Shroud of Eternity 28 страница

— Пойдем, Мрра.

Колдунья бросилась по коридору, ведущему к бойцовским клеткам. Никки остановилась при виде стоявшего к ней спиной Зерцалоликого. Он выставил перед собой руки, сжимая в левой руке искривленный жертвенный нож, которым убил пленного норукайца Дара.

Он посмотрел на нее через плечо:

— У нас проблема, колдунья.

Он снова повернулся к мрачной оскалившейся Адессе. Лидер Морасит стояла перед ним, вскинув короткий меч. По обеим сторонам от нее лежали тлеющие груды коричневых лохмотьев, источавшие маслянистый дым, — останки превратившихся в пепел повстанцев. Должно быть, она убила их, когда те ворвались в жилища бойцов.

Теперь она преградила путь Зерцалоликому, и в ее глазах полыхала ненависть.

— Ты изменник. Надоедливая, раздражающая мошка.

Адесса ринулась вперед, направив на него острие меча, но Зерцалоликий увернулся и поднял свой жертвенный нож, с лязгом встретив ее клинок. Ему явно не хватало воинского мастерства.

— С тобой я расправлюсь быстро. — Адесса прочертила длинный разрез на его сером балахоне, а он атаковал ножом, но Морасит отбила удар. — Кажется, ты только болтаешь и позволяешь другим сражаться за тебя, потому что сам не умеешь биться.

Зерцалоликий взглянул на Никки:

— Не подсобишь, колдунья?

— Буду только рада.

Она и Мрра прыгнули вперед.

Адесса застала лидера повстанцев врасплох, ударив его обитой бронзой перчаткой в живот. Когда он согнулся от боли, она двинула рукоятью короткого меча ему в лицо.

Круглое навершие угодило в полированную маску, и зеркало с громким треском разбилось на несколько частей. Вскрикнув, мужчина отшатнулся и выронил церемониальный нож, который звякнул о каменный пол. Обеими руками он удерживал осколки своей маски. Из трещин лилась кровь.

Никки и Мрра бросились на Адессу. Большая кошка опрокинула Морасит на землю, в то время как Зерцалоликий, всхлипывая, побрел прочь. Прижимая руки к лицу, он исчез в одном из многочисленных туннелей, которые ответвлялись от тренировочного грота.

Адесса отбилась от песчаной пумы, обрушив на нее тяжелую перчатку, и попыталась пронзить ее мечом. За мгновение до того, как клинок смог прорезать уязвимую шкуру Мрра, Никки захлестнула Морасит своей магией. Она знала, что не сможет пробить защитные руны Адессы, но давно поняла, как нужно было действовать во время поединка в башне властителей.

Никки послала волну нестерпимого жара в рукоять меча Адессы, и Морасит взвизгнула, выронив клинок. И все же ей удалось ударить песчаную пуму по горлу, сбросив ее с себя.

Как только Никки и песчаная пума снова приготовились атаковать, появились еще три Морасит с клинками наперевес. Никки не видела никаких признаков удравшего Зерцалоликого. Плевать. Она готова сразиться со всеми ними.

С визгом и фырканьем из туннеля за спиной Морасит выбежали два пятнистых кабана, мотавшие клыками. Одна из Морасит с воплем развернулась, но первый кабан боднул ее, разорвав бедро до самой промежности. Женщина рухнула, из ее раны фонтаном била кровь. Огромная свинья наступила ей на шею острым раздвоенным копытом.

Никки и Мрра нырнули в боковой туннель, когда второй кабан с грохотом ворвался в зал. За ним следовали три воющих колючих волка. Никки не хотела отступать и жаждала поквитаться с Адессой, но Морасит тоже бросились врассыпную, когда в казармы ворвались новые звери.

Когда Адесса отступила, а животные продолжили свое бесчинство, Мрра зарычала, словно желая присоединиться к ним, но Никки положила пальцы на мускулистую спину пумы.

