П А С Т У Х

Сидя в сарае, Иван ремонтировал соседскую борону. Сарай у него был хоть и маленький, но очень чистый; каждый инструмент аккуратно висел на стене, верстак с тисками – в дополнительных полках, куда складывалась всякая нужная мелочь.

С молодости он был большим аккуратистом. К этому приучил и своих детей.

Вдруг в проёме мелькнула тень. Это Авдей пришёл к соседу, чтобы поговорить:

- Здорово, знаком, - обратился он к Ивану. – У нас тут пастух шибко запил, теперь, почитай, на неделю будет. Так ты своими сыновьями не выручишь?

Всех мужиков он звал, почему-то, «знаком», а баб - «товарка». На деревне Авдей был кем-то вроде старосты, хотя и не официальным. Нет-нет, да и доглядывал за порядком то тут, то там, восстанавливая попранную справедливость.

- Не-е, не смогу помочь, - ответил Иван. Я сегодня вечером ухожу с Михаилом и Андрюхой в соседнее село, баню строить.

- Так у тебя еще сын есть. Васька.

- Мал ещё, не справится.

- Как не справится? Восемь лет мальцу, девятый.

- Опыта у него нет, - стоял на своем Иван, - даже подпаском никогда не ходил.

- Выручай, знаком. Горим. Завтра стадо некому гнать. Я и деньгу заплачу, бабы харч на день соберут. Выручай!

Чапаев задумался. Деньга – это хорошо. Сейчас, ой как кстати, будет.

- Ладно, поговорю с Васькой, - пообещал он.

Вечером Васильку объявили, что завтра на рассвете он должен будет выпасти стадо. Хорошенькое дело – стадо! А как к нему подступиться? Но тятька сказал, что надо, значит, надо. Его слова – закон.

Всю ночь Вася глаз не смыкал, волновался. Только-только на рассвете задремал – мать разбудила. Наскоро умывшись, он пулей побежал в самый конец деревни.

Там его уже ждал Авдей с пастушьим восьмиметровым хлыстом и котомкой с варёной картошкой и квасом:

- Ты, паря, на покосы животину не води. Сожрут траву там, - людям косить на зиму будет нечего. Выбирай лужок травный, да смотри, чтобы клевера там не было. Если корова клевера наестся, а потом попьет, её раздует так, что поперёк себя шире будет, а то и помереть сможет. Так что, гляди в оба, - торопливо говорил он Васильку. – А так, ничего не бойся, они смирные, привыкшие. Ну, давай, дуй, Васёк. С богом! – он перекрестил мальчишку и зашагал прочь.

Собрав на деревне скот, Васька двинулся вперед, заметно волнуясь. Но по дороге волнение постепенно улеглось и стало даже весело.

Выбрав подходящий луг, он быстро обежал его по кругу, убедившись, что клевера на нём мало.

Коровы принялись за траву, Васька сел на пригорочек, чтобы всех видеть.

Что за чудо наша природа! Леса да перелески, поля да луга. Разнотравье. В полуденную жару травы разморит солнце, и они отдают свой аромат – сильный, терпкий, пьянящий.

Пока коровы паслись, Василёк пробовал пощёлкать пастушьим кнутом. Да где там! Он тяжёлый и длиннющий. У пастуха Егора одни ручищи по два метра, Ваське им не только щёлкнуть, удержать трудно. Пришлось сломать длинную хворостину. Но пока всё спокойно. Скоро на речку надо будет их погнать, на водопой.

Водопойная речка была быстрой и мелкой. И вода в ней была приятная, прохладная. Коровы жадно пили, а некоторые ложились в неё, чтобы хоть ненадолго избавиться от надоедавших слепней.

Василёк тоже немного обтёрся прохладной водой, и через какое-то время стал собирать стадо снова на луг.

Бурёнки поднимались и шли нехотя. А потом и вовсе разбились на группы. Старые коровы пошли в одну сторону, молодые – в другую, а одна – прямиком в лес.

И вот тут Васька понял, что это конец. Он носился от одной бурёнки к другой и никак не мог вернуть никого на место.

