|
|||
Неделю спустя 13 страница– Кого? – Их! «Брейвс»! – А как они выглядят? Потом я отстояла в длинной очереди, думая только о том, как бы поскорее забраться в ванну. В Филадельфию мы прибыли с двухчасовым опозданием – к югу от города столкнулись пять легковушек и фургон, и все шесть полос были усеяны битым стеклом и кусками искореженного металла. Было уже поздно, и мне не хотелось тратить еще час на поездку в окружной морг, который вполне мог обойтись без меня до утра. Поднявшись на лифте на четвертый этаж, я просунула пластиковую карточку в электронный замок и вошла в номер. Окна выходили на реку Делавэр с неподвижными мачтами стоящей у пристани Пенна «Мошулу». Мигающий огонек автоответчика извещал о поступлении сообщений, и я, нажав кнопку, услышала записанный голос Бен‑ тона. Он собирался остановиться в этом же отеле и обещал прибыть, как только вырвется из Нью‑ Йорка. Ожидать его следовало к девяти. Люси оставила свой новый номер телефона, но еще не знала, сможем мы увидеться или нет. Марино просил перезвонить – у него появилась для меня какая‑ то информация. Фил‑ динг поделился последней новостью: Куины выступили в вечерней телепрограмме с заявлением о том, что подают в суд на службу судмедэкспертизы и на меня лично за нарушение закона об отделении церкви от государства и причинение непоправимого морального ущерба. Я села на край кровати и сняла туфли. На колготках образовалась затяжка, так что их пришлось отправить в мусорную корзину. Белье из‑ за долгой носки словно въелось в кожу, а волосы, так по крайней мере мне казалось, пропахли запахом вареных человеческих костей. – Черт! – раздраженно пробормотала я. – Что же это за жизнь? Я стащила костюм, блузку и все остальное и бросила тряпки на кровать. Потом закрыла дверь на защелку и начала наполнять ванну. Мерный шум льющейся воды действовал успокаивающе, пенный гель распространял аромат спелой малины. Я не знала, с каким чувством встречу Бентона. Любовники, коллеги, друзья – все эти аспекты наших отношений соединились, смешались, как картины на песке. То, что получилось в результате, напоминало сложный и хрупкий узор мягких оттенков и тонких линий. Он позвонил, когда я вытиралась. – Извини, что так поздно, – сказал Бентон. – Как ты? – Сходим в бар? – Там, наверное, шумно. Здесь остановились «Брейвс». – " Брейвс"? – Почему бы тебе не прийти в мой номер? У меня мини‑ бар. – Буду через пару минут. Как обычно на работе, Бентон был в темном костюме и белой рубашке, которые несли на себе отпечаток тяжелого дня. Ему очень не помешало бы побриться. Он обнял меня, и мы долго стояли, не говоря ни слова. – От тебя пахнет фруктами. – Мы собирались отдыхать в Хилтон‑ Хед, – пробормотала я. – А оказались в Филадельфии. Как это случилось? – Теперь уже не разобраться. Он отстранился, снял пиджак, повесил его над кроватью и открыл мини‑ бар. – Как обычно? – Немного «Эвиана». – А вот мне надо что‑ нибудь покрепче. – Бентон откупорил бутылку «Джонни Уокера». – Пожалуй, двойной будет даже лучше. И к черту лед. Он передал мне «Эвиан», выдвинул стул и сел к столу. Я поправила подушки и устроилась на кровати. – Что не так? – спросила я. – Помимо прочего? – Обычные проблемы, возникающие, когда АТО и ФБР сходятся на одном деле, – ответил Бентон, делая глоток. – Лишний раз убеждаюсь, что правильно сделал, подав в отставку. – Что‑ то ты не очень похож на отставника, – усмехнулась я. – Это уж точно. Мало мне было одной Кэрри, так они еще и это убийство подкинули. Честно говоря, у АТО и своих спецов хватает. Не думаю, что Бюро стоит повсюду совать свой нос. – Это ты мне рассказываешь, Бентон? Мне трудно представить, чем они могут оправдать свое вмешательство, если только не объявят, что смерть той женщины – дело рук террористов. – Объяснение у них есть. Возможная связь с убийством в Уоррентоне. Ты и сама знаешь. Позвонили в полицию штата, пообещали всю возможную помощь, и вот я уже здесь. На месте пожара уже побывали два агента, и в результате все недовольны, все чувствуют себя обиженными. – Послушай, Бентон, мы ведь все на одной стороне. Отчего же так получается? Мы обсуждали