленькими глотками пьет апельсиновый сок.

– Еще у нас есть вопросы по поводу убийства…

– Лукреция, прошу вас, будьте вежливы с нашей собеседницей.

Это явь или сон? Он оскорбляет меня в присутствии подозреваемой!

— Катрин… Можно я буду называть вас Катрин? Помогите нам узнать правду о деле Возняка.

Доктор откидывается на спинку кресла.

– Я могу сказать вам правду, но готовы ли вы услышать ее, а главное, понять?

– Вы нас принимаете за…

Исидор перебивает Лукрецию:

– Катрин, начнем с нуля и отбросим предрассудки, устоявшиеся мнения, задние мысли. Мы вас слушаем и полны желания узнать истину.

Слова Исидора не совсем убеждают доктора.

– Что мне это даст? Я облегчу душу? Правда восторжествует? Я сниму с совести тяжкое бремя тайны? Я уже не в том возрасте, когда верят в подобную чушь.

Надо быстро найти ключ. Она готова открыть последнюю дверь, она ждет помощи. Как внушить этой женщине желание признаться во всем? Припугнуть полицией? Это было бы слишком просто. Пригрозить потерей работы? Надо воспользоваться подсказкой, которую она сама дала. Ее духи «Шоколадная тартинка», запах детства. Ключ – ее детство. Ключ Тадеуша, как и у всех мужчин, это его мать. Ключ Катрин – ее отец. Теперь осторожно вставим ключ в замочную скважину.

— Ваш отец, – говорит Лукреция.

Катрин Скалез будто ударило током.

– Что – мой отец?!

– Все случилось из-за вашего отца.

Наблюдать. Внимательно наблюдать. Она ждет ключа. А вдруг мне поможет загадка Феликса Шаттама про двух рыцарей? Я солгу, она солжет в ответ, и мы узнаем истину. А если она не солжет… мы все равно узнаем истину.

– Дарий умер из-за вашего отца.

На этот раз реакция Катрин ярко выражена. Она задыхается. Ее щеки побагровели.

– Что вы несете?!

– Ваш отец знал Дария, не так ли?

– Вы рылись в судебных архивах, да? Все, о чем там говорится, ложь!

Она приходит в ярость, ее глаза сверкают.

Ура! Замок поддается!

— За кого вы себя принимаете, гадкая пиявка! Кто дал вам право совать нос в документы столетней давности? Вы что, верите тому, что пишут в газетах? Вы, журналисты, верите в собственные выдумки? Как легко выдать их за правду!..

Она сметает со стола стопку папок. Исидор сохраняет олимпийское спокойствие.

– Не нервничайте, Катрин. Мы пришли именно для того, чтобы установить истину. Я знаю, что в газетах о вашем отце писали неправду.

Наконец-то он подыгрывает! Он помогает мне!

— Что вы собираетесь делать? Отдать меня в руки полиции? И добавить к давней лжи сегодняшнюю несправедливость?

О, мы, кажется, перестарались. Надо дать задний ход и успокоить ее.

— Мы на вашей стороне, – говорит Исидор. – Иначе мы не пришли бы к вам.

– Вы помешали мне…

… убить Анну Магдалену Возняк.

Доктор умолкает на полуслове. Но Исидор и Лукреция понимают, что она хотела сказать.

– Если я открою вам правду, обещаете напечатать все именно так, как я расскажу?

– Слово журналиста, – обещает Лукреция.

– Конечно, мы за этим и пришли.

Катрин колеблется, но пересиливает себя и приступает к рассказу:

– Мне было шестнадцать лет, Дарию – семнадцать. Мы полюбили друг друга. Наверное, все великие драмы начинаются с маленьких любовных историй. Уже смешно, не правда ли?

Исидор кивает.

– Мой отец подружился с ним. Вернее, стал его наставником и учителем. Отец принял Дария, как принимают в приют собаку. Тот, кто стал Циклопом, тогда был всего лишь жалким, неотесанным, агрессивным подростком. Впереди его ждали тюрьма или нищета. Мой отец совершенно случайно познакомился с его матерью. Она попросила его помочь Дарию. Она сама уже не могла справиться с грубым и непослушным сыном.

– Ваш отец…

– Когда отец впервые увидел его, он мне сказал: «Сегодня я встретился с одним несчастным юношей. Вся его вина в том, что он родился в неудачный момент и в неудачном месте. Ему просто с самого начала не повезло. У него есть небольшой комический дар. Я выращу из этого зернышка дерево».

