ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ «ЮЖНЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ» 4 страница

Греческое жречество не могло превратиться в замкнутую, обособленную от общества касту со своими интересами и привилегиями, наподобие египетских жрецов, поскольку оно не обладало необходимыми для этого финансовыми средствами. В его распоряжении не было таких мощных хозяйственных структур, какими в странах Передней Азии обычно являлись храмы наиболее почитаемых богов.

Как справедливо замечено одним из исследователей, отдельные города- государства имели фактически неограниченный авторитет в религиозных делах, как и во всём остальном. Однако не существовало никакой организации, которая обладала бы властью или авторитетом, позволявшим ей устанавливать единые правила почитания богов для всего греческого мира или навязывать нечто в этом роде. Поэтому, строго говоря, были невозможно ни греческая ортодоксии, ни греческая ересь. Действительно, человека, привыкшего к строгому единообразию форм богопочитания в разных конфессиях христианства, ислама или буддизма, не может не поразить невероятная пестрота и даже хаотичность греческих культов так же, как и связанных с ними мифов о богах. В каждом греческом полисе наряду с почитанием двенадцати олимпийских богов, среди которых выделялись одна или две божественные персоны, считавшиеся покровителями именно этого государства, почитались также множество всякого рода божеств: героев, демонов, нимф и т. д. культы которых были, как правило, привязаны к какому-либо конкретному месту. Образы самих олимпийцев постоянно менялись и как бы двоились, троились, переходя из одной местности с другую. Иногда очень заметно менялись и формы культа, характер святилищ и культовых изображений божества, сам его облик и мифическая биография.

Так, например, Зевс, глава олимпийского пантеона, повсюду в Греции почитавшийся в образе грозного громовержца, патриарх и отца многочисленного семейства, стоящего высоко над всеми богами и людьми, на Крите был больше известен, как божественный отрок или юноша, от благоволения которого зависело приумножение стад и плодородие полей. Считалось, что Зевс Криторождённый каждый год рождается заново. На Крите показывали не только место рождения этого божества – пещеру на горе Дикта, но его могилу. Другой пример: Аполлон, один из самых светлых богов Олимпа, ясновидец, предсказывающий будущее, бог-очиститель от скверны человекоубийства, бог-целитель, гарант законности и правопорядка, верховный покровитель искусства и сам великий музыкант и т. д. в некоторых областях Греции почитался в странных звероподобных обличьях. В ионийских городах Малой Азии он был известен как Аполлон Сминфей – «Мышиный», божество в облике мыши, которое оберегало от грызунов поля и амбары. В Аркадии почитали Аполлона Ликея («Волчьего»), в Лаконике Аполлона Карнейского – древнего бога плодородия в облике барана. Артемида, сестра Аполлона, гордая и строптивая богиня-охотница, вечная девственница, упорно чуравшаяся общества мужчин и жестоко каравшая их за одно приближение в ней в одном из городов Малой Азии Эфесе почиталась в образе Великой матери - загадочного многорукого божества, очевидно, воплощающего в себе несметные силы земного плодородия.

Совершенно ясно, что эти разновеликие и разнохарактерные боги первоначально вели совершенно самостоятельное и обособленное существование и лишь на каком-то скрытом от нас этапе эволюции религиозного сознания древних греков были скорее искусственно объединены под «коллективным псевдонимом» того или иного олимпийца. Сами греки, судя по всему, не находили ничего противоестественного в этом непостоянстве и изменчивости своих богов и, переезжая из города в город, быстро адаптировались на новых местах, каждый раз стараясь заручиться покровительством тех божественных сил, которые пользовались особым почитанием там, где им довелось осесть. Поэтому они так легко, без особых колебаний признавали своими чужеземных варварских богов, чаще всего отождествляя их по каким-нибудь случайным признакам сходства с кем-либо из божества своего пантеона. Геродот нисколько не был удивлён, узнав во время своего пребывания в Египте, что жители этой страны почитают Зевса под именем Амона и изображают его с бараньей головой. Ничуть не обескуражило его и известие о том, что прославленный греческий герой Геракл входит в число двенадцати главных египетских богов и что ему воздаются почести также в Тире Финикийском. Греки-дорийцы, основавшие в конце V в. до н. э. на Юго-Западном побережье Тавриды (Крыма) Херсонес Таврический, знали, что местные варвары-тавры поклоняются какой-то весьма свирепой и жестокой богине, которой они приносят человеческие жертвы. Недолго думая, они включили это божество в свой пантеон под именем Девы, чтобы расположить к себе загадочную владычицу этого дикого края. Уже в те времена греки отождествляли херсонескую Деву со своей Артемидой.

