В Ш К О Л Е

Подошла весна. Выгнанный из трактира Васька, на работу так и не устроился. Последние месяцы Чапаевы еле-еле тянули: выручала бурёнка и несколько несушек.

В апреле их навестил дальний родственник отец Владимир. Он был настоятелем в местной церкви и членом попечительского совета. О Чапаевых слышал давно, даже видел их на службах, но просто придти к ним в гости или пригласить к себе – не было повода. Подумаешь, троюродный брат. Предлог появился, когда старый сарай развалился от гнили и времени.

За столом у Ивана родственник сидел долго. Уже было съедено всё нехитрое угощение, приготовленное Катериной, а гость не собирался уходить.

Наконец, он поднялся из-за стола и подошёл к стене, на которой висели фотографии.

- А это кто? – потыкал пальцем в рамку отец Владимир.

- Это, батюшка, родственнички мои. Чебоксарские.

- А-а… А это?

- Это родители наши с Иваном. Вот сохраняем.

- Молодцы, что память храните. Похвально. – Кивал бородой гость.

Предупреждая следующий вопрос о родственниках, Катерина подвела его к большому кованому сундуку и откинула крышку.

- Вот здесь у нас и царь, и царица, и царевичи с царевнами, - указала она на фото царской семьи, наклеенное на оборотную сторону сундучной крышки. – Мы люди богобоязненные, святое почитаем, царевоподданные. - Захлопнула сундук хозяйка.

- Подданные – это хорошо, - пробасил Владимир. - И Богобоязненные – тоже. Я ведь с чем к тебе пришёл, - обратился он к Ивану. – Мне бы сарающку построить. Небольшую, эдак семь на восемь.

Сараюшку, - это можно, улыбнулся хозяин. – Это мы с Васькой быстро сделаем.

«Ничего себе, - подумал Василёк, - семь на восемь! Это ж больше нашего дома! »

- Ладненько, вот и хорошо! – одобрил гость. – Значит, сговорились? Деньгой не обижу. По труду и награда.

Наконец, батюшка решил откланяться. Надев калоши, он вышел из избы и Василёк свободно вздохнул. Ему казалось, что дальний родственник спёр всё: волю, воздух, еду и настроение. Глядя на родителей, стало понятно, что и у них тоже.

- Да, - вернулся отец Владимир, - совсем забыл, - и он посмотрел на растерявшихся хозяев, - сынок-то ваш поёт?

- Ещё как, заслушаешься! – ответила Катерина.

- Это хорошо, это хорошо, - проговорил гость.

- А что такое? – вмешался Иван.

- Да у меня школа второй год, как открылась. Церковно-приходская. Так я вашего сынка в неё на учёбу возьму. У нас в попечительском совете решено троих бедных взять. Василий ваш подходит. Выучится, глядишь, и петь в хоре начнёт. Всё для бога радостно.

- Учиться? - заблестели васильковые глаза мальчишки. – Вот здорово!

- У нас денег нет, чтобы по школам ходить, - перебил его отец.

- Это бесплатно. Так постановил совет, - вмешался родственник. Пусть придёт, по осени, не мешай, а то рассержусь.

- Ладно, - понурив голову, пообещал Иван. – Пусть.

- Так третьего дня я вас жду на сараюшку, - напомнил отец Владимир.

- Договорились же – кивнул хозяин.

Пока Иван с сыном уходили на строительство поповского сарая, Катерина устраивала красоту возле дома. Разбивала грядки с огурцами, капустой, укропом и прочей снедью, формировала клумбочки и дорожки из цветов. Цветов было только два вида: резеда и бархотки. Бархотки и цветут долго, и яркие. Резеда невзрачная, но сильнее медового аромата нет ни у одного цветка. Она часто заглядывала во дворы к соседям, но кроме вывешенного белья никаких красот там не наблюдала.

Местные бабы стирали особым способом: в лохань разводилась мыльная пена, и замачивалось бельё. Затем его вывешивали на верёвках под солнцем. И так до самого вечера. К вечеру бельё напоминало застывшую коросту, тогда его снимали и тащили на речку. На реке никто не шевелил руками туда-сюда, вещи крепко держали, чтобы течением не выдернуло из рук. Так всё прополаскивалось самостоятельно. Реки в Балакове быстротечные: что Линевка, что Балаковка, что Большой Иргиз. После этого, белье сушили и гладили. Оно становилось белоснежным, ароматным и хрустящим.