– Значит, ваш отец…

– Мой отец, известный под псевдонимом Момо, был не столько юмористом, сколько преподавателем искусства смеха. Он воспитывал молодые таланты, учил их остроумию. В ту пору он передавал свои знания еще одному человеку.

– Кому? – спрашивает Исидор.

– Мне. Отец посвятил нас обоих в тайны «искусства быть смешным». Два зернышка росли рядом. Во время некоторых занятий отец просил нас переодеваться. Он напоминал нам, что предком юмориста является клоун. Дарий переодевался веселым клоуном, а я – грустным. Совместное обучение сблизило нас, мы полюбили друг друга.

Катрин Скалез достает из ящика стола красный клоунский нос и начинает нервно теребить его.

– Однажды отец открыл нам большую тайну. Он сказал: «Когда вы овладеете всеми необходимыми знаниями, я познакомлю вас со своим другом Стефаном Крауцем. Вы войдете в Великую Ложу Смеха. И быть может, когда-нибудь узнаете секрет всех комиков мира: „Шутку, Которая Убивает“».

Катрин вновь, будто наяву, переживает сцену из прошлого.

– «Что такое Великая Ложа Смеха? », – спросила я. А Дарий спросил: «Что такое „Шутка, Которая Убивает? “» Отец нам все рассказал. Потрясенный Дарий немедленно захотел узнать секрет «Шутки, Которая Убивает». А мне не терпелось стать членом Великой Ложи Смеха.

Катрин вертит в руках красный клоунский нос.

– Занятия возобновились, но Дарий изменился. Ему не давала покоя тайна «Шутки, Которая Убивает».

Она глубоко вздыхает.

– А потом случилось это…

– Дарий потерял глаз в результате несчастного случая на заброшенном заводе? – быстро спрашивает Лукреция, вспомнив рассказ Анны Магдалены Возняк. Ей хочется опередить Исидора, который еще не высказал никаких предположений.

– Это не было несчастным случаем!

Доктор Катрин Скалез говорит с неожиданной яростью.

– Мой отец искренне полюбил Дария. Он занимался с ним больше, чем со мной. Я ревновала и следила за ними. Однажды, когда они репетировали жонглирование на заброшенном заводе, я забралась на верхний этаж и оттуда принялась незаметно наблюдать за ними. Они разговаривали. Неожиданно Дарий разозлился. Я слышала каждое их слово. Речь шла о «Шутке, Которая Убивает». Дарий угрожал отцу. «Открой мне секрет „Шутки“ – или я убью тебя! » – сказал он. Отец отличался худобой и невысоким ростом. Физически крепкий Дарий, несмотря на то что ему исполнилось только семнадцать, был гораздо сильнее отца. К тому же в тот момент его просто трясло от бешенства. Он схватил отца за ворот и засунул его голову под механический пресс.

Катрин Скалез умолкает. Она задыхается.

– Отец ничего не понимал. Он, видимо, решил, что у Дария временное помутнение рассудка. Но тот впадал во все большую ярость и повторял: «Говори! Открой мне тайну шутки! Я должен его знать! » Отец молчал. «Говори! Я ни перед чем не остановлюсь! » В конце концов отец признался, что никто даже в Великой Ложе Смеха не знает текста шутки и что она действительно смертельно опасна. Дарий не хотел верить, он в ярости твердил: «Ты скажешь или нет? Говори! Я убью тебя! » Отец нашел в себе мужество попытаться привести его в чувство не совсем удачной шуткой: «Зернышко хочет убить дерево? » Дарий не улыбнулся, он снова закричал: «Ты знаешь, я не шучу! » Отец, голова которого находилась под прессом, произнес: «Желудь против дуба? » Дарий зарычал: «Ты сам этого хотел! » Отец сказал: «Маленький росток…», но закончить фразу уже не успел. Дарий рванул рычаг, и огромный механический пресс раздавил голову моего отца, словно орех.

Катрин не хватает воздуха.

– Я не могла поверить в реальность происходящего. До самого конца я была уверена, что вижу репетицию какой-то юмористической сценки. Даже когда пресс опустился, я надеялась, что это какой-то фокус с манекеном, облитым клюквенным соком. Но это был не фокус. Это было убийство.

Клоунский нос ломается в ее руках.

– Удар оказался так силен, что из челюсти отца вылетел коренной зуб и, словно осколок снаряда, вышиб глаз Дарию.