Чужеземные боги довольно часто переселялись в саму Грецию и, как правило, встречали здесь самый радушный приём среди охотников до всякой экзотики, уже пресытившись собственными богами. Уже в V-IV вв. до н. д. среди толпы богов-метеков, теснившихся у подножья греческого Олимпа, можно было видеть выходцев из самых различных стран, в том числе фракиянок Бендиту и Котито, фригийца Сабазия, которого греки отождествляли со своим Дионисом, жуткую покровительницу колдовства трёхликую Гекату, переселившуюся в Грецию из Карии, малоазийскую Великую мать Кибелу, в честь которой на афинской Агоре был воздвигнут особый храм Метроон. В эпоху эллинизма, когда географические горизонты греческого мира расширились в несколько раз, число пришлых богов увеличилось многократно.

В процессе своего многовекового исторического развития греческая религия постоянно вбирала в себя на просто отдельных богов, но и целые системы верований и обрядов. Результатом этого процесса был чрезвычайно сложный и пёстрый конгломерат обрядов и мифов, в лоне которых мирно уживались божества, не только не похожие друг на друга, но нередко и прямо противоположные по своей природе. В своей религиозной практике греки показали себя такими же смелыми изобретателями и экспериментаторами, как и в политике, искусстве, литературе, философии и науке. Они, не колеблясь, вводили в оборот новых, ещё неведомых богов и новые мифы или же просто переиначивали старые до такой степени, что их было трудно узнать.

Греческая религия представляла собой довольно аморфную и диффузную и вместе с тем и, благодаря этому, весьма пластичную и открытую для внешний веяний систему верований. Принципы плюрализма и веротерпимости никогда и не кем не провозглашались открыто, и скорее всего, не пользовались особой популярностью сред греческого жречества, как и среди большинства мирян, хотя на практике именно они определяли отношение служителей официального или общепринятого культа ко всяким чуждым ему богам и формам вероисповедания. Оцениваемая с этой точки зрения греческая религия воспринимается как некая аномалия в кругу других религий Древнего мира, не говоря уже о сменивших их христианстве и исламе.