Сараюшка в пятьдесят шесть квадратов получилась на славу, как, впрочем, и всё, за что брался Иван. Крышу покрыли дранкой со специальными гвоздями. Окошки сделали небольшими, чтобы и свет проникал, и тепло не вымерзало, полы двойные, к большой радости гусей, которых было решено там поселить.

Матушка Агафья подрезала белым тварям крылья и заперла в новом домике. Расплатилась с Чапаевыми она по-родственному: зажилила всё, что смогла зажилить, объяснив это наступившей внезапно большой нуждой.

О нужде гоготали шестьдесят гусей, крякали сорок уток, хрюкал десяток свиней и мычали четыре коровы. Добротный большой одноэтажный дом тоже кричал о нужде вместе с каменным забором и скрипучими воротами.

Даже спина самой попадьи подтверждала это: в ней могло уместиться пять Васильков или два кряжистых Ивана Степановича.

- Тьфу, пропасть, - ругнулся старший Чапаев, и засунул мелочь в карман штанов. Пропади пропадом вся эта богодельня! Такой труд не оценили, жлобы!

Василёк расстроился не на шутку. Ему было обидно за отца, за себя, за мать и он ненавидел дальних жаднющих родственников. Но вскоре судьба сжалилась и послала им дьякона, который любил париться. Дьякон заказал баню, и дела поправились. Тот заплатил сполна требуемую сумму и даже не стал торговаться.

Теперь Василёк с лёгким сердцем мог бегать на речку с друзьями Андрюхой и Прошой. Они подолгу купались или ходили в лес за ягодами и грибами.

Балаковский лес с подарочками: нет-нет, да на дереве то рысь сидит, то ястреб, а под ногами полно змей: ужи, гадюки, полозы. Змеи и по рекам вдоль берега часто плавали, ребятня на это даже внимания не обращали, - привыкли.

Ближе к осени, на церковной службе, отец Владимир подошёл к Катерине и напомнил о школе.

Отец, по такому случаю, сплёл Васильку новые лапти и смастерил домотканую сумку через плечо для тетрадок и грифельной доски.

Василёк очень волновался. Ему страшно хотелось учиться, но как он будет выглядеть среди малышей, которым по семь? Дылдой?

Как он и думал, отношение в классе к нему было плохим. Барские детки никого не хотели принимать в свой круг из бедняков. У них ранцы на плечах, чистая новенькая форма, обувка скрипящая, а он – голь перекатная с холстиной и лаптями. Позорище класса. Не ровня.

Эй, голяк, - обычно обращались к Васильку одноклассники.

Это бесило и оскорбляло Василька, который понимал, что вокруг никчёмные дураки, не знающие цену жизни и копейке. На щеках у него ходили желваки, а щёки краснели от злобы. Он знал, что перегонит их в учёбе, потому что должен обязательно быть первым, и точка.

Больше всех Василька доставал Костя Родионов, пожалуй, самый зажиточный из учеников. Чего он только над Васькой не вытворял: проливал тому чернила в сумку, подрезал верёвочки на лаптях, чтобы они сваливались, дырявил и без того заплатанную рубаху. Василёк терпел, но однажды терпение лопнуло: он поймал Константина на перемене и хорошо двинул тому прямо в правый глаз. Глаз мгновенно почернел, а вокруг носа появились синие «очки». Так реагируют сосуды глаз на травму.

Что тут началось! Василька поставили на горох и заставили стоять до конца всех уроков. Горох был старым, а потому высохшим особо сильно. Он зверски впивался в коленки, и было страшно больно. Чтобы Васька не смел пошевелиться, за ним приставили следить дьякона, который по совместительству служил сторожем при школе. Надзирательство было второй профессией.

Васька плакал, но так тихо и незаметно, чтобы эти вражины не смели радоваться его унижению.

Поле этого случая ему очень не хотелось возвращаться в школу, но отец сказал – надо, и разговор был окончен.

Как-то зимой, на большой перемене, решено было покататься на ледянках с берега на речку. Берег пологий, но если разогнаться, то можно далеко уехать на лёд.

Мальчишки резвились, а учителя пили чай с медком и конфетами, которые принёс дьяк по случаю своих именин.

Костя Родионов катался на очень хорошей ледянке. Недавно отец привёз её из самой Москвы и теперь нужно похвастаться перед одноклассниками.

