Е Р М А К. П Е Р Е Е З Д

Е Р М А К

Дед Порфирий курил самокрутку. Курил по жизни он давно. Уже целых семьдесят пять лет, хотя на вид ему можно было дать не больше шестидесяти. Широкоплечий, с белозубой улыбкой и ямочками на небритых щеках, с сильными руками и крепкими ногами. Глаза светлые, ясные, голубые. Никто не давал ему его годы, а ведь, совсем недавно, разменял он девяносто второй.

Жена его, Анисья, напротив, состарилась раньше времени. И теперь выглядит совсем древней старухой. Она имела сварливый характер и часто гоняла ребятишек, так и липнувших к её Порфирию.

- Ну, ш-што, - шепелявила она, - вам около него мёдом, ш-што ли намазали?

Ребятня разбегалась, но не надолго, а вскоре снова толпились возле Порфирия.

Вот и сегодня, он не один пошёл в лес за грибами. С ним увязались Васька с Мишкой. Хотел было и несуразный Колька. Но тому мать дала задание и лес «накрылся».

Грибов было много. Это, пожалуй, единственное, чего было много. Всё остальное: пшеница, картофель, рыба и мясо почти отсутствовало.

Картошку и пшеницу сожрала саранча, скот пал от неизвестной напасти, от жуткой жары обмелели реки, и рыба просто-напросто ушла, где глубже. Голод подбирался не шуточный.

Теперь ребята почти ежедневно набирали грибов: ели так и засаливали впрок.

Муки из старых запасов оставалось мало и, поэтому, хозяйки подмешивали в неё лебеду. Чтобы чай был слаще, в заварку добавляли сухой моркови. В общем, кто что мог, тот то и делал.

Бродя по лесу, Порфирий что-то нашёл и, протерев, положил в карман штанов. Уже сидя у костра, он достал находку, послюнявил палец и потёр им это что-то. Оказалось, что это окаменелая ракушка.

- Аммонит, - сказал дед важно, - ежели его распилить или разломать, то так можно найти маленький камушек сердолик, или пиритик. Он такой серебристый, на денежку похож. Да-а, - протянул Порфирий, - бедна земля чебоксарская на камни. Не то, что у нас в Сибири! Куды ногой не ступишь – сплошь алмазы, малахит, топазы, хризолиты и прочая россыпь.

- Ал-ма-зы, - протянул Василёк. Он слышал, что это жутко дорогой камень. И уж если его продать, то можно накормить не только их, чапаевскую семью, но и Носачёвых, то есть Мишкину, и даже несуразного Кольки большую ватагу.

- Ага, алмазы, - поддакнул дед. У нас в Сибири, голубь мой, не только ихние залежи, у нас, брат, ермаковы похоронки кругом.

- Чьи похоронки? – не понял Мишка.

- Ермаковы. Ну, был у нас герой, Ермаком звали.

- Расскажи, дед Порфирий, - пристал Васька.

- Расскажу, а чё не рассказать-то, - согласился тот. - Дело это давнее, - начал он, после недолгого молчания.

Мишка подбросил в костёр несколько веток и уселся поудобнее.

- Так вот, триста лет назад родился у Тимофея Афанасьевича младший сынок по имени Василий.

- Как меня зовут, - заулыбался Василёк.

- Точно, прям как тебя!

- Дальше, дед Порфирий, дальше говори! – перебил их Мишка.

- Шустрым рос тот малец, добрым, справедливым. Говорили, будто спас он лебединые яйца, когда медведь задрал родителей. Он тогда те яйца взял, да гусыне и подложил. Та их высидела, а в нужное время, когда лебедята вылупились, Василий их кормить сам стал, в тепле держать и на воду привёл. В общем, вырастил их. Так они ему верой и правдой служить стали. На зиму в тёплые края улетали, а на лето к нему прилетали. Говорили, что спасли не раз его от врагов.

- Здорово, - мечтательно сказал Васька, - неужто такое бывает?

- И не такое ещё, сокол мой, бывает. Жизнь длинная, сам увидишь! Ну, так вот. Рос, рос Василий Тимофеевич, да вырос. И назначили ему купцы, братья Строгановы, плоскодонное судно по Волге да Каме водить, товары их туда-сюда перевозить. Возил он, возил, да только ему под купцами ходить страсть, как не хотелось. И ушёл он в свободное плавание. А сам-то, без денег, - как проживёшь? Никак! И стал тогда Василий дружину набирать, с ней разбоем заниматься на реках. Большое войско собрал, корабль занял. И пошло дело. Многих неприятелей тогда по воде ко дну пустил. И товар отобрал.

Только просто разбоем ему надоело заниматься. Стал он со своим войском границы охранять на Руси. То шведов побил, то атаку на могилёвской крепости выиграл, то в Ливонской войне участвовал. Итого, более двадцати лет границы да рубежи наши держал, врагу не давал.

Время подошло, снова купцы, братья Строгановы, на него вышли. Зовут в Сибирь. Там татарское ханство во главе с ханом Кучумом дань царю Ивану Грозному платить перестало.

А Василия к тому времени уже Ермаком-атаманом звать стали.

- Дед Порфирий, - перебил Василёк, - ответь: почему царя грозным звали и атамана Ермаком?