Катрин Скалез умолкает. Ее лицо пылает, как в лихорадке.

– Что же произошло потом? – с трудом выговаривает Лукреция.

– Я сообщила в полицию. Некоторые следы на месте преступления подтверждали мою версию событий, другие ставили ее под сомнение. Дело слушалось в суде присяжных, Дария задержали и обвинили в предумышленном убийстве.

– Я этого не знала, – признается Лукреция.

– Его брат Тадеуш и мать заявили, что были на месте событий, и, естественно, свидетельствовали в пользу Дария: «Несчастный случай во время репетиции». Неожиданно заработавший пресс. Но самым страшным испытанием для меня оказалось последнее слово самого обвиняемого. Он сказал присяжным: «Я убил Момо, потому что он не открыл мне тайну смертельно опасной шутки». И замолчал. Сначала засмеялся его адвокат, потом два или три удивленных присяжных. А затем все присяжные и люди в зале захохотали, как сумасшедшие. Председательствующий стучал молотком, призывая всех успокоиться.

Знаменитый прием: сказать правду, в которую никто не поверит. Стефан Крауц прав: смех – это оружие.

— Как только все засмеялись, он выиграл. Он обернул ситуацию в свою пользу, отец называл это «внезапным нападением акулы». Он добавил: «Я воспользовался возможностью избавиться от глаза. Как вы сами понимаете, второй глаз мне совершенно ни к чему. Хватит и одного». Он уже стоял в повязке. Он приподнял ее и показал всем пустую глазницу. Присяжных и публику охватило сочувствие. И он закончил выступление словами: «С этого момента можете звать меня Циклопом».

Доктор Катрин Скалез бросает клоунский нос на стол и вытирает лоб рукой.

– Контраст между пустой глазницей и веселым тоном Дария поразил присутствующих. Через минуту смеялись все. Даже судья и прокурор не смогли сдержаться.

Он все-таки был очень силен. Конечно, когда ты видишь, что человек потерял глаз, ты думаешь, что он уже достаточно наказан.

— Они смеялись долго. Когда мне дали слово, меня уже никто не слушал. Некоторые еще вытирали выступившие слезы. Я была спокойна и просто рассказала о том, что видела.

– И это выглядело неправдоподобным.

И не смешным. Публика предпочитает тех, кто ее смешит.

— Когда я сказала, что причиной преступления стала «Шутка, Которая Убивает», снова раздался смех. Теперь он был издевательским.

– Дарий обернул все в шутку. Заминировал поле, – говорит Исидор.

– Когда я рассказала, как зуб отца вышиб ему глаз, судьи и публика расхохотались.

– Механизм повтора, – комментирует Лукреция, вспомнив уроки в Великой Ложе Смеха.

– Присяжные единогласно оправдали его. Один из них даже подошел ко мне и посоветовал не видеть зло повсюду. Он был психиатром и дал мне свою визитную карточку.

Пальцы Катрин дрожат, она вновь теребит клоунский нос.

– Я подала апелляцию. Но вышло еще хуже. Публика пришла, чтобы послушать смешного обвиняемого, которого уже прозвали Циклопом. И Дарий расстарался. Второй процесс превратился в настоящий спектакль. Он повторил историю про «Шутку, Которая Убивает» и про Циклопа, затем, будто этого было мало, рассказал про наше совместное обучение клоунской профессии, про наши отношения.

Да, человек, который не боится сказать правду о своей личной жизни, не боится уже ничего.

— Он заявил, что понимает меня и на моем месте поступил бы точно так же: обвинил бы кого-нибудь в своих страданиях. Он закончил словами: «Если тебе от этого будет легче, Кати, я готов признать вину. Да, твой отец погиб из-за меня».

Эффект «коровы Эриксона». Если тебя тянут в одну сторону, ты инстинктивно направишься в противоположную.

— «И пусть меня казнят на гильотине, на виселице или электрическом стуле… Не знаю, что сейчас в моде». Это был триумф, вознагражденный смехом и аплодисментами. Я оказалась «завистницей, пытавшейся уничтожить талантливого конкурента», а он – отличным парнем, добрым и незлопамятным. Он даже прибавил, послав мне воздушный поцелуй: «Я не обижаюсь на тебя. Если будет трудно – звони. Я всегда приду тебе на помощь в память о твоем отце, которого я безмерно уважал, и во имя того… что нас связывало».