— У нас будет возможность. Мы еще сразимся с ней. — Она посмотрела вперед, вспоминая, куда ведут туннели. — Для начала давай освободим Бэннона.

Глава 70

Кровь и магия густым туманом парили в воздухе с наступлением глубокой ночи. Амос чувствовал этот запах, впитывал его, находя волнующим и даже возбуждающим. Молодой человек точно знал, что делать с возбуждением.

До церемониального убийства у пирамиды было еще несколько часов. Его родители вместе с палатой волшебников заканчивали последние приготовления, но Амос, как и его друзья, не принимал в этом участия. Когда-нибудь он станет членом совета, если кто-то из волшебников все же умрет — юноша сомневался, что они оставят свой пост по доброй воле.

Впрочем, он не проявлял нетерпения. У него было все, чего он хотел, и не было никаких обязанностей. Этой ночью он будет жадным зрителем, наблюдающим за потоками крови из сотен перерезанных глоток. Амос надеялся оказаться достаточно близко, чтобы ощутить влажный запах железа в воздухе. Он облизнул губы в предвкушении.

Его вполне устраивало, что саван периодически пропадает, давая ему с друзьями возможность выходить и разрушать каменных солдат, но юноша знал, что они найдут другие развлечения, даже если защитный пузырь укроет город навсегда. Наверняка на боевой арене будет проводиться больше зрелищных поединков. Губы его скривились в улыбке. По словам наставниц-Морасит, скоро деревенщина Бэннон будет готов умереть на арене. Амосу не терпелось увидеть, на что способен капустный фермер.

— На это стоит посмотреть, — сказал он вслух.

Придавленная им Мелоди захныкала. Он снова шлепнул ее забавы ради, и она сдержала крик боли. Сучка попросту не научится.

— Если прекратишь шуметь, я перестану тебя бить. Ты такая тупая.

Мелоди снова захныкала, и Амос понял, что бить ее бесполезно. Но потом он счел, что ему это нравится, и резко шлепнул ладонью по ее губам, рассекая их уже во второй раз. По подбородку девушки потекла кровь.

Сильное сексуальное возбуждение от предстоящего жертвоприношения побуждало его израсходовать часть своей энергии. Он не удосужился позвать с собой Джеда и Брока, которые прицепились бы к нему, как пиявки. Амос в одиночку отправился в питомник шелковых яксенов, отдал монету угрюмому портье и схватил Мелоди, которая изящно сидела рядом с неуклюжим пухлым торговцем, в котором он признал продавца глазурованных горшков. Мелоди уставилась на него, но потом узнала и со страхом отпрянула, от чего возбуждение Амоса лишь усилилось. Сжав ее запястья, он увидел побледневшие синяки на ее руке и понял, что не приходил сюда с тех пор, как это место посетили норукайцы.

— Сегодня она моя, — сказал Амос торговцу горшками и стащил девушку с кушетки.

Мелоди слабо сопротивлялась, безвольно двигая руками и ногами, и спотыкалась, едва поспевая за юношей. Раздосадованный торговец сплюнул, но Амос был сыном главнокомандующего волшебника и властительницы, так что мужчина нашел другую шлюху — столь же красивую и сговорчивую.

— Нам нужна отдельная комната, где никто нас не услышит, — сказал Амос.

Мелоди начала поскуливать еще до того, как он втолкнул ее в дверной проем. Она повалилась на кровать и развернулась, чтобы посмотреть на него. Юноша закрыл дверь и отчеканил:

— Сегодня я заставлю тебя кричать.

Свободное полупрозрачное платье Мелоди было сшито из розового шелка и затягивалось кружевными поясками, которые легко снимались. Амос, как и всегда, сорвал с нее одежду, разрывая ткань с громким возгласом удовлетворения. Она отползла назад, опираясь на локти. Амос жаждал животного высвобождения похоти.

— Я… тебе угождаю? — едва выдавила Мелоди.