эту тему не раз, и все же каждый новый случай отзывался во мне всплеском злости. – Один парень из филадельфийского отделения Бюро попытался скрытно пронести обойму. Хотел проверить Перчика. – Бентон повернул стакан, разглядывая виски на свет. – Разумеется, Перчик никак не прореагировал, потому что не получил команды. Агенту это показалось смешным, и он отпустил шуточку в том смысле, что пса пора отдать в починку. – Вот же идиот! – воскликнула я. – Ему еще повезло, что проводник, наверное, попался спокойный. Надо же такое ляпнуть! – Вот так‑ то, – со вздохом продолжал он. – Всегда одно и то же. В старые добрые времена агенты ФБР были посмышленее. Они не размахивали значками перед камерами и не хватались за дело, не имея должной квалификации. Стыдно. И не только стыдно. Меня бесит, когда я вижу, как эти тупицы губят мою репутацию заодно со своей собственной. А ведь я отслужил двадцать пять лет... Да. Даже и не знаю, что делать, Кей. Наши взгляды встретились. – Просто делай свою работу, Бентон, – тихо сказала я. – Как ни тривиально звучит, это все, что каждый из нас должен делать. Мы ведь делаем ее не ради Бюро, не ради АТО и не ради полиции штата, а ради жертв, действительных и потенциальных. Всегда ради них. Бентон допил виски и поставил стакан на стол. За рекой мигали огни Кэмдена. – Не думаю, что Кэрри в Нью‑ Йорке. – Его взгляд тоже ушел куда‑ то в ночь. – Приятно это сознавать. – У меня нет никаких доказательств, если не считать того, что ничто не указывает на обратное. Например, ей нужны деньги. Где она их берет? Зачастую след начинается именно с этого. Кража, грабеж, использование чужих кредитных карточек. Пока что у нас нет ничего, что пусть даже косвенно свидетельствовало бы о ее нахождении в городе. Разумеется, отсутствие таких свидетельств еще не доказывает, что ее там нет. Кэрри разработала план, и я нисколько не сомневаюсь, что сейчас она четко этот план исполняет. Его профиль резко вырисовывался на фоне прямоугольника окна. Голос звучал глухо и устало, как у человека, который потерпел поражение и не знает, что делать дальше. – Нам нужно поспать. – Я встала, подошла к нему и начала массировать его напряженные плечи. – Мы оба устали, поэтому нам все и видится в мрачном свете. Бентон слабо улыбнулся и закрыл глаза. Я прикоснулась губами к его шее. – Сколько ты берешь за час? – пробормотал он. – Боюсь, я тебе не по карману. Комнаты были маленькие, и нам обоим требовался отдых, поэтому спали мы не вместе. Мне нравилось принимать утренний душ, зная, что я никого не задерживаю, и Бентон тоже не любил спешить. Мы знакомы слишком давно, а потому предпочитаем комфорт всему остальному. Когда‑ то, в самом начале знакомства, мы могли не спать всю ночь, утоляя любовный голод, потому что работали вместе, потому что он был женат, потому что страсть пожирала нас. Те чувства остались в прошлом, и я уже никогда не ощущала себя такой живой, такой жадной до жизни. Теперь, когда мы были вместе, мое сердце часто оставалось равнодушным или замирало от сладкой боли, и я понимала, что старею. В начале восьмого утра мы с Бентоном уже ехали по Уолнат‑ стрит. Небо оставалось серым, улицы не успели высохнуть, из‑ под решеток и люков поднимался пар, а воздух дышал сыростью и прохладой. На тротуарах и в парках спали, укрывшись тонкими одеялами, бездомные, а один, похожий на мертвеца, пристроился прямо напротив управления полиции под запрещающим знаком. Я сидела за рулем, Бентон копался в бумагах, делая заметки в новеньком блокноте и размышляя о вещах, недоступных моему пониманию. После поворота на 76‑ ю автостраду машин стало больше, и их задние огни напоминали красные бусы, растянувшиеся едва ли не до горизонта. За спиной у нас уже вставало солнце. – Почему наш поджигатель выбирает в качестве исходного пункта именно ванную? – спросила я. – Почему не какое‑ то другое место? – Очевидно, ванная комната имеет для него некое особое значение, если, конечно, мы говорим о серийных преступлениях, – ответил Бентон, переворачивая страницу. – Возможно, символическое. Может быть, это место просто удобно для него по каким‑ то неизвестным