– Он тренировался на своих первых зрителях, – замечает Исидор, тоже взволнованный.

– Моя жизнь остановилась. У меня началась депрессия. Я не выходила из дома, ни с кем не разговаривала. Я не могла больше слышать никаких шуток, анекдотов. Я перестала выносить комиков. Однажды меня пришли навестить волонтеры из группы «Красный нос, белый колпак». Я накинулась на них и стала бить тем, что попадалось под руку.

Красный пластмассовый нос рассыпается в ее руках на мелкие кусочки. Она швыряет их в корзинку.

– Потом я попала в больницу, и психиатр поставил мне диагноз.

– Агеластия? – спрашивает Исидор.

– Да. Откуда вы знаете?

– Нам рассказывали о ней в Великой Ложе Смеха, – объясняет Лукреция.

– Эта болезнь выражается по-разному. Иногда она появляется после психологической травмы. У меня она протекала в очень острой форме, я совершенно не выносила смеха. У меня началась аллергия на юмор. Любая шутка вызывала сыпь на коже. Я могла потерять сознание, увидев скетч по телевизору. Психиатр сказал, что хроническая агеластия не лечится, но он попытается помочь мне новым методом – чтением трагедий.

– Гениально, – бормочет Исидор.

– Он рассказывал мне печальные истории. Выдал список для чтения: «Ромео и Джульетта» и «Макбет» Шекспира, «Тит и Береника» Пьера Корнеля, «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго, «Хижина дяди Тома» Харриет Бичер-Стоу, «Цветы для Элджернона» Дэниела Киза. Я полюбила книги о трагической любви, рассказы, в которых героев убивали или они кончали жизнь самоубийством. Я читала, и мне казалось, что не со мной одной обошлись несправедливо. Романы со счастливым концом и веселые истории я и в руки не брала.

Катрин Скалез встает и начинает ходить по кабинету, рассматривая фотографии Зигмунда Фрейда, Александра Адлера, Анри Бергсона.

– Вы не можете представить, что такое жизнь без смеха. Ведь смех – это победа над несчастьем. Если ты не смеешься, ты копишь в себе отрицательные эмоции.

– Вы долго оставались в больнице? – спрашивает Лукреция.

– Несколько месяцев. Потом меня перевели в реабилитационный центр. Там я провела три года. Мой психиатр не только научил меня жить с моей проблемой, он начал обучать меня основам медицины. Он считал, что, узнав, как функционирует мой мозг, я смогу сама себе помочь.

– У вас был роман с этим психиатром? – догадывается Исидор.

Черт, опять он меня опередил. Как я сама не поняла. Конечно, она сделала психологический перенос на этого мужчину.

Катрин Скалез садится в кресло.

– Он спас мне жизнь. Выйдя из центра, я решила изучать медицину. Когда я созрела до написания диссертации, психиатр посоветовал мне взять тему «Механизм смеха». Он считал, что это окажет на меня благотворное влияние.

Вот и новое подтверждение моей теории насчет того, что врачи выбирают себе специальность, ориентируясь на собственный недуг. Психиатры – сумасшедшие. Дерматологи – прыщавые. Агеластики изучают смех.

— Я написала очень подробное исследование о механизме смеха, о его истории, о его неврологическом, физиологическом, электрическом и химическом воздействии на организм человека. Никто еще не изучал эту «несерьезную» тему так глубоко. Семьсот страниц. Мной заинтересовался один журналист, и вскоре я даже приобрела некоторую известность.

– Он был не из «Современного обозревателя»? – на всякий случай спрашивает Лукреция.

– Нет, он был из конкурирующего журнала. Из «Моментального снимка», кажется. Узнав обо мне из газет, ко мне пришел продюсер Стефан Крауц. Он очень заинтересовался моими исследованиями физиологии юмора и предложил совершить небольшое путешествие.

– В багажнике, с завязанными глазами? – уточняет Исидор.

– Откуда вы знаете?

– Рассказывайте дальше. Итак, вы отправились на маяк-призрак…

– И узнала о Великой Ложе Смеха. О той самой Ложе, о которой говорил когда-то отец. У меня появилось отчетливое ощущение, что моя разбитая жизнь продолжается, и именно с того момента, когда связь времен была разорвана: отец обещал привести меня в Великую Ложу Смеха, и вот я ее нашла. Я почувствовала, как с моей души упали оковы. После долгих переговоров члены Ложи предоставили в мое распоряжение лабораторию и снабдили всем необходимым, включая доступ к очень важной и до того неизвестной мне информации о механизме смеха.