— Тебе придется, так или иначе, — прорычал он, расстегивая шаровары и стягивая их. Он шагнул к кровати, тяжело и часто дыша. Его возбуждение дошло до предела, и он походил на воина с мечом наперевес, готового идти в битву. И он вступил в бой.

Он придавил Мелоди и раздвинул ей ноги, вцепившись в короткие светлые волосы между ними. Юноша не ощутил там влаги, но ему было все равно. Это ей будет больно, если она не готова принять его.

Амос вошел в нее с гневной страстью, получая удовольствие не от самого акта, а от осознания того, что испытывала она. Для этого и были выведены шелковые яксены. Эти создания жили только для того, чтобы ублажать мужчин — ублажать Амоса.

Комнату заливал яркий свет множества свечей, а не приглушенный романтический свет, как в других покоях. Амос не возражал. Он хотел видеть, что делает. Мелоди лежала на спине, закрыв глаза и позволяя ему творить все, что он пожелает. Юноша сделал несколько толчков, наблюдая, как ее тело движется вверх и вниз.

Она всегда вела себя так, но сегодня ее пассивность выводила его из себя. Амос схватил девушку за горло и сильно сжал, продолжая двигаться в ней. Ее глаза распахнулись и налились слезами. Мелоди вцепилась в его руки, с трудом дыша. Она боролась все отчаяннее; юноша достиг пика напряжения и вздрогнул от удовольствия, ослабив хватку на горле девушки и рухнув на нее. Мелоди извивалась, пока Амос неподвижно лежал, наслаждаясь угасающей эйфорией.

Но, когда она попыталась выползти из-под него, его гнев вернулся, и он ударил ее по лицу, снова пустив кровь. Мелоди сползла с края кровати и упала на пол. Он отпустил ее и сел на добротный матрас, чтобы понаблюдать за ее жалкими трепыханиями.

Мелоди плакала, и это было странно: у шелковых яксенов не было для этого ни интеллекта, ни эмоций. Красная отметина вокруг ее глаза стала опухать, что заставило его подумать о скором ритуале кровопролития. Теперь, когда юноша исторг излишек энергии в шлюху, он мог переключиться на другие удовольствия.

Мелоди прошла через комнату к стульчику перед небольшим комодом с зеркалом. На столешнице стояли баночки с косметикой, краски для глаз и губ. Здесь шелковые яксены прихорашивались перед тем, как выйти к новому клиенту. По обеим сторонам зеркала горели свечи, и Мелоди сидела, глядя на свое отражение. Она неуверенно подняла руку и коснулась кончиком пальца разбитой губы. Девушка размазала кровь по губам, и те покраснели, как от румян. Она продолжала смотреть на свое отражение, и ее глаза наполнились слезами. Мелоди дотронулась до распухшего красного пятна на лице, которое вскоре станет фингалом. Другую руку она положила на горло. Амос едва не задушил ее.

Юноша вскочил с кровати, раздраженный тем, что она уделяет больше внимания своему отражению, чем ему.

— Я плачу тебе за время. Это я должен смотреть на твое разбитое уродливое лицо.

Амос схватил одну из баночек с косметикой и швырнул в зеркало, разбив его. От места удара паутиной пошли трещины, и серебряные осколки со звоном выпали из рамы на комод. Мелоди ахнула и шмыгнула носом. Она взяла один осколок и с удивлением держала его в руке.

Амос засмеялся.

Мелоди повернулась, подняв длинный кусок стекла, а затем плавно — будто тренировалась и была не уверена в результате, — провела острым осколком по горлу юноши, вспоров кожу и словно нарисовав ему второй удивленный рот под подбородком.

Амос уставился на нее, слишком обескураженный, чтобы почувствовать мгновенную остроту боли. Ярко-красная кровь брызнула на Мелоди. Юноша смотрел на красные капли, а девушка глядела то на него, то на осколок зеркала и улыбалась.

Амос схватился за горло. Он захлебывался и булькал, не в силах закрыть рану. Багряный водопад лился между его сжатых пальцев — как кровь жертвенных рабов, которая должна пролиться во время полуночного ритуала.