нам причинам. На мой взгляд, если мы имеем дело с одним и тем же преступником и ванная комната именно то звено, которое связывает все пожары, то более предпочтительна версия о символическом значении. Например, ванная может оказаться исходным пунктом всех его преступлений. Может быть, в детстве там с ним что‑ то случилось. Что‑ то такое, что травмировало его психику. Возможно, он подвергся там насилию или стал свидетелем чего‑ то ужасного. – Жаль, что мы не можем просмотреть уголовные дела. – Проблема в том, что в поле нашего зрения попала бы половина заключенных. У большинства все началось именно с этого. Тот, кто пострадал от насилия в детстве, часто отыгрывается на других, когда вырастает. Повторяет то же самое по отношению к другим. – Не могу с тобой согласиться. Убийца ведь не погибает от насилия, совершенного по отношению к нему в детстве. – В каком‑ то смысле – да, погибает. Те, кто избивает или насилует тебя в детстве, убивают твою душу. Конечно, психопатия объясняется не только этим. Впрочем, чем ее объяснить, я и сам не знаю. Проще всего верить в существование зла и то, что люди сами выбирают между добром и злом. – Именно в это я и верю. Он посмотрел на меня. – Знаю. – Что нам известно о детстве Кэрри? Почему она сделала тот выбор, который сделала? – Она отказалась разговаривать на эту тему, – напомнил Бентон. – В отчетах психиатров толкового материала мало. Она может быть совершенно разной, в зависимости от того, какие цели перед собой ставит. Сегодня одна, завтра совсем другая. Диссоциативное поведение. Все черты депрессии. Отказ сотрудничать. Или вдруг – образцовый пациент. У этих ребят гражданских прав больше, чем у нас с тобой, Кей. А в психиатрических клиниках и тюрьмах их защищают так, что можно подумать, будто это мы плохие парни.
* * *
Небо светлело, его уже перечеркнули почти идеально параллельные горизонтальные полосы. Мы ехали мимо зеленеющих полей с выступающими кое‑ где глыбами розового гранита. Туман над озерцами напомнил мне о кипящих котлах с варящимися в них костями, а высокие трубы с медленно поднимающимися клубами дыма ассоциировались с огнем. Вдалеке сизой тенью стояли горы, и водонапорные башни казались повисшими в воздухе яркими воздушными шарами. Примерно через час мы подъехали к больнице, помещавшейся в широко раскинувшемся и еще не достроенном бетонном комплексе с ангаром для вертолетов и травматологическим центром на первом этаже. Я припарковалась на гостевой стоянке. В новом, еще сияющем свежими красками холле нас уже встречал доктор Абрахам Герд. – Кей. – Он по‑ доброму улыбнулся и пожал мне руку. – Кто бы мог подумать, что вы навестите меня здесь. А вы, наверное, Бентон? У нас здесь хороший кафетерий, так что, если хотите, можете перекусить и выпить кофе. Мы вежливо отказались. Герд был молодым патологоанатомом с темными волосами и пронзительными голубыми глазами. Три года назад он стажировался у меня и в силу неопытности до сих пор не получал приглашения участвовать в судебных заседаниях в качестве эксперта. Я знала его как человека скромного и педантичного, что в данный момент имело для меня гораздо большее значение, чем опыт. Если только Герд не изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз, то он вряд ли прикасался к телу, узнав о моем приезде. – Расскажите, что вы успели сделать, – попросила я, когда мы вступили в широкий, выложенный блестящими серыми плитами коридор. – Я взвесил ее, измерил и проводил внешний осмотр, когда позвонил коронер. Он сказал, что делом занялось АТО и что вы уже в пути, и дальше я не пошел. Должность коронера в округе Лихай была выборной, и именно коронер решал, в каких случаях для установления причины смерти нужно проводить вскрытие. К счастью для Герда, коронером их округа оказался бывший полицейский, который не вмешивался в дела медэкспертов и обычно полагался на их решения и выводы. В других штатах и округах Пенсильвании ситуация складывалась иначе, и вскрытия иногда проводились в похоронных конторах на столах для бальзамирования, а коронерами были закоренелые политики, не только неспособные отличить входное отверстие от