Неделю спустя 12 страница

– Сделай мне хотя бы одно одолжение, – попросила я, уже взявшись за дверную ручку.

Он вытер лицо рукавом рубашки и достал сигарету.

– Не подталкивай Люси к преждевременным выводам. Ты не хуже меня знаешь, что главная проблема здесь в местной политике и местной полиции. Не думаю, что мы приблизились к пониманию случившегося, а потому давай не будем навешивать ярлыки.

– Ты меня удивляешь. После всего, что этот сукин сын сделал против тебя. Он что, по‑ твоему, святой?

– Я не говорю, что он святой. Если откровенно, я вообще не знаю ни одного святого.

– Спаркс тот еще дамский угодник, – продолжал Марино. – Не знай я тебя, подумал бы, что ты к нему неравнодушна.

– Не хочу даже отвечать на такую глупость.

Я вышла на крыльцо, с трудом подавляя желание хлопнуть дверью.

Марино последовал за мной.

– Ну да. Виноватые всегда так говорят.

– И не думай, что я ничего не знаю. Когда у вас с Уэсли не ладится...

Я повернулась и ткнула пальцем ему в грудь:

– Все, хватит. Ни слова больше. Не суй нос в мои дела и не смей сомневаться в моем профессионализме. Заруби это себе на носу, черт бы тебя побрал!

Я сбежала по ступенькам, села в машину и нарочито медленно и осторожно дала задний ход. Выезжая со двора, я даже не оглянулась.

Глава 13

Утро понедельника принесло жуткий ветер и проливной дождь. Я добиралась до работы с бешено мечущимися «дворниками» и включенным кондиционером. За пару секунд, которые понадобились мне, чтобы бросить в автомат жетон, рукав костюма успел промокнуть почти насквозь. На этом неприятности не закончились: у подъезда уже стояли две машины похоронной службы, так что парковаться пришлось снаружи. Следующие пятнадцать секунд – за это время я промчалась через стоянку и открыла заднюю дверь – завершили ниспосланное небом наказание. Я шла по коридору, роняя капли воды, в противно хлюпающих при каждом шаге туфлях.

Заглянув в дежурку, я просмотрела журнал, чтобы узнать, не случилось ли чего за ночь. Умер ребенок, спавший в постели с родителями. Какая‑ то пожилая дама приняла убийственную дозу снотворного. И разумеется, не обошлось без перестрелки из‑ за наркотиков, случившейся едва ли не в центре города. За последние несколько лет Ричмонд вошел в список городов США с самым высоким уровнем насилия: за год здесь совершается сто шестьдесят убийств при численности населения менее четверти миллиона человек.

Во всем обвиняли полицию. И даже меня, если статистические данные, накопленные моим учреждением, не устраивали политиков или суды затягивали с принятием обвинительных решений. Иррациональность всего этого порой пугала, порой приводила в полное смятение, потому что власть, похоже, даже не догадывалась о существовании такой вещи, как профилактическая медицина, а она, что бы там ни говорили, и есть единственный способ остановить смертельное заболевание. Действительно, гораздо легче сделать прививку, к примеру, против полиомиелита, чем бороться потом с ним самим.

Я закрыла журнал, вышла из дежурки и поспешила дальше по пустынному коридору в своих мокрых, поскрипывающих туфлях, потом, чувствуя, что начинаю замерзать, свернула в раздевалку и попыталась побыстрее избавиться от сырого костюма и липнущей к телу блузки. Как всегда, чем больше спешишь, тем хуже получается. Натянув наконец рабочий халат, я вытерла волосы полотенцем и пригладила ладонью растрепавшиеся пряди. На лице женщины, смотревшей на меня из зеркала, отпечатались обеспокоенность и усталость. В последнее время я плохо ела и спала и злоупотребляла кофе и алкоголем. Все это проявилось возле глаз. Главными причинами были бессилие и страх, связанные с Кэрри. Мы понятия не имели, где она, но мне казалось, что она повсюду.

Я вошла в комнату отдыха, где Филдинг, избегавший кофеина, готовил травяной чай. Его маниакальная озабоченность собственным здоровьем совсем не улучшила мне настроения. Зарядку я не делала уже более недели.

– Доброе утро, доктор Скарпетта, – бодро приветствовал меня Филдинг.

– Будем надеяться, что таким оно и останется, – ответила я, беря кофейник. – У нас сегодня, похоже, спокойно, так что оставляю все на вас, в том числе и совещание. У меня еще куча дел.