- Атамана так прозвали за характер его крутой и жёсткий. Ведь ермак – это жернов небольшой мельничный. А царя грозным назвали…. - он задумался. – Это кто как рассказывает. Кто говорит, что в ночь грозовую он родился, а кто – что лют сильно был. Много народу напрасно извёл. Поди, сейчас, разбери!

Так или иначе, твёрд атаман Василий по прозвищу Ермак. Прознали про него в народе, каждый норовил к нему с жалобой придти, мол, решить он помогал.

И Строгановы к нему тоже решили за помощью обратиться.

Через Чусовую, через Уральский хребет, пошёл Ермак войной на хана Кучума.

По пути разного ворога и неприятеля уничтожал, такой он храбрый был, и такое хорошее войско у него было. Много разного добра они завоёвывали, да куда ж его с собой таскать? Так и стали в похоронных местах закапывать. Или в гроты прятать на Чусовой. Люди бают, что и по ныне клады ермаковские находят.

- А дальше, дедушка?

- А дальше, голуби мои, вышел Ермак в город Сибирь и побил Кучума. И стал тогда народ его называть Ермаком-покорителем Сибири.

Узнал про это царь Иван Васильевич Грозный и повелел слугам привести к нему этого храброго воина-атамана и его войско. Щедро тогда наградил царь всех ермаковцев и самого!

Каждому – денег много, оружие, а Ермаку еще и кольчугу по размеру заказали да сковали. Её атаман носил почти всегда в боях разных.

Всё, казалось, хорошо сложилось. И царь доволен, и Сибирь наша. Да только хитрый татарин Кучум злобу затаил, решил в самый неподходящий момент измором Ермака взять. Дождался, когда войско у атамана уменьшится да ослабнет, и напал ночью на Ермака. А у того с собой только пятьдесят человек казачьего дозора. Атаман тогда уставший был, приболел.

Вот в это время он на Ермака и напал. Долго они бились-бились, да где пятидесяти человекам три сотни одолеть! Перебели их, а Ермака всего изранили! Раненым и поплыл он по реке Вагай. Глядишь, и переплыл бы, да царская кольчуга его на дно утащила.

- Жалко, - захныкал Мишка.

- Ага, - вторил ему Васька.

- Жалко…. - согласился дед, - да теперь про него легенды складывают, песни поют. Про удаль, про силу, про героизм.

- А откуда ты, дед Порфирий, всё это знаешь? Ведь триста лет прошло! – поднял выгоревшие брови Василёк.

- А мне дед говаривал, а ему - его дед, а тому – его дед. Так из поколения в поколение и передают.

- Я вот тоже своим внукам теперь о нём расскажу, - пообещал Мишка. – Обязательно!

- И я, - согласился с ним Васька. – Я теперь вообще себя Ермаком называть стану. Я когда тебя, дед Порфирий, слушал, то так всё живо представлял, будто это не с Ермаком, а со мной происходило. И войско моё, и раны мои, и река моя. Всё-всё моё!

- Может, и твоё, - прищурился Порфирий и пристально поглядел на Василька.

Посмотрев, как смачно курит Порфирий, ребятам тоже очень захотелось покурить.

- Знаешь, Мишка, у меня тятька много не докуривает, можно будет его окурки взять и раскурить. Только спички нужны.

- Это можно. – заявил друг. – Я у мамки прошлым четвергом ныкнул. В сарае спрятал. Я сегодня вечером принесу, а ты окурки пособирай. Мы их раскурим и как дед сто лет проживём.

- Точно, - обрадовался Васька, - сто лет!

Присев на завалинку и порывшись в придорожных лопухах, Василёк подобрал два окурка. Поплевав, почему-то, на пальцы, Васька дал один другу, а второй взял сам.

Мишка чиркнул спичкой и раскурил оставшуюся самокрутку. Никакого впечатления она не произвела, потому что он дул в неё, а не вдыхал из неё.

- Ну, как? – спросил Василёк.

- Важнец, - поднял большой палец Мишка.

Васька тоже поджёг огарок и тоже подул в цигарку.

Тут слева от него возникла тень, которая проговорила Колькиным голосом:

- А чем это вы тут занимаетесь?

- Не видишь, - важно ответил Мишка, - курим!

- А мне?

- По губе!

- Не-е, я тоже хочу.

- Тогда поройся в лопухах, может, найдёшь что-нибудь. – Посоветовал Василий.

Колька порылся. Но нашёл не сразу. Пришлось перейти к другой завалинке.

- Давай спички, Мишка!

Мишка чиркнул и дал прикурить несуразному Кольке.

Все втроём держали во рту окурки, и никто не знал, как правильно курить.

Чья-то рука легла Васильку на плечо.

- Эй, пострелы, чем это вы балуетесь? – прозвучал до боли знакомый голос.

Это Иван вернулся с работы и пристально смотрел на мальчишек.

- Ничего, - забормотали ребятки.

- Ничего, дядя Вань, - произнёс Колька, запихивая горящий окурок в карман.

- Разве так курят! – произнёс отец совсем не строго. – Зачем с дороги за чужими подбирать? Я вам свои дам покурить!

- Правда? – не поверил своим ушам Васька.

- Правда, - ответил отец.

В это время карман у Кольки задымился и он заорал. Иван быстро погасил ткань и вынул окурок.