Чрезвычайно в этой связи важен вопрос о веротерпимости древних греков. Бывали моменты, когда тонка грань, разделяющая частную и общественную жизнь, начала стираться даже в самых просвещённых демократических полисах и его гражданский коллектив вдруг осознавал, что должен защитить себя от интеллектуальной агрессии вольнодумствующего индивида. В таких экстремальных ситуациях достаточно было самого невинного повода, чтобы на голову такого смельчака обрушились самые суровые гонения и кары. Великий философ Анаксагор был обвинён афинским судом в нечестии на том лишь основании, что утверждал, будто солнце есть ничто иное, как огромная раскалённая добела металлическая глыбы, а не разъезжающий по небу на своей колеснице бог Гелиос. В источниках встречаются намёки на преследованиях двух таких вольнодумцев: знаменитого софиста Протагора за его сочинение «О богах» и поэта Диагора Мелосского за учинённую им профанацию Элевсинских мистерий. Но самым громким и хорошо изученным судебным делом этого рода следует признать процесс Сократа, закончившийся вынесением смертного приговора престарелому философу. Обвинитель Сократа Мелет инкриминировал ему то, что он будто бы «не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество». Сопоставляя факты такого рода, известный английский исследователь Э. Доддс пришёл в своё время к парадоксальному выводу: «Великий век греческого просвещения был также, подобно нашему собственному времени, и веком преследований – изгнаний учёных, зашоривания мысли, и даже сожжения книг». Однако данная формулировка в такой форм едва ли может нами быть принята. Религиозная нетерпимость так и не стала превалирующей силой в жизни греческого общества. Наряду с только что названными философами, ставшими жертвами гонений, в Афинах в различные периоды истории было немало людей, которые пользовались репутацией закоренелых атеистов, и тем не менее не подвергались никаких преследованиям за свои убеждения. Наиболее известны среди них софисты Продик и Критий, великий философ-атомист Демокрит. Безбожниками считались среди современников историк Фукидид и гениальный драматург Еврипид. На протяжении многих лет действующие лица трагедий Еврипида будоражили афинскую публику своими богохульными речами, в которых ставилось под сомнение и благодетельность божества, и его справедливость. Кощунственные рассуждения персонажей Еврипида иногда вызывали столь бурное возмущение набожной части публики, что драматургу порой приходилось самому выходить на орхестру и успокаивать зрителей. Нам трудно сейчас судить о том. Насколько глубокие кони пустили в сознании греческого народа атеистические учения, и как много было людей, не верящих в богов. Но было бы ошибкой представлять себе греков каким-то скопищем атеистов или абсолютно безрелигиозным народом. Религиозные верования и обряды, нередко весьма архаичные и курьёзные, довольно долго продолжали играть в их жизни достаточно важную роль. К богам обращались во время войны и во время мира. Их призывали на помощь в критических ситуациях и при совершении особо важных поступков, например, вступая в брак или переселяясь в чужие края. Их по-прежнему чтили жертвами и богатыми дарами-посвящениями, которые потом столетиями хранились в храмах или священных рощах. В их честь устраивались празднества, торжественные процессии, спортивные состязания или даже театральные представления. И в IV в. до н. э. и ещё позже религия продолжала сохранять своё фундаментальное значение в жизни греческого общества в качестве своего рода духовного стержня, скрепляющего изнутри его основную структурную ячейку – полис.

Следовательно, религиозность древних греков или, по крайней мере, их основной массы, не должны вызывать у нас особых сомнений. Но в тоже время нельзя не считаться и с тем, что это была религиозность особого рода, во многом отличающаяся от религиозности других древних или средневековых народов.

Подобно большинству своих соседей по древней ойкумене греки представляли своих богов вполне антропоморфными существами. Во всём сонме олимпийских богов мы не найдём ни одного монстра вроде египетских божеств в столь характерном для них полузверином - получеловеческом облике или божественных слонов и обезьян индуистского пантеона. Когда-то такие божества-существа существовали и у греков, но эти чудовища были изгнаны из светлого и гармоничного мира олимпийцев, как это рассказывает в своей «Теогонии» Гесиод и некоторые другие поэты, и либо сброшены в пропасть мрачного Тартара, либо выселены куда-нибудь на дальние окраины земли.

Олимпийские боги, несмотря на свою антропоморфность, отличаются от смертных прежде всего своей непомерной физической силой и огромными размерами тела. Когда Афина в одной из батальных сцен «Илиады» взбирается на колесницу Диомеда, и становится рядом с героем, чтобы помогать ему в сражении, колесница трещит под тяжестью под чудовищной тяжестью тела богини – красноречивая деталь превосходства божества над человеком, но превосходства именно материалистического. Глотка Ареса под стать гигантским размерам его туловища: раненый в пах копьём Диомеда, он издаёт чудовищный вопль, равный по силе крику 9 или 10 тысячам воинов. Так же грубо материально Гомер оценивает мощь и самого верховного олимпийца Зевса. На общем собрании богов, похваляясь своей силой, он предлагает другим небожителям попробовать стащить его с неба, ухватившись всем скопом за один конец золотой цепи, другой конец которой будет держать он сам. И конечно, боги превосходят людей не только грубой физической силой. Им доступно многое такое, что явно не по плечу простым смертным. В несколько шагов они преодолевают огромные пространства, переносясь с неба или Олимпа на землю и обратно. Они могут также изменить и облик человека, в судьбе которого они так или иначе заинтересованы. Боги часто морочат людей, посылая им обманчивые сны, или давая двусмысленные предсказания. Они могут даже вмешиваться в обычный ход природных явлений, меняя его по своему усмотрению. Так, Гера водном из эпизодов «Илиады» приказывает Солнцу зайти раньше положенного ему по природе времени лишь для того, чтобы утомлённые битвой ахейцы смоги наконец отдохнуть. Бог способен вдохнуть в душу героя боевую отвагу и ярость, но он же может и помутить его сознание или совсем лишить его разума.