Мой помощник выглядел свежим и жизнерадостным в желтой рубашке с отложными манжетами, ярком галстуке и тщательно отутюженных черных слаксах. Он был чисто выбрит и распространял запах хорошего одеколона. Даже туфли у него блестели, потому что в отличие от меня Филдинг никогда не позволял жизненным обстоятельствам влиять на свой внешний вид и не переставал заботиться о себе.

– Не понимаю, как у вас это получается, – сказала я, оглядывая его с головы до ног. – Послушайте, Джек, почему вы никогда не страдаете от таких обыденных вещей, как депрессия, стресс, неодолимая тяга к шоколаду, сигаретам или выпивке?

– Я склонен к импульсивной реакции на внешнюю агрессию, – ответил он, прихлебывая чай и глядя на меня через поднимающиеся клубы пара. – Вот тогда со мной что‑ то и случается. – На лице Филдинга появилось задумчивое выражение. – Самое плохое, наверное, заключается в том, что я отгораживаюсь от жены и детишек. Изобретаю причины, чтобы не оставаться дома. На самом деле я бесчувственный ублюдок, и они порой ненавидят меня. Так что, да, я тоже иду по пути самоуничтожения. Но уверяю, если вы только найдете время пробежаться, прокатиться на велосипеде, поотжиматься или хотя бы сделать пару упражнений на растяжку, то почувствуете себя гораздо лучше. Обещаю. – Филдинг поднялся и, уже выходя, добавил: – Природные морфины, верно?

– Спасибо, – бросила я ему вслед, уже пожалев, что завела этот разговор.

Не успела я расположиться за столом, как в кабинет вошла Роуз, как обычно, аккуратно причесанная, в элегантном темно‑ синем костюме.

– Вы уже здесь? – удивилась она, кладя на стол стопку отпечатанных протоколов. – Только что звонили из АТО. Макговерн.

– Да? По какому поводу?

– Сказала, что была в округе Колумбия и хочет повидаться с вами.

– Когда?

Я взяла ручку и начала подписывать бумаги.

– Скоро будет здесь.

Я удивленно посмотрела на нее.

– Она звонила из машины и просила передать, что подъезжает к Кингс‑ Доминион и заглянет к нам минут через двадцать – тридцать.

– Должно быть, что‑ то важное, – пробормотала я и, повернувшись, открыла ящик со слайдами, сняла пластиковую крышку с микроскопа и включила лампу.

– Вы вовсе не обязаны бросать все ради нее, – заметила вечно старающаяся защитить меня Роуз. – Она же не договаривалась о встрече и даже не спросила, есть ли у вас время, чтобы ее принять.

Я установила слайд и, прильнув к окуляру, уставилась на срез поджелудочной железы, представленный розовыми съежившимися клетками.

– Токсемии не обнаружено, – сказала я, вставляя другой слайд. – Чисто, если не считать ацетона. Побочный продукт неадекватного метаболизма глюкозы. И почки показывают гиперосмолярную вакуолизацию проксимальных спиралевидных трубчатых подкладочных клеток. То есть они не розовые кубические, а бесцветные и увеличенные.

– Опять Сонни Куин, – недовольно проворчала Роуз.

– Плюс к этому мы имеем историю болезни, в которой отмечены дыхание с фруктовым запахом, потеря веса, жажда и частое мочеиспускание. Ничего такого, с чем не справился бы инсулин. А вот в молитвы я не верю, что бы там семья ни говорила репортерам.

Сонни Куину было одиннадцать лет, и его родители были приверженцами Христианской науки[19]. Мальчик умер восемь недель назад, и, хотя у меня не было никаких сомнений в отношении причины смерти, я воздерживалась от каких‑ либо заключений до получения результатов лабораторных анализов. Говоря коротко, Сонни умер потому, что не получил должной медицинской помощи. Его родители яростно протестовали против вскрытия. Они даже выступили по телевидению и обвинили меня в религиозном преследовании и надругательстве над телом их ребенка.

Роуз хорошо знала о моем отношении к этим людям.

– Хотите позвонить им?

– Не хочу связываться. Впрочем, да.

Она порылась в папке и написала на листке номер телефона.

– Удачи.

Роуз повернулась и исчезла за дверью.

Как ни тяжело было на сердце, я все же набрала номер.