Иван отобрал курево у мальчишек и из кисета вынул махорки. Закатал её в сушёный табачный лист и дал каждому по зажженной сигарете.

- Делайте так, - сказал он, - берите в рот и сильно-сильно затягивайтесь. Как можно сильнее.

Все трое последовали совету старшего. И что тут началось! Каждый кашлял как ненормальный, слёзы лились градом, горло драло нестерпимо, и никто из них ничего не соображал. Старший Чапаев смеялся до слёз и понимал, что эти ребятки теперь закурят ой, как нескоро!

Так была выкурена трубка мира. Один – единственный раз. Больше никому не приходило в голову снова прикурить цигарку.

Как-то поздно вечером, когда почти все уснули, Иван сказал жене:

- Знаешь, Катя, у меня ноги стали, от лебеды в хлеве, пухнуть. Хожу как на колодах. А ведь мои руки – главные в доме. Если я свалюсь, кто вас прокормит?

- И впрямь, Вань, опухли совсем, - погладила она ноги мужа.

- Я так думаю, надо нам сниматься отсюда. Продавать дом и уезжать.

- Как продавать? – ахнула Катерина. – Совсем уезжать?

- Совсем, родная. Голод будет в эту зиму. Запасов нет, работы – тоже. Как проживём? Никак. Детей, не приведи господи, потеряем и сами помрём.

- Как страшно ты говоришь, Ваня!

- Страшно – не страшно, а ехать надо. И поторопиться. А то лето прошло, сентябрь кончится. А если рано река от морозов встанет? Что тогда? Я вот недавно от родственников из Балаково письмо получил, пишут, что там работа есть. А это прокорм. Здесь все ноги испортил, никто ничегошеньки не строит. Ни домов, ни бань, ни даже ставень треклятых. Нет заказов, хоть тресни! Последний мешок с мукой остался. Всё съели. И если б не грибы, то и с голоду пухнуть бы начали.

Катерина заплакала. Иван не противился. Так женщины устроены: радость – слёзы, горе – тоже.

Как-то Василёк увидел у себя дома дальних-дальних родственников. Но они не сели чай пить, а пришли с метром и мерили всё – углы, стены, потолок, печку, землю при доме и ещё что-то.

Он очень удивился и, подбежав к матери, спросил:

- Мам, что они всё меряют?

- Да покупку обмеряют. Они у нас дом решили купить.

- А мы? Где мы жить будем?

- А мы уедем.

- Это куда? Куда уедем?

- Отец говорит в Балаково. – Ответила мать, и губы у неё задрожали.

- И скоро?

- Скоро, сынок, недели через две. Вот покупку они оформят, так и тронемся. Иван спешит, чтобы река не встала. На барже пойдем.

У Василька оторвалось сердце и упало куда-то в живот.

- А как же Мишка и другие ребята?

- Придётся расстаться, - заплакала мать.

- Не плачь, мам, не надо…- утешал её сынок. – Переживём как-нибудь.

Он врал сам себе. Пережить разлуку с Мишкой, дедом Порфирием, сложно, даже очень. Сердце щемит – сил нет.

От этих новостей Мишка Носачёв стал сам не свой. Мать и лоб ему трогала, и даже ругать по разным пустякам перестала –не узнаёт сына и точка! Ходит, голова до пола свесилась, носом постоянно шмыгает, глаза на мокром месте. Знает, что сын с Васькой Чапаем расстаётся, но чтобы так переживать!

- Ничего, Мишенька, ещё с кем-нибудь подружишься.

- Да с кем, мама? Разве ты не знаешь, что на свете только один друг и бывает! И Это -Васька!

Мать кивала и утирала краешком платочка накатившиеся слёзы. Ишь, малец убивается!

Две недели в избе Чапаевых собирались и вязались узлы, коробки, тюки и прочий скарб. Кровать, которую смастерил Иван для них с Катериной, продали тому же родственнику Стурикову. Он ещё сказал, мол, зачем из дома в дом мебеля таскать? Куплю кое-что для семьи. И купил лавки, ушаты, кое-какой инструмент для хозяйственных нужд.

Дети по-прежнему спали на печке, а родители теперь на полу. Нынешний владелец кровать разобрал и собирать хотел только после отъезда прежних.

Наконец, наступил день отъезда. Было холодно. Октябрь сдул все листья и заморозил травы. Они пожухли и по утрам покрывались инеем.

На пристань шли медленно и нехотя. Соседская лошадёнка еле волокла ноги и телегу со скарбом. Понукал ею больной Григорий, живший по правую руку от дома Чапаевых. Катерина шла, укутавшись в три платка. Василия и других детей одели потеплее, чтобы на барже не замёрзнуть. Да так и тюков меньше. И платить тоже.

Как ни смотрел Василёк во все глаза, Мишку не увидел нигде. Вот уж и на баржу всё загрузили, вот концы отдали, вот три гудка дали, вот и от берега отвалили. Так и не пришёл он проводить Ваську.

Мать сидела на кульках с вещами, рядом расположились братья, отец и сестра. Только Василёк бегал от одного борта к другому и всё смотрел на правый берег.

Вдруг на одном береговом откосе он увидел две худенькие фигурки. Он узнал их. Это были Мишка и Колька.