Однако могущество богов далеко не беспредельно. Часто они бывают неспособны предотвратить то или иное бедствие, угрожающей им самим или их любимцам. Аполлон, покровительствующий Гектору, помогает ему одолеть его противника Патрокла, но не может спасти его от самого копья Ахилла. Но и божества, опекающие Ахилла (Гера и Афина) тоже не смогут уберечь его от роковой стрелы Париса. Могущество богов ограничивает их постоянное соперничество между собой. Их разнонаправленные интересы непрерывно сталкиваются друг с другом, порождая страшные конфликты, за которые, однако, приходится платить не только им самим, но и ни в чём неповинным людям. Именно из-за такого конфликта – знаменитой ссоры богинь из-за «яблока раздора» - и родилась Троянская война. Более того, во многих эпизодах боги вообще не властны принимать самостоятельные решения, а лишь беспрекословно повинуются всесильному жребию или воле судьбы. Действительно, во многих эпизодах «Илиады» и «Одиссеи» сам Зевс и другие олимпийцы выступают в роли покорных исполнителей велений судьбы. В отличие от людей, они обычно знают о сути этих велений заранее и поэтому стараются удержать слишком ретивых героев от того, чтобы они их как-то не нарушили, или же наоборот, убеждают поступить так, как им это суждено уже при рождении. В известной сцене поединка Гектора и Ахилла Зевс определённо сочувствующий троянскому герою, всегда чтившему его обильными жертвами, и вовсе не заинтересованный в его смерти, в конце концов, берёт в руки золотые весы и взвешивает на них жребии обоих противников. Это и решает исход схватки. Создаётся впечатление, что и люди, и боги живут в мире, где всё заранее предопределено и просчитано некой грозной и, видимо, безликой силой или универсальным законом, который нарушить не вправе ни одни, ни другие.

Привычная для верующего христианина мысль, что Бог любит всех людей и заботится о них, наверняка, показалась бы грекам гомеровского времени дикой и нелепой. Они охотно допускали, что у греков могут быть свои любимчики, которых они всячески опекают, стараясь облегчить им жизнь. Некоторым из них удавалось даже попасть на Олимп, как Геракл и Ганимед. Один был приравнен к богам за свои знаменитые подвиги, другой за свою красоту, которой пленил самого Зевса. Однако, всё это были лишь исключения, подтверждающие общее правило. Как правило, боги людей не любили, не заботились об их благополучии, и более того, весьма охотно устраивали им всевозможные каверзы, обманывали, заманивали в ловушки, и вообще всячески вредили. Несправедливость, немотивированная жестокость и низкое коварство богов нередко толкали героев гомеровских поэм на такие поступки и слова, которые в наше время любой искренне верующий человек счёл бы святотатством. Диомед в приступе боевой ярости, у тому же подстрекаемый Афиной, не побоялся поднять руку на Ареса и Афродиту. Гораздо более спокойный и умудрённый годами Менелай, увидев, что Парис, поправший святость его семейного очага, вот–вот уйдёт от наказания, начинает хулить Зевса, полагая, что именно он помешал свершиться правосудию: «Нет никого средь бессмертных зловредней тебя, о Кронион! » Справедливо указывал на этот счёт М. Финли: «По своей сущности гомеровски боги были лишены каких-либо этических качеств. В мире Одиссея этика вообще была творением человека и им же санкционировалась. …. Олимпийские боги не создавали мир и именно поэтому они не несли за него никакой ответственности».

Всё вышесказанное не может не высветить один логично вытекающий отсюда вопрос: «Зачем же греки поклонялись таким этим страшным, злобным и глубоко безнравственным богам? » Но дело в том, что отношение греков к их богам даже в древнейший период их истории не было таким однозначно негативным. Подобно другим народам древности, они воспринимали мир во всей его противоречивой сложности или двойственности различия в каждом явлении его светлые и темные стороны и смирившись с постоянным чередованием света и тьмы в жизни как природы, так и человека. Сообразно с логикой такого мировосприятия, божества также поворачивались к ним то светлым, то тёмным своим ликом.

