|
|||
Неделю спустя 17 страницаЯ вздрогнула. – Ему приставили пистолет к спине или нож к горлу. Надели наручники. Да еще и замкнули их на ключ. Почему? Потому что знали, с кем имеют дело. Обычно полицейские только защелкивают наручники, и если у задержанного есть булавка или что‑ то в этом роде, он может сдвинуть собачку и освободиться. Но замок без ключа не откроешь. Наверное, тогда Бентон и понял, с кем имеет дело. – Все. Хватит, – сказала я. – Иди домой. Пожалуйста. У меня разболелась голова. Начиналась мигрень. Она всегда начиналась с шеи и головы, потом добавлялась тошнота. Я проводила Марино до двери, зная, что обидела его. Марино переполняла боль, и он не мог выплеснуть ее, стреляя в тех, кого назвал сволочами. И еще он не умел выражать свои чувства. Может быть, даже не умел их распознавать. – Знаешь, он ведь не умер, – сказал Марино, когда я открыла дверь. – Не верю. Я этого не видел и потому не верю. В саду стрекотали цикады, и мошки кружились возле лампы над крыльцом. – Его скоро привезут домой, – сказала я с твердостью, удивившей меня саму. – Бентон мертв. Не отбирай его у меня. Дай мне принять его смерть. – Он еще появится, – повысил голос Марино. – Подожди, и сама увидишь. Я же знаю его, тот еще сукин сын. Он бы не ушел так легко. Если бы. Но в том‑ то и дело, что люди уходят так легко. Версаче возвращался домой, купив кофе и журналы, и не дошел. Леди Ди не пристегнула ремень безопасности. Марино уехал, и я закрыла дверь. Включила сигнализацию, что уже вошло в привычку. Вернулась в гостиную. Свет был погашен, Люси лежала на диване и смотрела телевизор. Я села рядом и положила руку ей на плечо. Мы не разговаривали. Шел документальный фильм о гангстерах в период раннего Лас‑ Вегаса. Я гладила Люси по голове и думала о том, что у моей племянницы жар. Какие мысли бродили в ее голове? Меня это беспокоило. То, что происходило в ее мозгу, всегда оставалось для меня загадкой. Мысли Люси не поддавались интерпретации ни с помощью психотерапии, ни с помощью интуиции. Я поняла это, еще когда она была ребенком. Люси говорила о второстепенном и умалчивала о главном. Меня беспокоило то, что она больше не упоминает о Джанет. – Нам завтра рано вставать, мадам Пилот, так что давай ложиться. – Я, наверное, посплю здесь. Люси подняла пульт и выключила телевизор. – В одежде? Она пожала плечами. – Если успеем в аэропорт к девяти, позвоню в «Кирби» оттуда. – А если они откажутся нас принимать? – Скажу, что уже в пути. В Нью‑ Йорке сейчас у власти республиканцы. Если понадобится, обращусь за помощью к моему другу, сенатору Лорду, а уж он выведет на тропу войны мэра и председателя комиссии по здравоохранению. Не думаю, что администрации «Кирби» это нужно. Лучше уж принять таких гостей, как мы. – У них там, случайно, нет ракет «земля – воздух»? – Есть. Их называют пациентами, – сказала я, и мы рассмеялись. Впервые за несколько последних дней. Не знаю почему, но спала я хорошо и проснулась только в шесть утра, когда зазвонил будильник. Раньше мне редко удавалось уснуть до полуночи, и теперь я восприняла сон как намек на исцеление, на некое возрождение, в котором отчаянно нуждалась. Депрессия была покровом, через который начала просвечивать надежда. Я собиралась сделать то, что отвечало бы ожиданиям Бентона, то, что он понял бы и одобрил. Я собиралась сделать это не для того, чтобы отомстить за него. Бентон всегда стремился защитить других: Марино, Люси, меня. И от меня он ждал бы того же: чтобы я защитила жизни тех, кого знаю и кого не знаю, тех, кто, ни о чем не догадываясь, работал в больницах и снимался в рекламных роликах и кто был приговорен к ужасной смерти чудовищем, в чьих глазах их красота воспламенила зависть. Люси отправилась на пробежку, и, хотя мне не очень нравилось, что она одна, я успокаивала себя тем, что у нее с собой пистолет. Мы не могли допустить, чтобы жизнь остановилась из‑ за того, что Кэрри сбежала из психбольницы. Уж лучше умереть, продолжая жить по‑ прежнему, чем затаившись от страха. – Надеюсь, там все тихо? – спросила я, когда моя племянница вернулась и нашла меня в кухне. Люси села к столу. Пот