Мишка снял телогрейку и рубаху, сломал молодое деревце осины и привязал на него за рукава белую снятую рубашку. Он остался по пояс голым, но сейчас это не имело никакого значения. Высоко подняв ствол с «белым парусом», он громко закричал, размахивая древком из стороны в сторону:

- Прощай, Васька-а-а-а!

- А-а-а, - слышалось Васильку на барже, -а-а-а

- Прощай, Ермак!

- Ак-ак-ак- услышал он вновь.

Василёк поднял руки вверх и закричал, что было сил:

- Мишка, Колька!

- А-а-а-, - донеслось до ребят.

- Прощайте, ребята! – плакал Василёк, размазывая слёзы по щекам, - прощайте, Чебоксары, прощай, город детства, прощай, детство…

Мишка долго смотрел вслед уходящей барже, пока она не превратилась в крохотную точку. Рядом с ним валялся ствол осины с привязанной рубахой. Тело посинело и покрылось мурашками. Колька набросил ему на плечи телогрейку и отвязал одежду.

- Пойдём, Мишка. Мамки ждут.

Но друг стоял как вкопанный. Наконец, он оторвал взгляд от реки и съежился. Рубаху надевать не стал, а просто застегнул душегрейку.

- Ага, - сказал он, наконец, - пойдём.

- Знаешь, сегодня ночью Порфирий помер, - вдруг произнёс Колька. – Мамка его обмывать пошла.

Мишка кивнул и горько заплакал. Уходили все, кто был ему близок. Ну как, как теперь ему жить?

П Е Р Е Е З Д

Баржа была забита до отказа. Большие и маленькие кули с вяленой воблой, тюки с неизвестным содержимым, на корме везли немного брёвен и мешки с углём. Между всем этим хозяйством располагались пассажиры со своими вещами. Сидели и спали – кто на чём. Кто на своих узлах, а кто на кулях с рыбой. Удовольствие – ниже среднего, так как рыба сильно пахла и кололась. От этого народ пропахивал устойчивым запахом и уже сам становился его носителем.

Василёк сторонился рыбных мешков. Он считал, что одежда должна пахнуть свежестью или морозом – зимой и солнцем – летом. Чистоплотность была у него врожденной. Несмотря на жуткую бедность, он старался выглядеть очень аккуратно и даже франтовато. Причёсывался с выдумкой, приглаживая волосы в определенном порядке и с пробором. Эх, если бы не нужда, каким бы щёголем мог он стать!

Гружёная баржа шла медленно, приставая к каждому причалу. Иногда стояли долго, разгружаясь, или ожидая новой погрузки.

Василёк всматривался в берега. Они были откосыми, песчаными и имели малую растительность. Песок на них лежал слоями: жёлтый сменялся очень жёлтым, затем шёл слой белого песка, потом, почему-то, чёрная земля и снова песок.

Кое-где, на выступах берега, стояли одинокие избушки, и мальчику казалось, что если от них сделать два шага к реке, то можно рухнуть прямо в воду. Но, вероятно, это был оптический обман, потому, как люди из домиков выходили, никуда не падали, а напротив, забирались куда-то вверх.

Плыть было холодно. Близкая вода и сильные ветры замораживали всё нутро. Иногда переставали гнуться пальцы и их приходилось отогревать своим тёплым дыханием.

Но все неудобства перекрывала любознательность Василька. Ему давно мечталось о путешествии. И вот оно. Чтобы, хоть как-нибудь развлечься, он представлял себя Ермаком, а все вокруг – его дружина. И не баржа это вовсе, а плоскодонное судно, которое отняли у противного шведа.

Иногда взгляд его останавливался на родителях. Они постоянно о чем-то шептались. Мать с озабоченным лицом, отец хмурый. Васька догадывался, это они обсуждают переезд, и их очень волнует жильё. Отец, правда, заранее списывался с дальним родственником, но как знать, что там их ожидает?

Поздно вечером баржа снова причалила к какой-то пристани. Васька выбежал на неё, чтобы размяться. Ему не спалось, как другим пассажирам. Да и как можно заснуть, когда вокруг столько интересного! Стояли недолго.

Набаржу село три человека. Тётка, мальчик и девочка, которую внёс на руках их провожающий. Разместились они недалеко от Чапаевых.

Своих вещей у них почти не было. Поэтому сели на кули с рыбой. Провожающий их дядька, быстро убежал и баржа снова отвалила.

Утром Васька проснулся от чьего-то крика.

- Холерная!

- Тифозная!

- Заразная!

Орали три сумасшедшие тётки, пальцами показывая на вчерашнюю девочку.

Девочка сжалась в маленький комочек и постаралась закрыть лицо руками. Но Василёк увидел, что и руки и лицо девочки покрыты большими струпьями.

Женщина при ней пыталась баб образумить и просила так не орать.

- Ничего такого нет, - говорила она тёткам, - это всего-навсего такая болезнь, экземой называется. И никто не заразится!

Но, как известно, если в толпе есть паникёры, паника обеспечена.

- Долой её, - орала самая горластая.

- Долой, - визгливо подхватывали две другие, пытаясь привлечь внимание всех окружающих.

Васька пристально смотрел на девочку. Если бы не парша на лице, оно бы было очень красивым. Чёрные волосы, чёрные как смоль глаза, тонкий, с маленькой горбинкой, носик.

Катерина заохала. Ей было страшно, - а вдруг девочка заразная? И жалко – такая милая доченька.