– Миссис Куин?

– Да.

– Доктор Скарпетта. У меня есть результаты по Сонни и...

– Вам мало? Мало тех неприятностей, которые вы нам причинили?

– Я лишь подумала, что вам захочется узнать, почему умер ваш сын...

– Это не ваше дело, – зло бросила она.

Я услышала, как кто‑ то забирает у нее трубку. Сердце у меня уже стучало.

– Это мистер Куин, – произнес мужской голос.

Мистер Куин защищался от мира щитом религии, результатом чего и стала смерть его сына.

– Смерть Сонни наступила в результате острой пневмонии, ставшей следствием острого диабетического кетоацидоза, вызванного острым диабетическим меллитом. Примите мои соболезнования, мистер Куин.

– Это все ошибка. Диагноз неверен.

– Ошибки быть не может. И диагноз верен, мистер Куин, – ответила я, изо всех сил сдерживая нарастающую злость. – Могу лишь посоветовать следующее: если у других ваших детей проявятся симптомы, подобные тем, что наблюдались у Сонни, незамедлительно обратитесь за медицинской помощью. Тогда вам не придется проходить через испытания...

– Я не нуждаюсь в указаниях какого‑ то патологоанатома относительно того, как мне воспитывать собственных детей, – холодно сказал он. – Увидимся в суде.

Это уж точно, подумала я, зная, что прокурор предъявит ему и его жене обвинение в насилии над ребенком и преступном небрежении.

– И не звоните нам больше.

Мистер Куин повесил трубку.

На душе стало тяжело. Я положила трубку и, подняв голову, увидела стоящую в дверях Тьюн Макговерн. Судя по выражению ее лица, она все слышала.

– Проходите, – сказала я.

– А мне‑ то всегда казалось, что это у меня неблагодарная работа. – Она выдвинула стул и уселась напротив. – Знаю, вам, наверное, постоянно приходится заниматься этим, но я впервые поняла, как нелегки такие разговоры. Да, я тоже часто разговариваю с членами семьи, но, слава Богу, мне не нужно сообщать людям, что именно произошло с трахеями и легкими их родных и близких.

– Это самое тяжелое, – ответила я, чувствуя себя так, словно под сердцем повисла гиря.

– Вы выступаете в роли того самого гонца, который приносит дурные вести.

– Не всегда, – сказала я, зная, что жесткие, злые слова Куина до конца дней будут звучать у меня в ушах.

Голоса, крики, молитвы, ярость, боль и раздражение – все это скапливалось во мне, потому что я прикасалась к ранам, потому что я слушала. Но говорить об этом с Макговерн мне не хотелось. Мне не хотелось подпускать ее к себе.

– Я должна сделать еще один звонок. Не хотите кофе? Или просто подождите минутку. Думаю, вам будет интересно узнать, что нам удалось обнаружить.

Я позвонила в Университет Северной Каролины, и, хотя еще не было девяти, секретарь оказался на месте. Держался он исключительно вежливо, но ничем мне не помог.

– Хорошо понимаю, почему вы звоните. Уверяю, мы были бы рады вам помочь, но без судебного распоряжения это невозможно. Мы просто не имеем права разглашать какую‑ либо информацию, имеющую отношение к нашим студентам. И уж определенно такого рода сведения не предоставляются по телефону.

– Мистер Шедд, речь идет об убийстве, – с раздражением напомнила я.

– Понимаю.

И так далее. В итоге я так ничего и не получила и в конце концов повесила трубку и переключила внимание на Макговерн.

– Они перестраховываются, прикрывают собственные задницы на случай, если потом к ним обратится семья.

Я знала это и без нее, а потому просто пожала плечами.

– Хотят, чтобы мы загнали их в угол судебным решением. Думаю, именно так мы и сделаем.

– Точно, – устало сказала я. – Так что вас сюда привело?

– Насколько я знаю, результаты лабораторной экспертизы уже готовы, по крайней мере некоторые. Я звонила сюда вечером в пятницу.

– Вот как? Для меня это новость.

Слова Макговерн стали для меня неприятным сюрпризом. Эксперт не должна была звонить ей, не уведомив предварительно меня. Я подняла трубку и набрала номер Мэри Чен, работавшей у нас сравнительно недавно.

– Доброе утро. Насколько я понимаю, у вас готовы для меня отчеты?

– Да, и я как раз собиралась их принести.