- Миленькие, - говорил он старушкам, - тётеньки, давайте на лужок, давайте, мои хорошие.

Но те и ухом не вели. А что? Это – так себе мальчик, не Егор с кнутом, а недоразумение с хворостинкой. Зачем его слушать?

- Коровки, ну, пожалуйста, - умоляло недоразумение, - пожалуйста, пошли на лужок, - и потрясало в воздухе прутиком.

Кое-как загнав их на луг, кинулся за молодыми тёлками. Те намеревались уйти куда-то в сторону. Потеряв терпение, Василёк догнал их и заорал перед мордами:

- А ну, пошли на место, паразитки непослушные! А то, как дам сейчас по носарам!

С большим трудом вернув молодок, Васька кинулся за той, которая убежала в лес. Взмыленный, он всё же увидел её в полукилометре от луга. Подбежал и заорал:

- А ну, бычарасвинская, айда на место! А то, как сейчас двину по хребту!

Это он, конечно, загнул для устрашения. Ударить корову прутом он боялся: кто его знает, чего у неё там, в башке рогатой. Ещё боднёт или ногой двинет – всё равно мало не будет. В общем, насилу пригнал наглую рыжуху в стадо и уже зорко смотрел, чтобы они себя хорошо вели…

К концу дня, когда коров надо было уводить в деревню, он был выжитым лимоном. И очень пожалел, что пока маленького роста, а не здоровый, как пастух Егор. Домой принёс почти всю еду. Мать ахнула: - Как же так – весь день голодный! – И захлопотала с ужином. Пока грела, увидела, что работник спит себе, сидя на лавке, так умаялся.

Утром следующего дня, Василька в конце деревни ждал Мишка.

- Привет, - сказал он, - я с тобой пойду. Я вчера тебя всюду искал, пока мне кто-то не сказал, что ты пастухом заделался. Тяжело там?

- Ага, - сознался друг. Очень. Особенно, когда бегаешь за ними по разным местам, собираешь в кучу.

- Плёвое дело, - пообещал Мишка, - сегодня мы вдвоем, они нас забоятся.

Василёк не возражал. Конечно, вдвоём куда лучше, чем одному. Да и веселее.

Где-то с полудня, после водопоя, повторилось почти тоже самое. Только теперь они носились вдвоём в разные стороны и орали разные угрозы непослушным животинам.

- Не-е-е, - повалился на траву запыхавшийся Мишка, - так больше нельзя. Эти твари совсем от рук отбились! Надо что-то завтра придумать. Я с дедом свои поговорю. Он когда-то пас кого-то. Телят, что-ли… Или овец, - не помню.

- Главное, - засмеялся Василёк, - чтобы он помнил.

Даже вдвоём было трудно пасти животных. Те не слушались непривычных человечков. Ни хлыста, ни команды, одни крики.

- Точно, Васька, я у деда всё-всё выспрошу, глядишь, он и поможет чем.

И дед помог. Третий пастуший день прошёл на диво спокойным. А дело было вот в чём.

Мишка вытащил из материнских запасов две пригоршни соли. Тихонько пересыпал себе в карман, как посоветовал ему дед, и на лугу рассыпал мелкими щепотками, в разные места.

Как коровы учуяли соль, было непонятно, но даже на водопой оторвать их от зеленушки было очень сложно.

После речки все коровы дружно, не разбегаясь, пришли на лужок и снова принялись за лакомство. К концу дня луг напоминал пашню. Съедено было всё под корень.

Васька был доволен, а Мишка ликовал! Ещё бы: ни тебе бега, ни тебе крика, лежи на пригорке, почихивай. Спасибо деду, научил спокойной жизни!

В один из дней, к ним на пастбище прибежал несуразный Колька Петров.

- Парни, я вас три дня ищу, - прокричал он ещё издали. – Хорошо, подсказали, где вас найти. – Вы теперь у нас пастухами будете? Да? И как пасется вам?

- Твоими молитвами, - пробурчал Васька. – Садись, лучше, с нами обедать, - и он пододвинул Кольке две картофелины.

- Это я завсегда, - просиял тот, - это я люблю!

Василёк взглянул на небо:

- Скоро на водопой погоним, - обратился он к Мишке.