– Вы прошли инициацию?

Катрин понимающе улыбается.

– Конечно. Я убила человека. Цена знания – потеря невинности. Поединок «ПЗС» был стремительным. Моим противником оказался маленький, довольно симпатичный толстячок. Бедняга и не догадывался, что моя странная болезнь не оставила ему ни единого шанса на победу.

Она задумчиво пожимает плечами.

– Я была ученым-изыскателем и могла уезжать с маяка-призрака и возвращаться туда в любое время. Я присутствовала на заседании, во время которого Дарий пытался занять место Великого Мастера. Он не узнал меня в толпе сиреневых плащей. Я, естественно, голосовала против него. Он едва не победил, голоса тогда разделились практически поровну.

– А в день нападения вы тоже были там? – спрашивает Исидор.

– Да, и бежала вместе с остальными. Но когда все спустились в подземелье часовни Святого Михаила, я осталась наверху.

– Вы хотели убить Дария, не так ли? – предполагает Исидор.

– Я нашла на земле толстый сук. Наши преследователи, разделившись, прочесывали окрестности с фонарями и оружием в руках. Я ждала Дария. Когда мне показалось, что он появился, я изо всех сил ударила его сзади по голове.

– Но это оказался не Дарий, а Павел, – говорит Лукреция.

– Да. Он рухнул на землю, и из его рюкзака выпал какой-то предмет.

– «Шутка, Которая Убивает»?

– Лукреция, дайте Катрин рассказать, – замечает Исидор.

Отлично! Сам все время ее перебивает, чтобы показать, какой он умный, а мне и слова сказать нельзя!

— Мысли у меня в голове мелькали с лихорадочной быстротой. Мной двигало не любопытство, а чувство мести. Я вспомнила шутку отца: «Когда Бог хочет нас наказать, он исполняет наши желания». И я подумала: «Я возьму „Шутку, Которая Убивает“, и отомщу Дарию, дав ему то, чем он так мечтает завладеть».

– Можно было просто оставить ее там, и он бы нашел ее, – говорит Лукреция.

– Нет, я хотела вручить ее ему лично, посмотреть ему в глаза и сказать: «Вот то, что ты так хотел знать».

– Я наклонилась, чтобы подобрать шкатулку. Но меня заметила какая-то женщина из банды «розовых громил».

– Мари-Анж, – поясняет Лукреция.

– В темноте она различила только мой силуэт и выстрелила. Все произошло в доли секунды, я не успела поднять ларец и убежала. Я спряталась и стала наблюдать. Мари-Анж взяла в руки шкатулку с «Шуткой, Которая Убивает». Она звала на помощь, кричала, что на Павла напали.

– К ней подошел Феликс.

– Она показала ему шкатулку и неподвижное тело Павла. Они некоторое время переговаривались, Феликс решил не отдавать трофей Дарию, а спрятать. Они были страшно возбуждены. Я слышала каждое их слово. Мари-Анж сказала: «Если Дарий узнает, что ты спрятал от него шутку, он тебя убьет». А Феликс ответил: «Я спрячу ее в его личный сейф в театре. Если он ее найдет, он ни в чем не сможет меня обвинить».

Это ход мысли, свойственный комикам. Сказать правду так, чтобы тебе не поверили. Спрятать предмет, который человек ищет, прямо у него в доме. Неплохо.

— Таким образом, я знала, где находится «Шутка, Которая Убивает». Мне оставалось лишь взять ее и осуществить план мести.

– И вы стали Кати Серебристой Лаской?

– Мне нужен был предлог, чтобы попасть в театр. Как ни странно, но во время турниров «ПЗС» практически ни одна система безопасности не работает, а «розовые громилы» покидают свой пост. Все наблюдают за поединком. Я подала заявку на участие, решив изучить театр во время дуэлей.

– И вы не побоялись принять участие в поединках? Вы же могли погибнуть.

– Агеластия служит мне щитом. Кроме того, знания, полученные от отца и во время инициации, знакомство с физиологией смеха – все это дает мне огромные преимущества перед соперниками. Я чувствовала себя воином в латах, сражающимся с пещерными людьми. Меч против дубинки. Чего же мне было бояться?

– Но риск все-таки смертельный, – говорит Лукреция.