выходного, но и не обращающие внимания на такие «мелочи». Наши шаги эхом отдавались в пустом коридоре. Герд открыл дверь, и мы оказались в складском помещении, заставленном пустыми картонными коробками, между которыми сновали люди в защитных строительных касках. За складом, уже в другой части здания, открылся очередной коридор, а уже за ним находился морг. Это была маленькая комната с выстеленным розовой плиткой полом и двумя стационарными столами из нержавеющей стали. Открыв шкафчик, Герд вручил нам стерильные одноразовые халаты, пластиковые фартуки и одноразовую обувь. Надев все это поверх одежды, мы повязали маски и натянули перчатки из тонкого латекса. Жертва, идентифицированная как Келли Шепард, тридцати двух лет, чернокожая, работала медсестрой в той самой больнице, которая теперь стала ее предпоследним приютом. Она лежала в черном мешке на выдвижной каталке в небольшой холодильной камере. Компанию ей составляли ярко‑ оранжевые пакеты с хирургическими образцами и несколько мертворожденных младенцев, которых ждала кремация. Мы вывезли каталку на середину комнаты и расстегнули мешок. – Вы уже провели рентгеноскопию? – спросила я. – Да. И сняли отпечатки. Вчера дантист снял слепок с зубов и тоже сравнил с имеющимся в медицинской карте. Вместе с Гердом мы отвернули окровавленные простыни, обнажив изувеченное тело. Застывшая и холодная, женщина лежала на спине с открытыми, невидящими глазами на изрезанном лице. Ее еще не обмыли, и кожу во многих местах покрывала корка засохшей черно‑ красной крови. Слипшиеся волосы напоминали мочалку. Ран было так много, что они, казалось, испускали ауру гнева. Представляя, насколько жестокой была борьба, я словно ощущала ярость и ненависть убийцы. Пальцы и ладони на обеих руках были изрезаны до крови – вероятно, пытаясь защититься, женщина хваталась за лезвие ножа. О том же свидетельствовали и глубокие порезы на задней стороне предплечий и запястьях и на обеих ногах, которыми она отбивалась, по‑ видимому, уже лежа на полу. Колотые раны покрывали не только груди, живот и плечи, но и ягодицы и спину. Некоторые раны имели неправильную форму, что могло стать следствием поворота ножа или движений уклоняющейся от него жертвы. Судя по конфигурации ран, убийца пользовался односторонним ножом с гардой, оставившей квадратной формы ссадины. Одиночный и относительно неглубокий порез шел от правой челюсти через щеку, а горло было вскрыто в направлении из‑ под правого уха вниз через среднюю линию шеи. – Судя по всему, ее зарезали сзади, – сказала я, повернувшись к Бентону, который молча записывал что‑ то в блокнот. – Голову оттянули назад, горло открылось... – Думаю, это произошло уже в конце, – заметил Герд. – Да. Если бы она получила такое ранение в начале, то быстро потеряла бы много крови и не смогла долго сопротивляться. Наверное, убийца действительно перерезал ей горло уже в финале схватки, возможно, когда женщина лежала на полу. Что с одеждой? – Сейчас принесу, – сказал Герд. – Знаете, у меня здесь такие невероятные случаи бывают. Вот произошла недавно жуткая авария, а виновником оказался какой‑ то парень, у которого прямо за рулем случился сердечный приступ. Сам на небеса отправился да и еще троих или четверых с собой прихватил. И убийство по Интернету у нас уже есть. Кстати, мужья здесь жен уже не стреляют, а душат, забивают насмерть или обезглавливают. Продолжая говорить, он направился в дальний угол комнаты, где над неглубокой раковиной сохла на вешалках одежда убитой. Каждый предмет был отделен от соседних пластиковыми шторами, чтобы сохранить трассеологические улики. Я накрывала непромокаемой простыней второй стол, когда в комнату вошла Тьюн Макговерн в сопровождении женщины в медицинском халате. – Решила заглянуть перед тем, как отправляться к своим. Медленно осмотрев лежащую на столе женщину, она покачала головой. – Господи... Я помогла Герду расстелить на столе пропахшую дымом и перепачканную сажей и кровью пижаму. Определить ее цвет было практически невозможно. Спереди и сзади пижама была изрезана и проколота. – Сюда поступила в одежде? – на всякий случай спросила