- Ага, - закивал тот, жуя ломоть хлеба. – Погоним.

- А можно я с вами?

- Давай, - согласился Васька.

- Ага, - повторил Мишка.

Пока коровы пили, а Мишка с Васькой окунались в местечке поглубже, их друг исчез из виду.

- Мишка, куда Колька испарился?

- Не знаю, - пожал мокрыми плечами тот, - Может, в лесок убежал?

- Может.

Стали собирать стадо в обратный путь. Все коровы вышли, кроме одной. Черно-белая бурёнка осталась лежать в речке. Васька присмотрелся и ахнул.

- Мишка, глянь, - закричал он, - Колька, гад, чего вытворяет!

Гад Колька пил молоко прямо из вымени коровы.

- Да я сейчас тебе рожу начищу, - заорал Мишка дурным голосом. – Паразит, что мы тётке Анфиске скажем, когда она литра не досчитается?

- Ладно, вам, дело какое! – попытался оправдаться несуразный Колька. – Она мычала, я ей облегченье сделал.

- Облегченье, - кипятился Васька, - я вот башку тебе откручу, сразу телу твоему облегченье настанет!

- Да, ладно, не ори, - сопротивлялся тот, - я чуть-чуть только. Я страсть, как молоко люблю. Мне больше-то ничего и не надобно.

- Мы его все любим, только подлости такой не делаем, - сказал Мишка, успокаиваясь. – Ты это, в общем, будешь так делать, - сюда не приходи.

- Не буду, ей богу, не буду, - поклялся Колька. – Я вот сюда шёл, около перелеска полянку видел, - начал он, так там грибов странных видимо-невидимо.

- А чем же они странные?

- А высокие, как зонтики раскрытые и размахрённые. Я таких раньше не знал. Вот интересно, съедобные ли? Может, попробовать?

- А если поганки? – усомнился Васька.

- Дак мы их пожарим и поймем.

- Где пожарим? Ни спичек, ни сковороды, ни масла.

- Да. С маслом проблема. Масла у мамки не выпросить, - согласился Колька.

- Чё, прям на лампадном? – удивился Мишка.

- Ну, да. Я сейчас сбегаю домой, мигом оборочусь, вот увидите, - проговорил несуразный Колька и побежал в деревню.

- Вот чумовой, - ухмыльнулся Василёк.

- Ага, - закивал Мишка.

Где-то через час, на лужок прибыли сковорода, спички, немного растительного масла, спёртого у матери тайком, и сам Колька.

Пока ребята набирали хвороста и разводили огонь, он сбегал на полянку и набрал неизвестных грибов. Ножки у них и вправду были длинными, шляпки круглыми и большими, как зонтики с бахромой.

Мелко наломав грибы, ребята жарили их на раскалённой сковородке.

- Ароматные, - водил носом Носачёв.

- Ароматные, - соглашался с ним Чапаев.

Когда они пожарились, ребята долго смотрели на сковородку, не решаясь взять кусочек. Кому ж охота отравиться!

Первым не выдержал несуразный Колька. Он схватил со сковороды жареную шляпку и грязными крючковатыми пальцами запихнул её в рот. Потом ещё, ещё и ещё.

И пока Мишка с Васильком смотрели, как он ловко управляется с «поганками», двух третей жарёхи как не бывало!

- Вкусные, - с набитым ртом, промычал Петров. – Ей богу, вкусные.

Друзья недоверчиво взяли по кусочку, попробовали. Понравилось. Захотели ещё, но уже не было. Петров всё подъел.

- Надо набрать домой, - сказал Васька.

- Ага, надо, если с этих не отравимся, – закивал Мишка.

- Я стадо соберу, а ты иди грибов с Колькой насобирай. Маме отнесу, может, она про них чего-то знает.

Дома Катерина, увидев котомку с этими грибами, заулыбалась и сказала, что их знает. Что называются они или зонтиками, по внешнему виду, или курятниками, по вкусу, напоминающему мясо кур. Затем очистила их, подварила и зажарила с картошкой.

Васильку очень понравилось, пальчики оближешь.