Стремясь обезопасить себя от гнева божества, древние греки на всём протяжении своей истории задабривали их жертвами. Сама церемония жертвоприношения означала, что человек, её совершающий, добровольно отдаёт себя под покровительство того или иного божества, признаёт его силу и власть над собой и рассчитывает на его поддержку и защиту в разного рода делах и начинаниях. Как справедливо заметил В. Буркерт, «страх перед богами есть начало морали», но, опасаясь гнева богов и стремясь по возможности избежать его, греки никогда не валялись перед ними в пыли и прахе, сохраняя чувство собственного достоинства, никогда не знали тех пароксизмов «страха божия», которые буквально парализовали душу средневекового человека, заставляя его то и дело каяться в грехах и с замиранием сердца ожидать часа Страшного суда.

Возникновение олимпийской религии и тесно связанного с ним героического жизнеописания по праву считается величайшим духовным переворотом в истории греческого народа, переворотом, который во многом определили весь дальнейший путь его духовного развития[10]. Сам по себе одарённый, но суетный и легковесный по своей натуре греческий народ оказался неспособным на решающий шаг от языческого антропоморфизма – этого обожествления человека к подлинному спиритуализму – рели Истинного Бога. Но так ли это на самом деле?

Как мы уж видели, греческая религия представляла собой довольно сложный конгломерат разнородных, иногда весьма несхожих или даже прямо противоположных по свей внутренней сути верований и культов. Некоторые из этих верований явно тяготели к тому, что принято называть «спиритуализмом», и уже включили в себя такие важные элементы, христианского вероучения, как идеи первородного греха, искупительной жертвы божества, бессмертия души, загробного воздаяния и т. п. Наиболее интересными примерами могут считаться орфическое учение, выросшее из переосмысления дионисейства и элевсинские мистерии Деметры и Коры.

Но необходимо учитывать ещё одно обстоятельство: религии спиритуалистического толка, такие как христианство, иудаизм, буддизм, претендуют на обладание душой человека, требуя от него полной самоотдачи, абсолютного растворения в ауре божества, вплоть до отказа от своего Я. При этом материальная, телесная часть человеческой личности просто отбрасывается в сторону как ничего не значащий придаток души, или хуже того – её темница или могила. Все вероучения этого рода по сути своей авторитарны или тоталитарны. В них бог внимательно следит за каждым шагом человека, постоянно требует от него отчёта в своих поступках, сурово карает его за малейшее отступление от веры или нарушения нравственных заповедей. Высший смысл жизни человека здесь может заключаться только в служении богу. Для греков такое решение проблемы смысла жизни и назначения человека было уже a priori неприемлемо. Они слишком высоко ценили своё тело и практически не отделяли его от души, как форму от содержания. Ещё более они ценили свою свободу, как гражданскую, так и человеческую, личную, и не уступали бы её даже самому могущественному и мудрому божеству. Понятие «раб божий», глубоко укоренённое в сознании каждого верующего христианина, было им органически чуждо. Протагоровская формула: «Человек есть мера всех вещей», если понимать её не только как кредо античного агностицизма, гораздо лучше отвечала их мироощущению и взглядам на жизнь и в сущности уже изначально была заложена в их религиозных верованиях.

Прекрасные и холодные как статуи боги не любили людей, но и сами не ждали ответной любви от них, не стремились во что бы то ни стало проникнуть в их души, не требовали беспрекословного соблюдения установленных ими правил и запретов. Судя по всему, греков устраивал избранный ими формальный метод общения с небожителями посредством жертвоприношений и вопрошаний оракулов. Благодаря этому обе стороны сохраняли свою свободу по отношению друг к другу.