Разогнавшись, он лёг на живот и задрал к верху ноги. Хорошо отшлифованный круг быстро понёс его на середину небольшой речки. Он и глазом не успел моргнуть, как нырнул головой в расщелину льда. Кто-то из рыбаков проломил её накануне.

Ледяная вода быстро поглотила мальчика. Он забарахтался и сумел перевернуться головой наверх. С усилием, Костя вынырнул, чтобы глотнуть воздуха и закричал о помощи.

Ботинки, почему-то, свалились с ног и погрузились на дно. Голые ноги свела судорога. Она была такой сильной, что со стоп перекочевала на икры, а потом и на тело. Сопротивляться ей не было никакой возможности. Казалось, что тело выкручивают по спирали, пальто набухло и стало весить сто килограммов.

Косте казалось, что он орёт во всё горло, но лишь слабый хриплый фальцет еле-еле вырывался из булькающего скрюченного рта.

Внезапно кто-то появился рядом:

- Давай, держись мне за руку, - кричал Васька врагу Косте.

- Не могу – еле пробулькал тот

- Хватайся, дурак, потонешь!

- Изо всех сил напряг Костя мышцы, чтобы протянуть заледеневшую руку.

Судорога достигла апогея, и ему было легче утонуть, нежели испытывать эту боль.

Васька вывернулся и схватил его за руку. Дёрнул так, что та чуть не отвалилась, но Костя появился над водой по пояс. Дёрнув трижды, Родионов был спасён.

- Беги, если сможешь, - крикнул Васька и подтолкнул одноклассника, - беги, а то от холода околеешь.

Обалдевший Костя еле-еле шевелил ногами. Тут к нему подбежали друзья и наперебой стали помогать дойти до школы.

Позади шёл Василёк до ушей мокрый, как будто сам побывал в проруби.

- Где это ты так изгваздался? – накинулся на Чапаева настоятель, который встретился в коридоре. – Посмотрите на него, какой поросёнок! Мокрый, в снегу, натоптал… - распалялся он.

- Я, - попытался ответить мальчик, - я помог…

- И слышать про твои глупости не желаю, - отрезал учитель. – Вон из школы, завтра сухой придёшь!

Мокрый Василёк грустно плёлся домой, понимая, что сейчас ему достанется и от родителей, за испорченную одежду.

Отец спросил, что случилось, а мать, молча, сняла с него всё мокрое и растёрла самогоном, который держала на случай простуды или какой другой, более радостный случай.

За горячим чаем сын рассказал, что произошло на перемене.

- Молодец, - похвалил отец скупо.

Катерина наклонилась к сыну и поцеловала.

- Ты надежный, сынок. Ты очень хороший.

Василёк был счастлив, пожалуй, как никогда.

Ночью он кричал во сне. Обливался потом и наутро в школу не пошёл. У него был жар от простуды, обиды и нервного шока.

- Укатают сволочи моего сыночка, - загоревал отец, - как есть укатают.

Дня через два в избу постучали. На пороге стоял купец первой гильдии Родионов со своим Костей.

- Мы пришли вам выразить благодарность за спасение моего сына Константина. – Проговорил он на пороге.

- Проходите в дом, - пригласила Катерина.

- Нет, мы коротенько. Вот вам, - и протянул ей две денежки.

Постояв ещё минуту, гости развернулись и вышли вон.

Иван посмотрел на монетки в руке жены и ухмыльнулся:

- Не дорого буржуи ценят своих деток, не дорого… Ты, сынок, выздоравливай скорее и в школу пора – отстанешь.

Дня через три Васька вернулся в школу. Класс встретил его улюлюканием: это было признанием героизма. Родионов прилюдно подошёл и пожал Васильку руку. Мальчишки захлопали, а Чапаев засмеялся.

- Кводлицетйови, нон лицетбови, что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку, - гнусавил учитель латыни. – Василий, не крутись! Скажи лучше, как перевести с латыни АМЭН?

- Истинно – с ходу ответил мальчик.

- Молодец, только вот поприлежнее будь, меньше клякс делай. Родионов, как будет по латыни КОМУ ВЫГОДНО?

- М-м, - мялся Костя, - кажется, квипро…

- Квипродэст, - не выдержал учитель, - невнимателен, отрок, кводэратдемонстрандум (что и требовалось доказать).

Церковно-приходская школа ставила задачу выучить за три года латыни и старославянскому языку. С этими знаниями впоследствии можно успешно служить при соборах и церквах. А если повезёт, то и поступить в высшее заведение.