катился по ее лицу и плечам, и я бросила ей полотенце. Она сняла кроссовки и носки, а мне на память снова пришел Бентон. Он всегда приходил сюда после утренней пробежки и делал то же самое. Ему нравилось здесь, нравилось навещать меня, прежде чем удалиться к себе, принять душ, переодеться и погрузиться в работу. – Пара человек прогуливают своих собачек в Уиндзор‑ Фармс. В нашем квартале никого. Я спросила парня на посту, не заметил ли он чего странного, и он сказал, что нет. Никто не вызывал такси для доктора Скарпетта, никто не заказывал пиццу, никто не звонил и не пытался проникнуть в дом. – Рада слышать. – Это все чушь. Не думаю, что Кэрри занималась бы такой ерундой. – Тогда кто? – удивленно спросила я. – Не обижайся, но есть немало других, кто хотел бы подергать тебя за нервы. – Пожалуй, немалая часть тех, кто побывал за решеткой. – И не только они. Например, те адепты Христианской науки, у которых умер ребенок. Им ведь вполне могло прийти в голову попугать ненавистного патологоанатома, верно? Прислать такси или мусорный контейнер, позвонить рано утром в морг. Бедняга Чак. Чего тебе не хватало, так это нервного ассистента, который уже боится оставаться в здании один. Парень может не выдержать и уйти. Так что это все чушь. Изощрения мелкого, отравленного ненавистью и злобой ума. Почему‑ то раньше мне это и в голову не приходило. – Чаку все еще звонят? Она посмотрела на меня поверх чашки. Солнце за окном походило на апельсин, поднимающийся над затянутым серой дымкой горизонтом. – Сейчас узнаю. Я подняла трубку и набрала номер морга. Чак ответил без промедления. – Морг, – нервно произнес он. На часах еще не было семи, и он, наверное, был там совсем один. – Доктор Скарпетта. Он облегченно выдохнул. – Доброе утро. – Чак, что с теми звонками? Не прекратились? – Нет, мэм. – И по‑ прежнему ничего не говорят? Вы вообще слышите хоть какие‑ то звуки? – Иногда мне кажется, что я слышу шум машин. Возможно, звонят с платного телефона. – Есть идея. – Отлично. – В следующий раз, когда вам позвонят, скажите: «Доброе утро, мистер и миссис Куин». – Что? – растерянно спросил Чак. – Просто скажите это. У меня есть предчувствие, что звонки прекратятся. Я повесила трубку и повернулась к Люси. – Туше! – рассмеялась она.
Глава 21
После завтрака я вернулась в спальню, потом прошла в кабинет, решая, что взять с собой. В последнее время меня повсюду сопровождал алюминиевый кейс, и отказываться от неизменного спутника у меня не было никаких оснований. Я взяла также слаксы, рубашку, туалетные принадлежности и положила в сумочку «кольт». Мне нередко приходилось носить оружие, но раньше я и не подумала бы взять револьвер в Нью‑ Йорк, где за это запросто и без вопросов отправили бы в тюрьму. В машине я сообщила об этом Люси. – Ситуационная этика. Лучше попасть за решетку, чем быть убитым. – Вот и я так подумала, – ответила доктор Скарпетта, в недавнем прошлом законопослушный гражданин. Чартерная вертолетная служба располагалась чуть западнее Ричмондского аэропорта, где несколько крупных компаний имели собственные терминалы. «Белл джетрейнджер» стоял в ангаре, и, пока Люси оформляла полетный лист, я, воспользовавшись любезностью одного из служащих, позвонила в администрацию судебно‑ психиатрического центра «Кирби». Директор, женщина‑ психиатр по имени Лидия Энсор, начала разговор с большой осторожностью, однако прервала меня, когда я пустилась в объяснения. – Мне хорошо известно, кто вы. Я полностью в курсе нынешней ситуации и окажу вам все возможное содействие, хотя не вполне понимаю, что вас интересует, доктор Скарпетта. Вы ведь главный судебно‑ медицинский эксперт штата Виргиния, не так ли? – Так. К тому же я консультирую в качестве судебного патологоанатома ГОР и ФБР. – Понимаю. Со мной уже связывались и предупреждали о вашем визите. – Похоже, мой ожидаемый приезд действительно стал для нее малоприятным сюрпризом. – Итак, вам нужна информация, имеющая отношение к одному из ваших дел? Точнее, к кому‑ то, кто уже умер? – Доктор Энсор, в настоящий момент я пытаюсь связать ряд дел, и у меня есть основания подозревать, что Кэрри Гризен так