– Это те самые отчеты, которые вы отправили в АТО?

– Да, те самые. Я могу либо переслать их по факсу, либо принести сама.

Я продиктовала ей номер факса, но не излила на нее свое раздражение. Только намекнула.

– Мэри, в будущем ставьте меня в известность о такого рода вещах до того, как начнете рассылать результаты лабораторных экспертиз другим.

– Извините, мне очень жаль, – сказала она, и, судя по голосу, ей действительно было очень жаль. – Следователь позвонила в пять, когда я уже выходила.

Пару минут спустя отчеты уже лежали на моем столе, и Макговерн достала из потрепанного дипломата свою копию. Пока я читала, она не спускала с меня глаз. Первый лист содержал результаты анализа металлоподобных опилок, найденных в ране убитой. С помощью электронного сканирующего микроскопа и рентгеноспектрального анализатора эксперты установили, что предъявленный материал состоит главным образом из магния.

Что касается обнаруженных в волосах жертвы крупинок, то заключение по их поводу тоже ничего не прояснило. Просветив их на инфракрасном спектрофотометре, специалисты выяснили, что они представляют собой химический полимер под названием полисилоксан, более известный как силикон.

– Немного странно, вам не кажется? – спросила Макговерн.

– Давайте начнем с магния. Первое, что приходит на ум, – это морская вода. В ней очень много магния. Или шахты. Может быть, тот, кого мы ищем, работает в химической промышленности или исследовательской лаборатории? А как насчет взрывчатки?

– Если обнаружится хлористый калий, то да. Или свинцовый стифнат, окись свинца ртутного фульмината, гремучей ртути. Тогда можно говорить, например, о капсюле‑ детонаторе. Или азотная кислота, серная кислота, глицерин, аммиачная селитра, натриевая селитра. Нитроглицерин, динамит и так далее. Добавлю только, что такие взрывчатые вещества Перчик обязательно бы обнаружил.

– А магний?

– Пиротехника, фейерверки. То, что используется для получения яркой вспышки. Например, в сигнальных ракетах. – Она пожала плечами. – Хотя алюминиевая пудра предпочтительнее, потому что лучше хранится. Впрочем, если частицы магния покрыть чем‑ то вроде льняного масла...

– Осветительные ракеты... Их можно зажечь, разместить в нужных местах и оставить. В таком случае поджигатель выигрывает несколько минут, верно?

– Да, но не забывайте о горючем материале.

– Это все равно не объясняет наличия в ране несгоревших стружек или опилок, которые, как представляется, были занесены туда неизвестным острым инструментом.

– В производстве ножей магний не используется, – заметила Макговерн.

– Разумеется. Он слишком мягок. А как насчет аэрокосмической промышленности?

– Возможно. Но тогда при анализе обязательно обнаружились бы какие‑ то примеси.

– Верно. Что ж, перейдем к силикону. На мой взгляд, тоже полная бессмыслица. Разве что у нее были грудные силиконовые имплантаты, поставленные еще до их запрета, но это вряд ли.

– Могу сказать, что силиконовая резина применяется в электроизоляции, в гидравлических жидкостях и для гидрофобности. Ничто из этого к нашему случаю не подходит, если только в ванной не было чего‑ то такого... чего‑ то розового... Нет, не знаю.

– Может быть, коврик? Или что‑ то другое, резиновое и розовое?

– Мы только‑ только начали работать со Спарксом. Но он утверждает, что декор в ванной состоял из двух цветов – черного и белого. Мраморный пол и стены – черные. Раковина, ванна, шкафы – белые. Дверь душевой европейского производства и не из закаленного стекла, потому она и не рассыпалась миллионом стеклянных шариков, когда температура превысила четыреста градусов по Фаренгейту.

– Это объясняет, почему она расплавилась и накрыла тело, – сказала я.

– Да, вроде как саваном.

– Не совсем.

– Дверь висела на латунных петлях, рамы не было. Пока все сходится. Так что ваш приятель медиамагнат не соврал по крайней мере по одному пункту.

– А по другим?

– Одному Богу известно, Кей.

Она расстегнула жакет, как будто вдруг решила немного расслабиться, но при этом зачем‑ то посмотрела на часы.

– Мы имеем дело с очень умным и изобретательным человеком. Помимо этого, нам ничего не известно.