Васильку нравились уроки и латыни, и старославянского. Жаль, учебников на дом не давали. Повторять сложно. Приходилось запоминать лишь на уроках.

С Костей Родионовым они больше не враждовали, но и не подружились. Тому очень мешало социальное неравенство и купеческий апломб.

Василька это не коробило. «Да пусть себе важничает, - думал он, - привыкать что ли? »

Наверное, как и во всех городах и весях, в Балакове были популярны уличные драки: стенка на стенку.

Таким образом, народ выкидывал обиды и невзгоды, накопившиеся за какое-то время.

Делалось это так: сначала шло устное объявление, мол, завтра дерётся Сиротская Слобода и Мамайка. Это означало, что все мужики одного села будут драться с мужиками другого.

Вначале стравливали самых маленьких мальчишек: годика по три. За них вступались постарше, лет по шесть-семь, дальше в бой вступали десятилетние, и потом за них вступались и все остальные мужики. Дрались кольями, кулаками и всем, что приходило в голову. Иногда были и смертельные исходы, но чаще лишались зубов или отделывались переломами.

Тётки сидели на лавках или брёвнах и кричали «Давай, давай! »

Девки залезали на заборы. Чтобы поглазеть, кто же сильнее, чтобы потом выбрать себе в женихи.

Народ любил это развлечение. Оно было массовым и не требовало денег.

Василёк вместе с отцом и братьями пару раз ходил на побоище. Ему нравилось.

Катерина переживала, поди-ка, потом выхаживай мужиков!

В школе Чапаев был самым ловким в драках. Уличные «кулачки» давали свои плоды. Кулак у него был самый твёрдый, а тело самое вёрткое.

Однажды, кто-то подложил ему гадкий рисунок. И пока Васька его рассматривал, сзади подошёл дьяк и вырвал листок.

- Ах, ты, гадёныш! Какую скверну рисуешь! – завизжал он фальцетом.

- Да это не я, - попытался оправдаться мальчик.

- Как не ты, если в руках держишь? – схватил тот за ухо Василька. – Марш к начальству! В Божьем доме, да такое!

- Ей Богу, не я, - вырывался Вася. – Не я!

- Идем, паршивец, я с тобой разберусь!

В кабинете у настоятеля было душно. Там сидел он и отец Владимир, который по случаю зашёл в гости.

Васька, с красным ухом, застрял в дверях, подталкиваемый надзирателем.

- Вот, полюбуйтесь, ваше преподобие, каков паршивец! Чего намалевать удумал!

- Это не я, отец Владимир, почему мне не верят? – заплакал Васька.

- А кто? – строго спросил настоятель.

- Не знаю, не видел, мне это подложил кто-то…

Отец Владимир был недоволен. Такая дрянь нарисована, да ещё его дальним родственником.

- Вот что, - произнёс он, - Ты, отец Савватий, - обратился он к настоятелю, - накажи мальца по первое число. В карцер посади. Пусть подумает он и другие, чтобы в другой раз неповадно было.

Карцером называлась старая пожарная каланча. Своего подземелья у школы не было, поэтому было решено использовать пожарку. Высотой каланча была с трехэтажный дом, и сверху просматривался весь городок. Чтобы посадить туда провинившегося, нужно было забираться на самую верхотуру. Там была комната с круговыми стёклами, которая запиралась на ключ. Панорама была красивой и, если бы не наказание, ею можно было полюбоваться минут пять, а то и десять.

- Знаешь, - крикнул отец Владимир вдогонку дьяку, - ты его до исподнего раздень. До рубахи нижней. Пусть проучится, паршивец.

Надзиратель так и сделал. Сорвав с Василька одежонку, босым, в одной рубахе, потащил того по снегу в пожарку. Ваське казалось, что наверх они поднимались час. Босые ноги прилипали к металлическим ступенькам и оставляли кровавые следы.

Наконец, дьяк втолкнул его в комнату. Она была светлая и ледяная. Круговые стёкла были одинарными и потрескавшимися. Кое-где не хватало кусочков. Именно из них нещадно дуло и заметало снегом пол.

- Вот, гадёныш, посиди, подумай, как ерундой заниматься! – прошипел дьяк и запер дверь с обратной стороны.

Долго в кабинете обсуждали поганый рисунок.

- А что, если это и вправду не он? – предположил отец Савватий.

- Никому не помешает, никому не помешает перед богом очиститься, - перебил его отец Владимир. - Тем более этому бедняцкому сорванцу.