или иначе, прямо или косвенно, вовлечена в них. Не исключено, что она была вовлечена в них еще тогда, когда находилась в вашем учреждении. – Невозможно. – Вы, вероятно, плохо знаете эту женщину, – твердо ответила я. – Что же касается меня, то я занимаюсь ею очень давно, еще с той поры, когда она вместе со своим сообщником Темплом Голтом совершила ряд преступлений сначала в Виргинии, а затем в Нью‑ Йорке, где Голт впоследствии был убит. Кэрри Гризен замешана в пяти убийствах. Как минимум. – Я тоже хорошо знакома с историей мисс Гризен, – как будто оправдываясь, заявила доктор Энсор. – Уверяю вас, с ней обращались так, как того требуют наши инструкции, то есть с соблюдением всех мер безопасности. – Ничего полезного в журнале наблюдения я не обнаружила. – Как вы получили доступ к журналу?.. – Напоминаю, что я работаю с АТО, которое занимается расследованием нескольких пожаров с человеческими жертвами, и контактирую по этим вопросам с ФБР. Все дела, о которых мы сейчас говорим, находятся в сфере моей юрисдикции, потому что, как консультант правоохранительных органов, я имею статус федерального уровня. Однако в мои обязанности не входит ни арестовывать кого бы то ни было, ни бросать тень на ваше учреждение. Мой долг – восстановить справедливость в отношении мертвых и обеспечить безопасность живых. Для этого мне нужно получить ответы на несколько вопросов. И самое важное – я должна сделать все возможное, чтобы уберечь от смерти еще одного человека. Кэрри не перестанет убивать. Возможно, она уже сделала это после побега. Директор ответила не сразу. Я выглянула в окно – синий вертолет уже стоял на бетонированной площадке перед ангаром. – Доктор Скарпетта, что вам от нас нужно? Что вы хотите? – спросила наконец доктор Энсор усталым и напряженным голосом. – У Кэрри был социальный работник? Кто‑ то, кто оказывал ей юридическую помощь? Кто‑ то, с кем она не просто разговаривала, но и общалась? – Разумеется, мисс Гризен проводила довольно много времени с судебным психиатром, но он не состоит в нашем штате. Его задача в том, чтобы оценивать ее психическое состояние и давать рекомендации. – Тогда вполне вероятно, что она манипулировала им, – сказала я, наблюдая за тем, как Люси забирается на колесо и начинает предполетный осмотр. – Кто еще? С кем еще она могла сблизиться? – Может быть, со своим адвокатом. Да, пожалуй. Если хотите поговорить с ней, это можно устроить. – Я сейчас отправляюсь в аэропорт. Мы приземлимся примерно через три часа. У вас есть вертолетная площадка? – Не помню, чтобы к нам прилетал кто‑ то на вертолете. Здесь поблизости есть несколько парков. Я с удовольствием за вами приеду. – Думаю, в этом нет необходимости. Мы сядем где‑ нибудь поближе. – Хорошо. Буду вас ждать. – Я бы хотела также увидеть камеру Кэрри Гризен и посмотреть, где она обычно проводила свободное время. – Все, что пожелаете. – Вы очень любезны. Люси уже проверяла уровень жидкости, электропитание и все прочее, что следовало проверить до взлета. Она попала в свою стихию и делала то, что знала и в чем была уверена. Наблюдая за племянницей, я думала о том, что катастрофы с вертолетами происходят, наверное, не только в воздухе, но и на земле. Выйдя из офиса, я забралась в кабину, заняла место второго пилота и с удивлением обнаружила на крючке за спиной Люси автомат. Вторым сюрпризом стало то, что средства управления на моей стороне не были блокированы. По инструкции пассажиры не должны иметь доступа к управлению, а потому педали рулевого винта отводились назад с тем, чтобы непосвященный ненароком не задел их ногами. – Что это? – спросила я, застегивая ремень. – Полет у нас долгий. – Она пошевелила педалями. – Понимаю. – У тебя будет время поупражняться. – Поупражняться в чем? – с нарастающей тревогой спросила я. – В управлении машиной. Все, что от тебя потребуется, – это держать высоту и скорость и не позволять ей заваливаться. – Ну нет. Люси вдавила кнопку стартера, и двигатель заурчал. – Да. Рев мотора стал громче, и лопасти начали вращаться. – Раз уж ты собираешься лететь со мной, – громко, перекрывая шум, сказала Люси, – то я хочу