– А вертолет? Что вы об этом думаете, Тьюн? Полагаю, вам уже рассказали, что за день до пожара кузнец видел какой‑ то маленький белый вертолет. То ли «швайцер», то ли «робинсон». Может быть, тот самый, который видели и мы с вами два дня спустя?

– Это всего лишь предположение. Не более того. Согласны? – Она пристально посмотрела на меня и продолжила: – Предположим, он планирует устроить пожар, а потом побыстрее добраться до аэропорта. За день до пожара над фермой появляется вертолет. Зачем? Ответ очевиден: пилоту нужно посмотреть, где можно безопасно приземлиться после наступления темноты. Далее понятно, да?

Я кивнула.

– Наступает пятница. Спаркс убивает девушку и поджигает особняк. Потом бежит к вертолету, который доставляет его в какое‑ то место возле аэропорта Даллеса, где уже стоит «чероки». Он приезжает в аэропорт и прокручивает фокус с билетом и багажом. Затем исчезает, отсиживается где‑ то и объявляется уже на Совиной ферме.

– А как в таком случае объяснить появление вертолета в понедельник? Что он мог там делать?

– Пироманьяки любят понаблюдать со стороны. Черт возьми, может быть, Спаркс сам находился на борту и смотрел, как мы там надрываемся. Параноик. Рассчитывал, что мы примем его пташку за вертолет телевизионщиков. В общем‑ то мы так и подумали.

Я поняла, что услышала достаточно.

– Это все голые предположения. Спекуляции.

Я начала перекладывать бумаги, поток которых никогда не прекращался и которые постоянно скапливались на моем столе. Макговерн снова изучающе посмотрела на меня. Потом встала и закрыла дверь.

– Ладно, думаю, нам пора поговорить. Похоже, я вам не очень нравлюсь. Может быть, если вы откровенно расскажете, в чем дело, мы сумеем найти какой‑ то выход.

– Честно говоря, определенного мнения о вас у меня еще не сложилось. – Я ответила ей таким же пристальным взглядом. – Самое важное, чтобы каждая из нас продолжала делать свое дело, иначе мы потеряем перспективу.

– А вот теперь вы пытаетесь меня разозлить.

– У меня и в мыслях такого нет, можете поверить.

– Хотите представить все так, словно мне безразлично, кого там убили. Словно я уже ничего не чувствую. Вы ведь к этому клоните? Неужели вы всерьез полагаете, что я добилась бы чего‑ то в жизни, если бы мне было наплевать, кто устроил пожар и почему?

Она подтянула рукава, как будто готовясь к рукопашной.

– Тьюн, я не хочу тратить время на подобные разговоры, потому что не считаю их конструктивными.

– Это ведь из‑ за Люси, да? Вы думаете, что я подменяю вас или бог знает что еще. В чем проблема, Кей?

Теперь уже я начала злиться.

– Мы же и раньше вместе работали, правда? – продолжала Тьюн. – И никаких особых проблем у нас не возникало. Поневоле встает вопрос: что изменилось в этот раз? Ответ, на мой взгляд, очевиден. Именно сейчас, когда мы с вами разговариваем, ваша племянница переезжает на новую квартиру в Филадельфии. Она будет работать в моей команде, под моим началом. Моим, а не вашим. Именно это вам не нравится. И знаете что? Будь я на вашем месте, мне, наверное, это тоже не понравилось бы.

– Не думаю, что у нас есть время для дискуссии, – твердо сказала я. – И место тоже неподходящее.

– Ладно. – Макговерн поднялась, застегивая жакет. – Пойдемте куда‑ нибудь еще. Я намерена покончить с этим до того, как поеду на север.

В какой‑ то момент мне показалось, что я не смогу покинуть империю своего письменного стола с ее десятниками файлов, гвардией, принуждающей к труду журнальные статьи, и легионами писем и сообщений, которые никогда не отпустят меня на свободу. Я сняла очки и помассировала лицо. Мне стало легче, когда Макговерн расплылась, превращаясь в неясное пятно.

– Приглашаю на ленч, – сказала я. – Если вы не прочь поболтаться здесь еще часа три. А пока, – я встала со стула, – мне надо заняться костями. Если у вас крепкий желудок, можете пойти со мной.

– Такими штуками меня не отпугнуть, – удовлетворенно заметила Макговерн.