В послегомеровский период (VIII-VI вв. од н. э. ) весь олимпийский пантеон был поделён между греческими полисами. Каждый полис стремился обзавестись своим особым божеством, а иногда двумя или тремя такими божествами. В мифологии этого процесс предстаёт перед нами в зеркально отражённом виде. Согласно одному из мифов, боги, собравшись в Сикионе, поделили между собой все существовавшие тогда греческие полисы. При этом Гере достался Аргос, божественным близнецам Диоскурам – Спарта, Аресу – Фивы, Афине – Афины. Бог-покровитель должен был оберегать доверившийся ему полис от любых невзгод и напастей и всеми доступными способами обеспечивать процветание и благополучие граждан. В свою очередь граждане полиса стремились сделать всё возможное, чтобы только удержать в городе покровительствующее ему божество и добиться его благосклонности. В четь его воздвигались храмы на акрополе, на агоре, иногда на особо священном участке за городом. Храм считался постоянным жилищем божества и, можно сказать, обеспечивал ему прочную оседлость на территории полиса. Богам-покровителям посвящались большие всенародные празднества, обильные жертвоприношения, агоны и другие изъявления всеобщего ликования, в которых находило свой выход столь свойственное грекам чувство локального патриотизма, привязанности к своему родному полису. В стране, раздробленной на множество мелких независимых государств, каждое со своим особым пантеоном, со своими мифами и правилами богопочитания, политеистическая религия просто не могла быть универсальной нравственной силой, обязательной для всех и всех примиряющей. В самую счастливую пору Греции, в так называемый «век Перикла», когда греческое свободомыслие, казалось, справляло свой блестящие триумф и троны богов начали шататься под натиском глашатаев нового просвещения – софистов, многие греки продолжали верить, не особо задумываясь о природе тех божеств, в которых они верили, и не требуя никаких доказательств их разумности и доброты.

Всё это позволяет заключить, что греческая религия по своей сути была уникальна и служит ещё одним подтверждением уникальности античной цивилизации в целом.

Лекция 7. Проблема досуга.

Древние греки, как в городах, так и в сельской местности, вставали с рассветом. Грек не был лежебокой, и это не было связано с достатком того или иного человека. Иначе было невозможно. Проспавший утренние часы, никого бы дома не застал. Когда Гиппократ собрался с Сократом навестить прибывшего в Афины Протагора, он зашёл за Сократом до рассвета и, как сообщает Платон, поднял ужасный шум, колотя в дверь палкой. Сократ ещё спал, но Гиппократ поднял его с постели и наставил на том, чтобы уже пора идти в гости. Лишь с трудом Сократу удалось его убедить дождаться рассвета. При первых лучах солнца они прибыли в дом Каллия, где остановился Протагор. Однако, когда они пришли, оказалось, что дом уже полон гостей! Рассвет был временем, когда считалось приличным ходить в гости.

Утренний туалет грека не был слишком сложным. Он ограничивался тем, что мыл лицо и руки и одевался, чтобы выйти на улицу. Съев свой нехитрый (несколько кусочков хлеба, намоченных в вине) завтрак, грек отправлялся на прогулку. Его сопровождали один или два раба. Они были нужны, чтобы нести сделанные им покупки или же для отправки с поручением к кому—либо из знакомых.

Греки были очень требовательны в вопросах приличия. Они ненавидели суетливость и не терпели высокомерия. Надменная поступь и осанка осуждались, но и излишняя торопливость были тоже достойны осуждения. Быстро ходить и громко говорить также считалось неприличным[11].

Путь грека утром лежал по направлению к рынку. Рынок греческих городов, или агора, не был местом, предназначенным только для торговли. В Афинах на агоре находились все главные здания – совет, суд, храмы архив, а также аллея платанов и тополей. Затемно к рынку двигались крестьяне из окрестных сел и деревень. Часто они гнали перед собой коз или овец, а также несли забитых зайцев, дроздов или другую дичь. Владельцы пригородных вилл посылали на обмен или продажу свою продукцию. Из приморских деревень приходили рыбаки: в их корзинах лежали морские угри, тунцы, краснобородки и дорады. В палатки торговцев можно было купить спелые фрукты, овощи, пряные травы, вина и другие продукты. Рыночная площадь постепенно наполнялась людским гулом, а шумная толпа двигалась по всем направлениям. Комедиограф Аристофан в этой толпе заметил продавца дымящихся колбас с лотком на шее, рыночных смотрителей-инспекторов – агорономов. Женщины несли на рынок свою пряжу или сплетённые ими гирлянды цветов, эти гирлянды благоухали розами, миртами, фиалками.