Господи, она ж, наверное, голодная – сказала она сыну. Посмотри, у них ничего при себе нет. Ни узелочка. Поди, Вася, дай им хлебушка, - и она отломила от каравая большой кусок.

Василёк взял хлеб, понюхал его и подбежал к незнакомцам.

- Возьмите, тётенька, - протянул он кусок новой пассажирке. – Девочке своей дайте, - добавил он, смущаясь, - и мальчику.

- Спасибо, милый, - напряжённо ответила та и снова стала осматриваться вокруг. Её было страшно от бесноватых баб, и она очень волновалась за поездку.

На какое-то время те утихли. Но вдруг проснулся здоровенный детина, который ехал, видимо, с кем-то из них, и спросил, что тут происходит.

Бабы наперебой стали рассказывать о больной, снова предполагая, чем та больна и опасно ли это.

- Ерунда, - успокоил их детина, - сейчас за борт выкинем – и вся недолга.

- За борт? – поперхнулась самая горластая.

- Ага…. Таких среди людей держать не станем, - подтвердил свои намерения амбал.

У Василька оторвалось сердце. Он не мог взять в толк, как можно кинуть в воду живого человека?

- Мама! Мама! – закричал Васька, - они девочку хотят за борт выкинуть, представляешь?

- Господи Иисусе! – перекрестилась Катерина, - Да как это можно? Девочку – и в воду, невинное дитятко!

Детина почесался, съел кусок сала с луковицей и поднялся. Он быстрым шагом подошёл к девочке, наклонился и взял ту за ноги. Девочка зарыдала и закрыла ладошками лицо.

- Не смей, гадина, её трогать, - закричал, подлетевший к нему Вася. – Не смей!

- Пшёл прочь, уродец! – отпихнул его ногой амбал, и мальчик упал.

- Слышь, гнида, только тронь её, я тебе твою поганую шею прострелю, - упёрла в сонную артерию амбала дуло маузера, тётка. – Порешу, не глядя!

Детина не ожидал такого поворота и от ног больной отцепился. А увидев стальной маузер в стиснутом кулаке незнакомой тётки, совсем остолбенел.

- Всё, всё, ухожу, гражданочка, ухожу, - забормотал он, косясь на дуло.

- Вали отсюда подальше, - железным голосом проскрипела гражданочка. И передай: кто сунется сюда, к девочке, - пристрелю как собаку!

- Передам, тётенька, всенепременно передам.

- Я тут пост поставлю. Вот двум мальчикам скажу, пусть караулят! Это на тот случай, если отойду по надобности или засну. Покараулишь, парень? - обратилась она к Ваське.

- Обязательно! А маузер дадите?

- Непременно, - кивнула она. – Чтоб такая тварь не смела больше трогать мою девочку.

- Не тронет, тётенька, не беспокойтесь.

И, правда, теперь они вдвоём с сыном железной тётки караулили больную. Когда те спали, Василёк держал маузер и страшно гордился ролью защитника.

Через день они сошли на берег. Васька махал им вслед. Девочку увозили на телеге, и она долго смотрела на удаляющуюся фигуру мальчика, с которым так и не познакомилась.

В тот же вечер Чапаевы увидели, как детина продырявил чайной ложечкой чужой куль с мукой и отсыпал содержимое в свою суму.

- Ты что ж, прохвост, делаешь? Чужое добро разбазариваешь! – накинулся на него Иван. – Я вот сейчас матросу скажу, так тебя, заразу, ссадят. Или за борт выкинут, как ты девочку кинуть хотел.

- Тихо, дядя, не кипиши, - отмахнулся амбал, - сделай вид, что не видел.

- Это как? Я видел, - отрезал Чапаев. – Видел. – И пошёл искать дежурного матроса.

Дежурный матрос тоже был немаленького роста с огромными кулачищами. Не долго думая, он сразмаху всадил кулаком по уху ворюге.

- В следующий раз – башку отверчу. И с баржи выкину. – Пригрозил он детине.

Дальше всё прошло без происшествий. Только повстречался белый пароход, с чёрной дымной трубой и колесом-водоворотом. Палуб было две и на обеих гуляли дамы в меховых манто. Мужчины сидели в креслах и дымили, как пароходная труба. Где-то слышался оркестр, и от этого всего веяло успехом и деньгами.

Чайки сопровождали пароход, толпясь над палубами, и мерзко призывно кричали, выпрашивая еду. О том, что им здорово перепадало, говорила настойчивость птиц: ни одна не переметнулась к барже. Наверное, нищету они чувствовали своими клювами и, по-видимому, презирали её.

Васильку было чуждо всё это барство. Он часто видел плачущую от нужды мать и опухшие от работы ноги отца. Желание заработать побольше денег у него было, но лишь для того, чтобы осушить материнские слёзы и оградить отца от кабальных работ.

Балаково встретило их ярким солнечным днём и толпящимся людом. Никогда Васильку не доводилось видеть так много народа в одном месте. Все куда-то спешили, кому-то что-то кричали, перекидывались кульками, тюками и новостями.

На пристани их ждал дальний отцовский родственник Никодим.

- С приездом, со свиданьицем! – обнялся он с родителями. – Давайте сюда поклажу. – И он сильными руками подхватил чапаевские узлы. - Я вам тут комнатку нашёл у моих родственничков, по жене. Они, конечно, куркули, но другого нет – всё дорого.