Амос рухнул на пол, продолжая дергаться, и вокруг него растеклась красная лужа. Немного крови стекало по его обнаженной груди, но большая часть текла к босым ногам Мелоди. Она позволила теплой крови коснуться ее.

Вновь обратив внимание на разбитое зеркало, девушка взяла еще один осколок, а потом еще один. Осторожно держа их, она заинтересованно подняла их к лицу и прижала плоские серебряные кусочки к щекам, пытаясь сформировать из них маску.

Глава 71

Зерцалоликий удирал, оставив за спиной рев диких зверей и звон мечей. Он позволит Никки сделать все остальное. У колдуньи была мотивация и, несомненно, способности. Теперь он мог подумать о более впечатляющих свершениях.

Звери арены выпущены на волю и готовы убить любого встречного, а значит, правящий совет должен будет отреагировать — как и надменная Тора. Наверняка их план кровопролития на вершине пирамиды будет сорван. Он не хотел, чтобы саван стал постоянным и навсегда запер Ильдакар под своим удушающим куполом. Его народ стал бы как рыба в аквариуме, плавающая бесконечными кругами и не способная никуда деться. Его тошнило от застоявшегося Ильдакара.

Никки и повстанцы создадут большой переполох, объединившись со смертоносными животными и бойцами арены, но у Зерцалоликого были свои планы. Колдунья мыслила недостаточно широко. Он может вызвать настоящий хаос!

Он сложил разбитую маску и применил толику дара, чтобы грубо склеить кусочки в целое, хотя и искривленное зеркало. Кровь все еще текла из порезов на его лице. Он залечил их ровно настолько, чтобы они покрылись коркой, не став тратить время и энергию на большее.

Он нырнул в боковой туннель в поисках выхода на улицу, и его ноздри заполнились зловонием крови и разлагающегося мяса. По этому коридору рабы возили тележки с кормом для животных, но теперь все рабы сбежали. Многие, вероятно, были сейчас среди его последователей. Зерцалоликий не знал их по имени, потому что видел в них лишь ресурс для осуществления своих планов.

На городских башнях зазвенели колокола, но знаменуя не ритуал жертвоприношения, а созывая городскую стражу. По улицам бежали закованные в броню солдаты, покидая гарнизоны, вооружаясь мечами, колчанами и арбалетами. Из закоулков и проулков с криком выбежали разъяренные представители низших сословий, атакуя стражников самодельными дубинками или отобранными у кого-то мечами.

Большинство солдат не обладали даром, но, в отличие от рабов, у них были подготовка и превосходное оружие. Впрочем, Зерцалоликий — и Никки тоже — дали мятежникам и угнетенным другое оружие. Гнев, возмущение и жажда мести превратили этих людей в самоотверженных бойцов, более смертоносных, чем обученные стражники. Люди набросились на солдат.

Зная, что это происходит по всему городу, Зерцалоликий улыбнулся под грубо починенной маской. Он никому не позволит увидеть себя. Держась в тенях, он бежал по переулкам в обход зловещей боевой арены с обзорными башнями и скамьями над смертельными песками. Но революция была зрелищнее любого представления на арене.

Зерцалоликий поднимался по улицам; зная обходные пути, он проскальзывал через сады и взбирался по стенам, пока не достиг большого особняка повелителя плоти Андре. Он мог войти в одно из крыльев с черного входа. С помощью дара он легко отвел охранные чары Андре, но ему пришлось повозиться со свирепыми шипами глазастых цветов в извивающейся изгороди вокруг внутреннего двора. Он был раздосадован неудобством в виде нескольких прорех на серой мантии, но все же проник внутрь.

Он знал, что Натан, путешественник и предполагаемый волшебник, находился в студии повелителя плоти в качестве пациента. Натан пережил ужасающий обмен сердцами, хотя еще предстояло выяснить, вернется ли к нему дар. Возможно, эти боль и усилия были напрасны. Зерцалоликий не знал, будет Натан Рал его врагом или союзником, но, если бесполезный волшебник не сможет применить магию, это будет неважно. Зерцалоликий посетил особняк Андре по иной причине.