Рынок в городах был построен по особому плану. Для каждого ряда продуктов были назначены отдельные места, чтобы покупатель точно знал, где он найдёт хлеб или рыбу, сыр в специальных плетёнках, овощи и масло, где можно нанять повара или танцовщицу. Если кто-то хотел назначить свидание на рынке, он говорил: «у рыбы», «у сыра», и т. д.

Торговцы размещались под открытым небом или маленьких палатках, сплетенных из веток или камыша, которые убирались после полудня. Вокруг рыночной площади были лавки парикмахеров, парфюмеров, шорников и виноторговцев. По соседству с ними были расположены всякого рода мастерские. На площади за особым прилавком размещались менялы, носившие название трапезитов. Неподалеку от рынка в положенном месте всегда можно было найти свободных людей, желавших наняться на работу. Позднее в городах строились специальные здания для рынков. В Афинах времён Перикла такое здание было построено для продажи муки, а в Пирее – для выставки образцов товаров.

Женщина, если она была богатой или просто зажиточной, сама никогда не ходила на рынок и даже не посылала туда служанок. Все покупки совершал её муж. Нередко можно была видеть воина в полном вооружении, покупающего сардины или фиги. Персонаж донной из трагедий Лисистрата встретила воинов-всадников, которые несли в своих шлемах варёные овощи.

Городская толпа была весьма разнообразна. Здесь можно встретить и очень богатых, и очень бедных. Переходя из ряда в ряд, горожанин выбирал продукты, которые он потом отошлёт с рабом домой. Вокруг него слышались крики: «Купите вино! », «Вы забыли масло! », «Жареное мясо! ».

Всё имело свою цену, и здесь можно было найти всё, исходя из любого достатка. Если нужно, на рынке можно было одеться с головы до ног.

Но особенно привлекал греков рыбный ряд. Слабостью тех же афинян были не мясо, а рыба. Из всех торговцев рыбаки были самыми независимыми, которые назначали цену, какую хотели. Сохранять рыбу свежей в условиях греческой жары было очень сложно. Предусмотрительные агорономы зорко следили за тем, чтобы продавцы её ни в коем случае не поливали водой. Боясь, что рыба протухнет, рыбаки старались её быстро продать. Чтобы покупатель получал рыбу свежей, при появлении на рынке очередной повозки с ней, ударяли в специальный колокол. Однажды один музыкант давал в доме концерт для своих друзей близ рынка, когда вдруг зазвучал рыбный колокол. Сейчас же все встали и ушли, кроме одного полуглухого старика. Музыкант подошёл к нему и поблагодарил за то, что он единственный человек, который по правилам приличия не покинул его из-за рыбного колокола и остался дослушать его игру. «Как, ты говоришь, что били в рыбный колокол? Спасибо! Прощай! », - ответил тот и поспешил за остальными.

Окончив все дела, между 10 и 11 часами утра, грек шёл в какой-либо из окружающих рынок портиков, где встречался с друзьями. При встречах они приветствовали друг друга жестом руки. Кланяться было не принято – это казалось слишком надменным. Обычное приветствие сопровождалось каким- нибудь замечанием о погоде. Обменявшись приветствием, грек беседовал с друзьями о политике, делился последними новостями или вступал в философские споры. Обычным местом для таких встреч и бесед были парикмахерские или парфюмерные лавки. Лавка сапожник тоже могла служить местом для бесед, а однажды Сократ завернул к шорнику, чтобы у него провести небольшую дискуссию. Эти посещения лавок были настолько обычным явлением, что Демосфен в одной из своих речей обвинял какого-то из афинян в необщительности так как он никогда не посещает лавок цирюльников и парфюмеров или им подобных.

Лавки цирюльников в особенности были обычным местом свидания. Афинский цирюльник мог похвастаться обширной и разносторонней практикой. Мужчины, как и женщины, красили волосы или надо чтобы сделать из белокурыми или просто скрыть седину. Для умащения волос применяли масло, смешанное с благовониями. Мужчины, носившие VI веке длинные волосы, стали стричь их. После Александра Македонского они стали брить бороды и усы. Греки никогда не носили усов без бороды.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 Следующая ⇒