знать, что смогу при необходимости положиться на тебя. Согласна? И между прочим, я не только пилот, но и дипломированный летный инструктор. Я не ответила. Моя племянница добавила газу, увеличивая скорость вращения винта, потом проверила проблесковые огни и включила радио. Мы надели костюмы. Легко, словно сила гравитации просто перестала существовать, вертолет оторвался от площадки. Люси развернула машину против ветра и направила ее вперед. Набрав скорость, вертолет будто воспарил на крыльях. Мы поднялись над деревьями, оставляя солнце на востоке, а когда контрольная башня и город скрылись из виду, Люси приступила к первому уроку. Я уже неплохо знала приборную доску и функции большинства органов управления, но весьма смутно представляла, как они работают вместе. Я не знала, например, что при подаче ручки от себя и увеличении скорости вертолет отклоняется вправо и что в таком случае пилот должен утопить левую педаль управления рулевым винтом, чтобы компенсировать вращающий момент главного ротора и удержать машину от дифферента. Новостью стало для меня и то, что при наборе высоты, когда ручка берется на себя, скорость снижается. И так далее. В каком‑ то смысле управление вертолетом напоминало мне игру на ударных, только в данном случае приходилось следить за глупыми птицами, вышками, антеннами и многим другим. Люси оказалась терпеливым наставником, так что время летело быстро, и мы мчались к цели со скоростью в сто десять узлов. К тому времени, когда южнее показался Вашингтон, я уже довольно неплохо держала вертолет в нужном положении, одновременно управляя гироскопом направления и не теряя из виду компас. Наш курс был 50 градусов, и, хотя я так и не освоила работу с ГСН, или Глобальной системой навигации, Люси удостоила меня похвалой. – Небольшой самолет на три часа, – сказала она в микрофон. – Видишь? – Да. – К тому же он над горизонтом. А когда что‑ то над горизонтом, значит, оно и над нами. Это важно, потому что если оба воздушных средства над горизонтом и то, на которое мы смотрим, кажется неподвижным, это означает, что оно находится на нашей высоте и либо уходит от нас, либо идет прямо на нас. Хитро, верно? Тут нужно быть внимательным. Люси инструктировала меня, пока на горизонте не показался Нью‑ Йорк. Мы пролетели мимо статуи Свободы и Эллис‑ Айленд, куда когда‑ то, давным‑ давно, прибыли мои итальянские предки, чтобы начать с нуля в мире новых возможностей. Вскоре город уже был вокруг нас, и громадные здания финансового района вырастали со всех сторон. Мы держались на высоте пятисот футов, и тень нашей «птички» бежала под нами по воде. День был ясный и жаркий, и в поле зрения то и дело появлялись другие вертолеты: экскурсионные неспешно шли по знакомому маршруту, тогда как другие мчались к намеченной цели на полной скорости, перенося тех, у кого есть все, кроме времени. Люси вела радиопереговоры с диспетчерским пунктом, который никак не хотел замечать нас из‑ за плотности воздушного движения, и диспетчеров не очень интересовал вертолет, идущий на высоте семисот футов. Как сказала моя племянница, в Нью‑ Йорке на этой высоте действует одно правило: смотри и уворачивайся. Ориентируясь на Ист‑ Ривер, мы прошли над Бруклинским, Манхэттенским и Уильямсбергским мостами. Внизу ползли баржи с мусором, танкеры с топливом и белые туристские пароходики. Подлетая к Рузвельт‑ Айленд, с его разрушающимися строениями и старыми больницами, Люси уведомила Ла‑ Гуардиа о наших планах. К этому времени остров Уорд уже виднелся прямо перед нами. Примечательно, что часть реки у юго‑ западного выступа носит название Адские Ворота. Все, что я знала об острове Уорд, было следствием моего интереса к истории медицины. В давние времена он, как и многие острова Нью‑ Йорка, был местом ссылки для заключенных, больных и психически неполноценных. Этому району Нью‑ Йорка вообще не везло: до середины девятнадцатого века там не было ни отопления, ни проточной воды, туда отправляли заболевших тифом и там же держали в карантине эмигрировавших из России евреев. В начале нынешнего столетия на остров Уорд перенесли городской сумасшедший дом. Условия