В просторном здании горело множество огней, а повелитель плоти следующие несколько часов проведет в подготовке к магическому кровавому ритуалу у пирамиды. Однако он никогда не будет готов к тому, что собирается сделать Зерцалоликий.

В отдельном крыле было темно, окна закрывали плотные портьеры. Андре называл свою лабораторию «студией», а это обособленное крыло — «галереей», где он выставлял самые выдающиеся работы.

Зерцалоликий уже слишком долго с нетерпением ждал этого.

Он был один в темном и тихом крыле, но здесь витала невероятная сила. Чувствуя гнев, нетерпение и сдерживаемую ярость, дрожащую в воздухе, он зажег на ладони огонек и подвесил его у стены, чтобы он осветил три высокие бронированные фигуры — исполинских воинов, закованных в темницу своих доспехов.

Воины Иксакс.

Он чувствовал их и знал, что им известно о его присутствии. Зерцалоликий видел через прорези в шлемах их сверкающие желтые глаза. Титаны взирали на него, напряженные в своем заточении. Они неподвижно стояли уже более пятнадцати веков.

— Терпение, терпение, — прошептал он. — Время почти настало.

Он смотрел сквозь щели собственной маски, которая напомнила их закрытые шлемы. Возможно, исполины могли видеть свои отражения в треснутой маске на его лице.

Он шагнул к первому воину Иксакс:

— Я извиняюсь перед двумя другими. Одного из вас будет более чем достаточно для моих нужд.

Толстая броня, усеянная шипами, была отмечена эмблемой Ильдакара в виде солнца со стрелами молний — в те времена Андре был довольно патриотичным. Он создал этих троих воинов в надежде выпустить их, чтобы они косили ряды армии генерала Утроса — как серп во время жатвы. Волшебники Ильдакара не позволили повелителю плоти создать больше воинов. Они опасались могущества этого человеческого оружия и подозревали, что оно может оказаться неконтролируемым. Заклинание окаменения, а затем и саван вечности поставили под сомнение необходимость воинов Иксакс.

Зерцалоликий потянулся вперед и нашел глубоко выгравированную руну в твердой как сталь кожаной броне на поясе первого исполина. Выпустив свой дар, он активировал заклинание, которое было коконом огромного солдата. Он разрушил магические оковы, удерживавшие воина Иксакс.

Когда комната озарилась светом, Зерцалоликий попятился.

— Пробудись, — сказал он, — и сделай, что должен.

Он рассмеялся, зная, что это причинит больше разрушений, чем когда-либо смогли бы вызвать его повстанцы. Зерцалоликий исчез в темноте, когда воин Иксакс начал сгибать массивные руки и ноги.

Наконец-то он освободился.

* * *

Оглушительный грохот в боковом крыле особняка отвлек Андре от размышлений.

Эльза осталась на весь день, желая помочь Натану восстановиться. Она предлагала упражнения с несложными магическими жестами, которые позволили бы ему обрести уверенность. Иногда Натан добивался успехов, но временами магия реагировала причудливым образом. А порою и вовсе ничего не происходило.

Андре терял терпение.

— Если твои неудачи продолжатся, то нам придется искать тебе другое сердце, ммм?

Лицо Натана стало пепельным от такого предложения.

— Нет, я продолжу попытки и разблокирую свой дар. — Он с отчаянием взглянул на Эльзу. — Мы найдем способ.

— Скоро придется прерваться и отправиться к пирамиде. В полночь начнется ритуал кровопролития, — сказал Андре Эльзе, затем поднял брови. — Можешь пойти и понаблюдать, Натан, если хочешь. Зрелище может тебя воодушевить. Увы, тебе не разрешат принять участие. Еще рано.

Натан, казалось, не обрадовался такому приглашению.

