ЕВГЕНИЯ ЧАПАЕВА. В А С И Л Ё К. С Т Р А Н НИ Ц Ы

ЕВГЕНИЯ ЧАПАЕВА

В А С И Л Ё К

С Т Р А Н НИ Ц Ы

Сегодня Катерине очень повезло. Она полоскала бельё на речке и ведром поймала крупного сома. Он уперся головой в дно и свисал хвостом наружу. Она радовалась: наконец-то домашние поедят вволю.

Ростом Катя была невысокая, русые волосики заплетала в косички, которых было меньше, чем ленточек в них. Она повязывала их косыночкой, как и все бабы в округе. Приталенная кофточка и длинная юбка были хорошо подобраны по цвету. Ей вообще всё нравилось в тон. К этому приучила её мать, а ту – бабка.

До замужества у них в семье были традиции. Все любили гостей и, чтобы их привлечь, заваривали чай и неосевшими чаинками опрыскивали все лавки, чтобы гостей было много. Много, значит весело. А веселиться Катя любила.

Придя домой, она разделала сома и стала стряпать. Сын Вася очень удивился такой большей рыбе. Он стоял и рассматривал её голову, разинутый рот с острыми зубами и усы.

- Мам, это старая рыба? – спросил Василёк.

- Нет, наоборот. Маленький сомёнок.

- Маленький? Ничего себе, маленький! Хвостина из ведра свисал.

- Ты, солнышко, не видел больших сомов. Они и утку заглотить смогут и еще чего поболее.

- Вот это да, - удивлялся сын, - утку…. Чудеса, прям, какие-то.

- Да, Василёк, чудеса. На земле их много. Говаривали, что рыбы есть с целый дом величиной. И пасть у них не то, что у сомов. В десять раз поболе.

- Что, прям, с нашу избу рыбы?

- С нашу.

- И где такие водятся? В какой речке?

- Не в речке, в морях. Моря огромные, туда столько речек впадает, вот рыбе и раздолье – расти себе, радуйся.

Разделав и зажарив сома, Катерина поставила самовар и заварила чай. Внимательно рассмотрела заварку и увидела две неосевшие чаинки. «К двум гостям», - подумала она и попрыскала ими лавку.

- Что ты делаешь? – спросил Василёк.

- Гостей приманиваю.

- Зачем?

- Да с ними веселей!

- Это правда, - согласился с ней сын.

Катерине было приятно, что муж Иван тоже радушный хозяин и родительские обряды она смогла привнести и в свою собственную семью. Поэтому семейство Чапаевых считалось одним из самых хлебосольных. К ним часто приходили соседи и друзья, навещали родственники, и никому никогда там не было плохо.

Хотите - верьте, хотите – нет, но вскоре в их дом и вправду постучались люди. Это были две незнакомки, в народе таких называли странниками. Иногда странники ходили целыми группами, иногда по двое. Но никогда по одиночке. Это было опасно, и в дороге с одним человеком могла случиться, что угодно.

- Мир в дом вам, хозяева, - поклонилась старая бабка с посохом.

- Пустите переночевать, люди добрые, - поклонилась её спутница, молодая и плохо одетая женщина.

- Проходите, гостями будьте, - ответила с поклоном Катерина.

Женщины прошли в горницу и присели на лавку.

- Издалече ли идёте и куда?

- Ой, девонька, - ответила старушка, - давно, давно идём. С самой Перми идём. Уж и мочи не осталось.

- На богомолье, пояснила молодуха, - в Новый Иерусалим. Там, сказывают, икона есть чудотворная, так мы помолиться ей хотим. Наши-то сельчане ходили, молились, так им помогло. А чем мы хуже? Нам тоже жизнь устроить надобно.

- Сейчас я для вас баньку истоплю, - сказала Катерина, почувствовав спертый тяжёлый дух давно немытых тел.

- Хорошо, касатка, ох, хорошо бы, - закивала старушка. - Меня Парасковьей зовут, хозяйка. А тебя как?

- Катериной нарекли.

- Красиво нарекли, - произнесла старушка, зевая.

Катерина ушла растапливать баню, а Василёк с интересом рассматривал гостей.

- Ты – мамкин сын, похож на неё, - заговорила молодая. – Ты меня тёткой Настей можешь называть.

- Хорошо, буду так называть. – закивал Василёк. – А Пермь – это где?

- Далеко, малец, к Уралу ближе.

И вы весь этот путь пешком идёте?

- Нет, кто сжалится, тот на телеге подвезет, а так – пешком. Молитву заслужить надобно – говорила бабка Парасковья.

- Эх, вот бы мне так попутешествовать, - позавидовал Васька. А то, кроме Чебоксар, я еще ничего не видел.

- Придет и твоё время, сынок, не думай. Всё увидишь, всё обойдёшь.

- Баня готова, - зашла в горницу Катерина.