* * *

Как оказалось, Макговерн была не из тех, кто привык слоняться без дела. После того как я включила нагреватель под баком с костями и над ним стал подниматься пар, она уехала в ричмондское отделение АТО и вернулась примерно через час. Я сразу заметила, что Макговерн запыхалась и напряжена, но продолжала тщательно помешивать варящиеся кости.

– Еще один, – с порога бросила она.

– Еще один? – спросила я, откладывая длинную пластиковую ложку.

– Еще один пожар. На этот раз в округе Лихай, примерно в часе езды от Филадельфии. Поедете со мной?

Я моментально перебрала возможные варианты развития событий в том случае, если брошу все и отправлюсь с ней. Больше всего мне не нравилась перспектива провести пять часов наедине с этой женщиной в машине.

– Сгорел жилой дом, – продолжала Макговерн. – Пожар начался вчера рано утром. Тело уже обнаружено. Женщина. В ванной комнате.

– О Боже!

– Уже ясно, что дом был подожжен с целью уничтожить следы убийства, – добавила Макговерн и стала объяснять, в чем видит возможную связь пожара в Лихае с тем, что произошел в Уоррентоне.

После обнаружения тела полиция штата Пенсильвания незамедлительно обратилась за помощью в АТО. Пропустив информацию через компьютеры, следователи АТО сразу же заметили совпадения. К прошлому вечеру дело о пожаре в Лихае приобрело настолько огромное значение, что ФБР предложило прислать на место своих агентов и Бентона и полиция штата согласилась.

– Дом был построен на твердой породе, – рассказывала Макговерн, ведя машину по автостраде И‑ 95 на север. – Так что никакого подвала нет, а значит, и проблем куда меньше. Наши ребята работают там с трех часов утра и уже установили один довольно любопытный факт. Огонь уничтожил далеко не все. Кабинет, гостевая комната прямо над ним на втором этаже и гостиная внизу пострадали очень сильно. Потолок в ванной сгорел почти полностью. Бетонный пол в гараже потрескался.

Трещины в бетоне образуются при быстром и сильном нагревании, когда находящаяся в бетоне влага закипает и раскалывает поверхность.

– Где был расположен гараж? – спросила я, стараясь представить то, о чем рассказывала моя спутница.

– На той же стороне дома, где и кабинет. И снова быстрое и очень сильное пламя. Но, как я уже говорила, сгорело не все. Во многих местах отмечено лишь поверхностное обугливание и растрескивание. Остальная часть дома больше пострадала от дыма и воды. Это не совпадает с тем, что было в особняке Спаркса. Однако есть одно важное обстоятельство. До сих пор не обнаружено никаких свидетельств применения какого‑ либо катализатора, а горючего материала в ванной было слишком мало, чтобы получилось пламя нужной высоты.

– Тело нашли в ванной комнате?

– Да. Как подумаю, у меня волосы дыбом встают.

– Неудивительно, – кивнула я и задала главный вопрос: – В каком она была состоянии?

Служебный «форд‑ иксплорер» уже мчался со скоростью, превышающей допустимую на десять миль в час.

– Обгорела, конечно, сильно, но не настолько, чтобы судмедэксперт не смог определить, что ей перерезали горло.

– Значит, вскрытие уже проведено, – заключила я.

– Честно говоря, я не знаю, что именно успели сделать. Но ее никуда не увезли. В общем, ею займетесь вы. Мое дело – пепелище.

– То есть мне не придется разгребать мусор лопатой? – спросила я.

Макговерн рассмеялась и включила плейер. То, что она слушает «Амадея», стало для меня немалым сюрпризом.

– Делайте что хотите. Можете даже помахать лопатой. – Ее добродушная улыбка помогла ослабить напряжение. – Кстати, у вас это неплохо получается для человека, который вспоминает про бег только тогда, когда за ним гонятся, и напрягается лишь для того, чтобы решать интеллектуальные задачи.

– Тому, кто занимается аутопсией и каждый день ворочает трупы, не обязательно поднимать тяжести, – ответила я, сознавая, что отступаю от истины.

– Покажите руки.

– Пожалуйста.

Она посмотрела на мои ладони и запястья, ухитрившись при этом перестроиться из одного ряда в другой.

– Черт возьми, мне и в голову не приходило, что, орудуя скальпелем, пилой и секатором, можно поддерживать такой мышечный тонус.

– Но при чем здесь секатор?

– А как называется та штука, которую вы используете, когда вскрываете грудную клетку?

– Косторез.