Затем в особняке раздался грохот. Глубокий и глухой рев напомнил стон медведя в гулкой пещере.

— А теперь-то что? — с раздражением спросил Андре.

Он слышал тревожный звон колоколов и крики в стороне боевой арены и был уверен, что там устроили очередной беспорядок. Возможно, кто-то снова выпустил животных. Город становился совершенно неуправляемым. Но он был занят в своем особняке, и грядущий ритуал кровопролития занимал все внимание.

Однако на этот раз погром устроили в его собственном доме. Эльза и Натан, похоже, собрались последовать за ним, но он рявкнул:

— Оставайтесь здесь.

Он зашагал прочь, чувствуя пробежавшую по спине дрожь, а потом и вовсе побежал к боковому крылу, шум в котором стоял просто оглушительный.

— Чтоб тебя! Во имя Владетеля… — закричал Андре, ворвавшись в галерею с высоким потолком, где стояли высоченные воины Иксакс.

Двое бронированных титанов оставались неподвижными, как и всегда. Но третий исполин рванул вперед на закованных в броню ногах толщиной с дерево, топая сапогами так сильно, что треснули каменные плиты пола. Андре мог только смотреть и моргать.

Иксакс отреагировал на его прибытие, повернув свой гигантский шлем, чтобы увидеть повелителя плоти, своего создателя и мучителя. Глаза его вспыхнули, как крошечные шары огня волшебника.

Андре оступился, вскинул руки и призвал дар. Иксакс шагал вперед громоподобной поступью, сжав огромные руки в латных рукавицах. Андре создал стену силы, которая врезалась в доспехи титана, но не оказала значительного эффекта. Иксакс просто прорвался сквозь нее, желая добраться до волшебника, который отобрал троих ильдакарских солдат-новобранцев, согласившихся помочь городу, но не знавших, чем жертвуют. Повелитель плоти использовал мужчин в качестве сырья для создания этих существ — оружия, достаточно мощного, чтобы спасти Ильдакар. Но оружием так и не воспользовались.

Вместо этого чудовищные создания были обездвижены и поддерживались в сознании, сходя с ума в течение полутора тысяч лет.

Теперь Иксакс освободился, и его конечности свободно двигались, выпуская сдерживаемую ярость. Он протаранил каменную стену кулаком, и в ту словно угодил валун, выпущенный из катапульты: блоки разрушились и рассыпались в пыль.

Иксакс вновь издал рев, усиленный шлемом. Андре швырнул в чудовищное создание огонь волшебника. Яростное магическое пламя опалило доспехи, но скатилось с них. Титан в два шага добрался до Андре и навис над повелителем плоти.

Загнанный в ловушку Андре выставил ладонь, выпуская заряды магии — шипящие молнии, воющий ветер и огонь, — но воин Иксакс даже не обнажил свой огромный меч. Вместо этого он поднял закованный в броню кулак, крепко сжал его и опустил вниз с силой падающего гигантского дерева.

Одним ударом Иксакс раздавил Андре, превратив его в бесформенную массу расколотых костей, раздробленного черепа, рассыпавшихся зубов и брызг крови. Он снова поднял латную перчатку и опустил ее на уничтоженный труп, превращая останки в мякоть.

После еще семи ударов от повелителя плоти осталась лишь большое красное пятно. Кровь, размазанные ткани и костная пыль забрызгали пол, стены и потолок галереи.

Иксакс расправил огромные ноги и выпрямился. Он уничтожил своего создателя и мучителя, но не был удовлетворен, прождав пятнадцать столетий. Он был создан для разрушения, поэтому отправился дальше, чтобы уничтожить все, что попадется ему на глаза. Все.

Глава 72

Когда в тренировочных ямах раздались шум и крики, Бэннон догадался, что происходит, и в нем встрепенулась надежда. Кажется, переполох был даже больше, чем в прошлый раз. Судя по звукам, это была не обычная стычка, а откровенная война.