Иван загрустил. Получалось, что денег, привезённых с продажи дома, может не хватить не только на покупку нового, но и на постой. «Ладно, - отмахнул он от себя неприятные мысли, - всё потом, потом».

Наконец, Никодим загрузил вещи на телегу и заставил всех сесть сверху них.

- Дорога длинная, - объяснил он родственникам. – Устанете ещё. – Н-о-о, Красава, - чмокнул губами троюродный брат, - н-о-о, залётная!

Залётная крутанула хвостом и медленно тронулась с места.

Дорога была крутой и извилистой. Городок смотрелся весёленьким, просто пряничным и очень понравился Катерине.

Встречные мужики были не выше среднего роста, подстать её Ивану, а бабы полные и крутобёдрые. Не то, что она, сухонькая да маленькая, несмотря, что девятерых родила.

Городок был зажиточным, потому как ехали они всё время мимо двухэтажных каменных купеческих домов, больших мучных амбаров, продуктовых лавок с огромными, зазывающими вывесками, и дымных трактирных. Всюду сновали приказчики, разделив головы на центральный пробор гусиным салом, пьяные купчишки со старыми сварливыми жёнами и, конечно, вездесущие мальчишки.

«Интересно, - думал Василёк, глядя по сторонам, - удастся ли мне с кем-нибудь из них познакомиться? И сам себе ответил: «Да нет, наверное, кто ж с босяками дружит? Эти купчики зазнаистые».

- Тпру-у, - сказал Никодим, уже вставшей лошади. Т-п-ру, Красавка. Тпру, бегунья! Приехали, слезайте.

Катерина оглянулась и увидела одноэтажный деревянный домик с соломенной крышей.

Увидав в окошко телегу, на крыльцо вышел хозяин дома. Он был кряжистым, несколько длинноруким, с большими красными ладонями. Волос был седым, борода – тоже. Он, молча, кивнул приехавшим и подошёл за вещами, взвалив на спину самый тяжёлый тюк, зашагал, сгорбившись в дом.

Во двор выскочила хозяйка по имени Елена. Она искренне улыбалась, не забывая бурчать себе под нос разныебурчалки, типа: «Принесла нелёгкая к нам цыганский табор, знала бы – втридорога запросила бы».

Взяв под локоток Катерину, хозяйка дома сказала:

- Пойдём, дорогуша, я тебе комнату покажу.

Комната была совершенно пустой. Пустой и грязной. Зато отдельной, от друх смежных хозяйских. Егор получил наследство от родителя – этот странный домик: в две соединенные комнаты, а одна, через коридор, совсем отдельная. Папаша Егорки подсмотрел, как строили купцы и позаимствовал кое-что из архитектуры. Именно это позволяло относительно безбедно жить, когда не было работы: можно было сдать комнатку не в ущерб себе.

- Ты, голубка, не стесняйся, - сказала Елена Катерине, - возьми тряпочку, веничек, да помой как нужно.

- Обязательно, - закивала Катерина, - обязательно.

Она подумала, что если б к ней приехали незнакомые, то уж она бы надраила и потолки и стены, а не только полы. Ну, спасибо и на этом. Есть хоть крыша над головой. Потом всё образуется. Обязательно.

- Нельзя ли, хозяюшка, баньку истопить?

- Это можно, - заулыбалась та. – Баньку я сама люблю.

- А то мы с дороги, сколько дней без воды!

- Да, без воды, да на воде, - сострила Елена. – Сейчас пойду, заведу.

«Слава богу, доехали! » - думал Иван. Он втащил в комнату последний тюк и огляделся.

- Катя, скажи Анне, пускай быстро вымоет полы и стены, а я потолок помою.

- Куда тебе, Иван, да с дороги! Сейчас Ваське скажу, он сделает.

- И то верно, - согласился, разморённый от усталости, муж.

Аннушка подоткнула подол, вооружилась тряпками и щёткой и быстро всё вымыла. Паутина на потолке была годовая. Что уж там в неё ловил паук – неизвестно, только сплёл он её на свою паучью совесть.

Вечером собрали общее чаепитие. Отмытые и отутюженные Чапаевы сидели за небольшим хозяйским, плохо струганным, столом. Иван прошёлся рукой по доскам и предложил Егору завтра довести стол до ума. Он привёз с собой не только скраб и вещи, но фуганки, рубанки, долото и многое другое, так обременявшее путь-дорогу.

Егорка обрадовался. Ведь у него только руки длинноваты, да ладони грубоваты, но всё это растёт, словно не из того места. А ещё больше понравилась халява. Пусть всё за него сделают постояльцы, а то Лена плешь прогрызла.

Следующим утром, Иван вытащил хозяйский стол во двор, разобрал его до винтика, острогал доски, ошкурил, выровнял доски с торца и собрал всё заново. Получилось гораздо лучше прежнего.

Егору понравилось, жене – тоже. А ещё Елене понравилась надёжность – сказал и сделал. Не то, что муж. Проси – не проси, если и пообещает, то вряд ли скоро сделает.