Вечером пришёл Авдей и сказал, что пастух Егор протрезвел, и завтра сам погонит стадо. Забрал у Васьки кнут, котомку и дал Катерине три монетки.

- Это тебе за Васькины труды, хозяйка. Спасибо от деревни.

- Мам, - попросил сын, - дай мне монетку, я Мишке снесу, он мне помогал.

- Обязательно снеси, - протянула деньгу Катерина. – Иди, отдай.

Мишка был на седьмом небе. Он впервые отнёс матери заработанную монету. Гордость его так и распирала.

В воскресенье вернулся отец, и они засобирались в гости. Пригласила их кума Матрёна. У неё народился ещё один малец, и теперь праздновали его крестины.

По этому поводу, Катерина пришивала тоненькое кружево к своему белому праздничному платочку.

Главной кружевницей в семье, да, пожалуй, и во всей деревне, была её дочь Аннушка. Каких только узоров не выходило из-под её тонких ловких пальчиков! Мамина гордость и краса, шестнадцатый минул. Почти невеста.

Для кумы Матрёны приготовили подарочек: кружевной воротничок для парадной блузки или платья, да двух маленьких цыпляток. Хорошо бы, конечно, денежкой дать, или, там, ложечкой серебряной, только где это всё взять? Самим не хватает на жизнь.

У Матрёны было шумно и весело. После тяжких трудов, мужики расслабились и за едой с удовольствием общались. Женщины сидели чинно, смеясь, закрывали ладошками рты, стараясь соблюдать приличия.

Сама хозяйка сидела с привязанной к запястью верёвкой, которая держала люльку, подвешенную к потолку. И когда младенец в ней начинал безбожно орать, Матрёна качала рукой туда-сюда и он, успокоившись, снова засыпал.

На столе была незатейливая еда: картофель, запеченный в горшочке, квашеная капуста с солёными огурцами, зажаренная, по случаю, курочка и блинчики со сметаной.

Отобедав, подобревший Иван, стал травить байки про Авдея:

- Захожу я как-то к Авдею в гости, а он на полу лежит, голова на чурбаке, а ноги на подушке. Я ему говорю: «Хозяин, ты перепутал, надо голову на подушку, а ноги на чурбак». А он отвечает: «Не-е, у меня сегодня голова – дура. Ничего не заработала, а ноги – трудяги. Бегали туда-сюда. Они подушку и заслужили».

Гости засмеялись. О чудаковатостиАвдея ходили разные слухи. Люди охотно их пересказывали и по-доброму над ним посмеивались, ценя в нём хорошего человека.

- А вот еще случай, - вставил Пётр, муж Матрёны. – Я к нему пришёл, да на обед попал. Сидит он на лавке, держит в руках отрезанный ломоть хлеба, на конце ломтя стоит яйцо варёное. Он хлеб ест, а на яйцо смотрит. Крупные куски откусывает, чтобы скорее до яйца добраться. Я его спрашиваю: «Что ты делаешь? » А он отвечает: «Не видишь, яйцо с хлебом ем». Я засмеялся и отвечаю, мол, до яйца ещё три минуты хлеб жевать! «Ничего, - отвечает, - я вприглядку привык».

- А вот я слышал, - вступил в разговор Ефим, крёстный младенца, - когда перепись населения была, он не смог назвать имя своей жены.

- Это как? – в один голос удивились женщины.

- А так. Спрашивают его: «Как тебя звать, мужик? » Он отвечает: «Авдеем». Спрашивают: «Фамилия? » Отвечает: «Иванов». «Женат? » - говорят. «А как же! » - отвечает. - «Почитай, пятый десяток! » Те: «Как зовут? »

- Кого?

- Да жену твою. Как зовут?

Авдей в затылке чешет:

- Не знаю.

- Как же это? Сорок с лишним лет живёшь, не зная имени?

- Да я в молодости, как ухаживал за ней – знал. Потом женился и стал звать её женой. Жена, да жена… Дети пошли, - зову матерью. Мать, да мать. Внуки – бабкой величал. А разбежались все, - старухой кликаю. Старуха, да старуха…

- Ну иди, дед Авдей, узнай имя жены своей. Воротись и скажи нам.