Бэннон подошел к решетке камеры, выглянул наружу и увидел людей в коричневых одеждах, спешивших на территорию бойцов. В этот раз они скинули капюшоны, вызывающе демонстрируя свои лица. Мятежники кричали, гоня вперед выпущенных на волю животных.

Два черных колючих волка прыгнули, щелкая челюстями, но они больше стремились сбежать, чем кого-то загрызть. Три леопарда рысью бежали по туннелям, огибая упавшие тела и не обращая внимания на больших болотных драконов, торопливо переставлявших мощные чешуйчатые лапы.

Бэннон потряс решетчатую дверь камеры, отчаянно желая освободиться. Он хотел сбежать, как эти звери, и вырваться из своей тюрьмы. Юноша был без рубашки, в ранах и синяках, одетый только в набедренную повязку бойца. После энергичных тренировок он стал поджарым и мускулистым, как никогда прежде.

Он был в ловушке, его держали за игрушку, которую можно бросить на боевую арену для развлечения жителей Ильдакара.

— Прошу, освободите меня! — забарабанил он по решетке.

— И нас! — вторили ему другие бойцы, стуча по прутьям клеток.

И мятежники в капюшонах вняли их просьбе. Последователи Зерцалоликого взяли ключи и рассредоточились по туннелям, перебегая от одной камеры к другой. Бойцы в клетках мрачно смотрели на них, ожидая, когда им откроют дверь. Пленники кричали все громче:

— Освободите! Освободите меня!

Повстанцы отпирали замки и распахивали решетки. Мускулистые новички и закаленные воины медленно выходили в коридоры, растерянно моргая и будто не зная, что делать дальше.

— Вы по-прежнему можете сражаться! — прокричал из своей камеры Бэннон. — Хватайте оружие! Мы можем сражаться за свободу. — Он снова загремел своей решеткой, а затем пробормотал: — Если я когда-нибудь выберусь отсюда.

Одна мятежница бросилась к камере Бэннона и встретилась с ним глазами через решетку. У нее был суровый взгляд, и выглядела она немолодо, но Бэннон понял, что ей не больше сорока лет, просто жизнь в рабстве истощила ее жизненные силы и выжала как старую тряпку. Она возилась с ключом, вставив его в замок и пытаясь повернуть. Женщина морщилась от напряжения, но замок не поддавался.

— Не тот ключ, — подсказал Бэннон. Он бессчетное множество раз видел, как Лила открывала дверь. — Нужен медный.

Женщина выбрала другой ключ из связки.

Выйдя в галерею, освобожденные бойцы бросились к арсеналу. Не обращая внимания на стойки с затупленными клинками и деревянными тренировочными шестами, они схватили короткие мечи, которыми сражались на боевой арене.

Мятежники подсказали им, кого надо чествовать:

— За Зерцалоликого!

Бойцы подхватили клич, а один из людей в коричневых балахонах добавил:

— И за Никки!

— За Никки! — отозвалось общее эхо.

Сердце Бэннона подпрыгнуло. Никки! Никки была здесь! Женщина с другой стороны двери нащупала медный ключ и вставила его в замок. Она посмотрела на Бэннона и улыбнулась.

Но она не успела повернуть ключ в замочной скважине. Болотный дракон с шипением бросился к ней и сомкнул челюсти на ее ногах. Он дернул жертву к себе, и, хотя она схватилась за прутья решетки, ящер пересилил хватку женщины и оторвал ее от двери камеры. Бэннон протянул руку через решетку, пытаясь ухватить женщину, но ящер бросил ее на каменный пол. Мятежница молотила кулаками, а из ее израненных ног хлестала кровь. Рептилия щелкнула зубами и откусила ей руку до самого локтя, хрустнув костями.

Ключ выпал из замка, со звоном отскочил от каменного пола и укатился. Бэннон колотил по решетке, отчаянно пытаясь вырваться, чтобы помочь несчастной. Когда болотный дракон прокусил ей горло, лишив последних крупиц жизни, руна сожжения на амулете воспламенилась, и тело мятежницы объяло потрескивающее обжигающее пламя. Огонь разгорелся и перескочил на большую рептилию. Монстр зашипел и откатился прочь, но его чешуйки почернели, а живот раздулся, когда буйное пламя проникло в его внутренние органы.