В первую ночь пришлось спать на полу. Печки в комнате не было, то есть была, но стояла боком, и залезть на неё могли только хозяева. Поэтому Иван сегодня обязательно пойдёт на строительный рынок, чтобы купить старых досок для кроватей. На новые денег маловато. Им ещё жить да жить. А спать на полу холодно, жадноватые хозяева плохо топят, и жар достаётся, в основном, им. Так и детей недолго застудить – не май месяц.

За три дня были сделаны спальные места. Одна большая кровать для него и Катерины, и два лежака в два яруса – для детей. Гриню, младшенького, и Ваську – наверх, а Аннушку внизу уложат.

Старшие сыновья уже на второй день нашли себе приработок с проживанием. Михаил – у Суркина, - купца второй гильдии, а Андрюха в плотницкую артель подвязался, они уже куда-то строить отвалили. Да и где им всемером на девяти метрах толкаться! Сыновья здоровые, почти мужики, большие.

Анна думала, как ей помочь родителям. Ведь лучше всего деньгами. Для этого можно что-то связать и продать. Она же хорошо кружева плетёт. А в Балакове модниц много, сама видела. Гуляют расфуфыренные, с зонтиками, кожу берегут.

Только вот как ей предложить свои услуги? Кому? Тут знакомства нужны. Эх, жаль у неё все кружева в Чебоксарах остались, показать нечего.

Василёк тоже ходил и осматривался. То тут, то там, на улицах, дрались. Ему тоже подраться хотелось, просто кулаки чесались. Но как? Ещё объединятся и тебе накостыляют.

Зима потихоньку отбирала права у осени. Лужи на дорожках стояли ледяными и уже не трещали, когда по ним каталась ребятня.

Васька бродил по кривым городским улочкам и придумывал, чем полезным заняться. Вдруг, в переулке, он увидел, как несколько барчуков бьют одного. Барчуками называли детей зажиточных горожан или купцов. Их за версту было видно по хорошей одежде и добротной обуви. Да и вели они себя нагловато, кто победнее – того обязательно унижали. Вот и сейчас мальчишке, лежащему на земле, всовывали в рот первый снег и орали, чтобы он подавился.

- Уроды, - вскипела Васькина кровь моментально, - я им покажу, как слабых обижать гуртом!

Недолго думая, он с наскока навалился всем телом на обидчиков и навешал каждому болезненных тумаков.

От неожиданности, они вылупили глаза и отпустили парня. Тот вскочил и отбежал на почтительное расстояние.

Васька один ввязался в драку и молотил со всей злобой то по одной сытой роже, то по другой.

Постояв в стороне, бывший избиваемый, тоже присоединился. Теперь барчуки получали с четырёх кулаков, поэтому скоро ретировались.

- Мы тебя ещё уроем, - крикнул, убегая, один из них Васильку и погрозил кулаком.

- Давай, давай, улепётывай, раскормленная рожа, - крикнул в ответ он и свистнул.

- Андрюха, - протянул руку незнакомец, - Сазонов.

- Васька. Чепай – пожал тому руку Василёк.

- Чепай? Как кличка звучит.

- Ага, - согласился Васька, - как кличка. Это и была кличка моего прадеда. Он по Волге лес сплавлял. И кричал тем, кто на берегу, молцепай багром, зацепляй. Может, беззубым был, может глухой, не слышал, только вместо цепай получалось чепай. Так и прозвали его. Он утонул: брёвнами затёрло, так и не выплыл. А кличка моему деду по наследству передалась, потом отцу, потом старшему брату, потом мне. Вот так.

- Здорово, прям история!

- А ты как хотел! – засмеялся Василёк.

Так мальчишки подружились. И теперь вместе строили снежные крепости и рыли снежные тоннели. А ещё катались на салазках с крутой горки.

Однажды Васька возвращался домой после катаний. Андрюха побежал на другой конец городка, где ждала его мать.

В тёмном и безлюдном переулке он увидел тех самых барчуков, только теперь их было больше – семеро.

- Иди, иди, рванина, к нам – поманил указательным пальцем самый старший, - мы тебя сейчас убивать будем, - и показал Ваське палку, которую прятал за спиной.

Его примеру последовали и другие. И теперь семь палок смотрело в сторону мальчишки.

- Какие храбрые мальчики! Семеро на одного да ещё с палками! – вдруг засмеялся Василёк. – А без палок, что? Страшно? – И расхохотался ещё громче.

Барчуки заскрипели зубами.

- Слышь, мы сейчас посмотрим, как ты под нашими палками смеяться будешь. Уроем тебя, мать не узнает.

И тут неожиданно для самого себя Васька выпрямил плечи, сжал стальные кулаки и даже, вроде, вырос ростом.

- Слушайте меня все внимательно, - сказал он хриплым и почему-то низким голосом, - убить вы, конечно, меня можете. Вас – семеро, я – один. Но помните, одного из вас я заберу на тот свет с собой обязательно! Одному из вас я перегрызу горло вот этими зубами, - и Василёк постучал пальцем по белоснежным крепким зубам. Я ими камни разгрызаю, а уж ваши рыхлые кадыки тем более оторву. Не оторву, так задушу. Верьте мне, купеческие выкормыши!

И такая в нём была в тот момент уверенность, что барчуки дрогнули. Стоявшие по бокам, бросили палки и произнесли:

- Ну, его к чёрту. И правда, задушит, ненормальный.