я. – Да, – ответил Герд. – Все крючки и пуговицы на месте и застегнуты. Я вот думаю, нет ли на одежде и его крови. В такой схватке он вполне мог порезаться. Я улыбнулась. – Вы прошли хорошую школу. – Да, у одной леди в Ричмонде. – Картина примерно ясна, – заговорил Бентон. – Она дома, переоделась в пижаму. Предположительно вечер. Классический случай. Такого рода убийства нередки в ситуации, когда двое связаны некоего рода отношениями. Что немного выпадает из картины, – он шагнул поближе к столу, – так это ее лицо. Посмотрите сюда. На рану не похоже. Обычно, когда убийца состоит в отношениях с жертвой, насилие направлено на лицо, потому что лицо – это личность. – Порез на лице не такой глубокий, как другие. – Я провела вдоль раны пальцем. – Глубже у челюсти, на щеке почти царапина. Я отступила от стола и снова посмотрела на пижаму. – Интересно, что пуговицы и крючки на месте. И никаких порывов, что было бы естественно при такой борьбе, когда убийца хватает жертву и пытается удержать ее. – Вот именно, – кивнул Бентон. – Все произошло очень быстро. Что‑ то зацепило этого парня, и он пришел в ярость. Очень сильно сомневаюсь, что именно убийство входило в его планы. Это подтверждает и характер пожара. Похоже, ситуация просто вышла у него из‑ под контроля. – На мой взгляд, убив ее, он не стал долго задерживаться, – сказала Макговерн, – и поджег дом, уже уходя. Думал, что огонь покроет следы. Но вы абсолютно правы, сработал он плохо. К тому же пожарные прибыли на место менее чем через пять минут после срабатывания противопожарной сигнализации, так что урон удалось свести к минимуму. На спине и ногах у Келли Шепард были ожоги второй степени. – А что охранная сигнализация? – спросила я. – Отключена, – ответила Макговерн. Она открыла конверт и разложила на столе несколько фотографий. Мы склонились над ними. На одной из них женщина в перепачканной кровью пижаме лежала лицом вниз на полу в ванной комнате. Одна рука под телом, другая вытянута вперед, как будто жертва тянулась к чему‑ то. Ноги вытянуты и прижаты одна к другой. Покрывавшая пол грязная вода скрывала кровавые следы, но на сделанных с близкого расстояния фотографиях дверной рамы и прилегающей части стены были отчетливо видны оставленные ножом отметины. – Пожар начался отсюда, – сказала Макговерн, указывая на снимок, сделанный в ванной комнате. – Вот в этом углу возле ванны, под открытым окном со шторой. А здесь, как видите, то, что осталось от деревянной мебели и диванных подушек. – Она постучала пальцем по фотографии. – Так что у нас имеются открытая дверь и открытое окно. Огонь вспыхивает на полу и захватывает штору, но на этот раз энергии слишком мало, и потолок не сгорел полностью. – Как вы думаете, почему? – спросила я. – Причина может быть только одна, – ответила Макговерн. – Он допустил просчет. То есть я хочу сказать следующее. Понятно, что убийца затащил в ванную мебель, диванные подушки и прочее, чтобы устроить настоящий пожар. Но все пошло не так, как надо. Собранный горючий материал не воспламенился полностью из‑ за открытого окна, к которому потянулось пламя. Конечно, если бы преступник задержался, то понял бы, в чем дело, и исправил ошибку, но он поспешил уйти. Поэтому огонь лишь облизал тело, как язык дракона. Пока Макговерн говорила, Бентон молчал, застыв, точно статуя, и только взгляд его перебегал с одной фотографии на другую. Я знала, что он уже сделал какие‑ то свои выводы, но не торопится их высказывать. Бентон никогда еще не работал с Тьюн Макговерн и не знал доктора Абрахама Герда. – Мы здесь будем еще долго, – сказала ему я. – А я пойду посмотрю на место, – ответил он. Лицо Бентона как будто окаменело, как случалось каждый раз, когда он ощущал присутствие зла, как другие ощущают едва заметный сквозняк. Я повернулась к нему, и наши глаза встретились. – Я еду туда же, так что можете следовать за мной, – предложила Макговерн. – Спасибо. – И еще одно, – сказала Макговерн. – Задняя дверь была не заперта, а возле ступенек в траве стояла кошачья коробка. – Думаете, она выходила, чтобы опорожнить кошачью коробку или что‑ то в этом роде? – спросил