– Может быть, но в некоторых моргах я видела и обычные садовые ножницы, и простые иголки, которыми сшивали раны.

– Только не у меня. В нашем нынешнем морге такое уже не применяется. Хотя, да, раньше приходилось импровизировать, – призналась я.

– В каждом ремесле есть свои маленькие секреты, которые лучше не раскрывать в зале суда, – согласилась Макговерн. – Некоторые пожарные прикарманивают конфискованное виски. Копы берут на сувениры трубки для марихуаны или какое‑ нибудь необычное оружие. А патологоанатомы, возможно, оставляют себе искусственные бедра или части черепа, которые по инструкции должны идти в могилу вместе с телом.

– Не стану отрицать, некоторые из моих коллег иногда ведут себя неподобающим образом. Но если вам интересно мое мнение, то украденная бутылка виски – совсем не то, что похищенная часть тела.

– Знаете, Кей, вы ужасно правильная и прямолинейная, не так ли? В отличие от нас вы никогда не выносите поспешных суждений и не отступаете от правил. И честно говоря, люди побаиваются подходить к вам близко, боятся вашего неодобрительного взгляда или слов осуждения.

– Господи, ну и образ вы нарисовали! – воскликнула я. – Надеюсь, другие воспринимают меня совсем не так. По крайней мере так мне кажется.

Макговерн промолчала.

– Нет, я определенно не могу с вами согласиться. Может быть, я излишне замкнутая и сдержанная, потому что мне приходится быть такой в силу обстоятельств. Может, я не очень общительная, потому что была такой всю жизнь. И да, я совершенно точно не отношусь к числу тех, кто склонен публично каяться в грехах. Но поверьте, к себе я намного требовательнее, чем, например, к вам.

– Мне так не показалось. Думаю, вы уже рассмотрели меня со всех сторон и даже вывернули наизнанку, решая, подходящая ли я особа, чтобы командовать Люси, и не окажу ли на нее пагубного влияния.

Ответить на это обвинение мне было нечем, потому что Макговерн попала в яблочко.

– Я даже не знаю, где она сейчас.

– Могу вас успокоить. Люси в Филадельфии и, наверное, разрывается между новой квартирой и работой.

Некоторое время мы молчали, и разговор заменяла звучащая из динамиков музыка. Макговерн свернула на окружную дорогу в объезд Балтимора, а мои мысли повернули к студентке медицинского колледжа, погибшей при подозрительных обстоятельствах.

– Тьюн, у вас много детей?

– Сын.

Судя по тону, тема эта не вызывала у нее радостных чувств.

– Сколько ему? – спросила я.

– Двадцать один год.

– Живет где‑ то неподалеку?

Повернувшись к окну, я смотрела на дорожные знаки, обозначающие въезд на балтиморские улицы, хорошо знакомые мне по временам, когда я изучала медицину в колледже Джона Хопкинса.

– Сказать по правде, я не знаю, где он живет, – ответила после паузы Макговерн. – Мы никогда не были особенно близки. Сомневаюсь, что кто‑ либо вообще был когда‑ то близок с ним. Или имел желание сблизиться. Он не из тех, общение с кем доставляет большое удовольствие.

Я не решилась расспрашивать, но ее потянуло выговориться.

– Я поняла, что с ним что‑ то не так, еще тогда, когда в десять лет Джо потянуло к алкоголю. Он залезал в бар, пил джин, водку, все, что попадалось, а в бутылки подливал воду, думая, что мы ничего не заметим. К шестнадцати годам он уже превратился в завзятого алкоголика и несколько раз проходил курс лечения. Потом начались другие проблемы: драки, воровство, аресты. Не одно, так другое. В девятнадцать лет Джо ушел из дома, некоторое время скитался поблизости, а потом вообще прекратил всякие контакты. Не знаю, может быть, мой сын живет где‑ то на улице.

– Тяжелая у вас жизнь, – сказала я.

Глава 14

В семь часов вечера Макговерн высадила меня у отеля «Шератон» на Сосайети‑ Хилл, где в это самое время остановились «Атланта брейвс». Поклонники и поклонницы, юные и не очень, в бейсбольных курточках и шапочках толпились в коридорах и барах с приготовленными для автографов огромными фотографиями своих героев. Какой‑ то мужчина с ошалелыми глазами остановил меня в тот самый момент, когда я прошла через вращающуюся дверь.

– Вы их видели? – спросил он, дрожа от возбуждения.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