содержания умалишенных с тех пор значительно улучшились, хотя современные обитатели психиатрической клиники отличались от прежних не в лучшую сторону. В камерах появились кондиционеры, пациенты пользовались услугами адвокатов и имели возможность предаваться своим увлечениям. Их лечили, за ними ухаживали, с ними занимались психотерапией, им создавались условия для занятий спортом. Войдя в воздушное пространство острова Уорд, мы снизились. Внизу потянулись зеленые парки, за которыми уже виднелись корпуса Манхэттенского психиатрического центра. У проходящей через середину острова автострады расположился небольшой цирк с яркими куполами палаток, пони и раскатывающими на одноколесных велосипедах акробатами. Зрителей было немного, и я видела детей со сладкой ватой, которые почему‑ то не сидели за партой в школе. Еще дальше к северу находились очистная станция и тренировочный центр пожарной службы Нью‑ Йорка, по парковочной стоянке которого разъезжал, отрабатывая повороты, длинный пожарный автомобиль. Судебно‑ психиатрический центр представлял собой одиннадцатиэтажное здание с зарешеченными окнами и затемненными стеклами. Над прогулочными дорожками и рекреационными зонами нависала колючая проволока, наличие которой должно было предотвратить побеги, что, однако, не помешало Кэрри Гризен. Ширина реки в этом месте достигала примерно мили, а учитывая скорость течения и неприступность берегов, она выглядела серьезным препятствием, штурмовать которое отважился бы разве что безумец. Насколько я знала, остров связывал с городом пешеходный мост. Окрашенный под цвет окисленной бронзы, он находился примерно в миле к югу от «Кирби». Я попросила Люси пролететь над ним и увидела идущих в обоих направлениях людей. – Не представляю, как она могла пройти здесь средь бела дня, – заметила я. – Кто‑ нибудь бы да заметил. Но если даже и перешла и никто ее не заметил, что дальше? Здесь же повсюду была полиция. И как она попала в округ Лихай? Люси медленно кружила на высоте пятисот футов. Внизу виднелись остатки парома, некогда связывавшего остров с Ист‑ Ривер‑ драйв на Сто шестой улице, и руины пирса, представленного теперь кучкой выступающих из воды кусков дерева. Протянувшееся до берега поле выглядело вполне подходящим местом для посадки. При этом вертолет находился бы ближе к воде, чем к огороженным колючей проволокой дорожкам и скамейкам клиники. Пока Люси проводила воздушную рекогносцировку, я рассматривала людей на земле. Все они были в обычной гражданской одежде, некоторые сидели или лежали на траве, другие на скамейках, третьи прохаживались по дорожкам между ржавыми мусорными баками. С высоты в пять сотен футов я различала бесформенные, неряшливо надетые платья и нетвердую походку тех, чья психика не поддавалась исцелению. Замерев на месте с поднятыми лицами, словно впав в транс, они следили за нами. Нам же тем временем следовало убедиться, что внизу нет высоковольтных линий, столбов и опасных неровностей. Осмотрев площадку еще раз уже с меньшей высоты, Люси подтвердила, что посадке ничто не угрожает. К этому времени за нами наблюдало уже несколько десятков человек, часть которых вышла из корпусов, другие же смотрели из окон. – Может быть, нам все же следовало приземлиться в парке, – сказала я. – Остается только надеяться, что наш визит не приведет к бунту. Вертолет завис в пяти футах над землей. Лопасти продолжали рассекать воздух. Встревоженная шумом двигателя и поднявшимся ветром, откуда‑ то из высокой травы выскочила и устремилась прочь пара фазанов. Соседство этих мирных, таких уязвимых птиц с далеко не самыми спокойными представителями человечества показалось мне странным и неестественным. В памяти вдруг всплыла фраза, точнее, адрес, указанный Кэрри в ее письме ко мне из «Кирби»: Фазаний Двор. Что она хотела этим сказать? Что тоже видела фазанов? И если да, то какое это имело значение? Вертолет мягко опустился, и Люси сбросила обороты. До полной остановки прошло еще две долгих минуты. Секунды медленно сменялись на цифровом табло, лопасти крутились, пациенты и персонал смотрели на нас. Некоторые стояли совершенно неподвижно, вперив