Герд. – А парень поджидал ее там? – Это всего лишь предположение, – ответила Макговерн. – Одно из возможных. – Не знаю, – покачал головой Уэсли. – Тогда получается, что убийца знал про кошку? И про то, что хозяйка откроет заднюю дверь, чтобы очистить коробку? Сомнительно. – Мы не знаем, когда именно она открыла заднюю дверь. Что касается кошачьей коробки, то она могла стоять там, например, с прошлого вечера, – заговорил Бентон, стаскивая с себя халат. – Нельзя исключать, что она отключила сигнализацию и открыла дверь либо поздно вечером, либо рано утром по каким‑ то другим причинам. – А кошка? – спросила я. – Ее никто не видел? – Пока еще никто, – ответила Макговерн, и они с Бентоном направились к выходу. – Что ж, начнем, – сказала я Герду. Он взял фотоаппарат, готовясь снимать, а я поправила лампу и, склонившись над телом, внимательно осмотрела царапину на лице жертвы. Сначала мне попался вьющийся темный волос длиной четыре с половиной дюйма, принадлежавший, очевидно, самой женщине. Потом я увидела и другие, рыжеватые и короткие и, судя по темному корню, недавно окрашенные. Разумеется, хватало и кошачьей шерсти, попавшей на тело после того, как жертва уже упала на пол. – Кажется, персидская, – предположил Герд. – С длинной, очень тонкой шерстью. – Вполне возможно, – согласилась я.
Глава 15
Первоочередной и самой важной нашей задачей был сбор трассеологических улик. Обычно люди даже не представляют, сколько микроскопического мусора они носят на себе, пока кто‑ то вроде меня не берется за дело и не начинает очищать их одежду и тело от едва заметных частиц. Я обнаружила мелкие деревянные щепки, по‑ видимому, от пола и стен, кошачью шерсть, кусочки растений и частички насекомых, а также пепел от пожара. Но самое важное открытие я сделала, изучая через лупу страшную рану на шее, где мое внимание привлекли два блестящих металлических пятнышка. Я подцепила их кончиком пальца и осторожно перенесла на чистую белую тряпочку. На старом металлическом столе стоял анатомический микроскоп, и я поставила увеличение на двадцать и подстроила подсветку. В ярком круге света отчетливо виднелись изогнутые серебристые стружки. В это невозможно было поверить! – Сейчас мы поместим их в контейнер, – быстро заговорила я. – И нужно очень тщательно осмотреть все остальные раны. Это очень важно. То, что мы ищем, имеет тусклый серебристый цвет. – Думаете, они были занесены оружием? – взволнованно спросил Герд, подходя ближе и разглядывая находки. – Я нашла их в ране на шее. Точно такие же были обнаружены в ранах женщины, убитой в Уоррентоне. – Что нам о них известно? – Магниевые опилки. Об этом еще никто не знает. Мы не хотим допустить утечки информации в прессу. Надо сообщить Бентону и Макговерн. – Действуйте. Всего мы насчитали двадцать семь ран, но даже самые тщательные поиски не дали результата: ни в одной из них блестящих стружек не обнаружилось. Мне это показалось немного странным, потому что, согласно нашей теории, шею жертве убийца перерезал в последнюю очередь. Если металлические опилки были занесены ножом, то почему они не попали в другие раны, более ранние? На мой взгляд, такое обязательно должно было случиться при глубоком проникновении лезвия в мышечные ткани. – Возможно, но нелогично, – пробормотала я, начиная измерять рану на горле. – Длина – шесть и три четверти дюйма. Наименьшее проникновение под правым ухом, затем углубляется, проходит через подъязычную мышцу и трахею... снова мельче... поднимается по другой стороне шеи... Судя по характеру раны, убийца находился сзади и держал нож в левой руке. Часы показывали два, когда мы начали наконец обмывать тело, и еще несколько минут стекавшая со стола вода была ярко‑ красной, будто земляничный сок. Я оттирала кровь большой мягкой губкой, и, когда закончила, раны, уродовавшие чистую смуглую кожу, предстали перед нами еще более страшными. Келли Шепард была красивой женщиной, с высокими скулами и безупречной, гладкой, как полированное дерево, кожей. При росте в пять футов восемь дюймов она имела отличную фигуру, подтянутую и рельефную, как у спортсменки. Ногти были не накрашены, украшения