Бэннон упал на колени, но дверь камеры все еще была закрыта. Он просунул руку между прутьями, уперся плечом в решетку и потянулся к ключу, который лежал неподалеку от тлеющих останков женщины, пытавшейся ему помочь. Бэннон вытянул пальцы и вдавил плечо в решетку, чтобы приблизиться к своей цели хоть еще на волосок. Наконец, кончик указательного пальца коснулся края ключа. Юноша осторожно его погладил, добившись слабого движения в свою сторону, затем повторил движение, и ключ оказался достаточно близко, чтобы можно было зацепить его кончиком пальца. Бэннон сжал ключ в ладони, словно тот был величайшим сокровищем.

Просунув руку через прутья, юноша наощупь вставил ключ, повернул его и услышал щелчок. Волна слабости и облегчения разжижила его кровь. Бэннон тряхнул головой, дрожа, и толкнул решетчатую дверь камеры.

Повстанцы и освобожденные бойцы разбежались по галерее, растерянные, но оживленные. Они сразились с грозным пятнистым кабаном, загнав его в один из больших туннелей, ведущих в город — там зверь мог вызвать еще больший хаос.

Крупный и лысый опытный боец вышел из камеры и сердито огляделся. Один из мятежников протянул ему меч:

— Сражайся! Бейся за свою свободу.

Старый боец схватил меч, ухмыльнулся и вонзил его в сердце повстанца. Изумленный мужчина в балахоне рухнул на колени и упал ничком, а потом вспыхнул погребальным костром.

— Мы сражаемся за Ильдакар, — прорычал матерый воин, — не за Зерцалоликого!

Он шагнул вперед, держа в руке окровавленный клинок. Мятежники в коричневых балахонах были потрясены тем, что один из рабов обратился против них. Четверо освобожденных бойцов подбежали к опытному воину, подняв мечи.

— Нет! Мы сражаемся за себя и за будущее, — крикнул один.

Лысый мужчина был застигнут врасплох и стал защищаться, когда четверо молодых бойцов набросились на него.

— Мы не сражаемся за Адессу! — Один воткнул ему меч в плечо.

— Мы не сражаемся за властительницу! — выкрикнул второй, вонзая клинок в его живот.

— Мы сражаемся за Зерцалоликого и за Никки! — кричали бойцы, вновь и вновь нанося ему удары. У старого воина не было шансов.

Когда дверь камеры наконец открылась, Бэннон выскочил наружу, чтобы присоединиться к остальным.

— За Никки! — крикнул он, надеясь, что Никки здесь и услышит его. Он перепрыгнул через маслянистый дым от тлеющей кучи перед его камерой. Ему нужно оружие — и не любое, а его собственное.

Другие бойцы взяли привычные короткие мечи, с которыми они тренировались, но Бэннон знал, что Лила хранит его завернутый в ткань клинок в высокой нише. Он побежал туда, не обращая внимания на сражающихся вокруг людей. Юноша вытащил свой меч из углубления в стене из песчаника. Крепыш упал ему в руки, и он сдернул ткань, обхватив ладонью обмотанную полосками кожи рукоять.

— Пресвятая Мать морей! — Его глаза обожгло слезами. Бэннон махнул клинком из стороны в сторону, чувствуя прилив энергии. Он больше не замечал ни боли, ни ушибов. Он свободен и будет сражаться в городе. Он отыщет своих друзей.

— Никки! — прокричал он.

Из-за савана они больше не могли покинуть Ильдакар, но в их силах было переделать этот город. Теперь он сосредоточился на этом. Бэннон не знал, сколько дней провел в тренировочных ямах, сколько ночей провел в камере за решеткой, но это время казалось вечностью.

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 272829 30 31 32 Следующая ⇒