Пока странницы мылись, в доме собралась вся семья. Муж Иван пришёл с работы, его старшие сыновья и дочь Анна.

Парились тётки долго. Кто его знает, когда в следующий раз придётся помыться? Мало, кто привечает путников. Боятся. Боятся людей недобрых, болезней, воров, сглазов и много чего другого. Поэтому, стучась в каждую дверь, открывалась только двадцатая или сороковая.

- Слышь, Настасья, - говорила бабка, лёжа на лавке, - а домик-то у хозяев маленький какой! Не домик, домусечка. А смотри-ка, как в нём всё чистенько, прибрано. Как уважительно говорили с нами. Культурные….

- Это так, - подтвердила Настасья, похлопывая Парасковью веником. – Гостеприимные они. Не то, что те, у которых мы на сеновале ночевали. И воды тогда им жалко было, и еды, и соломы даже.

Когда гостьи вернулись в горницу, стол уже был накрыт. Иван поздоровался и пригласил к ужину.

Еда стояла нехитрая. Похлёбка из капусты и картошка с клёцками, чтобы было сытнее, квашеная капуста, полкраюхи хлеба и четвертушка курицы, что осталась от вчерашнего обеда.

Сначала ели молча. Гостьи стеснялись, но голод брал своё и они угощались. Потом пошли разговоры. О еде, о продуктах, о ценах на зерно и мясо, об урожае и о многом другом.

Оказалось, что молодуха Настасья идёт в Иерусалим просить себе мужа, потому как ей уже тридцать, а жениха всё нет. Парасковья –просить долгой жизни, поменьше болезней и ещё о чём-то важном.

Васильку очень хотелось встрять в разговор взрослых и расспросить, как там, в Перьми? Но делать этого нельзя категорически. Разговор взрослых – это разговор взрослых. Детям – ни-ни.

Настасья посмотрела в маленькое окошко с белоснежными кружевными занавесочками. На дворе было темно.

Катерина перехватила её взгляд и поняла, что пора укладывать гостей. Он сняла большое лоскутовое одеяло с кровати, перестелила простыню, переменила наволочки на подушках и пригласила тёток лечь. Сами Чапаевы собрались лечь на пол, рядом с кроватью. Иван не возражал. Так принято ещё дедами – гостю лучшее место. Старшие сыновья и дочь ушли на сеновал. В горнице остался Василёк с младшим братом трёхлетним Гриней.

Спали они с Гриней всегда на печке. Вот и сейчас им было сказано, что пора ложиться.

Улёгшись на кровать, Настасья мгновенно уснула и тихонько засопела. Парасковья не спала, долго ворочалась и кряхтела. Тогда Катерина рискнула её спросить, не знает ли она какие-нибудь интересные истории.

- Знаю, касатка, много знаю, - ответила та.

- Расскажи, бабка Парасковья, - с замиранием сердца попросила хозяйка.

Немного помолчав. Парасковья заговорила:

- Все у нас неплохо в селе. И достаток у многих есть, и мужья непьющие, да вот напасть одна на всех: очень много колдунов и ведьм в нашем крае.

- Господи, страх-то какой, - прошептала Катерина.

- Вот-вот, я и говорю, - продолжала бабка под сап Настасьи. –Много вреда они людям приносят. У кого коров изведут, у кого на кур мор нашлют, а кому и семью порушат.

Жил у нас в деревне пастушок. Сирота-сиротинушка. Звали его Мирон. Хороший парень, тихий, добрый. Дело свое знал, скотину любил и понимал. Бывало, только рассветет, а он уже стадо гонит, песенки насвистывает.

На окраине нашего села стояла изба. В ней старая, старая колдунья жила. И вот пришёл её час помирать. А она не помрёт ни за что, пока свою силу другому не передаст. Она уж кого только не зазывала к себе, - никто не идет, боятся все.

Как-то поутру Мирошка мимо её дома проходил, она его в окошко-то и увидела.

Василёк весь напрягся и превратился в слух.

- Так вот, позвала ведьма пастушка к себе, рукой поманила, он и подошёл.

Она ему говорит:

- Налей и подай мне воды из сеней, добрый юноша, уж больно ноги у меня болят, с кровати встать не могу.

А Мирошка – что? Он добрый, в сени забежал, черпаком из кадки воды зачерпнул и подал колдунье-то.

Та ровно три глотка сделала, над ковшом что-то пробубнила и пастушка водой-то и облила. Потом извинилась, правда, сказала, что случайно черпак не удержала. Мирошка ничего не заподозрил, из избы вышел, стадо дальше погнал.

Только ведьма в ту же ночь и померла. И никто бы не узнал об этом, кабы собаки не завыли, как бешеные. Все до одной выли в селе. Тут трое мужиков смекнули, что дело нечистое. Подошли к дому её, покликали – молчок, не отзывается. Открыли дверь, вошли – она мертвая.