в нас остекленелые взгляды, другие, словно ничего не замечая, сидели на траве или продолжали свой маршрут по дорожкам. Какой‑ то старик скручивал сигарету, женщина с кудряшками бормотала что‑ то себе под нос, молодой парень с наушниками принялся – возможно, ради нас – двигать коленями в ритм только одному ему звучащей музыке. Наконец Люси выключила двигатель и открыла дверцу. Мы выбрались наружу, а из толпы психически больных и тех, кто заботился о них, вышла женщина в симпатичном костюме. Несмотря на жару, она не сняла жакет. Ее короткие волосы были стильно уложены. Я сразу поняла, что передо мной доктор Лидия Энсор. Она, по всей видимости, тоже поняла, кто из нас кто, и сначала протянула руку мне, потом Люси и затем представилась сама. – Должна признать, вы вызвали у нас немалый переполох, – с едва заметной улыбкой сказала доктор Энсор. – Приношу извинения, – ответила я. – Не беспокойтесь. Люси тронула меня за руку: – Я останусь с вертолетом. – Уверена? – Да, – сказала она, оглядывая собравшихся, вид которых не вызывал прилива благодушия. – Многие из них – амбулаторные пациенты вон того психиатрического центра. Доктор Энсор кивнула в сторону небольшого кирпичного здания за пределами «Кирби» с несколько запущенным садом и асфальтовым теннисным кортом, который пересекала порванная сетка. – Наркотики, снова наркотики и еще раз наркотики, – добавила она. – Они приходят на консультацию, а уже уходя, сворачивают «косячок». – Я буду здесь, – повторила Люси, повернувшись ко мне. – Или слетаю на дозаправку. – Лучше подожди здесь, – сказала я. Сопровождаемые взглядами, в которых черная злоба и ненависть сливались с невыразимой болью, мы с доктором Энсор пошли к «Кирби». Мужчина со спутанной бородой, прыгая на одной ноге и размахивая руками, словно птица, прокричал, что хочет отправиться на небеса. Я видела пустые лица, с которых болезнь стерла всякое выражение; лица тех, кто пребывал в иных, рожденных вывихнутой психикой мирах; лица, искаженные горькой завистью к нам, пришедшим с той стороны, не порабощенным наркотиками или слабоумием. Мы были другими, привилегированными. Мы были живыми. Мы были богами для тех беспомощных, которые не могли делать ничего, кроме как уничтожать себя и других, и в конце дня мы уходили отсюда домой. Здание судебно‑ психиатрического центра «Кирби» представляло собой типичный образчик государственного учреждения, стены которого были окрашены той же краской, что и пешеходный мост над рекой. Доктор Энсор завела меня за угол и нажала кнопку. – Подойдите к интеркому, – прозвучал голос, напомнивший мне Волшебника страны Оз. – Это доктор Энсор. – Да, мэм. – В голосе появились человеческие интонации. – Входите. Чтобы проникнуть в сердце «Кирби», нужно было миновать две герметически закрывающиеся двери, которые никогда не открывались одновременно. На каждой из них висел список запрещенных к проносу на территорию центра предметов, в число которых попали огнестрельное оружие, взрывчатые вещества, боеприпасы, алкоголь, а также стеклянные предметы. Как бы ни упорствовали политики, деятели здравоохранения и активисты АСГС[22], «Кирби» не был больницей. Его пациенты имели статус заключенных. Они содержались в учреждении с особым режимом, потому что насиловали и убивали. Они расстреливали свои семьи, сжигали матерей, выпускали кишки соседям и расчленяли любовников и любовниц. Они были чудовищами, ставшими знаменитостями, вроде Роберта Чамберса, прославившегося как «убийца яппи», Раковица, прикончившего и сварившего свою приятельницу, а потом, как предполагали, скормившего ее по частям бездомным и нищим, или Кэрри Гризен, худшей из всех. Зарешеченная дверь открылась с характерным сухим щелчком электронного замка, и нас любезно встретили полицейские в синей форменной одежде, очевидно, признавшие во мне гостью доктора Энсор. Тем не менее это не избавило нас от обязанности пройти через металлоискатель и предъявить для проверки сумочки. Я испытала немалое смущение, когда мне напомнили, что проносить на территорию «Кирби» разрешается только то количество медицинских препаратов, которое не превышает одной