- Не испить ли нам горячего чайку или чего-нибудь покрепче? –перевёл тему настоятель.

- Отчего ж, можно и испить. Можно и покрепче, - дал добро гость.

За вкусностями обсуждалось много новых проектов по проведению реформ школьных дел, суммы, которыми владели патроны из попечительской комиссии, икому, сколько перепадёт из их кошелька.

Денежная тема так увлекла священников, что они напрочь забыли о Василии.

Сначала Васька ревел в голос, потому что никто этого не слышал. Потом понял, что пройдёт час и он околеет. Руки уже плохо слушались и из красных снова становились белыми, но это была уже другая страшная белизна. Ноги одеревенели и тоже не слушались. Голос пропал, хотя губы еще шевелились.

Он понял, что про него забыли и оставили умирать глупой, никому не нужной смертью. Вот если бы в драке или, там, на войне, было бы совсем не обидно. Но околеть, как подзаборный пьянчужка из трактира, - ну уж нет! Не бывать этому!

Василёк собрал последние силы и, стуча зубами, попробовал попрыгать. Получалось плохо, но получалось. Тренированное тело помнило всё, чему учил его мальчик.

Васька посмотрел вниз через разбитое стекло. Там было страшно. Снежный наст превратился в лёд и грозил Ваське убийством.

«Надо прыгать» - принял решение он. «Иначе – хана».

Прыгать с третьего этажа страшно. Нет, жутко. Васька выдавил непослушными руками оставшееся стекло, которым успел порезать мизинец, кое-как вскарабкался на подоконник и, зажмурившись, прыгнул.

Переломано было всё, что можно. Ноги, рука, пальцы. Встать Василёк не мог, поэтому пополз в сторону дома по-пластунски.

Встречный мужик охнул и подбежал к мальчишке.

- Милый, да ты как же?

- Д-д-дя-я-денька – стуча зубами, прошептал Васька, - домой, там… - и он показал в сторону Сиротской слободы.

Мужик подхватил его на руки и побежал по адресу, который кое-как выговорил мальчик.

Иван в окно увидел сына на руках у чужого человека. Обезумев, он выбежал во двор и схватил сына.

- Врача, - кричал мужик, - скорее врача, а то помрёт!

Катерина метнулась за доктором.

Василёк ещё говорил какое-то время, но потом впал в забытьё. Он уже не видел, как пришёл доктор, наложил гипс на обе ноги и руку, как мать долго поила его, смачивая губы ваточкой, как отец побежал в школу и вцепился в бороду отцу Владимиру. Как завязалась настоящая драка, и Савватий, и дальний родственник были почти растерзаны кряжестым Иваном.

Очнулся Василёк в мае. На столе стояла банка с сиренью. На лавке сидела мать и что-то штопала.

- Мам, - тихо позвал Васька.

- Очнулся, - закричала радостно мать, - Иван, он очнулся!

Иван вбежал в дом и обнял сына.

- Как мы переживали, Васька, - проговорил отец, и скупая слеза утонула в его густой бороде. – Мы ж думали, что всё, не очухаешься!

- Вот, очухался, - засмеялся сын, тоненьким от слабости, голосочком.

- Молодец, наша порода, крепкая! – погордился Иван. –Ты это, ты пока не вставай, доктор не велит. Ещё гипс не сняли тебе. Скоро, говорит, снимет.

Васька поглядел под одеяло. Точно, обе ноги в белых штуках.

- Это, тять, уже ерунда. Я выкарабкаюсь, вот увидишь!

К середине лета обещание было выполнено. Сосед Андрюха забежал, чтобы утащить друга в лес и рассказать последние новости.

Стало известно, что отец Владимир добровольно вышел из попечительского совета. Добровольно ли? Или подыграл тот случай?

Школа принесла извинения за промах дьяка, которого уволили за жестокое отношение к учащимся, а настоятель от всего сердца ждёт Василька снова на учёбу, как одного из лучшего в классе.

Учитель латыни, узнав о своём любимом ученике, послал отца Владимира АД ПАТРЭС (к праотцам) или, другими словами, на тот свет.

Васька очень смеялся, слушая все эти новости. И не знал: идти осенью в школу или нет? Ещё Андрюха рассказал, что Костя Родионов пару раз приходил, чтобы узнать о Васькином здоровье. Говорили, что переживал. Наверное, часто вспоминал о судорогах, которыми шутит смерть.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 Следующая ⇒