- Господи, спаси и сохрани, - перекрестилась Катерина, а Василёк свесился от любопытства с печки:

- И что дальше? – спросил он, не выдержав.

- А дальше, милок, вот что было: разобрали эти мужики крышу дома, чтобы дух ведьмин через дыру вылетел, а то, если этого не сделать, она начнет всех своим духом неупокоенным изводить.

В общем, похоронили колдунью на перекрёстке двух дорог. Как им и полагается. Прошла неделя, прошла вторая, а на третью к пастуху Мирону стали бесы по ночам являться – работы просить.

- Свят, свят, свят, - перекрестилась снова Катерина.

- Стал он с лица спадать, организмом хиреть, в глазах одна печаль да слёзы. Не хочет он с чёрной силой связываться, отказывается. Только она по ночам ему спать совсем не даёт, является нечисть всякая, своего требует.

У Василька похолодело в животе от ужаса.

- И как он поступил? – спросил мальчик у старухи хриплым шёпотом.

- Как? Как? Да порешить себя жизни захотел. Пришёл к пруду вечером и стоял на природу в последний раз любовался, слезами омывался.

Только тут, ему на судьбу, баба одна вечерние травы собирала. Она ими хворобы разные лечила. Так вот, спрашивает его баба:

- Что, Миронушка, не весел? О чем горюешь? Или напасть какая?

Не выдержал Мирон и рассказал, как его ведьма облила заговорённой водой и после этого к нему бесы являться стали. И требуют злой работы, чтобы он приказал им кому-нибудь подгадить в жизни. А он добрый, на зло не способный. Вот и мучается. И до того муку терпеть не может, а по ночам страшно, что хочется ему утопиться с горя.

- Я твоему горю помогу, - сказала травница. Ты, парень, в завтрашнюю ночь этим бесам дай работу: прикажи вить верёвками песок. Будут сопротивляться – настаивай, приказывай. Они, пока у тебя сила, ослушаться не посмеют. И так в течение недели им приказывай. Через неделю увидишь, что получилось.

Мирошка так и поступил. В первую ночь приказал бесам, во вторую, в третью…. А на восьмую – они пропали и больше никогда не появлялись.

Пастух посвежел, опять на лице румянец заиграл, кровинушка появилась, значит. Только из нашего села он ушёл, страшно всё-таки ему, а вдруг ещё что приключится. Говорят, в город подался, на фабрику какую-то. А мы, вот, совсем без пастуха остались. Вот и попрошу я на богомолье, чтобы у нас поменьше колдунов да ведьм было, авось поможет икона. Ну, милая, - обратилась Парасковья к Катерине, - кажись, всё тебе на сегодня рассказала.

- Спокойной тебе ночи, бабка Параша, - ответила Катерина.

- Тьфу, пропасть, - проворчал Иван, не веря ни одному старухинову слову. – И где это видано, чтобы человек с нечестью разговаривал? Глупости это всё…. И про себя добавил: «Вот бабы, глупое племя, во всякую ерунду верят и всякую чушь болтают. И, правда, говорят: волос длинный – ум короткий».

Василёк лежал на печи и ёжился: он представлял колдунью, ведьм и другую разную нечисть.

«Вот бы сейчас располовиниться, - думал он, - ну, вроде, как раздвоиться. Один бы я, матери с отцом помогал, а другой бы я, по всему белому свету пошёл бы. Города смотрел, на морях больших рыб ловил, что с избу величиной, в разных странах побывал бы. С людьми интересными познакомился. И обязательно в разных армиях послужил бы. Из настоящих пушек пострелял, из ружей, эх, если б только раздвоиться…. »

С тем и заснул.

Богомолки прогостили ещё три дня. На четвертый, утром, поклонясь до земли, они вышли из дома и пошли своей дорогой.

Василёк долго провожал их за околицей. Ему так хотелось пойти вместе с ними. Он шёл, пока Настасья не шикнула, мол, хватит, иди домой, а то заблудишься.

Пожелав им доброго пути, мальчишка грустно побрел домой.

- Хороший малец, - сказала Настасья Парасковье.

И не говори, голубица, - ответила та. – Я Богу помолюсь и за него попрошу, чтобы Божья Матерь под защиту взяла. Трудная у него судьбинушка будет, сердцем чую.

- Да что ты каркаешь, старая, - попыталась оборвать её молодуха.

- Я знаю, что говорю. Чутьё у меня есть на людей, - стояла на своём Парасковья, - Даровитым он будет и несчастным. У них вся семья несчастная. А люди-то, какие хорошие!

- Хорошие, - согласилась Настасья. – Кровати своей не пожалели, три ночи на полу спали. Пусть Бог им поможет, я тоже помолюсь.

Так они шли, удаляясь и превращаясь в маленькие, почти крошечные фигурки, пока не исчезли вовсе.

12 3 4 5 6 7 Следующая ⇒