дозы, тогда как моего запаса мотрина, имодиума, тумса и аспирина хватило бы на целую камеру. – Похоже, мэм, вам действительно сильно нездоровится, – добродушно заметил один из охранников. – Так получилось, – ответила я, с облегчением думая о том, что оставила оружие в кейсе в багажном отсеке вертолета. – Извините, но вам придется оставить это все здесь. Заберете, когда будете выходить, хорошо? Только не забудьте. – Спасибо, – сказала я, как будто он оказал мне услугу. Нас пропустили к следующей двери, на которой висела предупреждающая табличка «К решеткам не прикасаться». Затем мы оказались в голом, длинном, лишенном каких‑ либо красок коридоре и долго шагали по нему, проходя мимо закрытых дверей, за которыми слышались приглушенные голоса. – Хочу напомнить, что оказывающие нашим пациентам бесплатную юридическую помощь адвокаты назначаются Обществом правовой помощи, частной некоммерческой организацией, имеющей договор с властями города Нью‑ Йорка. Так что работающие здесь люди не состоят в штате «Кирби». Ей очень хотелось, чтобы я поняла это. – Хотя, конечно, по прошествии ряда лет некоторые чувствуют себя здесь своими. – Наши каблуки гулко стучали по плитам коридора. – Адвокат, которого я вам представлю, работала с мисс Гризен с самого начала, так что, по всей вероятности, любой ваш вопрос придется ей не по вкусу. – Доктор Энсор посмотрела на меня. – Будьте к этому готовы. У меня в данном вопросе никакой власти нет. – Понимаю. И хочу сказать, что, если бы мое появление пришлось по вкусу общественному защитнику или адвокату, я бы, наверное, удивилась и подумала, что попала в другой мир. Кабинет правовой помощи затерялся где‑ то в лабиринтах «Кирби», и я запомнила только, что располагался он на первом этаже. Директор открыла деревянную дверь и ввела меня в небольшую комнатку, настолько забитую бумагами, что сотни пухлых папок просто лежали на полу. Адвокат сидела за письменным столом, и первое, что бросилось мне в глаза, были мелкие завитушки черных волос и неряшливое старомодное платье. – Сьюзен, это доктор Кей Скарпетта, главный судебно‑ медицинский эксперт штата Виргиния, – сказала доктор Энсор. – Ей нужно поговорить с вами о Кэрри Гризен. Доктор Скарпетта – Сьюзен Блауштейн. – Да. Мисс Блауштейн, полная, с внушительной грудью, не выказала ни малейшего желания ни подняться, ни протянуть мне руку. Более того, продолжая листать бумаги, она не соизволила даже посмотреть на меня. – Я оставляю вас, Сьюзен, и надеюсь, что вы покажете нашей гостье все, о чем она попросит. В противном случае мне придется поручить это кому‑ то из нашего штата. Доктор Энсор взглянула на меня, и я поняла – легкого разговора не получится. – Нет проблем. Ангел‑ хранитель обитателей «Кирби» говорила с бруклинским акцентом, а ее грубый, низкий голос вызвал ассоциацию с тяжелогруженой мусорной баржей. – Садитесь, – бросила она, когда за директором закрылась дверь. – Когда Кэрри поступила сюда? – спросила я. – Пять лет назад. Она по‑ прежнему не отрывалась от бумаг. – Вы хорошо знакомы с предъявляемыми ей обвинениями, в числе которых и обвинение в убийстве, совершенном в штате Виргиния? – Я знаю ее дело. – Кэрри совершила побег отсюда десять дней назад, десятого июня, – продолжала я. – Кто‑ нибудь смог объяснить, как такое могло случиться? Блауштейн перевернула страницу и протянула руку за чашкой с кофе. – Она не явилась к ужину. Вот и все. Для меня это стало таким же шоком, как и для всех остальных. – Не сомневаюсь. Еще одна страница. Блауштейн продолжала игнорировать меня, однако я не собиралась ей подыгрывать – у меня просто не было на это времени. – Мисс Блауштейн,, при всем уважении к вашим клиентам не будете ли вы столь любезны уделить внимание и моим? Не хотите ли услышать о тех людях, мужчинах, женщинах и детях, которые были убиты Кэрри Гризен? Например, о маленьком мальчике, которого послали в магазин за банкой консервированных грибов и который был похищен по пути домой? Ему выстрелили в голову, с него содрали кожу, чтобы скрыть следы зубов, а потом его, в одних трусиках, бросили возле мусорного контейнера под проливным дождем.
|
|||
|