Тот, костеря всё на свете пошёл домой. Спрашивает у жены: «Старуха, как тебя звать-то? »

А та ухватом из печи горшок доставала. Да как хрястнет его по башке, да как завопит:

- Идол бестолковый, пятый десяток живешь, имени мово не помнишь. И на минуту сама задумалась, мол, как её зовут? Потом вспомнила и заорала: «Наталья я, с крестин своих, дурья твоя башка! Наталья! »

Долго ещё рассказывали друг другу гости истории и анекдоты, весело было, не хотели расходиться.

- Вот в соседней деревне – заговорила Матрёна, - крестины были. Покрестили ребёночка, праздновать стали. Дьякона пригласили. Люди небедные. Стол хороший закатили. И чёрной икры поставили в маленькую плошку. Вот дьякон всё попробовал, до икры дошёл. Думает: «Каша – не каша? » Что-то по малу её берут, видать дорогая штука. Подвинул к себе, откушал. Понравилась. Взял ложку и давай икру ложкой есть. Хозяин смотрит, жалко стало, он и говорит:

- Отец Онуфрий, это не каша.

- Оно и вижу – не каша, - отвечает тот.

- Отец Онуфрий, она триста рублей стоит, - жмется хозяин.

- Она и стоит! – отвечает дьякон, доедая икру.

- А у нас в Гремячево, - вставила бабка Евдокия, - поп молоденький пришёл. Обо всех прихожанах и прихожанках заботится. С кадилом ходит, кадит и говорит:

- Старушеньки, понюхайте, хорошие, понюхайте.

- А у нас, - сказала Катерина, - совсем равнодушный. Даже кадило не всегда кадит у него, и говорит:

- хочешь – нюхай, хочешь – нет!

Все засмеялись.

Катерину потянули за рукав. Она обернулась и увидела Василька, пришедшего со двора:

- Мам, - ныл он, - пойдём домой.

- Да ты что! Ещё рано!

- Мам, пойдём, - не унимался тот. - Я кушать хочу.

- Сынок, полный стол. Сядь, поешь.

- Я у чужих не хочу. Я твоё домашнее хочу.

- Васенька, будь умником, ну хоть чаю с вишнёвым вареньем попей.

На чай Васька согласился. Тем более, с вишнёвым вареньем.

Выйдя из гостей Катерина заметила, что сын хромает. Она переполошилась:

- Василёк, ты хромаешь? Что, в игре ногу подвернул?

- Нет, мам, это косточки.

- Какие косточки?

- Да тётка Матрёна, когда чай дала, к нему на розетку вишневого варенья положила. А варенье с косточками, - объяснял Васька. – Под косточки розетку не дала. А на скатерть класть косточки нельзя, больно чистая она. Так я их в лапоть складывал. Сейчас вытряхну.

С этими словами, он развязал лапоть и вытряс из него вишнёвые косточки.

Мать с отцом засмеялись:

- Помнишь, отец, - обратилась Катерина к Ивану, - когда Вася маленький проглотил косточку от вишни, а я возьми и скажи, мол, сейчас у тебя из живота деревце вырастет. Так он целый час с открытым ртом тогда простоял, всё ждал, когда оно расти начнёт.

- Помню, - сказал Иван и вздохнул, - давно это было. Помню, как этот пострел денежку из-за божницы достал, когда нас с тобою дома не было, а ему очень арбуза захотелось. Он достал и побежал к уличному продавцу, арбуз купил. Сел во дворе, разбил его и мякоть съел. И деньги без спроса взял, и дизентерию тогда получил. Насилу вылечили. А то бы не стало его. Он после того случая без спроса ничего не берёт. Это я заметил. Учёным стал. Конечно, чуть богу душу тогда не отдал, - усмехнулся в усы Иван.

Катерина закивала. Она вспомнила четверых своих детей, умерших в раннем возрасте от разных болезней. Вспомнила, как тогда она боролась за сына, чтобы спасти от дизентерии. Не могла она пятого Ему отдать, как не любила Господа, не могла.

Вечером того же дня в окошко к Чапаевым постучали. Иван отодвинул занавесочки и увидел Мишку.