– Мои противники были более или менее одаренными любителями. Они всегда боялись. Если ты боишься, то уже наполовину проиграл. Самым трудным для меня было имитировать смех, чтобы не вызвать подозрений.

– И что же вы делали, чтобы увеличить показания гальванометра?

– Грусть вызывает такое же сильное волнение, как и смех. Я растягивала губы в улыбке и думала об отце. И сама выбирала цифру, которая появится на экране.

Исидора впечатляет ее уверенность в себе.

До какого же безумия она была доведена, раз решилась на такое.

— Благодаря победам на турнире, я могла проводить в театре много времени. Я не вызывала подозрений у врагов и могла спокойно искать сокровище прямо в их логове.

Доктор Катрин Скалез усмехается.

– Я даже начала получать от этого удовольствие. Гелос и Танатос, объединившись, превращались в потрясающий коктейль эмоций.

Бедный Себастьян Доллен не имел ни одного шанса на победу в схватке с таким противником.

— Значит, пока все с замиранием сердца следили за ходом турнира, вы обыскивали кабинеты в поисках «Шутки, Которая Убивает»?

– И я ее нашла. Я помнила слова Феликса: «Она будет в голове». Я поняла их не сразу, сначала я решила, что это метафора. Как часто, вместо того чтобы искать подтекст, все нужно воспринимать буквально. Она действительно находилась в голове. В голове гигантской статуи.

– Еще одна хорошая шутка.

– Но я не знала шифра. Мне понадобилось огромное число попыток, чтобы вскрыть эту упрямую башку. До мозга моих пациентов добраться гораздо легче.

– У всех нас масса разнообразных талантов, Катрин. Если бы вы меня попросили, я с удовольствием помогла бы вам. Я защитила диссертацию как раз на эту тему, – говорит Лукреция с неожиданным сочувствием.

– Я справилась сама и выкрала «Шутку, Которая Убивает».

Дверь неожиданно распахивается, в кабинет врывается ассистентка.

– Доктор Скалез, больше ждать нельзя! Пять минут давно прошли! Испытуемый номер сто пятьдесят четыре готов. Он уже в сканере, ему ввели маркеры.

– Извините, – говорит Катрин Скалез. – Я должна идти. Делу время, потехе час.

Она замечает недоверчивое выражение на лицах журналистов.

– Не беспокойтесь. Обещаю, что вернусь и продолжу рассказ.

Исидор провожает доктора взглядом, встает и берет из шкафа сборник шуток, «филогелос». Наугад выбирает один анекдот.

Ученый и философ убегают ото льва. Ученый говорит:

– По моим расчетам, расстояние между нами и львом сокращается. Он скоро нас догонит.

Философ отвечает:

– Это лишняя информация, потому что я не пытаюсь бежать быстрее льва. Я пытаюсь бежать быстрее вас.

Отрывок из скетча Дария Возняка «Жизнь – это череда щекотливых моментов»

Лукреция перечитывает вслух цитату на стене.

– «При помощи воображения человек может представить себя не таким, каков он есть в действительности. А при помощи юмора он может смириться с собой истинным. Гектор Хью Манро. Вы знаете, кто это такой? – спрашивает она.

– Бывший офицер колониальных войск, писавший новеллы, полные английского черного юмора. Хорошее изречение. Я думаю, он дал лучшее определение юмора после Рабле.

– Иногда мне кажется, Исидор, что мы с вами несколько наивны, – ворчит Лукреция.

– Почему вы так считаете?

Исидор тщательно осматривает рабочий стол.

– Подозреваемая говорит: «Подождите, я через минуту вернусь». Мы ее спокойно отпускаем и ждем. Такую цену не вставили бы даже в третьесортную комедию.

Исидор, изучив юмористические сборники и переписав несколько анекдотов, подходит к выставленной под стеклом коллекции красных клоунских носов.

Лукреция смотрит на часы.

– Может быть, еще не поздно. Пока Катрин Скалез в лаборатории, мы можем ее задержать.

– Что вы предлагаете, Лукреция? Связать ее и щекотать, как Мари-Анж?

– Арестовать ее.

– Мы не полиция.

Он бесит меня.

— Надо вырвать у нее признание! Я записала наш разговор с самого начала и…

– Магнитофонная запись не является уликой. Считается, что ее можно подделать. И потом, она сама сказала, что «Шутка, Которая Убивает» находится в у нее.

Лукреция мечется по кабинету.