отсутствовали. Вскрыв грудную полость, мы обнаружили, что она наполнена почти литром крови, излившейся из крупных сосудов, идущих от сердца и легких. С такими повреждениями она неминуемо умерла бы от кровопотери максимум через несколько минут, поэтому я сделала вывод, что раны эти жертва получила на заключительной стадии схватки, когда ослабела и почти перестала сопротивляться. Угол, под которым наносились удары, указывал на то, что женщина лежала на полу почти неподвижно, а убийца располагался над ней. Потом ей все же удалось перевернуться на живот, возможно, в последней отчаянной попытке защититься от смертоносного лезвия, и, очевидно, именно тогда он перерезал ей горло. – На нем должно было быть чертовски много крови, – заметила я, измеряя раны на руках. – Согласен. – Ему нужно было где‑ то умыться и почиститься. Нельзя же вот так запросто выйти на улицу или появиться в мотеле в окровавленной одежде. – Если только он не живет где‑ то поблизости. – Или не уехал оттуда на машине, надеясь, что полиция не остановит его из‑ за какой‑ нибудь мелочи. – В желудке некоторое количество неизвестной коричневатой жидкости. – Она не ела, возможно, с обеда. Надо бы узнать, была ли расстелена постель. Картина случившегося поздним вечером в субботу или ранним утром в воскресенье постепенно приобретала очертания. Женщина спала, когда ее что‑ то разбудило. По какой‑ то непонятной причине она встала, отключила охранную сигнализацию и открыла заднюю дверь. В начале пятого мы с Гердом закрыли Y‑ образный разрез на груди с помощью хирургических скоб, после чего я прошла в раздевалку, где валялся демонстрационный манекен, используемый для наглядности в судебных заседаниях, сняла с себя одежду и приняла душ. Поджоги в округе Лихай случались крайне редко; разве что тинейджеры порой предавали огню старые заброшенные фермы. О преступлениях в крохотном, уютном квартале Уэскосвилл, населенном представителями среднего класса, тоже давно не слышали. Преступлений более серьезных, чем кража – когда вор замечал оставленный на видном месте кошелек или сумочку и забирался в дом, – здесь не случалось уже много лет. Полицейского участка в Лихае не было, так что к тому времени, когда патрульные реагировали на звон охранной сигнализации, вор давно успевал смыться. Я переоделась в компании манекена, и Герд любезно предложил подбросить меня до места происшествия. Вдоль дороги высились роскошные ели, за которыми мелькали сады и ухоженные, хотя и непритязательные церкви. Мы свернули на Ганновер‑ драйв с современными кирпичными и деревянными домами, двухэтажными и просторными, с баскетбольными щитами, велосипедами и другими приметами присутствия детей. – Какие же здесь цены? – поинтересовалась я. – От двухсот до трехсот тысяч, – ответил Герд. – Здесь живут инженеры, медсестры, биржевые брокеры, администраторы. К тому же через Лихай‑ Вэлли проходит трасса И‑ 78, а по ней до Нью‑ Йорка не более полутора часов. Некоторые так и ездят туда‑ сюда. – А что еще здесь есть? – В десяти – пятнадцати минутах езды отсюда много промышленных комплексов – «Кока‑ Кола», «Эйр продактс», «Нестле», «Перье». Ну и, конечно, фермы. – Но она работала в больнице. – Верно. И на дорогу у нее уходило минут десять. – Вы раньше ее видели? Герд задумался. В конце улицы в воздухе уже ползли тонкие струйки дыма. – Уверен, что видел ее в кафетерии. Такую женщину трудно не заметить. Возможно, она сидела за столом с другими медсестрами. Точно не помню. Но мы никогда не разговаривали. Дом, в котором жила Келли Шепард, был выкрашен в желтый цвет с белой окантовкой, и, хотя огонь, возможно, не создал больших проблем, топоры пожарных, вырубивших в крыше огромные отверстия, и вода нанесли ему непоправимый урон. То, что осталось, напоминало печальное, перепачканное сажей лицо с унылыми, безжизненными глазами разбитых окон. Цветники затоптаны, аккуратно подстриженный газон превратился в грязь, а припаркованный на дорожке «камри» последней модели покрывал густой слой золы. Внутри работали пожарные инспектора и следователи АТО, а агенты ФБР в бронежилетах патрулировали периметр.
|
|||
|