- Чего тебе? – приоткрыл он створку.

- Мне б, дядя Вань, Васятку.

- Поздно уже, спать он лёг.

- Очень надо, на минутку, дядя Вань.

- Ладно, сейчас выйдет, - пообещал тот.

Через минуту друг уже стоял на крыльце, протирая сонные глаза.

- Чего такое? – спросил он Мишку.

- А того. Знаешь, Ильяска совсем очумел. Мальчишек маленьких задирает, подножки ставит, а тут удумал вот что. Ставит самому маленькому на голову яблоко и палкой сбивает.

- Ты не врёшь? – изумился Васька.

- Да чтоб мне жабой подавиться! Ей богу!

- Вот гадёныш!

- Ей-ей, гадёныш. – закивал Мишка. – Ещё какой. Тут парнишке башку таким образом разбил. Тот орал полдня. Я к тебе прибегал, да вас не было.

- Да, мы у тётки Матрёны на крестинах были.

- Во-во, на крестинах…А тут людей убивают.

- Ладно, завтра что-нибудь придумаем. Сейчас спать иди, и я пойду.

И придумали. Утром нашли Ильяса в его же собственном дворе. Тот красил деревянный нож масляной краской. Увидев Ваську с Мишкой, даже присвистнул:

- Привет, голопузики! Чего надо?

- Я узнал, - сказал ему Васька, - что ты тут в меткости тренируешься. У малышни с голов яблоки сбиваешь! Молодец! Только это небольшая победа. Так каждый может. Ты вот попробуй палкой с высоты гнездо сбить. Тогда и хвалиться станешь. Тогда все тебе завидовать станут!

- Гнездо? – переспросил Ильяс – Какое такое гнездо?

- Да есть тут одно старое пустое гнездо в перелеске. Оно на высокой берёзе висит. Собьешь? Сможешь? Или силёнок не хватит?

- Это у кого силёнок не хватит? У меня?

- Ну, у тебя.

- Да я тебе щас как блызну!

- Ты по дереву блызни, похвальбушка. Завтра. А мы ребят приведём. Пусть все видят.

- Веди своих, я своих приведу. Если попаду, а я обязательно попаду, я вам морды начищу.

- Доживём - увидим. До завтра!

- Ага, доживём, - повторил Мишка.

На утро целая ватага ребятишек собралась у перелеска. Ильяска задерживался. Наконец, несколько парней появились из-за пригорка.

К гнезду шли недолго. Мишка первым его увидел и закричал:

- Глянь, Ильяска, вон оно висит, тебя дожидается!

Ильяс присмотрелся. Гнездо было большим, вероятно давно заброшенным и висело не слишком высоко. Так что попасть в него палкой особого труда не составит. Но примериться, на всякий случай, надо: вдруг промахнётся? Как тогда фасон перед этими голопузыми держать? Засмеют ведь.

Несколько минут Ильяска щурился. А потом пристреливался, то есть примеривался палкой.

Василёк своим мальчишкам прошептал: «Отходите подальше».

А в голос крикнул:

- Аттракцион неслыханной меткости! Выступает артист цирка Ильяс Алиев! Готов? – обратился он к Ильясу.

- Да раз плюнуть, - ответил тот с презрительной ухмылкой.

- Ну, тогда плюй! – крикнул Васька и вместе с Мишкой и ребятами отбежал на приличное расстояние.

Татарчонок размахнулся и бросил палку в осиное гнездо.

Никто, кроме Василька, не ожидал, что из гнезда вылетят огромные шершни и накинутся на Ильяса. Гнездо упало, и Ильяс вместе с ним. Он катался по траве и орал что было мочи. А шершни всё жалили и жалили.

Ребята с хохотом бежали прочь, что было сил. Они точно знали: после этого случая Ильяска долго не сможет гадить малышне.

Рассказывали, что он тогда очень долго болел и чуть не помер. Что укусы, всё-таки, прошли, а лицо осталось чуть перекошенным. С тех пор он никого не задирает, не бьет и не мучает. И прозвище у него теперь «Кривой татарин».

Не верите? Ей богу?

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