– Вы действительно верите, что она вернется и отдаст нам «Шутку»?

– Верить – это не наше дело. Верить должны священники и мистики. Мы – журналисты, ученые, мы смотрим, слушаем, чувствуем и пытаемся найти связь между событиями и свидетельствами, чтобы узнать истину.

Лукреция подходит к креслу и падает в него с громким вздохом.

– Господи, мы были уже у цели, она обвела нас вокруг пальца, а мы не решились ее остановить! Ужасно обидно!

Исидор изучает книги на дальних полках.

– Вы можете себе представить, что такое жизнь без смеха? Дарий Возняк, подаривший столько веселья людям, навсегда лишил одного человека способности смеяться. И этим подписал себе смертный приговор.

Лукреция не слушает его.

– Она затуманила нам мозги. Она сбежала домой! Надо взять ее адрес и ехать к ней. Или дать ее описание полиции, чтобы ее арестовали.

Дверь открывается, и в кабинет входит доктор Катрин Скалез с толстой папкой под мышкой.

– Извините, – говорит она. – Надеюсь, что я отсутствовала не слишком долго.

– Мы остановились на том, что вы открыли сейф и взяли «Шутку, Которая Убивает», – несколько смущенно произносит Лукреция.

– Точно.

Специалистка по физиологии смеха садится за стол и снова предлагает Исидору и Лукреции апельсинового сока.

– Что же было дальше? – спрашивает Лукреция, сгорая от нетерпения. – Вы прочли ее?

– Да.

– И что произошло?

– Агеластия помогла ей справиться со смехом и спасла от смерти. Она осталась жива, – говорит Исидор. – Катрин Скалез оказалась одной из немногих, кто может безнаказанно прочесть абсолютную шутку.

Доктор улыбается.

– Шутка действительно необыкновенная. Особенно если учесть, что ее автор – простой юморист-любитель, и придумана она во времена Соломона, три тысячи лет тому назад. Ее действие рассчитано так же тщательно, как ход самых точных часов. Как только ты прочел первую фразу, тебя охватывает желание прочесть вторую, которая будит в тебе неистребимое любопытство; ты читаешь третью, и у тебя перехватывает дух от изумления.

Я больше не могу. Я должна прочесть ее. Что там, в этой проклятой шутке? ЧТО ТАМ? Возьми себя в руки, Лукреция, или ты лопнешь!

— Три фразы: голова, туловище, хвост. И получается смертельно опасный, живой монстр. Как дракон. Этот Ниссим, несомненно, значительно опережал свою эпоху.

– Ну, и что же там? – зачарованно спрашивает Лукреция.

– Это лучшая шутка из всех, что я когда-либо слышала. Я не могла смеяться уже долгие годы, но тут во мне словно разблокировался какой-то механизм. Я почувствовала внутри напряжение и трепет. Я расхохоталась. Накопленные за все это время силы словно проснулись во мне. Мозг взрывался, в нем словно происходило извержение вулкана. Я смеялась, смеялась, смеялась. Я плакала от смеха.

– И?..

– Я не умерла, если вас это интересует. И разговариваю с вами.

– Я всегда знал, что она не действует! – замечает Исидор.

– Вас спасла ваша болезнь.

– Я вылечилась. Эта шутка избавила меня от агеластии.

– Значит, она действует! Значит, это правда, что она убивает! – говорит Лукреция восхищенно.

– Нет. Шутка не действует. Доктор же вам сказала, что она прочла ее – и осталась жива, – возражает Исидор.

– Доктор – это исключение. А для обычного человека эта шутка смертельна!

– Она не действует! – восклицает Исидор.

– Действует! – взрывается Лукреция.

– Нет!

– Да!

Зачем он упорствует? Он же знает, что я права. Он сам сказал: из-за своей болезни Катрин просто расхохоталась, а в противном случае она бы умерла.

Доктор Катрин Скалез прерывает спор.

– Ваш друг прав, мадемуазель. Шутка не действует. Это просто очень хорошая, необыкновенно хорошая шутка. И все.

Я уже ничего не понимаю.

— А как же тысячелетнее предание о «Шутке, Которая Убивает»?

– Люди, которые рассказывали, что эта шутка может убить…

– …были просто обманщиками. Это лишь слухи, легенды, ничем не подтвержденные домыслы, – заканчивает Исидор.

⇐ Предыдущая 27 28 29 30 313233 34 35 36 Следующая ⇒