- Задушу, не сомневайтесь, - поддакнул Чапай. – В клочья порву, только троньте. Даю вам минуту на размышление, выбирайте, кому из вас сдохнуть сегодня!

И Василий стал медленно приближаться к этой компании.

Четверо бросились врассыпную. Трое с палками стояли в раздумье: верить или нет.

Когда Василёк подошёл ещё ближе – поверили сразу. Таких лютых глаз не было ни у кого в этом городке. Боевое настроение мальчишек куда-то улетучилось. Палки были выброшены, а самый старший спросил:

- Как звать тебя, нищета?

- Ермаком звать. Или Чепаем. Зови, как нравится. Я на оба имени откликнусь. Запомни, выкормыш, только попробуй друзей моих трогать, я тебе шею поломаю. Я предупредил.

Старший понял – не шутит этот Ермак. Точно не шутит. И переломает при первой возможности.

Василёк развернулся, сплюнул и пошёл. Они стояли и смотрели ему вслед. И никому почему-то не пришло в голову схватить палку и швырнуть ею в голову Чапаю. Никому.

Они стояли и смотрели, как он уходит, как скрывается за поворотом. И только, когда он совсем пропал из виду, очухались.

- Эх, надо было ему по шарабану треснуть, - сказал старший.

Но никто его не поддержал. Двое друзей трусливо отмалчивались. Старший понял, что трепаться сейчас глупо, потому что струсили перед этим босяком, потому что есть в нём, какая-то неведомая для них, сила, которой нет ни у кого из присутствующих, и она победила.

Понурые и раздавленные, парни расходились по домам молча. Теперь имя Чепай зазвучит по городу. Мало кто рискнёт с ним потягаться силою. Не ту силу он применяет. Духовную.

Анна вязала кружевной воротничок на продажу. У Ивана хоть и была работа, но от случая к случаю. Какая стройка зимой? В лучшем случае, починить сельхозинвентарь на лето. Или прибить кому-нибудь чего-нибудь.

Василёк тоже подумывал о работе. Только вот мал ещё, не берут такого на строительство. Отцу помогал по мере возможного.

Наступала пора зимних праздников. Калядовать весело. Стучи себе в любую дверь, пой песни, строй рожицы и, хвали-похваливай хозяев, глядишь, и угостят тебя пирогом с капустой или конфетами. Ребячий праздник.

Василёк с другом решили не нарушать традиций. Выпросили у родителей тулуп, вывернули его и прикинулись козлами. Лица разрисовали, рога бумажные прицепили. Образины, да и только.

Выбежали под вечер на улицу, там к ним ребята примкнули, а Васька и рад, чем больше народу, тем веселее. Постучались в первую дверь.

Там за дверью жил Ефим. Да такой скряга, что сам себе жадничал. Жадным он родился. С детства ничем не делился ни с братьями, ни с сёстрами. Не говоря уже о друзьях. Да и кто будет дружить с жадиной?

Когда вырос, - так и не женился. Жалко на свадьбу тратиться, жалко денег жену содержать, жаль и жаль, и жаль.

Дверь Ефим не хотел открывать. Кому это в голову пришло так поздно стучаться?

Но любопытство перевесило лень, он открыл. На пороге стояли не то козлы, не то сопливые мальчишки. Сначала они заблеяли, потом спели Ефиму песенку, потом похвалили хозяина, и Ефиму вдруг это понравилось. Потом они просто стояли и чего-то ждали. Он так и не понял – чего?

Затем, один побойчее, сплясал, чуть не уронив большой сапог, явно с чужой ноги. И снова воцарилось молчание. Ефим молчал, они тоже молчали.

Промолчав с минуту, кто-то жалобно спросил:

- Дяденька, а конфетами угостите?

- Конфетами??? – брови жадюги выскочили под самый чуб. – Да с какой стати?

- Ну, мы вам пели, плясали, - начал было один из них.

- Вы в удовольствие делали. В своё. За удовольствие не платят. Ишь, чего удумали, конфеты им подавай! – проворчал он и захлопнул перед ребятами дверь.

- Куркуль недобитый - произнёс Андрюха.

- Точно, недобитый, - повторил кто-то из мальчишек. – А знаете Что? Давайте у него дверь водой зальём! Ночью вода схватится, щели заледенеют, дверь утром не откроется.

- Давайте, - захохотали ребята.

Они не поленились дойти до соседнего уличного колодца, и ведро зачерпнули воды. Вначале залепили щели снегом, а поверх стали поливать водой.

На улице холодало, и уже скоро притвор обледенел.

Утром Фима не смог выйти наружу. Он сидел на лавке и думал, как поступить. Ломать дверь – жалко. Расконопачивать окно и вылезать в него – тоже не с руки. Потом придётся покупать или брать где-то клей, бумагу и снова заклеивать. Опять затраты.

Так в раздумьях прошло три дня. Обнаружил Ефима сосед, который увидел неметёный двор и отсутствие следов на снегу. Подойдя поближе, он увидел, что дверь начисто заледенела, и постучал в неё. Изнутри слабым голосом отозвался Фимка.

Сосед взял топор и обухом сколотил весь лёд. Дверь открылась, и на пороге появился хозяин. Он горячо благодарил соседа, но домой не позвал и ничем не угостил. Стало чего-то очень жаль….

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 Следующая ⇒